Помоги проекту - поделись книгой:
— Конечно, сможете, когда услышите, что один из моих самых платежеспособных клиентов Герман Вильгельм Геринг.
— Какой ужас, Ланни!
— Вы можете вспомнить, как я вам рассказывал о своём друге детства Курте Мейснере, который стал артиллерийским офицером немецкой армии. Теперь я могу рассказать вам то, что не мог рассказать, когда был вашим секретарём. Я столкнулся с Куртом на улице в Париже. Там он выполнял функции секретного агента германского генерального штаба. Моя мать и я приютили его и спасли его от французской полиции. Затем он жил в нашем доме на Ривьере восемь лет, и стал хорошо известным пианистом и композитором. Потом он вернулся в Германию и сделался нацистом, через него я познакомился со многими из тех, кто сейчас занимает высокие посты в партии, в том числе и с фюрером, чьим любимчиком по-прежнему остаётся Курт. Вы видите мою ситуацию. Я мог бы рассказать своему другу детства, что я действительно думаю о его партии и его деле, но, тогда мне пришлось бы порвать с ним. Или я мог окраситься в цвета Коричневого дома и слушать то, что они мне рассказывают. Что даёт мне шанс использовать это когда-нибудь. Так что я играл Бетховена для 'Ади', так самые близкие Гитлера называют его, а генерал Геринг считает меня своим весёлым компаньоном, приглашая меня к себе в охотничий домик, и накачивает меня спиртным для получения информации о внешнем мире. Я рассказываю ему то, что он уже знает, и я для него нахожу покупателей на картины, которые он похитил у богатых евреев своего третьего рейха. Мой отец ездит к нему и сдает в лизинг свои авиационные патенты толстому
— Это страшно, отдать нацистам господство в воздухе над Европой, Ланни.
— Не думайте, что я не предупреждал своего отца и не умолял его изменить его деловую политику. Но он отвечал, что он сначала пошел к англичанам и французам, а те не заплатили ему достаточно, чтобы он смог обеспечить свой завод работой. 'Могу ли я винить нацистов, у которых есть мозги и предвидение?' — спросил он, и был слишком вежлив, чтобы не добавить: 'Зачем искусствоведу пытаться определять судьбу народов?' Робби настаивает на том, что он верит в свободу торговли, и цитирует правила истинного оружейника Эндрю Андершафта. Но, увы, когда я пытался применить эти правила, то они не сработали. Мой отец не позволит, прямо или косвенно, демократически избранному правительству народа Испании приобрести Бэдд-Эрлинг Р9 за наличные на блюдечке.
— Вы знаете Испанию, Ланни?
— Не так хорошо, как я знаю Францию, Германию и Англию, но я посетил её три раза в прошлом году. Каждый раз я привозил оттуда картины, но я и встречался и беседовал с самыми разными людьми, и много увидел. Я видел подавление мятежа Франко в Барселоне и прибытие Интернациональной бригады для обороны Мадрида.
— Как вы думаете, какой будет исход этой борьбы?
— Народ, безусловно, будет раздавлен, если мы продолжим не позволять им покупать оружие, хотя мы разрешаем итальянцам и немцам отправлять Франко все, что он попросит. Я не могу понять, дипломатии нашей страны, и я хочу, чтобы вы рассказали бы мне, почему это происходит, и что это значит?
— Ответ на этот вопрос совсем не прост. Есть так много сил, некоторые тянут в одну сторону, а другие в другую.
Но сам президент, профессор Олстон! Он является главой правительства и несет ответственность за его политику. Неужели он не видит, что он делает с Европой, когда позволяет нацистам и фашистам объединиться и убивать демократически выбранное народное правительство?
— Президент не правитель Европы, Ланни.
— Нет, но он является главой нашего правительства и должен управлять им и иметь мнение о нашей внешней политике. Почему он отменил, что было международным правом с самого начала. Оно разрешало любому законному правительству приобретать оружие для своей защиты? Почему он пошел в Конгресс и потребовал продление эмбарго на поставки оружия и применение его к испанской гражданской войне? Почему он пошел на поддержку фарса невмешательству после того, как он целый год мог видеть, что это означает. Мы сохраняем лояльность Гитлеру и Муссолини, в то время как они не лояльны никому в мире?
Бывший географ смотрел в пару серьезных карих глаз, слушая всегда хорошо поставленный голос, даже когда в нём слышалось беспокойство. И глаза и голос были такими же, какими он наблюдал их в конференц-залах отеля Крийон, где внук владельца
Олстон слушал, пока этот друг не закончил изливать свои вопросы. Затем после паузы и с улыбкой он спросил: "Почему бы вам не спросить у него самого, Ланни?"
— Я никогда не имел такой возможности, профессор.
— Вы могли бы получить такую возможность довольно легко, если бы захотели.
Молодой человек был поражен. — "Вы думаете, что он потратит время на разговор со мной?"
— Он большой любитель поговорить. Кроме того, он любит встречаться с людьми, всякими, даже с теми, кто не согласен с ним.
"Я не думал об этом", — ответил Ланни. Но он размышлял, пока говорил. — "Я понимаю, что для меня это было бы большой честью, но я мог бы попасть в газеты, а потом, что бы сказал Робби?"
Он остановился, а другой засмеялся. — "А вы могли бы придти продать ему картину. Он мог бы действительно купить одну, чтобы подтвердить причину вашего прихода!" Потом он объяснил более серьезно, что президент был в Крум Элбоу, в доме своей матери в Гайд-парке, который не был под столь пристальным вниманием газетных ищеек. — "Они устроили свою штаб-квартиру в Покипси, на некотором расстоянии от усадьбы, и они не подвергают ее такой осаде, как Белый дом. Президент может легко поручить своему секретарю не включать ваше имя в ежедневный список посетителей. Это может оказаться полезным для него, так как вполне возможно, что он захочет сказать что-то конфиденциальное другу Гитлера и Геринга".
Правильному человеку не надо много времени, чтобы договориться о встрече, когда под рукой есть телефон. На следующий день сразу после полудня Ланни покинул свой отель за рулем спортивного автомобиля, который поступал в его распоряжении при посещении дома его отца в штате Коннектикут. Его маршрут лежал через Центральный парк и до Риверсайд-драйв. Через большой высокий мост, с которого был захватывающий вид. Затем вверх по долине реки Гудзон, известной в истории и по легендам. Здесь был повешен майор Андре, а генерал Арнольд сбежал, избежав повешения. Здесь загадочные голландцы играли в кегли в ночное время, тем самым вызывая гром, и Рип Ван Винкль предвидел Фрейда с его "бегством от реальности".
Голландские поселенцы переселились в эту широкую долину, приобретя большие участки у индейцев за яркие ткани, стеклянные бусы и другие сокровища. Войны и революции оставили их в покое, и теперь их потомки десятого поколения стали фермерами-джентльменами, живущими в горделивом досуге и голосующими за республиканцев. Иногда в каждой овчарне появляется черная овца, так и в этом степенном голландском графстве проживала семья демократических Рузвельтов, на которых их родственники и соседи смотрели с ужасом, называя главу их семьи, как "Тот человек". Нацисты изменили его имя на Розенфельд и объявили, что он был евреем. Миллионы достойных немцев в это поверили, и герр доктор Йозеф Геббельс, который выдумал эту историю, со смехом рассказал об этом Ланни Бэдду.
Хорошо мощеная дорога шла вдоль края холмов, то теряя из виду реку, а затем снова открывая захватывающий вид. Каждые несколько километров возникала деревня с домами, окруженными лужайками и затененными старыми деревьями. Перед сельским магазином стояли автомобили и сидели бездельники, жующие недокуренные сигары, строгающие палочки, обсуждающие своих соседей и деяния своих политиков. В жаре середины лета во второй половине дня стоит тишина. Только гудят пчелы и двигатели автомобилей, превышающие скорость, разрешенную законом, на привычные двадцать километров.
Когда Ланни достиг маленького селения под названием Гайд-парк, то обнаружил, что приехал раньше назначенного времени, и остановился в тенистом месте, перебирая в уме уже в десятый раз, что он собирался сказать человеку, который держал судьбу испанской демократии в своих руках. Даст ли ему этот занятый человек время, чтобы высказать все? Это было первое, что надо было выяснить. С весны 1919 года время от времени Ланни Бэдд пытался изменить историю в промежутках между игрой на фортепиано, разглядыванием картин и времяпровождением со светскими друзьями своих родителей.
Старые голландские фермы тянулись более километра от шоссе к обрывам, которые обрамляли реку. У каждой из них были свои собственные ворота и домик, возможно, привратника. Ланни ехал медленно, пока он не подъехал к воротам с караульной будкой и двумя национальными гвардейцами на страже.
Он остановился и назвал свое имя тому, кто вышел вперед. Тот кивнул, и Ланни проехал дальше до длинного затенённого деревьями проспекта такого, как и тысячи других, ведущих к особнякам, которые он посещал в ходе своей жизни плейбоя. По стандартам плейбоя этот особняк был скромным. Двухэтажное строение из дерева с штукатуркой с башнями. Для действительно богатых людей такой дом был бы не достаточно большим или элегантным.
Ланни припарковал свой автомобиль в тенистом месте на круговой подъездной аллее. Цветной дворецкий открыл дверь, прежде чем он позвонил, а секретарь женщина вышла к нему навстречу в фойе. Когда он назвал свое имя, она провела его без задержки по коридору и по полудюжине лестниц с пандусом рядом. Они вошли в библиотеку, просторную комнату, которая выглядела удобной и часто используемой. Книги были в основном законодательными публикациями. Напротив одной из стен стояли мраморная Крылатая Победа и модель корабля под стеклом, на спинке мягкого кресла висела женская швейная сумка. Всё это Ланни Бэдд быстро охватил привычным взглядом. Затем он увидел большой двухтумбовый стол у камина, а за ним сидящего лицом к нему — Того человека!
Крупный человек с большой головой, мощными плечами и руками в белой шёлковой рубашке с открытым горлом. Уже в зрелом возрасте он был поражен страшной болезнью под названием полиомиелит, в результате чего у него высохли ноги. Он должен был носить шины, и в общественных местах появлялся, опираясь на руку сильного спутника. В своем доме он пользовался инвалидным креслом, что объясняло наличие пандуса, ведущего в библиотеку. Такой удар сокрушил бы большинство людей. Но тот, кто имел смелость бросить вызов своей судьбе, силой воли настойчиво и постоянно тренировать свои усохшие мышцы, такой человек может выйти из тяжелого испытания сильнее и более уверенным в себе. Многие люди сомневались, может ли человек с такими физическими недостатками выдержать напряжение, которое должность Президента налагает на своих жертв. Но ФДР удалось наслаждаться работой. Он был бодр, жизнерадостен, отпускал шутки, смотрел кино, разглядывал почтовые марки, а не лежал без сна в ночное время, пытаясь решить проблемы государства.
Он сидел в большом кожаном кресле и сердечно поприветствовал рукой и радушной улыбкой. Ланни должен был подвергнуться воздействию знаменитого "шарма Рузвельта" и задался вопросом: "Что его шарм сделает со мной?" На старом континенте, где он вырос, Ланни сталкивался с шармом различного рода. Чаще фальшивым, иногда опасным, и он научился их различать. Он сразу же увидел, что здесь был человек, искренне заинтересованный в людях и в том, что они ему должны были принести. На его столе в непосредственной досягаемости была пачка документов сантиметров тридцать вышины. С ней было трудно расправиться. Но когда приходил кто-то, вроде внука Бэддов, повидавшего весь культурный мир и знавшего его элиту, кто-то, кто радостно относится к собственной жизни, как ФДР, и так же разделяет и его убеждения в пользу "забытого человека", то лицо Президента сияет и его глаза блестят так, как будто он выпил бокал или два шампанского. "Вы двое созданы друг для друга", — так Олстон сказал каждому из них.
Они поговорили о бывшем географе. Президент сказал, что он нашел его весьма полезным человеком, и Ланни ответил: "Я сделал это открытие, когда я был еще юношей". Он рассказал о себе, как юношей, который даже не окончил подготовительную школу, внезапно погрузился в котел с горячей враждой старой Европы. Все, кто был связан с американской мирной делегацией, даже секретарь-переводчик, так или иначе, были ответственны за национальные интересы, расовые интересы, интересы бизнеса. С помощью отца Ланни узнал реальные силы, стоящие за этой конференцией. Большие картели, которые контролировали сталь и уголь, транспорт и банковское дело и прежде всего вооружения по всей Европе. Они владели газетами в различных столицах, оплачивали политических агентов и двигали правительства, как свои пешки. Штиннес и Тиссен в Германии, Шнейдер и де Вандели во Франции, Детердинг в Голландии, Захаров во всех странах от Греции до Англии. Это были люди, у которых были собственные цели, и которые сокрушили сердце Вудро Вильсона.
Захаров, оружейный король и "человек-загадка Европы" для Ланни загадкой не был. Он рассказал, как этот командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона пытался купить молодого американского секретаря, предлагая ему самые заманчивые взятки, чтобы тот изменил оказанному ему доверию и раскрыл секреты миротворцев. Позже, не будучи полностью доволен договорами, Захаров субсидировал частную войну греков против турок. Ланни рассказал, как, с помощью Робби Бэдда, он пытался купить большевиков на Генуэзской конференции. И как в присутствии Ланни он сжег свои дневники и личные документы и таким образом устроил пожар в дымовой трубе своего парижского особняка. Когда умерла его любимая жена, этот оружейный король Европы стал нанимать спиритических медиумов. Ланни привёл к нему одну. Но на сеансе появилась, вместо желанной жены, орда ругавшихся солдат. Среди них был тот, кто провозгласил себя Неизвестным солдатом, похороненным под Триумфальной аркой. Он объявил себя евреем, что наверняка огорчило бы антисемитскую военщину Франции.
Президент, который огорчил многочисленные антисемитские клики своей собственной страны, слушал это с явным удовольствием и заметил: "Это сказки из арабских ночей, я приказываю вам приходить и рассказать мне все тысячу и одну из них".
"Под угрозой, чтобы мне отрубили голову?" — спросил посетитель, и они вместе посмеялись.
Тот, кто изучал социальные науки во Франции, не откажется от разговоров. У Франклина Д. Рузвельта были свои собственные приключения из арабских ночей, и Ланни позволил ему рассказать о них. "У нас есть тоже денежные мешки по эту сторону океана", — начал он. — "Они твёрдо знают, что они хотят, и сильно шокированы, не получая этого от меня. В предыдущей администрации, как вы, несомненно, знаете, они не были совсем без влияния".
— Конечно, знаю, мистер президент.
— Вы бы посмеялись, услышав об усилиях, которые они предприняли, чтобы загнать меня в ловушку, после того, как я был избран, и прежде, чем введён в должность. Страна находилась в самом разгаре паники, и если бы я только согласился бы встретиться с мистером Гувером и дал бы ему некоторое представление о том, что я собирался сделать! План был таков. Я должен взять на себя всю ответственность за панику, вместо моего предшественника. Но я позволил ему вплоть до самого последнего момента отвечать за всё.
— Потребовалось самообладание, и я восхищался вашим.
— Вы не можете себе представить, какое было давление. Оно никогда не ослабевало, и до сих пор не ослабело. Они убедили меня поучаствовать в мировой экономической конференции в Лондоне сразу после инаугурации. Если вы помните, идея заключалась в том, чтобы сохранить золотой стандарт и зафиксировать все валюты на существовавших тогда уровнях. Франция и Великобритания уже девальвировали свои валюты и хотели сохранить доллар на прежнем уровне, чтобы они могли захватить себе всю мировую торговлю. Когда я понял это, я перевернул шахматную доску, и не думаю, что меня когда-либо простят за это. Вы, несомненно, знаете все истории, которые они говорят обо мне.
— Прямо из первых рук.
— Предполагалось, что я все время в стельку пьян, и, несмотря на мои физические недостатки, содержу большой гарем.
— Вы слышали, как один психиатр, который умер и отправился на небеса, и был приглашен подвергнуть психоанализу Бога?
— Нет, а что это связано со мной?
— Святой Петр объяснил, что Бог страдает манией величия, он думает, что он Франклин Д. Рузвельт.
Президент запрокинул голову и от души расхохотался. Он вкладывал всю душу в своё восхищение шуткой, и это было приятно наблюдать. Ланни вспомнил, что Авраам Линкольн искал такого же облегчения от слишком многих забот.
"Только сейчас", — сказал глава исполнительной власти, — "Я нахожусь в разгаре самого жаркого боя по реформированию Верховного суда. Эти девять старых господ в их торжественных черных мантиях блокировали одну за другой наши меры Нового курса. Всё будущее нашей программы зависит от моих усилий, чтобы разорвать эту удавку. Я призвал к увеличению числа судей, и это называется "утрамбовкой суда" и считается вышибанием клина для большевизма. Враги этого плана будут делать или говорить всё возможное". Президент рассказал кое-что о том, что они сделали, и после рассказа о проделках Сената он спросил: "Что вы думаете об этом?"
Ланни сказал: "Я думаю, что это показывает, что вы почти такой же неблагоразумный, как и предыдущий Рузвельт". Это вызвало еще один взрыв смеха, и после этого они стали друзьями.
Сын владельца
— Это называется "гражданской войной", мистер Президент, но ничего подобного. Это подавление свободного народа итальянским и немецким диктаторами. Их цель состоит в том, чтобы испытать свои новые танки и самолеты, а также создать аэродромы и базы подводных лодок для нападения на транспорты свободных наций, когда начнется настоящая война.
Ланни описал испанские правящие классы. — "Я играл в теннис с королем Альфонсо, я знаю их компанию на Ривьере, и я встречал многих того же рода в Париже и Лондоне, и в самой Испании. Я считаю, что они самые невежественные, самодовольные и высокомерные аристократы в Европе. Младшие из них научились управлять автомобилем, а некоторые из них даже летать, но это всё, что связывает их с чем-нибудь современным. Я бы с трудом перечислил полдюжины из них, кто прочитал одну книгу. Для них интерес представляют игра в поло, стрельба по домашним голубям, азартные игры и погоня за женщинами. Они суеверны, и в то же время крайне циничны. О правительстве они ничего не знают, а если их человек Франко выиграет эту войну, они превратит страну в рай для Хуана Марца и спекулянтов, вроде него, и темницу для каждого просвещенного мужчины и женщины".
— У меня нет оснований сомневаться в вашем мнении, мистер Бэдд. Если бы я мог, то правительства во многих частях мира сменились бы. Но я не правитель какой-либо части Европы.
— Я считаю, сэр, что у вас есть, что сказать по этому поводу. Это имеет огромное значение для правительства испанского народа. Я слышал, что до этого года неизменным правилом в международных делах было, что любое законное правительство имеет право на закупку оружия для своей защиты. Это правило было отменено в январе прошлого года, и это были вы, кто призвал Конгресс сделать это. Я не мог понять это тогда, и я понимаю еще меньше теперь, когда вы видите, что это означает смерть одного из самых просвещенных и прогрессивных правительств.
Это был вызов, сознательно смелый вызов. Ланни весь затаил дыхание, ожидая реакции великого человека, сидящего перед ним.
Великий человек помедлил, чтобы подумать, зажег сигарету в длинном тонком мундштуке. Улыбка засветилась в его голубых глазах, и гениальные черты приняли серьёзное выражение. — "Мистер Бэдд, вы спрашиваете меня, какое было и остаётся самое болезненное решение в моей жизни. Меня называют диктатором, но вы знаете, что такая роль далека от моих желаний и моих мыслей. Я должным образом избран главой исполнительной власти великой демократической страны, я поклялся поддерживать правительство, удовлетворять общественное мнение, и я могу делать только то, что люди разрешат мне".
— Конечно, мистер президент, но иногда вы можете вести людей.
— До определенного момента, но не за его пределами. Я могу предложить им одну или две новых идеи зараз. Если я иду слишком быстро или слишком далеко, то теряю контакт с ними, и не в силах выполнить любую из задач, которые я хочу. Постоянным вопросом моей жизни должно быть: 'Как быстро я могу двигаться? Как далеко общественность будет следовать за мной? Осмелюсь я сделать это? Осмелюсь я сделать то?' Таково искусство управления в демократическом обществе, мистер Бэдд. Часто это не кажется героическим, но это лучший способ, который я знаю. Это медленно, но это точно".
Президент сделал пару затяжек из длинного тонкого мундштука. В то же время, наблюдая за своим слушателем, стремившимся увидеть действие своих слов. Он продолжал: "Зовите меня государственным деятелем или политиком, факт остается фактом, что я должен оставаться во власти, или я ничего не добьюсь. И я не работаю в вакууме, а в совокупности обстоятельств, которые я не могу изменить. Я глава Демократической партии летом 1937 года. Вы знаете что-либо об этой партии?"
"Я боюсь, что не знаю свою собственную страну, как должен", — ответил этот американец, родившийся и воспитанный вдали от родины.
— В моих мыслях я сравниваю себя с человеком, правящим тремя лошадьми. В старые времена в России была такая упряжка
— Естественно.
— И тогда моя третья лошадь, нервный и пугливый скакун, который я редко осмеливается упомянуть по имени. Рассматривайте, пожалуйста, данное мною имя конфиденциально.
— Конечно, мистер президент.
— Мой Римско-католический боевой конь. В этой стране двадцать миллионов католиков, и большая часть из них думает и голосует, как советует им Церковь. Это особенно верно в отношении тех, у кого иностранные корни, ирландцев, итальянцев, немцев, поляков. Они многочисленны в наших крупных городах, Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго, Сент-Луисе и Сан-Франциско, и их голоса определяет любые близкие выборы. Им сказали, что генерал Франко защищает их веру против атеистических красных.
— То, что им говорят, является пропагандой Франко, и, главным образом, ложью.
— Это может быть и так, но будут ли они верить тому, что говорит протестант? Я должен иметь их поддержку моей внутренней программы. Вот где я.
Это все, что сказал президент. Но Ланни позже узнал от профессора Олстона, что главы иерархии пришли в Вашингтон и говорили "прямо, без всяких обиняков". Другими словами, количеством голосов. Они сказали: "Либо вы не дадите оружия испанским красным, или иначе мы провалим вашу партию". Они могли бы в следующем году избрать республиканцев в Конгресс и свести на нет план ФДР реформы Верховного суда. Они угрожали сделать это много раз.
"Мистер Рузвельт", — заметил посетитель, — "ваш рассказ почти идентичен тому, что Леон Блюм рассказывал мне. Он вышел на выборы с программой внутренних реформ, и очень гордится тем, что довёл их все до конца. Но он был вынужден заплатить цену, которую требовали реакционеры, не оказывать никакой помощи Испании. Я напрасно предупреждал его, что ничего хорошего не выйдет из его национализации военной промышленности Франции, в то время как Гитлеру разрешается вооружаться и готовиться сокрушить его. Что станет с Францией, когда у неё в тылу окажется фашистская Испания, а на Атлантике и Средиземном море базы немецких подводных лодок?"
— Опасность для Франции достаточно ясна, потому что Гитлер находится по ту сторону границы. Но этот аргумент нельзя использовать с американцами, находящихся в пяти тысячах километров от неприятностей. Поверьте, мистер Бэдд, у основной массы нашего народа есть только одна мысль по отношению к европейскому беспорядку, они хотят держаться подальше от него. У них нет сослагательного наклонения на эту тему, они просто говорят: 'Пусть Европа катится к чёрту, но оставит нас в покое'. Они приходят в ярость при мысли о том, что может произойти что-нибудь похожее, как, например, потопление американского судна, перевозящего вооружение кому-либо из сторон в испанской войне.
— Будут ли они чувствовать себя так же, мистер президент, когда они увидят рейхсвер, вступающий в Париж, и бомбардировщики генерала Геринга, уничтожающие Лондон?
Американский народ поверит в то, что он увидит, а пока нет никакого смысла ни вам, ни мне пытаться рассказывать им об этом. Я могу сказать Конгрессу: Сейчас опасные времена, и мы должны иметь корабли и самолеты, чтобы защитить себя, и мне ничего за это не будет. Но если я скажу хоть одно слово о защите интересов какой-либо другой страны или группы, то поднимется такой шторм, который сдует меня. Поверьте, я знаю голос моего хозяина, и когда я его слышу, у меня нет выбора, кроме как подчиниться. Если вы хотите сохранить Испанию, убедите ваших французских друзей пошевелиться. Или еще лучше, убедите мистера Чемберлена и его кабинет, настоящих авторов и проводников политики невмешательства. Если англичане не видят, что это их война, безусловно, никто не может просить
И на этом всё кончилось. Ланни уж собирался встать и откланяться, но у его хозяина были какие-то мысли в голове, и он резко сказал: "Чарли Олстон рассказал мне много о вас, мистер Бэдд, все только хорошее, он думает, что я должен использовать ваши способности".
Ланни совсем не удивился. Он догадался, что было на душе его прежнего работодателя. Он сказал: "Я боюсь, сэр, у меня не хватит подготовки, чтобы быть кому-нибудь по-настоящему полезным".
— Очень немногие из нас имели подготовку к той работе, какую мы выполняем, мистер Бэдд. Это все слишком ново. Мы должны учиться во время работы, мы делаем вещи и смотрим, что получается.
"Мистер Рузвельт", — искренне сказал взрослый плейбой, — "вы делаете мне комплимент, и я не хотел бы, оказаться недостойным его. Я верю всем своим сердцем тому, что вы делаете, и хотел бы быть полезным для вас. Но у меня есть обязательства, которые заставляют меня вернуться в Европу и делают невозможным вести размеренный образ жизни".
— Есть вещи, которые вы могли бы сделать для меня в Европе, и они не будут слишком размеренными.
Наступило молчание, Ланни сильно задумался. Он огляделся, чтобы убедиться, что они были одни в комнате, а затем, понизив голос, сказал: "В моей собственной жизни существует кое-что, о чём я должен рассказать вам, прежде чем я мог поступить к вам на любую службу. Это настолько большой секрет, что я не рассказал об этом профессору Олстону, я не рассказал даже своим родителям, которых я очень люблю, это касается не только моей собственной жизни, но жизни многих других могут зависеть от этого".
— Я привык получать секретную информацию, мистер Бэдд, и вы можете быть уверены, что я умею хранить её.
— Но эта никогда не должна, ни при каких обстоятельствах, стать известной даже намеком любому другому лицу.
— Я обещаю, если, конечно, это не противоречит интересам Соединенных Штатов.
— Ничего подобного. Много лет назад я встретил в Берлине молодую пару, художников и также убеждённых социал-демократов, работающих за свободу и просвещение своей страны. Когда пришли нацисты, эта пара ушла в так называемое подполье. Мужчина был схвачен, и без сомнения, погиб много лет назад. Женщина продолжала свою опасную работу в Берлине, и я временами снабжал её деньгами, которые зарабатывал в качестве комиссионных от сделок с картинами. Когда гестапо схватило всех её коллег и вышло на ее след, мне удалось переправить ее через границу. Через год или чуть позже мы тайно поженились в Англии. Вы можете видеть, как это довлеет над моей жизнью, и делает невозможным для меня быть размеренным.
— Вы имеете в виду, что она продолжает до сих пор заниматься этой деятельностью?
— Ничто не может заставить ее остановиться. Я рыщу по Европе, покупаю картины для американских клиентов и зарабатываю деньги, которые отдаю ей. Я не вхожу в подробности о том, что она делает. Речь идет о доставке истины в страну, которая попала в руки отца лжи[4].
— Я вполне понимаю, мистер Бэдд, и, естественно, я сочувствую такой деятельности.
— Я использую социальное положение моей матери и отца, а также их друзей. И, конечно же, репутацию, которую мне удалось создать, как эксперта в области искусства. Это дает мне законные основания для выезда в любую другую страну, встречи с видными деятелями, и возможности слышать то, что говорят инсайдеры. Я посетил Гитлера в Коричневом доме в Мюнхене и в его резиденции Берхтесгаден. Я бывал на охоте с генералом Герингом. Он пытался нанять меня в качестве своего секретного агента. Как я уже рассказывал профессору Олстону, я отказался брать его деньги, но обещал рассказывать ему новости по дружбе. То, что я ему говорю, я уверен, что он уже знает, или, что не принесёт никакого особого вреда.
— Потрясающе, мистер Бэдд! Может быть стоит, чтобы вы время от времени посещали меня и рассказывали мне, что вы узнали от генерала Геринга?
— Я думал об этом, сэр, что я боюсь, что это может убить мои возможности в Германии, и поставить гестапо на мой след. Вы живете в центре внимания. И потому что я был до недавнего времени женат на очень богатой женщине, мне тоже была уделена большая доля внимания. Многие журналисты знают меня, и как я мог бы прийти в Белый дом, не возбуждая их любопытства? Мне не нужно вам рассказывать, что посольство Германии кишит шпионами, и всё интересное сразу передаётся кодом по телеграфу в Берлин.
— Все это так, но ведь и мне часто приходится действовать тайно, и у меня есть способы обеспечить это. Существует так называемая "социальная дверь" в Белый дом, и мои друзья могут часто проскользнуть незамеченными. Кроме того, у меня есть среди моих личных телохранителей человек, которого я знаю с самого его детства и которому я доверяю. Он не будет знать ваше имя. Мы выберем кодовое слово, и в любое время, как вы свяжитесь с ним, назвав это слово, он будет сообщать мне об этом, а я установлю время, когда он может привести вас ко мне. Вы будете называться "АП", то есть, "Агент Президента" и будет иметь номер. Я считаю, что следующий номер 103.
— Очень хорошо, мистер президент. Если вы чувствуете, что я могу быть вам полезен в этом качестве, я сделаю все возможное.
— Ведите счет расходов, он будет компенсирован из моего секретного фонда.
— Нет, этого не нужно, я могу заработать много денег. Я должен делать это, потому что это мой камуфляж.
— Но вы хотели бы использовать деньги для вашего дела, не так ли?
— Я иногда зарабатываю больше, чем может безопасно потратить моя жена и ее коллеги, а также то, что я делаю для вас, ничего не добавит к моим расходам. Позвольте мне быть одним из ваших служащих с окладом один доллар в год.
Поделиться книгой: