Помоги проекту - поделись книгой:
Женщина с разлохмаченными волосами хватала владельца за руки и, громко плача, умоляла подождать еще месяц.
– Хотя бы неделю! И муж найдет работу! Ему же обещали! – выкрикивала она. – Дети, дети! – Она поворачивалась к трем тощим девочкам разного роста. – Попросим вместе у мистера Холвуда! Ну подумайте, разве можно так, на ночь глядя!
Владелец дома брезгливо отнимал от женщины свои руки, которые она все еще пыталась схватить.
Рядом угрюмо молчал, уставившись в землю, мужчина лет тридцати пяти, на правой руке его не было нескольких пальцев.
Чуть в стороне от них был констебль, он равнодушно за всем наблюдал.
– Крошки! Мои бедные крошки! Ну скажите же, куда я денусь с ними! – кричала женщина, повернувшись к констеблю.
А владелец дома лениво отвечал:
– Надо было подумать, прежде чем их нарожать.
«Странно, здесь так много инвалидов, словно все они солдаты, вернувшиеся с больших сражений», – подумал Фридрих. Денег в кошельке его почти не было, все он отдал тому нищему, осталась какая-то мелочь и ее было неловко предложить страдающей женщине.
Внезапно одна из девочек, самая старшая, ей было лет тринадцать, заметила Фридриха, и ей, видимо, пришла какая-то мысль.
С решительным видом она отошла от матери, схватила Фридриха за руку и вдруг, улыбнувшись, подмигнула ему.
– Сэр, пойдемте со мной туда, там пустой дом и нас там никто не увидит.
Фридрих испуганно отшатнулся от нее.
Она была такая тонкая, жалкая девчонка, в коротком стираном платье, но лицо ее выражало решимость заработать и спасти мать.
– Сэр, послушайте, я все уже умею, мне подруги рассказывали, как это делается, пойдемте со мной!
«Что же это, ужас какой!» – подумал Фридрих и взглянул на мать.
Мать девчонки смотрела на них с надеждой и, чуть улыбаясь, согласно кивала Фридриху.
Констебль лениво разглядывал их всех, и под его взглядом Фридрих отошел на несколько шагов.
– Сэр! – не отставала девчонка. – Если вы брезгуете мной, дайте хотя бы на ночлежку моей матери и сестрам, мы с отцом обойдемся. Всего на одну ночь, сэр!
Фридрих достал всю мелочь, которая была в кошельке, протянул ей. Радостная, она сразу побежала к матери.
Это нищенство было уже не притворным.
И другое нищенство тоже было настоящим: за окнами, занавешенными тряпками, где копошились дети; а окна эти зияли повсюду, а около домов и тех же куч мусора снова бродили слабосильные, изнуренные работой мужчины, спины у них были искривлены. «Оттого что они с шести лет стоят у станка, – понял Фридрих, – но почему же многие из них – инвалиды? Неужели так они и рождаются – кто без пальцев, кто без руки или ноги?» Лица у женщин и у детей были старческими, и все они выражали одинаковую безрадостность и безнадежность.
Неожиданно он увидел тоненькую невысокую девушку с густыми рыжими волосами. Эту девушку он заметил днем на своей фабрике, а сейчас она шла по улице ему навстречу.
Глаза их встретились, и Фридрих улыбнулся ей.
– Боюсь, что, нечаянно забредя в наш квартал, вы не знаете, как теперь выбраться. – Девушка смотрела на него прямо. И во взгляде и в голосе ее Фридрих почувствовал достоинство. – Как вам удалось попасть на наши улицы? Такие джентльмены, как вы, сюда не ходят.
– Изучал город, хотел посмотреть жизнь рабочих…
– Рабочих? – переспросила девушка с удивлением. – Если бы вы готовились в фабричные инспектора, я бы еще поверила, а так – согласитесь, что вы просто неудачно пошутили.
– Отчего же, я не шучу. Когда думаешь о социальной революции, надо изучать…
– Ого! Социальная революция! – девушка удивилась еще сильнее. – Такие слова можно услышать только от чартистов, и то лишь от некоторых.
– Об этом говорят не только чартисты, – уклончиво ответил Фридрих.
Они не заметили, что уже несколько минут шли рядом.
Перед ними расстилалась широкая лужа.
Фридрих перепрыгнул ее. Девушка прыгнула вслед за ним. Приземляясь, она слегка коснулась его плечом и покраснела.
– И вы серьезно об этом думаете или так, для забавы? Честное слово, трудно поверить, чтобы вы всерьез думали о нашей жизни!
– Настолько серьезно, что хотел бы завтра пойти в коммунистический холл на лекцию для рабочих. Только не знаю, разрешат ли мне свободно туда пройти.
Девушка посмотрела на него со вниманием.
– Если вы в самом деле не шутите, то я смогу вас туда провести. Я уже давно хожу на эти лекции…
– Буду вам благодарен.
– Но учтите: сболтнете своим друзьям-фабрикантам, что были там, они от вас отшатнутся, как от заразного.
Девушку звали Мери. Она была дочерью ирландского рабочего. Они встретились недалеко от коммунистического холла. К широкому зданию подходили люди со всех сторон. В основном это были рабочие, мужчины и женщины в одежде, про которую принято говорить, что она бедна, но аккуратно выстирана и заштопана.
– Не страшно вам, господин, изучающий жизнь рабочих? – спросила Мери, введя его в зал.
В зале было густо от людей – здесь помещалось тысячи две-три. Наверху оркестр и хор исполняли религиозные гимны.
– Так вы меня привели на богослужение? – Фридрих тоже решил уколоть девушку.
– А вы прислушайтесь к словам.
Фридрих прислушался. Оказывается, хор на церковные мотивы исполнял песни не о боге. Хор пел о жизни рабочего, о новом нравственном мире, который скоро придет, и все тогда будут вместе работать и жить безбедно, радостно.
В углу продавали прохладительные напитки.
– Посмотрим, есть ли новые книги? – И Мери повела Фридриха в противоположный угол, где был книжный киоск.
Там Фридрих неожиданно увидел переводы «Общественного договора» Руссо, брошюры английского социалиста Оуэна, сочинения Вольтера. Все они стоили дешево. Даже «Жизнь Иисуса» Штрауса лежала здесь, изданная по-английски.
– Вы, говорят, приехали из Германии и не знаете наших стихов, а я люблю вот этого поэта. – И Мери показала на тонкую книжечку Шелли. Она только что купила ее в киоске.
– «Ирландия! Придет твоя весна!» – прочитала она строку из Шелли.
– Как раз эти стихи я перевел на немецкий! – обрадовался Фридрих. – Я их тоже часто вспоминаю.
Торговля в киоске шла хорошо. Люди подходили один за другим, листали брошюры и книги, отходили с покупками.
– Это удивительно! – не удержался Фридрих. – Я думал, что рабочие невежественны и книг не читают.
– Откуда вы это взяли? – Мери посмотрела с недоумением. – Ой, я поняла! Если вы говорили только со служащими банков да с клерками, то, конечно, о них не скажешь, что они большие книгочеи. Они, может быть, и читают какую-нибудь свою газету, а Шелли или Байрона – нет. Чтение книг для них занятие неприличное. А мы-то как раз книги и читаем.
Оркестр неожиданно замолчал, и все разговоры в зале тоже сразу стихли. К трибуне вышел лектор.
Это был человек лет тридцати пяти в простой недорогой одежде, в шляпе. Шел он слегка вразвалку и уже заранее улыбался. У трибуны он снял шляпу, приветственно помахал слушателям.
– Джон Уотс, я его знаю, – шепнула Мери. – Он был раньше портным, а сейчас умней любого доктора философии.
Лектор Уотс осмотрел зал, все также улыбаясь, и спокойно, словно беседовал не с двумя тысячами людей, а с одним лишь человеком, заговорил:
– Вы, наверно, удивляетесь: а чего это он улыбается? А как же мне не улыбаться, если я сейчас встретил такого наивного человека, что смех да и только! Человек этот беден, и решил он, что бедность его не от зла окружающей жизни, а от бога. А так как он не знал точно, в какой церкви молитвы доходят до бога быстрей, то решил обежать все церкви и сновал, как челнок на ткацком станке. То к католикам бежит, то в англиканскую церковь. И что думаете: бог ему помог? Нет. В католической церкви у него уперли кошелек, а в англиканской – легче: там лишь носовой платок стащили. Вот человек и думает: неужели богу мало его молитв, и он позарился еще на кошелек с платком, чтобы было чем ему, богу, нос утирать!
В зале громко засмеялись.
– И не догадывается тот человек, что не от бога происходят несчастья жизни. Бог тут ни при чем, да его, честно говоря, ребята, и вовсе нету. А несчастья происходят от трех зол: от частной собственности, от церковников, которые выдумали этого самого бога, чтоб нас дурачить, и от буржуазного брака. Победим мы эти три зла, поделим богатства мира между всеми, станем дружно работать, так чтоб и заработанное не в чужой карман класть, а в наш, – вот тогда никому не придет в голову красть у соседа кошелек.
– У нас каждое воскресенье такие лекции, – сказала Мери, когда они через час вышли из зала вместе со всеми рабочими.
– И власти их разрешают?
– Видите, полисмен при входе стоит. А некоторые даже переодеваются и тоже ходят послушать. Когда летом у нас тут все бастовали, полисмены тоже подумали начать забастовку… Ну как, господин наблюдатель, понравилась вам лекция? Если захотите, могу и с лектором познакомить.
– Еще бы! – ответил Фридрих. – Честно говоря, я даже не подозревал, что такое происходит уже сейчас.
– Ну, тогда пока. У меня дела еще есть в ирландском квартале. – И Мери так же неожиданно исчезла, как и появилась.
Они стали часто видеться, и Фридрих удивлялся, откуда эта девушка берет силы – после работы она еще могла шутить и читать серьезные книги.
– На нашей фабрике не так уж и плохо, – ответила она, когда Фридрих сказал ей об этом. – А вы знаете, что есть фабрики, где работают по четырнадцать часов. Где хозяева специально нанимают детей и женщин, чтобы платить им меньше. Есть фабрики, где два раза в неделю детей оставляют работать на ночь. Дают им час поспать, а потом надсмотрщик палкой гонит их к станкам.
– Разве вы не знаете чартистов? – удивилась Мери, когда Фридрих спросил про них. – Летом они устроили бучу, да их вождь застеснялся. Тогда в холле собирались последователи Оуэна, социалисты. Они за новый нравственный мир и против политики. Некоторые так ходят-ходят на лекции, а потом подкопят денег и едут в Америку, чтобы жить там коммуной. А чартисты – те, наоборот, за политику. Они борются за народную хартию, за шесть пунктов. Они думают, что будет избирательное право рабочим, и мы сразу выберем своих в парламент, и власть будет рабочая. Понятно я объясняю?
Фридрих улыбался. Все это он уже приблизительно знал. И в Берлине и в Бармене он читал английские газеты.
– Я вам лучше про это лето расскажу, то, что сама видела, – предложила Мери. – К лету многим жить стало совсем трудно. Сначала снизили зарплату углекопам, потом плотникам и гвоздарям, а там и до ткачей добрались. Тут и началось. Рабочие стали собираться, шли от фабрики к фабрике и всех убеждали бросать работу. В Манчестере сначала еще работали, а вокруг в городках все требовали народной хартии. Потом они объединились, и сразу тысяч десять вошли в город.
– А власти?
– Власти их, конечно, сначала хотели задержать. Но вожди, те, которые вели рабочих, объяснили, что беспорядка они не сделают, сами только и добиваются что мира, закона и порядка. И власти тогда тоже присоединились к забастовщикам. На нашу фабрику пришло человек триста. Говорят: «Кончай, ребята, работу, присоединяйся к нам!» А наши только того и ждали, сразу: «Да здравствует революция мирным, законным путем!». Вы бы как себя повели? Вы ведь все-таки хозяин.
– Я бы? – переспросил Фридрих. – Я бы тоже забастовал.
– И правильно. Что толку спорить, если против тебя народ. Было смешно смотреть, как некоторые хозяева шли вместе с рабочими. Но это только некоторые – те, кто умнее. В общем, через несколько дней половина страны бастовала. И вы думаете, беспорядок какой-нибудь был? Поначалу лавки, конечно, закрылись. Но рабочие ни одной витрины не тронули. Уж если совсем были голодные, просили отпустить им хлеба да молока, – так лавочники отпускали. Все радовались: как же, и революция происходит, и законы соблюдены. Потом приехал вождь чартистов, поздравил со скорой победой, еще раз призвал уважать законы и отправился назад в Лондон. Рабочие с неделю еще пособирались на площадях, поговорили о хартии, о соблюдении законов, но есть-то уже было нечего, так и разошлись по домам. Я думаю, начихали бы на эти законы, тогда бы и победили.
– Я тоже так думаю.
– Теперь кое-кто из чартистов стал умнее. Вы почитайте их газету «Северная звезда».
– Я каждый выпуск ее читаю.
– Во-во, там такой молодой парень стал редактором, Гарней. Говорят, отчаянная голова.
– Не понимаю, как это вы можете рассуждать о социализме, а одновременно носить дорогой фрак и заниматься коммерцией. Я бы повесилась от такой путаной жизни, – говорила Мери, оглядывая квартиру, в которой жил Фридрих.
Это была обычная квартира, но для Мери, после ее развалюхи, она казалась дворцом, а уважения к дворцам она не имела.
– И сколько лишнего у вас тут наставлено! Одну вещь продать – и то можно целую семью месяц кормить. Да ладно, вы же не виноваты, что в такой семье родились, – решила она утешить Фридриха. – Ну, скоро придет ваш немецкий друг?
Они ждали знакомого Фридриха, поэта Георга Веерта.
Прежде в Эльберфельде Фридрих едва знал его. Перед Англией Бланк показывал стихи Веерта, и Фридриху они понравились. Он запомнил кое-что и по дороге на остров повторял про себя:
Веерт был на два года младше, а старшие в том возрасте редко отмечают тех, кто моложе. И пока Фридрих учился в гимназии, он не знал о существовании пасторского сына из Детмольда-на-Рейне, приехавшего учеником в один из торговых домов Эльберфельда. Потом, когда он и сам сел за конторку, они здоровались, но их интересы не пересеклись тогда.
Теперь Веерт работал в Брэдфорде, торговым агентом германской фирмы, они встретились случайно в поезде, разговорились, даже проехали нужную станцию и со смехом пересели во встречный поезд. А сейчас Веерт должен был приехать к Фридриху в гости.
– Я познакомлю вас с Мери, она настоящая ирландская пролетарка, отец работал красильщиком, сама – прядильщица на фабрике. Девушка чрезвычайно интересная и к тому же красивая, – обещал Фридрих Веерту.
Веерт привез с собою только что вышедшую книгу бывшего немецкого портняжного подмастерья Вейтлинга «Гарантии гармонии и свободы».
– После наших разговоров я увидел эту книгу и решил, что она будет вам интересна, Фридрих.
Специально для Мери они говорили по-английски.
Мери приготовила легкую закуску, Фридрих принес бутылку рейнвейна, а Веерт продолжал говорить о книге.
– Этот Вейтлинг – человек удивительный, я бы сказал – гениальный! И откуда у простого портняжного ученика такое прозрение, такой литературный талант? Говорят, триста рабочих собрали деньги, чтобы напечатать его книгу.
– И что важно – идея коммунизма исходит не от философов, а от бедного портняжного подмастерья, – проговорил Энгельс.
– Как-то странно вы сейчас оба удивляетесь тому, что и рабочий умеет думать! – вставила Мери.
– Да нет, Мери, я как раз так не думаю, и доказательством тому то, что я привез книгу Вейтлинга.
Поделиться книгой: