Помоги проекту - поделись книгой:
— Принадлежать он будет, ваша светлость, тому, кто первый его займет.
— Тогда первым буду я.
— Да-да, именно вы.
— Прикажи держать прямо на остров.
— Прямо… но осторожно! — ответил капитан.— Наша шхуна может разбиться о подводные камни. Советую подождать и причалить к острову утром…
— Хорошо, капитан, подождем, но немного приблизимся…
— Как прикажете!
Капитан поступил, как опытный моряк. Кораблю не следует подходить к незнакомому берегу в темноте. Приближаясь к новой земле, нужно делать промеры лотом[36] и остерегаться ночного мрака.
Пассажир вернулся в свою каюту. Он задремал, но юнге не пришлось будить его на рассвете — он был на палубе еще до восхода солнца.
Капитан решил не передавать боцману ночной вахты. Он не покинул мостик.
Медленно опускалась ночь. Линия горизонта становилась расплывчатой. В зените угасали последние, еще пронизанные рассеянным светом облака. Ветер стихал. На шхуне оставили только паруса, чтобы мог действовать руль, удерживая направление дрейфа.
На небесном своде зажглись первые звезды. Полярная звезда смотрела на севере тусклым, неподвижным оком, на сгибе Большой Медведицы блистал Арктур[37]. В противоположной от Полярной звезды стороне ярко сияла Кассиопея[38]. Под ними появилась Капелла[39] — точно на том месте, где изошла накануне и взойдет завтра, чтобы начать, как обычно, свой звездный день.
На заснувшей поверхности моря царило то привычное оцепенение, которое неизбежно сопутствует наступлению ночи.
Капитан, облокотившись о борт шхуны, неподвижно застыл возле брашпиля[40]. Все его мысли были об одном: о темной точке, замеченной в мглистых сумерках. Теперь его начали одолевать сомнения, а ночная тьма делала их просто мучительными. Не обмануло ли его зрение? В самом ли деле на этом месте выступил на поверхность новый островок? Он хорошо знал эти воды, ведь бывал здесь сотни раз… Моряк полагал, что островок находится на расстоянии какой-нибудь мили от судна и отделяют его от ближайшей земли не более восьмидесяти лье[41]. Но если он не обманывается, если островок действительно появился из глубин моря, то не успел ли его кто-либо занять?… А вдруг какой-нибудь мореход водрузил уже на нем свой флаг?… Не поспешили ли эти океанские крохоборы англичане подобрать попавшийся им на пути жалкий островок и бросить его в свою переполненную корзину? Не загорится ли во тьме огонек, говорящий о том, что остров уже занят?… Эта группа скал, возможно, поднялась на поверхность несколько недель или даже месяцев назад и в таком случае вряд ли могла ускользнуть от взгляда моряков, от секстанта[42] гидрографа[43].
Капитан нетерпеливо ждал рассвета, в смятении от тревожных мыслей. Теперь ничто не указывало на местоположение острова — ведь не было видно окутывающих его испарений. Воздух и вода во мраке сливались.
Время шло. Полярные созвездия описали по небосводу уже четверть круга. К четырем часам на востоке-северо-востоке забрезжила первая полоса света. В предутреннем сумраке стали различимы облака в зените. Еще несколько минут — и солнце озарит горизонт. Но моряку не нужно столько света, чтобы разглядеть открытый накануне островок, если он вообще существует.
На мостик, где находился капитан, поднялся незнакомец.
— Итак?… Где же остров? — спросил он.
— Вот он, ваша светлость.— Капитан показал на группу скал, явственно видневшихся примерно в двух милях от шхуны.
— Причалим?
— Слушаюсь, ваша светлость!…
Глава вторая,
Пусть читателя не удивляет, что в этой главе на сцену неожиданно выходит паша Мухаммед-Али[44]. Как бы значительна ни была роль знаменитого паши[45] в истории Леванта, в нашем рассказе он фигурирует только потому, что знатный незнакомец, путешествующий на шхуне, находился во вражде с основателем нового Египта.
В ту пору Мухаммед-Али еще не пытался с помощью армии своего сына, Ибрагима-паши, завоевать Палестину[46] и Сирию[47], принадлежавшие султану Махмуду[48], повелителю обеих Турций: азиатской и европейской. Напротив, султана и пашу связывала дружба, так как последний оказал деятельную поддержку султану при покорении Морей, решительно подавив попытки восстановления независимости маленького греческого королевства.
На протяжении нескольких лет Мухаммед-Али и Ибрагим-паша спокойно жили в своем пашалыке[49]. Но, несомненно, эта зависимость, ставящая их в положение подданных Порты[50], задевала их самолюбие, и они только и ждали повода, чтобы сбросить с себя веками тяготившие их оковы.
В те времена жил в Египте один человек, получивший по наследству накопленное несколькими поколениями предков состояние, считавшееся одним из самых значительных в стране. Богач проживал в Каире[51], и звали его Камильк-паша. Его-то капитан таинственной шхуны и титуловал «ваша светлость».
Этот весьма образованный человек имел особую склонность к математическим наукам, интересовавшим его не только в смысле практического применения, но и в плане теоретическом. Египтянин по рождению, душою турок, Камильк-паша был человеком Востока.
Понимая, что султан Махмуд решительнее, нежели Мухаммед-Али, сопротивляется попыткам Западной Европы покорить народы Леванта, Камильк-паша с головой окунулся в борьбу, став на сторону Махмуда. Родившийся в 1780 году в военной семье, Камильк-паша, не достигнув еще и двадцати лет, вступил добровольцем в армию Джаззара[52] и благодаря своей отваге вскоре получил почетный титул паши. В 1799 году он сотни раз рисковал жизнью, свободой и состоянием в войне с французами[53], которую возглавляли с той стороны генерал Наполеон Бонапарт и генералы Жан-Батист Клебер, Ренье, Жан Ланн, Бон и Иоахим Мюрат[54]. В битве при Эль-Арише он попал вместе с турками в плен. Ему предложили свободу в обмен на клятву никогда не сражаться против Франции. Но упорный как в своих действиях, так и во взглядах, полагаясь на судьбу, он решил бороться до конца и потому отверг сделку. Вскоре Камильк-паше удалось бежать, и он отдался борьбе с еще большим рвением.
После сдачи Яффы[55], шестого марта, Камильк-паша окапался в числе немногих, кому после капитуляции удалось спасти жизнь. Когда четыре тысячи пленников, в большинстве албанцы или арнауты, предстали перед Бонапартом, тот почувствовал опасение, как бы эти храбрые солдаты не пополнили гарнизон паши в сирийском порту Акка. Вот почему император отдал приказ расстрелять всех, тем самым подтвердив, что он из тех завоевателей, которые не останавливаются ни перед чем.
На этот раз пленным, как в Эль-Арише, не предлагали свободу при условии, что они поклянутся оставить военную службу. Нет! Всех приговорили к смерти. Расстрелянные падали на песчаный берег, а те, кого пуля миновала и кто думал, что его помиловали, все равно должны найти смерть на этом скалистом берегу.
Но Камильк-паше не суждено было погибнуть.
Некоторым французам — надо отдать им должное — эта бойня показалась отвратительной. Смельчакам удалось спасти нескольких пленников. Один из спасателей, моряк с торгового корабля, подобрался ночью к рифам, где и нашел тяжелораненого Камильк-пашу. Он перенес его в надежное место и выходил его. Мог ли Камильк-паша забыть такую услугу? Конечно же нет. О том, как и при каких обстоятельствах он отблагодарил своего спасителя, и будет рассказано в этой удивительной истории…
Итак, три месяца спустя Камильк-паша был уже на ногах.
Сражение у Акки Бонапарт проиграл. Турецкая армия под начальством дамасского[56] паши Абдаллы четвертого апреля перешла Иордан[57], а английская эскадра сэра Вильяма Сиднея крейсировала в водах Сирии.
Несмотря на то, что Бонапарт послал дивизии Клебера и Жюно[58] и даже прибыл на место битвы сам, разбив турок в сражении при горе Табор, поправить положение было уже поздно. Когда Наполеон вновь начал угрожать Акке, туда уже прибыло двенадцать тысяч человек подкрепления. К тому же вспыхнула чума. И двадцатого мая Бонапарт вынужден был снять осаду.
После этих событий Камильк-паша решил уехать в Сирию. Возвращаться в Египет в такое тревожное время было бы величайшей неосторожностью. Следовало выждать, и Камильк-паша дожидался в течение пяти лет. Благодаря своему богатству он мог жить на широкую ногу в различных провинциях, где удавалось уберечься от алчности египетского правительства.
Как раз в эти годы центральной фигурой в Египте оказался сын одного аги[59]. Его необычайную храбрость отметили еще в 1799 году, в битве при Абукире[60].
Речь идет о Мухаммеде-Али, который пользовался уже таким влиянием, что сумел поднять мамелюков[61] против султана Хозрев-паши, заставил их свергнуть Куршида, преемника Хозрева и, наконец, в 1806 году объявил себя вице-королем Египта с согласия правительства Блистательной Порты.
За два года до этого события умер Джаззар, покровитель Камильк-паши. Почувствовав себя в этой стране одиноким, Камильк-паша решил, что теперь может без риска вернуться в Каир.
Ему исполнилось двадцать семь лет. Недавно полученное наследство сделало его одним из самых богатых людей Египта. Не чувствуя склонности к женитьбе, будучи человеком малообщительным, предпочитающим одиночество, он сохранил живой интерес лишь к военному искусству и ожидал только благоприятного случая применить свои способности на деле. Энергия, свойственная его возрасту, била через край, искала выход и нашла его в продолжительных путешествиях.
Камильк-паша не имел прямых наследников, и поэтому его занимал вопрос, кому же со временем перейдет его несметное богатство. Кто из наследников по боковой линии может со временем этим богатством воспользоваться?
У Камильк-паши был двоюродный брат, моложе его шестью годами, некий Мурад, родившийся в 1786 году. Братья придерживались разных политических взглядов, поэтому не встречались, хотя жили оба в Каире. Камильк-паша был предан интересам Оттоманской империи и преданность свою, как мы знаем, сумел доказать. Мурад же и на словах, и на деле боролся против турецкого влияния. Он стал приверженцем Мухаммеда-Али, когда тот начал плести интриги против турецкого султана Махмуда.
И вот этот самый Мурад, столь же бедный, насколько богат был Камильк-паша, мог в качестве единственного родственника рассчитывать на состояние двоюродного брата, но в том только случае, если между ними произойдет примирение. Однако примирение оказалось невозможно. Напротив, озлобление и взаимная ненависть со всеми ее последствиями все время углубляли пропасть между этими двумя последними представителями рода.
В течение восемнадцати лет — с 1806 по 1824 год — правлению Мухаммеда-Али не мешали никакие внешние войны. Вместе с тем правителю приходилось бороться против возрастающего влияния и угрожающего поведения мамелюков, его бывших сообщников, а ведь именно им он был обязан своим высоким положением. Массовая резня, учиненная по всему Египту в 1811 году, избавила Мухаммеда-Али от внутренней опасности. Для вице-короля наступили спокойные годы. Его отношения с Диваном[62] казались превосходными, по крайней мере внешне. На самом же деле султан Махмуд не доверял своему вассалу[63] Мухаммеду-Али — и не без основания.
Камильк-паша служил мишенью для злых нападок Мурада. Пользуясь расположением Мухаммеда-Али, Мурад не переставал подстрекать вице-короля против богатого египтянина. Он то и дело напоминал своему господину, что Камильк-паша — сторонник Махмуда, друг турок, что за них он проливал кровь. Мурад уверял, что Камильк-паша — человек опасный… может быть, даже шпион… Огромное богатство, сосредоточенное в его руках, представляет угрозу… Мурад говорил все то, что должно пробудить жадность и подозрение у честолюбивого властителя.
Но Камильк-пашу это ничуть не тревожило. Он жил в Каире настолько уединенно, что расставить ему сети и запутать его в них было бы нелегко. Если он покидал Египет, то лишь для продолжительных путешествий на собственной шхуне с капитаном Зо, человеком на пять лет моложе его и беспредельно ему преданным… Совершая поездки по морям Азии, Африки и Европы, он влачил бесцельное существование, высокомерно безразличный ко всему человечеству.
Читатель может спросить, а не забыл ли Камильк-паша моряка-француза, спасшего ему жизнь. Забыл?… Нет, ни в коем случае. Такие услуги не забываются. Но был ли этот моряк вознагражден? Как будто бы нет. Быть может, Камильк-паша собирался отблагодарить его позже и ждал только случая, который привел бы его во время очередной морской прогулки во французские воды? Кто бы мог ответить на этот вопрос?…
В 1812 году Камильк-паше стало ясно, что в Каире он находится под неусыпным наблюдением. Несколько раз вице-король не давал разрешения на задуманные им путешествия. Над свободой Камильк-паши нависла угроза из-за беспрерывного наушничества его двоюродного брата.
В 1823 году Мурад, в возрасте тридцати семи лет, женился, но брак не упрочил его благосостояния. Его женой стала молодая феллашка[64], почти невольница. Поэтому нет ничего удивительного, что он, используя свое влияние на Мухаммеда-Али и его сына Ибрагима, делал все возможное, чтобы восстановить их против Камильк-паши.
Между тем в Египте начиналась военная подготовка, снова должно было обнажиться оружие. В 1824 году Греция восстала против султана Махмуда[65], и тот призвал своего вассала на помощь. Ибрагим-паша во главе флота в сто двадцать судов направился в Морею[66] и высадился там со своим войском.
Это событие вернуло Камильк-паше интерес к жизни. Он после двадцатилетнего перерыва порывался уже броситься в новые опасные экспедиции, тем более что речь шла о поддержке прав Порты, нарушенных восстанием Пелопоннеса[67]. Он хотел стать в ряды армии Ибрагима, но получил отказ; хотел служить в качестве офицера в войсках султана — снова отказ. Не было ли это следствием рокового вмешательства известного нам лица, заинтересованного в том, чтобы не терять из виду родственника-миллионера?
Борьба греков за независимость завершилась победой этого героического народа. После трехлетней жестокой осады Греции войсками Ибрагима-паши, в 1827 году в битве при Наварине[68], соединенные силы французского, английского и русского флота уничтожили турецкую эскадру и заставили вице-короля отозвать уцелевшие суда и армию в Египет. Ибрагим-паша возвратился в Каир в сопровождении Мурада, проделавшего вместе с ним пелопоннесскую кампанию.
С этого времени положение Камильк-паши ухудшилось. Ненависть к нему двоюродного брата возросла, когда в начале 1829 года молодая феллашка родила Мураду сына. Увеличилась семья, но не состояние. Мурад решил завладеть богатством Камильк-паши во что бы то ни стало. Он надеялся, что вице-король безусловно не откажет ему в содействии. Дела такого рода не новость в Египте. Впрочем, подобное происходит не только в восточных странах…
Пусть читатель запомнит, что сына Мурада звали Сауком.
Обдумав создавшееся положение, Камильк-паша понял, что у него есть лишь один выход: собрать все свое богатство, большую часть которого составляли алмазы и драгоценные камни, и вывезти из Египта. Это было проделано чрезвычайно осторожно с помощью нескольких иностранцев, живших в Александрии[69] и пользовавшихся полным доверием богатого египтянина. Соблюдение строжайшей тайны способствовало успеху операции. Кто эти иностранцы? К какой национальности принадлежали? Об этом знал один Камильк-паша.
Трех небольших бочонков с двойными стенками, окованных железными обручами, точно таких, в которых хранят испанские вина, как раз хватило, чтобы наполнить их сокровищами Камильк-паши. Бочонки с величайшими предосторожностями погрузили на неаполитанский[70] корабль; вслед за тем на борту этого корабля вместе с капитаном Зо занял место и их владелец, чудом избежавший опасности быть узнанным: шпионы следовали за ним по пятам из Каира до Александрии и следили за каждым его шагом, пока он там находился.
Пять дней спустя неаполитанский корабль остановился в Ладикии, а оттуда Камильк-паша направился в Алеппо[71] — город, где решил обосноваться. Теперь, когда он в Сирии, под покровительством своего бывшего начальника генерала Абдаллы, ставшего к тому времени пашой Акки, следовало ли ему опасаться козней Мурада? Разве мог Мухаммед-Али, как бы он ни был могуществен, разыскать египтянина в далекой провинции, подвластной Блистательной Порте?
Однако это оказалось возможным.
В том самом 1830 году Мухаммед-Али порвал отношения с султаном. Расторгнуть узы вассальной зависимости от Махмуда, присоединить Сирию к своим владениям в Египте, стать властителем Оттоманской империи — такие далеко идущие планы не казались слишком смелыми честолюбивому вице-королю. Найти для этого предлог совсем нетрудно.
Феллахи, притесняемые агентами Мухаммеда-Али, стали искать убежища в Сирии под покровительством Абдаллы. Вице-король потребовал выдачи беглецов. Паша Акки отказал. Тогда Мухаммед-Али стал настойчиво добиваться у султана разрешения усмирить Абдаллу с помощью оружия. Сначала Махмуд ответил, что феллахи — турецкие подданные и потому он не желает выдавать их вице-королю Египта. Но спустя некоторое время, после восстания скутарийского[72] паши, Махмуд, чтобы заручиться если не помощью, то хотя бы нейтралитетом Мухаммеда-Али, пошел ему навстречу.
Различные обстоятельства, в том числе эпидемия холеры на пристанях Леванты, задержали выступление Ибрагима-паши, ставшего во главе двадцати двух военных судов и армии в тридцать две тысячи человек. Таким образом, Камильк-паша имел достаточно времени, чтобы задуматься об опасности в случае высадки египтян в Сирии.
Камильк-паше шел тогда пятьдесят второй год, но он прожил такую беспокойную жизнь, что выглядел намного старше своих лет. Разочарованный, уставший, доведенный почти до отчаяния, он хотел только одного — покоя. Богатый египтянин надеялся обрести его в тихом Алеппо, но события опять повернулись против него.
Благоразумно ли оставаться в Алеппо в то время, когда Ибрагим готовится вторгнуться в Сирию? Разумеется, его гнев направлен только против паши, управляющего городом и провинцией Акка. Но, покончив с владычеством Абдаллы, остановит ли вице-король свою победоносную армию? Удовлетворится ли его честолюбие наказанием непокорного паши? Не воспользуется ли он случаем, чтобы окончательно покорить Сирию — постоянный предмет его вожделений? И не будут ли солдаты Ибрагима после взятия Акки угрожать Дамаску, Сидону[73], Алеппо? Все это внушало серьезную тревогу.
На этот раз Камильк-паша принял окончательное решение. Было очевидно, что Мурад охотится не за ним лично, а за его состоянием, решил во что бы то ни стало завладеть его богатством, если даже ему и придется поступиться львиной долей в пользу вице-короля. Значит, сокровища должны исчезнуть. Необходимо спрятать их понадежнее в таком укромном месте, чтобы никто не нашел. А дальше все будет зависеть от хода событий. Если Камильк-паша решит навсегда покинуть Восток, несмотря на свою привязанность к нему, или если в Сирии обстановка изменится к лучшему и он сможет снова там поселиться, тогда он извлечет свои сокровища из известного ему одному тайника…
Капитан Зо одобрил план Камильк-паши и придумал способ осуществить его таким образом, чтобы тайна не раскрылась. Купили бригантину, подобрали экипаж из людей разных национальностей. Матросы прежде не знали друг друга и не имели между собой ничего общего. Среди прочих припасов погрузили на борт три бочонка. Разумеется, никому и в голову не могло прийти, что они наполнены драгоценностями. Тринадцатого апреля Камильк-паша сел в Ладикии на шхуну и вышел в море.
Мы уже знаем, что Камильк-паша твердо решил найти остров, местонахождение которого было бы известно лишь ему и капитану. Поэтому прежде всего требовалось сбить с толку экипаж, чтобы ни один матрос не мог определить направление и маршрут шхуны. На протяжении пятнадцатимесячного плавания капитан Зо непрерывно менял курс. Покинула ли шхуна Средиземное море или снова вернулась в его воды? Заходила ли в другие моря, омывающие страны Старого Света? В европейских ли водах обнаружили новый островок?…
Экипажу известно только одно: шхуна последовательно попадала в разные широты и в разные климатические пояса, так что даже лучший моряк не определил бы, где находится судно в любой данный момент. Снабженная продовольствием на два-три года, шхуна приставала к берегу только в тех случаях, когда требовалось запастись водой, затем опять удалялась в открытое море. И лишь капитану Зо было известно, где именно набирали воду.
Мы уже знаем, как долго находился в плавании Камильк-паша, прежде чем увидел неизвестный остров, показавшийся именно тогда, когда он собирался уже бросить свои сокровища в море.
Таковы события, связанные с историей Египта и Сирии, об этом нам следовало упомянуть. В дальнейшем возвращаться к этому не придется. Повествование наше окажется более фантастическим, чем можно предполагать по такому серьезному началу. Но рассказ должен строиться на прочной основе, что автор и сделал или, по крайней мере, пытался сделать.
Глава третья,
Капитан Зо приказал уменьшить парусность и отдал распоряжение рулевому. С северо-востока дул слабый утренний бриз. Шхуна шла к острову только под фоком[74], марселем[75] и контра-бизанью[76], убрав остальные паруса.
В то время как Камильк-паша, облокотившись на перила мостика, смотрел вдаль, капитан стоял впереди и со свойственной опытному моряку осторожностью вел шхуну к острову, не нанесенному ни на какие географические карты.
Здесь в самом деле могла таиться опасность. Разглядеть коварные рифы под спокойной гладью моря очень трудно. А каких-либо указаний на фарватер здесь не было и быть не могло. Казалось, к острову можно подойти совершенно свободно — рифов не видно. Боцман, бросавший лот, не обнаружил пока ничего, что внушало бы опасения.
Вот какое зрелище открылось морякам на расстоянии одной мили от островка в ранний утренний час, когда солнце, высвободившись из густого предрассветного тумана, осветило скалы косыми лучами.
Островок оказался и в самом деле маленьким, таким маленьким, что на него не позарилось бы ни одно государство, ну разве что жадная захватчица Англия! А подтверждением того, что эти скалы еще неизвестны морякам и гидрографам и не нанесены на новейшие карты, как раз и служил тот факт, что Великобритания не успела превратить его во второй Гибралтар[77], чтобы установить контроль над окружающими водами. Скорее всего островок появился из воды совсем недавно и, к счастью, лежал в стороне от обычных судоходных путей.
По внешнему виду он представлял собой обычную плоскую возвышенность, периметром около трехсот туазов и имел форму неправильного овала в сто пятьдесят туазов длины и от шестидесяти до восьмидесяти ширины. Однако это не беспорядочное скопление скал, причудливо нагроможденных одна на другую и как бы не признающих законов равновесия. Похоже, островок возник на поверхности моря вследствие спокойного постепенного поднятия земной коры, ее медленного поднятия из морских глубин, а не как результат внезапных подземных толчков. Вокруг его берегов не было ни глубоких бухт, ни мелких заливчиков. Он совсем не походил на одну из тех морских раковин, на создание которых природа расточает тысячи фантазий и причуд. Он напоминал скорее либо верхнюю створку устрицы, либо — и это, пожалуй, более точное сравнение — панцирь черепахи. Панцирь этот округлялся, становясь выше к центру, его высшая точка поднималась на сто пятьдесят футов над уровнем моря.
Росли ли на острове деревья? Ни одного. Признаки растительности? Никаких. Следы человеческого пребывания? Нигде. Островок не был и не мог быть обитаем — сомневаться в этом не приходилось. И уж если Камильк-паша решил укрыть свои сокровища в земных недрах, то лучшего места, более укромного, более безопасного, чем этот островок с бесплодной каменистой почвой, найти невозможно.
«Островок будто создан для этого нарочно!» — подумал капитан Зо.
Шхуна двигалась все медленнее, постепенно убирая паруса. Когда до острова осталось не более одного кабельтова[78], капитан приказал отдать якорь. И тотчас, отделившись от крамбола[79], увлекая цепь через клюз[80], якорь забрал глубину в двадцать восемь саженей.
Скалистые уступы острова — во всяком случае, с этой стороны — были очень крутыми. И судно могло подойти еще ближе, даже пристать к берегу, не рискуя сесть на мель. И все же решили держаться от него на некотором расстоянии.
Когда шхуна стала на якорь, а боцман приказал убрать последние паруса, капитан Зо снова поднялся на мостик.
— Прикажете спустить большую шлюпку, ваша светлость? — спросил он.
— Нет… ялик[81]. Мы высадимся только вдвоем.
— Как вам будет угодно.
Через минуту капитан с двумя легкими веслами в руках сидел на носу ялика, а Камильк-паша устроился на корме. Еще несколько мгновений — и маленькая лодка причалила к месту, которое показалось капитану наиболее удобным для высадки. В расщелине скалы закрепили четырехрогий якорек, и Камильк-паша высадился на остров.
В честь этого события не взвился флаг и не прогремел пушечный выстрел. Во владение островом вступало не государство, а частное лицо, появившееся на этой земле с намерением покинуть ее через три-четыре часа.
Камильк-паша и капитан Зо сразу заметили, что боковые склоны острова не возвышались над песчаным основанием, а выступали прямо из моря под углом от пятидесяти до шестидесяти градусов. Следовательно, своим возникновением островок и в самом деле обязан поднятию морского дна.
Приступив к обследованию острова, они пошли по кругу, растаптывая нечто вроде кристаллического кварца. Его еще не касалась нога человека — на девственной почве, вернее, породе не было никаких следов. Не заметили и разрушений, производимых обычно морскими волнами благодаря содержащимся в них кислотам. Не видно неприхотливых растений вроде лишайника, морского мха или морского укропа, семена которых обычно заносятся ветром в расщелины скал. И никаких ракушек, ни живых, ни мертвых!
На сухой кристаллической поверхности виднелись только лужицы, сохранившиеся во впадинах от последних дождей, и кое-где птичий помет морских чаек, единственных представителей животного мира в этих краях.
Обойдя островок, Камильк-паша и капитан направились к центру округлой возвышенности. Нигде ни малейших признаков давнишнего или недавнего пребывания человека на этих скалах. Повсюду удивительная, если можно так выразиться, кристальная чистота: ни царапины, ни единого пятнышка…
Когда пришельцы поднялись на центральный выступ, то очутились на площадке примерно в полтораста футов над уровнем океана.
Усевшись рядом, они принялись внимательно разглядывать открывшийся их взорам горизонт.
На безбрежном водном пространстве отражались солнечные лучи, и не видно ни кусочка суши. Значит, этот остров не принадлежал к числу атоллов[82], группирующихся обычно в большем или меньшем количестве один подле другого. Капитан Зо, глядя в подзорную трубу, пытался разглядеть какой-нибудь парус. Но море было совершенно пустынно, и шхуна не подвергалась риску быть кем-либо замеченной в течение нескольких часов, которые должна провести на якоре в полукабельтове от берега.
— Ты хорошо знаешь наше местоположение? — спросил Камильк-паша.
— Разумеется, ваша светлость,— ответил капитан Зо.— Впрочем, для большей точности я проверю координаты[83].
— Да, это очень важно… Но все же не могу понять, почему этот островок не нанесен на карту.
— Мне кажется, потому, что он недавнего происхождения. Во всяком случае, для вас это лучше. И мы можем быть уверены, что найдем его на том же месте в любой день, когда вы захотите сюда вернуться.
Поделиться книгой: