Женщина в окне

– Жаль, тебя здесь нет.

Я сама захвачена врасплох. Судя по реакции, Эд тоже. Наступает пауза.

– Понимаю, тебе нужно время, – наконец произносит он.

Я молчу.

– Врачи говорят, чересчур много контактов не полезно для здоровья.

– Я тот врач, который это сказал.

– Ты одна из них.

За спиной слышится треск – в камине вспыхнула искра. С шумом разгорается пламя.

– Почему бы тебе не пригласить этих новых соседей? – спрашивает он.

Я допиваю бокал.

– Думаю, на сегодня хватит.

– Анна…

– Эд…

Кажется, я ощущаю его дыхание.

– Жаль, мы сейчас не с тобой.

Слышу удары своего сердца.

– Мне тоже жаль.

Панч спустился за мной следом. Я беру его на руки, иду в кухню. Ставлю телефон на столешницу. Еще один бокал перед сном.

Взяв бутылку за горлышко, я поворачиваюсь к окну, к трем привидениям, маячащим на тротуаре, и приветственно поднимаю бокал.

Вторник,

26 октября

Глава 3

Год назад мы планировали продать этот дом, даже наняли брокера. Оливия в сентябре следующего года должна была пойти в мидтаунскую школу, и Эд нашел непыльную работу в Ленокс-Хилле.

– На новом месте будет здорово, – обещал он. – Для тебя персонально я установлю биде.

Я похлопала его по плечу.

– Что такое биде? – спросила Оливия.

Но потом он ушел, и она вместе с ним… У меня опять сердце кровью обливалось, когда я вчера вспомнила первые слова так и не пригодившегося объявления: «ГАРЛЕМСКАЯ ЖЕМЧУЖИНА, ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЬ XIX ВЕКА ПОСЛЕ БЕРЕЖНОЙ РЕСТАВРАЦИИ! ЧУДЕСНЫЙ ДОМ ДЛЯ СЕМЬИ!» Полагаю, насчет «достопримечательности» и «жемчужины» можно еще поспорить. «Гарлемская» – без вопросов, как и XIX век – 1884 год постройки. «Бережная реставрация» – да, могу подтвердить, – и к тому же дорогая. «Чудесный дом для семьи» – тоже правда.

Итак, мое владение и его форпосты.

Цокольный этаж. Или, как говорит наш брокер, мезонет[1]. Апартаменты занимают всю площадь этажа, есть отдельный вход, кухня. Ванная, спальня, небольшой кабинет. Рабочее пространство Эда на протяжении восьми лет. Он, бывало, завалит весь стол светокопиями, прибьет к стене сводки подрядчика… В настоящее время цокольный этаж сдается в аренду.

Сад. В патио можно пройти через первый этаж. Плитка из известняка, пара старых садовых кресел, молодой ясень, печально склонившийся в дальнем углу, как одинокий долговязый подросток. Часто мне хочется обнять его.

Первый этаж. Цокольный этаж у британцев – это premier étage у французов. Я не принадлежу ни к тем ни к другим, разве что стажировалась в Оксфорде – причем жила в цокольном этаже, – а в июле этого года начала изучать французский онлайн. Кухня со свободной планировкой, задняя дверь выходит в сад, а боковая – в сквер. Полы из белой березы, теперь они заляпаны пятнами от мерло. Из коридора попадаешь в туалетную комнату – я называю ее красной комнатой. «Цвет спелого томата», согласно каталогу «Бенджамин Мур». Гостиная с диваном и кофейным столиком. На полу персидский ковер, мягкий, как плюш, хотя далеко не новый.

Второй этаж. Библиотека Эда – полки плотно заставлены книгами с желто-коричневыми пятнами на обложках и потрескавшимися корешками. И мой кабинет – просторный, на столе от «ИКЕА» – «макинтош», поле для шахматных сражений онлайн. Ванная комната с сидячей ванной, выложенная голубой плиткой «Божественный восторг», что несколько двусмысленно для помещения с унитазом. Удобный глубокий стенной шкаф, который однажды я смогу преобразовать в темную комнату, если захочу перейти от цифры к пленке. Хотя, кажется, я теряю к этому интерес.

Третий этаж. Спальня хозяина (хозяйки?) и ванная. В этом году я много времени провела в постели. У меня программируемый матрас с двойной регулировкой. Эд запрограммировал свою сторону на мягкость пуховой перины, моя же сторона жесткая.

– Ты спишь на кирпичах, – сказал он однажды, барабаня пальцами по простыне.

– А ты – на облаке, – ответила я.

Потом он поцеловал меня – долгим, неспешным поцелуем.

После ухода Эда и Оливии, на протяжении всех этих пустых, унылых месяцев, с трудом отрываясь от простыни, я, как набегающая волна, перекатывалась с одного края кровати на другой, наматывая на себя, а затем разматывая одеяло.

Есть еще смежная гостевая спальня.

Четвертый этаж. Когда-то здесь было помещение для прислуги, а теперь спальня Оливии и вторая гостевая. Иногда по вечерам я, словно привидение, брожу по ее комнате. Порой стою в дверях, наблюдая, как в солнечном свете медленно кружатся пылинки. В иные недели я совсем не наведываюсь на четвертый этаж, и он начинает стираться из памяти, как ощущение от дождя на коже.

Как бы то ни было, завтра я снова поговорю с мужем и дочерью…

Тем временем люди на той стороне сквера исчезли.

Среда,

27 октября

Глава 4

Из входной двери дома двести семь, как конь из стартовых ворот, вырывается стройный подросток и галопом мчится по улице на восток, мимо моих фасадных окон. Мне не удается хорошо его рассмотреть – я проснулась рано, а накануне допоздна смотрела «Из прошлого» и теперь пытаюсь понять, поможет ли мне глоток мерло, – однако успеваю заметить промелькнувшие светлые волосы и висящий на одном плече рюкзак. Мальчик убегает.

Я медленно беру бокал, плыву наверх и устраиваюсь за письменным столом. Достаю «Никон».

В кухне дома двести семь я вижу отца, крупного и широкоплечего, освещенного телеэкраном. Я подношу камеру к глазам и приближаю изображение: идет передача «Сегодня». Можно спуститься, включить телевизор, размышляю я, и смотреть передачу параллельно с соседом. Или поглядывать на его экран прямо отсюда, через объектив.

Я останавливаюсь на втором варианте.

Через некоторое время навожу объектив на фасад, а «Гугл» показывает мне вид на улицу – дом из побеленного камня, построенный со слабым намеком на боз-ар[2] и увенчанный вдовьей площадкой. Отсюда я могу, разумеется, видеть лишь боковую часть здания – через восточные окна хорошо просматриваются кухня, гостиная на втором этаже и спальня над ней.

Вчера прибыла мебель с бригадой грузчиков, которые перетащили в дом диваны, телевизоры и старинный платяной шкаф. Разгрузкой и переноской руководил муж. Жену я не видела с вечера их приезда. Интересно, как она выглядит.

Вечером меня отрывает от компьютера звонок в домофон, помешав поставить мат программе «Рук-энд-ролл». Не спеша спускаюсь, хлопаю ладонью по сирене, отпираю дверь в прихожей и вижу, что за порогом бесцеремонно маячит мой съемщик. До чего хорош – мужественная челюсть, глазища как плошки, темные и глубокие. Ну просто Грегори Пек. Между прочим, не я одна так считаю. Как я заметила, Дэвид любит поразвлечься со случайными дамочками. По сути дела, слышала.

– Вечером отправляюсь в Бруклин, – сообщает он.

Я провожу рукой по волосам.

– Хорошо.

– Не нужна ли вам какая-нибудь помощь, пока я не уехал?

Это звучит как предложение, как фраза из фильма-нуар. «Просто сожми губы и дуй»[3].

– Спасибо. Все хорошо.

Он, прищурившись, глядит мимо меня.

– Может, поменять лампочки? Здесь темно.

– Мне нравится полумрак, – говорю я. Хочется добавить: «Черный, как мой парень».

Это что, шутка из фильма «Аэроплан!»? «Хорошо…» Повеселиться? Провести время? Потрахаться?.. «…провести время».

Он поворачивается, собираясь уйти.

– Знаете, можете входить через дверь цокольного этажа, – стараясь говорить игриво, сообщаю я. – Есть шанс, что я буду дома.

Надеюсь, Дэвид улыбнется. Он живет здесь уже два месяца, и я ни разу не видела его улыбки.

Кивнув, он уходит.

Я закрываю дверь.

Я изучаю себя в зеркале. Сеточка морщин вокруг глаз. Падающие на плечи темные пряди, кое-где пробивается седина. Отросшие волосы под мышками. Отвислый живот. Неаппетитные ямки на бедрах. Кожа бледная, почти как у покойника; выступающие синие вены на ногах и руках.

Морщины, ямки, лохмы… Следует поработать над собой. Если верить некоторым знакомым, а также Эду, когда-то я была такой… по-домашнему уютной. И потому привлекательной. «Ты казалась мне соседской девчонкой», – грустно сказал Эд незадолго до нашей разлуки.

Я опускаю взгляд на пальцы ног, подрагивающие на плитках пола, – длинные и красивые. Это одно – или десять – из моих достоинств. Увы, в данный момент они напоминают когти хищника. Порывшись в аптечке, забитой поставленными друг на друга флаконами – совсем как тотемные столбы, – я извлекаю кусачки для ногтей. По крайней мере, эту проблему я в состоянии решить.

Четверг,

28 октября

Глава 5

Вчера был заключен договор купли-продажи. Мои новые соседи – Алистер и Джейн Рассел. Они заплатили за свое скромное жилище три миллиона четыреста пятьдесят тысяч долларов. «Гугл» поведал мне, что муж – партнер в некрупной консалтинговой компании, ранее размещавшейся в Бостоне. Жену вычислить не удалось – попробуйте запустить в поисковую систему «Джейн Рассел».

Веселенький квартал они выбрали.

Дом Миллеров через улицу – «оставь надежду, всяк сюда входящий» – один из пяти особняков, видных мне из южных окон. С восточной стороны стоят два совершенно одинаковых дома, названных нами «Сестры Грей»: те же сандрики над окнами, те же входные двери бутылочно-зеленого цвета. В том, что справа, живут Генри и Лиза Вассерман, аборигены. «Мы тут больше сорока лет», – похвалялась миссис Вассерман. Она заглянула после нашего переезда, чтобы сказать нам «прямо в лицо», как она «и мой Генри» возмущены появлением «еще одного клана яппи» во «вполне приличном квартале».

Эд разозлился. А Оливия назвала своего игрушечного кролика Яппи.

С тех пор Водяные, как мы их окрестили, не разговаривают со мной, хотя теперь я сама себе клан. Похоже, они не проявляют дружеских чувств и к обитателям другой «Сестры Грей» – семейству Грей, по чистому совпадению. Две девочки-подростка, близняшки; отец – служащий специализированной брокерской фирмы «Эм-энд-Эй»; мать – увлеченная хозяйка клуба книголюбов. Как написано на ее страничке митапов[4], в этом месяце она выбрала книгу «Джуд Незаметный», которую сейчас обсуждают в ее гостиной восемь женщин среднего возраста.

Роман я читала и вообразила себя одной из этих любительниц литературы. Пробую кофейный торт, пью вино. Первое, впрочем, вряд ли, а второе вполне вероятно. «Что вы думаете о Джуде, Анна?» – спросила бы меня Кристина Грей, и я ответила бы, что нахожу его весьма незаметным. Мы посмеялись бы. По сути дела, они и сейчас смеются. Я пытаюсь веселиться за компанию, попивая вино.

На запад от Миллеров живут Такеда. Муж японец, жена белая, сын у них неземной красоты. Он виолончелист. Когда тепло, он репетирует в гостиной с открытыми окнами. Заслышав музыку, Эд, в свою очередь, тоже поднимал рамы. Давным-давно, июньским вечером, мы с Эдом танцевали под звуки баховской сюиты. Мальчик через улицу играл, а мы в кухне покачивались в такт; я положила голову Эду на плечо, он сплел пальцы у меня за спиной.

Нынешним летом музыка порхала у моего дома, приближалась к гостиной, робко стучала в стекло: «Впусти меня». Я не могла – никогда не открываю окна, никогда! – и все же слышала тихие мольбы: «Впусти меня. Впусти!»

К дому Такеда примыкает номер двести шесть – двести восемь, пустующий дуплекс из бурого песчаника. Два года назад его приобрела какая-то компания с ограниченной ответственностью, но никто туда не въехал. Загадка. Примерно год фасад был облеплен лесами, наподобие висячих садов. Неожиданно леса исчезли – это случилось за несколько месяцев до того, как уехали Эд с Оливией, – и с тех пор ничего не изменилось.

Вот, полюбуйтесь на мою южную империю и ее подданных. Ни один из этих людей не был моим другом, с большинством из них я встречалась не чаще одного-двух раз. Думаю, дело в городской жизни. Может быть, Водяным было что-то известно? Интересно, знают ли они о том, что стало со мной?

С востока к моему дому почти вплотную примыкает заброшенная католическая школа Святой Димфны, окна которой всегда были закрыты ставнями. Когда Оливия плохо себя вела, мы пугали ее тем, что отправим туда. Изъеденный бурый песчаник, темные от сажи стекла. По крайней мере, это то, что я помню, – уже давно глаза мои не видели этого убожества.

А на западе расположен крошечный сквер – всего лишь два на два участка. С двух сторон его защищает невысокая металлическая ограда. По нему проходит узкая, вымощенная кирпичом дорожка, вдоль нее часовыми стоят платаны с пламенеющими листьями. Она соединяет нашу улицу с той, что к северу от нас. Сквер, по словам упомянутого брокера, весьма оригинален.

По другую сторону сквера есть еще один дом, под номером двести семь. Два месяца назад семья Лорд продала его и быстренько убралась – улетела на юг: на свою виллу в Веро-Бич. Сюда переехали Алистер и Джейн Рассел.

Джейн Рассел! Моя массажистка никогда о ней не слышала. Мы разговаривали сегодня днем.

– «Джентльмены предпочитают блондинок», – сказала я.

– У меня не было такого опыта, – откликнулась она.

Бина моложе меня, – может быть, дело в этом.

Я не успела ей возразить, поскольку она, перекрутив мне ноги, опрокинула меня на правый бок. Я задохнулась от боли.

– Это нужно твоим подколенным сухожилиям, – уверила она меня.

– Ну стерва, – выдохнула я.

Она прижала мое колено к полу.

– Ты платишь мне не за то, чтобы я с тобой миндальничала.

Я прищурилась.

– Можно заплатить тебе за то, чтобы ты ушла?