Помоги проекту - поделись книгой:
Фридрих бережно взял листок.
– Хорошо, хоть в Швейцарии держится Фребель. Прежде он издал мою статью о прусском короле, а сейчас к нему перешел «Швейцарский республиканец». Вся остальная свободная печать порушена.
– И он наряду с другими «превосходными политическими писателями» пригласил и вас?
– Как вы узнали? – удивился Фридрих.
– Из той самой газеты Фребеля.
– Я написал для него большую статью. Назвал, конечно, «Письма из Лондона», хотя, говоря по правде, все написано здесь, в Манчестере. И многое – благодаря Мери. Это она ткнула меня носом в жизнь рабочих. – Фридрих принес из кабинета несколько страниц и прочитал их по-английски, чтобы и Мери поняла тоже: – «…В Англии наблюдается тот замечательный факт, что чем ниже стоит класс в обществе, чем он „необразованнее“ в обычном смысле слова, тем он прогрессивнее, тем большую будущность он имеет. В общем, такое положение характерно для всякой революционной эпохи… Но, пожалуй, никогда еще предзнаменование великого переворота не было столь ярко выраженным, столь резко очерченным, как сейчас, в Англии…» Короче, Георг, за эти месяцы я понял кое-что важное.
– Я как раз тоже об этом задумываюсь. – Веерт посмотрел на Мери и, неожиданно улыбнувшись, вынул из кармана новый листок бумаги. – Хотите послушать еще одно стихотворение? Не знаю, поймет ли его Мери…
– Я учу немецкий язык, – сказала Мери по-немецки.
– Тогда начинаю. Думаю, кое-кто увидит здесь себя. – И Веерт начал читать:
Веерт взглянул на Мери. Та от смущения опустила голову и смотрела в пол.
– А сейчас достанется одному нашему знакомому джентльмену. – Веерт подмигнул Фридриху и стал читать дальше:
А конец такой, если вам не надоело:
– В О’Коннеле Мери уже разочаровалась, – сказал Фридрих, – а за стихи – спасибо, Георг.
– Я-то под вашим руководством в нем разочаровалась, а многие ирландцы верят в О’Коннела, как в бога.
– Я как раз написал о нем в той статье для «Швейцарского республиканца». С одной стороны, он делает вид, что борется за освобождение Ирландии, а с другой – предлагает британскому правительству с помощью ирландцев подавить в Англии рабочее движение. И стоит в Ирландии победить революции, как буржуа вроде О’Коннела мгновенно обанкротятся, – это они ясно понимают.
Они проговорили весь вечер, а потом как и обычно Веерт заспешил на поезд, и через несколько часов ночной езды он был уже в Брэдфорде, а утром, как всегда, отправился на фабрику.
Своими строчками: «Ей о любви твердил, как мог, верзила бородатый…» – Веерт поразил сразу несколько мишеней.
Нет, о любви Фридрих не твердил. Между ним и Мери все было неясно, зыбко. Чаще Мери приходила к Фридриху сама. И она не терпела навязывания чужой воли. Первое время Фридрих еще спрашивал:
– Когда вы придете, Мери?
И всегда получал одинаковый ответ:
– Приду, когда захочу и смогу.
И в те же первые месяцы знакомства, когда у них зашел шутливый разговор о замужестве, Мери сказала с жалостью о подруге:
– Бедняжка, вы представляете, она вышла замуж за англичанина!
– Что тут страшного, ведь тот англичанин – наверняка человек хороший.
– Человек-то он хороший. Но ей пришлось из католичества перейти в англиканскую церковь, я вот о чем. Я-то ее понимаю, от любви что не сделаешь, а другие ирландцы будут ее презирать.
Фридрих знал, что многие ирландцы держатся за католическую церковь, чтобы хоть в этом быть независимыми от англичан.
– Но я ведь тоже протестант, хотя и не хожу в кирху. Меня на днях спросил приятель Эрменов, какого я предпочитаю слушать проповедника по воскресеньям. А я сказал, что в воскресенье предпочитаю утреннюю прогулку по лугам. Приятель удивленно поднял брови и проговорил: «К какой интересной секте вы принадлежите!» Он даже представить не может человека, который не нуждался бы в боге.
– Вы ведь не пойдете из-за меня в церковь менять свое протестантство на мое католичество?
– На смерть из-за вас пойду. А в церковь – надо ли?
– Видите, и мне тоже – не надо. По крайней мере, мы оба знаем, что брак между нами немыслим, и можем жить спокойно.
– Напрасно вы говорите, что лишь в Англии есть сознательные пролетарии, – сказал при встрече Гарни. – Будете в Лондоне, отыщите «Просветительное общество немецких рабочих» и найдете там своих соотечественников. Они работают уже больше трех лет.
Об этом обществе Фридрих слышал и в журнале «Новый нравственный мир». Об обществе он прочитал и в журнале, который издавал в Швейцарии Вейтлинг.
Иногда Фридрих ездил по делам фирмы. Летом 1843 года ему повезло – подвернулась поездка в Лондон.
На городской окраине он отыскал небогатый особняк. Рядом находилась мастерская бочара, и подход к дому был заставлен свежими, блистающими белизной бочками.
Фридрих прошел по коридору между бочек, вошел в дом.
Он сразу попал в библиотеку с небольшим читальным залом.
– Что вам угодно, сударь? – спросил по-немецки богатырь лет тридцати, поднявшийся навстречу из-за стола с газетами. – Мы уже закрываемся. Но если вы хотите познакомиться с газетой…
– Можно и с газетой. Но еще больше я хотел бы познакомиться с человеком по имени Карл Шаппер. И я догадываюсь, что это вы.
– Тогда я могу назвать и ваше имя. Вы – Фридрих Энгельс, мне писал о вас Гарни.
– Надо приехать в Лондон, чтобы встретить своего соотечественника и единомышленника.
– Соотечественника – не знаю, а единомышленника сегодня в Лондоне и Париже встретить проще, чем в Берлине… Меня ждет мой друг, Иосиф Молль, если хотите, пошли к нему вместе. – Шаппер оглядел модную одежду Фридриха. – Правда, боюсь, что ваш костюм испугается его хибары.
– Моему костюму неплохо живется и в ирландских кварталах, – ответил Фридрих.
– Ого! Ирландские кварталы – неплохая рекомендация любому костюму.
Так, перешучиваясь, они пошли к дому Иосифа Молля.
– Раз уж вы пришли с нами знакомиться, то давайте я в две минуты расскажу вам о себе. А потом о себе – вы. Подходит?
Фридрих согласился.
– Мой отец был сельским пастором, но дело не в этом. Я немного поучился в лесном университете, но дело опять же не в этом. А в том, что десять лет назад мы пытались штурмовать полицейскую часть во Франкфурте. Слыхали об этом восстании?
– Кое-что слышал.
– Мы надеялись, что за нами поднимется Южная Германия, но Германия не поднялась, а я три месяца отсидел в тюрьме. И еще хорошо отделался.
– Я слышал, вы и в Савойском походе участвовали?
– Это уже на другой год. Отправились из Швейцарии в Савойю. Думали поднять восстание в Северной Италии. Крестьяне нас не поняли и не поднялись, а я опять засел в тюрьму, уже на шесть месяцев… О «Молодой Германии» слышали? – спросил он вдруг.
Фридрих даже вздрогнул от неожиданности. Он давно уж не вспоминал Гуцкова.
– Я не о литераторах, – Шаппер остановился. Дорогу им преграждала повозка, груженная овощами. – И что это он по-дурацки так ее поставил, – проворчал Шаппер, поднатужился, приподнял повозку и переставил ее на другое место. – Так вот, я о тайной группе в Швейцарии. Мы ее так назвали. А Гуцков уж появился потом и спер наше название. Я привлек в «Молодую Германию» многих немецких ремесленников. Потом, когда из Швейцарии меня турнули, ходил пешком по Франции, Бельгии. Лесничим был, бочаром был, варил пиво. А в Париже вступил в «Союз отверженных», слышали о такой организации немецких эмигрантов-рабочих? Ну, двенадцатого мая в тысяча восемьсот тридцать девятом году мы устроили восстание вместе с французскими братьями, думали, Париж поддержит. И опять же, парижский народ почему-то не поддержал, а я на семь месяцев засел в тюрьму Консьержери.
– После этого Англия? – спросил Фридрих.
– Верно. У друзей моих жизнь мало чем отличается. А здесь мы пожили месяц и стали организовывать наше «Просветительное общество». У нас и лекции читаются, и даже есть гимнастический зал… А теперь рассказывайте о себе вы, – предложил Шаппер. – Хотя, постойте, мы как раз подошли к хибаре Молля. Сейчас выпьем чаю, а вы и расскажете нам троим.
– Двоим? – переспросил Фридрих.
– Троим. Еще Генрих подойдет, тоже наш друг.
Иосиф Молль жил в покосившемся одноэтажном каменном доме. Стена дома заметно осела, и не только окна располагались здесь косо, внутри тоже все стояло под уклоном. Лишь часы на стене висели прямо. Часов в комнате было несколько, а передняя каморка – та вся была уставлена часами и механизмами к ним.
– Молль у нас часовщик, – объяснил Шаппер, – хотите, и вам часы починит? Много не возьмет.
Когда Молль поднялся навстречу, Фридриха поразили его необычайно широкие плечи. Рукопожатие тоже было могучим. А глаза спокойные, умные. Третий был худенький, небольшого роста, и звали его Бауэр.
«Боже великий! – подумал про себя Фридрих. – От одних Бауэров ушел, к другому пришел. Но этот как будто бы в самом деле другой».
– Мой новый знакомый, Фридрих Энгельс из Бармена. Возможно, станет нашим другом, – представил его Шаппер. – Ну, Энгельс, рассказывайте.
Фридрих смутился. Так сразу рассказывать о себе незнакомым людям он не пробовал. Даже заикаться начал слегка.
Молль налил чаю из медного чайника, придвинул булочки.
Говорить стало легче.
– Я расскажу вам не столько о себе, сколько о коммунизме. О том, почему я считаю идеи коммунизма единственно возможным и необходимым результатом развития всей немецкой философии.
– Ого! – проговорил Шаппер и подмигнул Моллю.
Через пять минут Фридрих почувствовал, что рассказ превращается в лекцию. Он говорил об учении философа Канта, о развитии его идей Гегелем, о работах Фейербаха и, наконец, о том, что думает сейчас о коммунизме сам он.
Трое слушателей сидели перед ним со спокойными задумчивыми лицами. Они оживились, лишь когда Фридрих заговорил о Вейтлинге. Молль потянулся к стопке книг и молча показал Фридриху зачитанную брошюру того же автора: «Человечество как оно есть и каким оно должно быть».
Фридрих наконец кончил. Он не мог понять, заинтересовала эта нечаянная лекция слушателей или прошла мимо них.
Несколько минут сидели молча, допивали холодный чай.
– Все это интересно и очень умно, – проговорил Молль, – и слов нет – вы добрый, думающий человек.
– Но, – сказал, улыбнувшись, Фридрих, – тут должно обязательно последовать «но»…
– И все-таки, оно последует, ваше «но». Как-то слишком от головы у вас все происходит. Получается, что к коммунизму у вас придут и офицеры, и фабриканты, и даже короли, когда в них проникнут достижения немецкой философии. По-вашему, идеи коммунизма открыли многоумные философы и они поведут за собой мир.
– А по-вашему как?
– А по-нашему так, – заговорил Шаппер. – Я, когда прочитал работу Вейтлинга, когда понял, каким должно быть человечество, прямо задрожал от счастья. А ведь Вейтлинг, между прочим, не с кафедры какой-нибудь философской, а обыкновенный портняжный подмастерье, как мы. Самый главный враг – это собственность, она основа всех несчастий наших. Удастся поделить всю собственность поровну – вот и наступит коммунизм, и люди станут братьями. Между прочим, Вейтлинг и в Библии нашел много мест, говорящих о коммунизме.
– Очень важно образование нас самих, рабочих, хорошее воспитание наших детей. Тогда мы и сможем поднять рабочее сословие из той нищеты, в которой оно находится, – вмешался Молль. – И ведь только кажется, что коммунизм устроить трудно. На самом-то деле очень просто. Будет все у всех поровну, люди станут рождаться равные и счастливые. Вы представляете жизнь, в которой нет ни одного несчастного человека?
– Не очень, – смущаясь, ответил Фридрих.
– А я представляю. Все несчастья мира, и болезни, и пьянство, – все они от бедности, от нашей нищенской жизни, – убежденно проговорил Молль.
«А ведь это первые настоящие революционные немецкие пролетарии, и я с ними говорю, как с единомышленниками», – подумал про себя Фридрих, но сказал другое:
– Видите ли, мы с вами стремимся к одному и тому же. Просто, мой коммунизм кажется вам пока чересчур высокопарным, зато мне ваш – чересчур приземленным. Ну, поделите вы поровну между всеми людьми на земле собственность, а дальше что? Да и как это возможно поделить, например, фабрику или паровоз? А те, которые в Африке живут, или, скажем, эскимосы? Им что достанется?
– Получается, что мы идем к коммунизму навстречу друг другу, – проговорил Молль. – Вам нужна наша практика, нам – теория.
– Именно так.
– А ведь он – наш, – сказал Бауэр, который до сих пор сидел молча. – Я сначала подумал, что за щеголя Шаппер привел, а теперь вижу – вы наш. А что в частностях не сходимся, так это даже интересно. Я бы принял вас в «Союз справедливых».
– Вы член этой тайной организации? – удивился Фридрих. – Я слышал о ней кое-что.
– Мы ее основатели здесь, в Англии. Нас пока немного, но когда-нибудь мы восторжествуем повсюду, и тогда миром станут править справедливость и братство.
Лица у всех снова стали серьезными. Они ждали ответа Фридриха.
– Боюсь, что мне пока рано, – тоже серьезно и медленно проговорил Фридрих. – Когда мы сблизимся, идя навстречу друг другу, тогда я сочту за честь стать членом вашего союза.
Через несколько дней Фридрих вернулся в Манчестер.
– Ну как ваши соотечественники? Вы повидались с ними? – спросила Мери.
– Понимаете, еще несколько дней назад я считал, что в Германии о коммунизме больше думают приват-доценты да такие, как я, бывшие вольнослушатели. А оказывается, именно пролетарии-то мечтают серьезно о коммунизме. Я узнал, Мери, настоящих людей.
Ближе к осени Фридрих поехал на неделю в Остенде. Там среди окаменевших дюн стояли стройные высокие сосны. В Остенде Фридрих познакомился с Гервегами.
Поделиться книгой: