Помоги проекту - поделись книгой:
Король Жуан, которого неприятно удивили успехи Колумба, все-таки вернулся к своему индийскому плану и стал готовить новую экспедицию. Но его время закончилось. После его смерти в 1495 году на трон взошел молодой дон Мануэл, герцог Бежа — тот самый, кто присутствовал при последних наставлениях Жуана Пайве и Ковильяну. Помимо короны Мануэлу достался восьмидесятилетний опыт исследовательских экспедиций и стартовая площадка для экспедиции в Индию — имелась даже древесина для постройки кораблей. И если Жуан II вошел в историю Португалии как Совершенный принц, то Мануэлу было суждено стать Счастливым королем.
Глава 3. Васко да Гама. Октябрь 1495 — март 1498 года
Как один из королей Ависской династии молодой монарх чувствовал за собой великое предназначение. Он родился в праздник Тела и Крови Христовых, получил при крещении громкое имя Эммануэл, что означает «Господь с нами», и считал, что корона уготована ему судьбой. Когда Мануэл взошел на трон, ему было 26 лет. У него было круглое лицо и непропорционально длинные руки, достигавшие колен, что придавало ему сходство с гориллой. Его воцарению и впрямь предшествовали исключительные обстоятельства: шестерых претендентов на престол постигла ссылка или смерть, включая принца Афонсу, который упал с лошади, и брата Мануэла Диогу, погибшего от рук самого короля Жуана. То есть Мануэл не без оснований считал себя избранником Божьим.
В преддверии 1500 года с Рождества Христова Европу охва тили апокалиптические тенденции. В особенности это ощущалось на Иберийском полуострове, где испанские власти изгоняли из страны одновременно мусульман и евреев. А Мануэл тем временем все более убеждался, что судьбой ему уготованы великие свершения — например, он сможет истребить мусульман, распространяя христианство по всему миру, и воцариться в нем единолично. «Из всех европейских монархов Господь обращает взор Свой на Вас, Ваше величество», — писал мореплаватель Дуарте Пашеку Перейра. Тот факт, что маленькой Португалии суждено выполнить историческую миссию, находил подтверждение и в Библии: первые станут последними, и последние станут первыми.
Мечты заставили Мануэла возобновить его индийский план, несколько заброшенный в омраченные невзгодами последние годы правления Жуана II. Но из всех предшественников Мануэла особенно привлекал его внучатый дядя Генрих Навигатор, которому молодой король хотел подражать.
С падением Константинополя христианская Европа испытывала нарастающее исламское давление. Потеснить ислам, объединиться с пресвитером Иоанном и христианскими общинами в Индии, завладеть контролем над торговлей пряностями и разрушить богатство, питающее мамлюкских султанов в Каире, — таковы были геополитические амбиции Мануэла, начавшие формироваться уже в первые месяцы его правления. Причем он хотел перехватить торговлю не только у мамлюков, но и вытеснить с рынков роскоши венецианцев. Имперские, религиозные и экономические соображения соединились в его планах.
Прежде всего, король собрался снарядить экспедицию в Индию. Но когда в декабре 1495 года, через несколько недель после коронации, он созвал общий совет, его предложение было встречено в штыки. Аристократы, с которыми король Жуан прежде не слишком церемонился, не видели в этих экспедициях ни славы, ни выгоды, а один лишь риск. Куда проще и прибыльнее было совершать корсарские набеги на побережье Марокко. Мануэл же, склонный иногда к проявлениям податливости и нерешительности, мог быть весьма авторитарен. К тому же он обладал наследственным чувством долга и особой миссии, мечтал продолжать дело, начатое предками, и потому отверг все возражения.
Тем же, кто боялся трудностей, с которыми придется столкнуться, если Индия будет открыта, король заявил, что Господь, направляющий его в этом деле, позаботится о Королевстве Португальском. Так он решил продолжать экспедиции, и потом, будучи в Эштремоше, назначил идальго Васко да Гаму капитан-майором (командующим) всех кораблей, которые отправятся в плавание.
Судя по всему, Васко да Гама был не первым, а вторым среди кандидатов в командующие. Сначала Мануэл хотел поставить во главе экспедиции его старшего брата Паулу, но тот отказался, сославшись на слабое здоровье, хотя и согласился командовать одним из судов.
Да Гама был «холост и достаточно молод (тридцати с лишним лет), чтобы переносить трудности дальнего путешествия». О его предыдущей карьере, опыте и причинах, побудивших короля остановить на нем свой выбор, мы можем лишь догадываться. Известно, что он родился в семье мелкопоместных дворян в портовом городе Синиш к югу от Лиссабона и, вероятно, принимал участие в Марокканских операциях. Жизнь Васко да Гамы, как и Колумба, окружена мифами. Очевидно, да Гама был вспыльчив. Ко времени его назначения за ним числилось немало скандалов, и горячность его натуры в полной мере проявится в предстоящем путешествии. О да Гаме, закаленном крестовыми походами и тяготами морских вояжей, чуждом дипломатических любезностей, говорили, что он «храбрый воин, строгий командир и в гневе страшен». Умение командовать и подчинять привлекло к нему внимание Жуана.
К началу 1490-х годов, благодаря исследованиям африканского побережья, Лиссабон превратился в деловой город, взбудораженно гудящий от ожиданий. На покатые берега Тежу прибывали экзотические товары: пряности, рабы, попугаи, сахар — возбуждая предвкушение новых миров за волнорезом. К 1500 году около 15 процентов населения Лиссабона составляли чернокожие гвинейцы — нигде в Европе не было такого количества рабов. Экзотический, динамичный, яркий, целеустремленный, «крупнее и гораздо многолюднее, чем Гамбург» — так отзывался о Лиссабоне немецкий врач и географ Иероним Мюнцер, посетивший город в 1494 году. Лиссабон находился на острие новых идей в области космографии, навигации, географии и картографии. Сюда стремились еврейские эмигранты из Испании — многие из которых были учены и предприимчивы. Вскоре беженцы вынуждены были покинуть и Португалию, но успели внести большой вклад в развитие знаний. Так, металлическая астролябия и астрономические таблицы для определения координат небесных тел от астронома и математика Авраама Закуто революционизировали современную морскую навигацию.
Для Мюнцера Лиссабон был городом чудес. Его поразила внушительная синагога с десятью люстрами в пятьдесят или шестьдесят свечей каждая, он видел туловище крокодила, свешивающееся в виде трофея с церковных хоров, пеликаньи клювы и зазубренное рыло меч-рыбы, гигантские стебли тростника с Канарских островов (которые привозил и Колумб — как доказательство, что на дальнем западе существует земля). Также Мюнцер рассматривал «огромную золотую карту изумительной работы, диаметром четырнадцать ладоней» — это была карта Фра Мауро, доступная для обозрения в городском замке. Он слушал захватывающие и жуткие байки моряков и говорил с немецкими оружейниками и артиллеристами, которых высоко ценил король и приглашал к себе на службу.
Портовый рынок ошеломил его своим богатством: овес, грецкие орехи, лимоны и миндаль, огромное количество сардин и тунца, выловленного в Средиземном море. Посещая конторы, которые контролировали заморский импорт, Мюнцер видел товары из Африки: крашеную ткань из Туниса, ковры, металлические ванны, медные котлы, бусы из цветного стекла, связки жгучего гвинейского перца, слоновьи бивни и черных рабов.
Но не только заморскими диковинами был примечателен Лиссабон. Там имелась развитая промышленная инфраструктура, позволявшая Португалии лидировать в области мореплавания. Мюнцер упоминает «мастерские со многими печами, где выплавляют якоря, пушки и прочее, что необходимо в море. Вокруг печей суетились черные от копоти рабочие, среди которых мы были что циклопы в пещере Вулкана. В других помещениях мы видели огромные пушки, мортиры и ручное оружие, копья, щиты, кирасы, мушкеты, луки, пики — все превосходной работы и в изобилии… а сколько свинца, меди, селитры и серы!».
Умение производить высококачественные бронзовые пушки и эффективно пользоваться ими на море, скорее всего, появилось благодаря энергичному королю Жуану, который отличался пытливым умом и широкими интересами, включавшими практические эксперименты в морской артиллерии. Он поощрял применение крупных бомбард на каравеллах и проводил тестовые испытания, чтобы определить, как наиболее эффективно использовать их при сильной качке. Им было установлено, что выстрелы следует производить горизонтально над поверхностью воды, иначе ядра пролетают выше цели. В некоторых случаях, если пушки располагались на корме достаточно низко, ядра могли рикошетить от воды, таким образом увеличивая дальность выстрела.
Португальцы также изобрели берко — малые бронзовые шарнирные орудия, заряжаемые с казенной части, которые можно было перевозить на шлюпках. Они превосходили стандартные пушки по скорости стрельбы и давали до двадцати выстрелов в час.
Передовая португальская артиллерия, на благо которой трудились немецкие и фламандские оружейники и ремесленники, должна была сыграть важную роль в разворачивающихся событиях.
Экспедиция не отличалась масштабом, но была тщательно подготовлена. По сути, ей предшествовали десятилетия кропотливого труда. Накопленные за многие годы мастерство и знания в кораблестроении, навигации, снаряжении морских походов ушли в постройку двух крепких кораблей. Каравеллы, что долгое время верно служили португальским мореходам, годились для исследования тропических рек и лавирования против ветра у побережья Африки, но были страшно неудобны для длительных океанских путешествий. Предел своих возможностей каравелла продемонстрировала в экспедиции Диаша: обогнув Африку, команда отказалась продолжать путь. Теперь Диаш руководил конструированием и постройкой судов для экспедиции да Гамы. Были построены два флагмана нау, более крепкие и просторные, чем каравеллы (где едва помещалась команда, не говоря уж о снаряжении), но с небольшой осадкой, что позволяло уверенно передвигаться на мелях и в прибрежной зоне. Каждый был примерно 80 футов длиной и водоизмещением от 100 до 120 тонн, имел округлый корпус, высокие борта, высокий ют и три мачты. Прямые четырехугольные паруса затрудняли маневрирование при встречном ветре, но устойчивость конструкции компенсировала этот недостаток. Был построен и грузовой корабль, который планировалось бросить у мыса Доброй Надежды.
На постройку кораблей, снаряжение, на жалованье морякам средств не жалели. «На верфи работали самые лучшие корабелы, гвозди и дерево были высший класс, — вспоминал Дуарте Пашеку Перейра, — для каждого судна готовили три набора парусов, якорей и в общем в три-четыре раза больше оснастки, чем обычно. Бочонки, трубки, бочки для вина, воды, уксуса и масла были укреплены металлическими обручами. Провизии — хлеба, воды, муки, солонины, овощей — запасли из расчета на три года, а также лекарств, оружия, амуниции. Были призваны лучшие, самые опытные штурманы и капитаны, которым положили самое высокое жалованье во всей Европе, и это помимо прочих бенефитов. Деньги были потрачены такие, что не стану и говорить — из страха, что мне не поверят».
Да Гама получил 2 тысячи золотых крузадо, равно как и его брат Паулу. Даже матросам часть жалованья выплатили заранее — для поддержки семей, — понимая, что вернутся не все.
В распоряжении экспедиции были лучшие навигационные приборы, новейшие карты и, вероятно, таблицы Авраама Закуто для определения координат по высоте солнца.
На судах разместили двадцать артиллерийских орудий, как крупных бомбард, так и малых шарнирных пушек берко, большое количество пороха в бочках, залитых смолой против морской сырости, и пушечных ядер.
Экспедицию сопровождали опытные ремесленники — плотники, конопатчики, бондари и кузнецы. Их нанимали по паре на случай смерти или увечья. Помимо опытных моряков, в плавание отправлялись также толмачи, говорящие на банту и арабском, запевалы для матросских песен, музыканты, чтобы играть на фанфарах в торжественных случаях, канониры, солдаты и подсобные рабочие — чернокожие рабы, сироты, еврейские выкресты и заключенные. Этим поручали самую грязную и тяжелую ручную работу — крепить мачты, поднимать паруса и якоря, чистить гальюны. Для наиболее опасных поручений предполагалось использовать осужденных преступников — к примеру, для разведки на незнакомом берегу, предположительно населенном враждебными туземцами. В экспедиции были и священники, чтобы вести службы и по-христиански провожать души умерших во время плавания.
Всего в экспедиции участвовали четыре судна: две карраки (нау) «Сан-Габриэл» и «Сан-Рафаэл» — названные в честь святых, как завещал король Жуан, каравелла «Беррио» и грузовой корабль водоизмещением 200 тонн. Желая в будущем избегать разногласий, да Гама пригласил в команду своих знакомых и родственников. «Сан-Рафаэлом» командовал его брат Паулу, среди офицеров были два его кузена. С да Гамой ехали самые опытные штурманы и мореходы того времени: Перу ди Аленкер, Николау Коэлью, обогнувшие Африку в экспедиции Диаша, брат Диаша Диогу, Перу Эшкобар — штурман в команде Диогу Кана, чье имя выбито на скалах при водопаде Йеллала. Сначала флотилию должен был сопровождать Бартоломеу Диаш, который затем оставался в Гвинее.
Средства на эту очередную вылазку в неизведанное — скромную по числу участников, но чрезвычайно дорогостоящую — обеспечило золото с побережья Гвинеи. Помог и случай: в 1496 году все евреи, не пожелавшие принять христианство, были изгнаны из Португалии по требованию испанской принцессы Изабеллы, на которой женился Мануэл. Их имущество отошло короне и послужило неожиданным источником доходов.
В середине июля подготовка была завершена. На парусах заалели кресты ордена Христа, все бочки закатили на борт, тяжелые орудия стояли по местам, команда была в сборе. Небольшая флотилия покинула доки и отчалила из местечка Рештелу ниже по течению Тежу. Но прежде Васко да Гама с офицерами побывали в замке Монтемор-у-Нову в 60 милях от Лиссабона, куда король временно переехал из-за жары и где они получили последние директивы и ритуальное благословение. Преклонив колена, да Гама, в шелковой повязке с такими же крестами, как на его парусах, внимал королевским наставлениям. Король поручил разыскать в Индии христианских государей — в городе под названием Каликут — и передать им письма по-арабски и по-португальски, а также установить торговлю пряностями и «восточными сокровищами, которые так расхваливают античные авторы и благодаря которым Венеция, Генуя и Флоренция обрели свое могущество». Второе письмо было адресовано пресвитеру Иоанну. Миссия была равно светская и духовная, дух крестовых походов соседствовал в ней с коммерческими интересами.
Еще во времена Генриха Навигатора местечко Рештелу за городской стеной превратилось в порт, где провожали и встречали мореплавателей, «проливая слезы печали и радости». Покатый песчаный берег Тежу как нельзя лучше подходил для богослужений и прочих эмоциональных ритуалов. Вверху на холме, над широким изгибом Тежу, уходящим на запад, король Генрих (Энрике) возвел часовню Святой Девы Марии, чтобы служить молебны во здравие отбывающих путешественников. Жаркую ночь перед отъездом вся команда числом от 148 до 166 человек провела там в бдении и молитве.
Согласно придворным астрологам, канун воскресенья 8 июля, 1497 года, — праздник Пресвятой Девы Марии — благоприятствовал отплытию. Индийская кампания стартовала. Месяцем ранее Мануэл получил от папы права на земли неверных, которые обнаружат его корабли, если только прочие христианские правители уже таковыми не владеют. На берегу толпились люди, пришедшие проводить своих друзей и родственников. Процессия во главе с да Гамой медленно спустилась из церкви на берег. Моряки были в туниках и в руках держали зажженные свечи. Позади шли священники и монахи ордена Христа, читая молитвы. Люди им вторили. Когда процессия подошла к воде, все смолкли и опустились на колени, дабы помянуть погибших в прежних походах моряков, для которых король Энрике получил у папы буллу, отпускающую им грехи. «При этом все плакали», — замечает Жуан де Баррош.
Затем, под бой барабанов и хлопанье парусов, путешественники сели на лодки и отправились к своим судам. Вскоре корабли тронулись. На флагштоке да Гамы взвился королевский штандарт с изображением святого Гавриила, а моряки, вскинув кулаки в воздух, засвистели и закричали, как обычно: «Добрый путь!» Паруса надулись под ветром, и флотилия, ведомая парой каррак с фигурами архангелов Гавриила и Рафаила на носу, стала набирать ход. Провожатые бросились в воду, не сводя глаз со своих близких. «Пока позволяла видимость, они стояли — одни на борту, другие у берега, в слезах и грустных думах о предстоящей долгой разлуке». Потом корабли, спустившись по течению Тежу, миновали устье и вышли в океан.
Был на «Сан-Рафаэле» человек, который решил вести путевые заметки. Его дневник стал главным и едва ли не единственным источником сведений о ходе экспедиции. Начинает анонимный автор на торжественной ноте:
«Слава Богу! Аминь! В году 1497 король Дон Мануэл, первый из монархов Португалии, носящий это имя, отправил четыре судна на поиски новых земель и пряностей. Мы вышли из Рештелу в субботу 8 июля 1497 г. Дай нам Бог совершить нашу миссию во славу Его. Аминь!»
Попутные ветры за неделю донесли их до Канарских островов. На случай резкой смены погоды и потери друг друга из виду да Гама заранее отдал приказ встречаться на островах Зеленого Мыса в 1000 миль к югу. Следующей ночью опустился густой туман, и один из кораблей — «Сан-Рафаэл» — действительно отстал от товарищей. Когда утром туман рассеялся, их не было. «Рафаэл» следовал прежним курсом. Но 22 июля, когда показались рассыпанные в океане острова Зеленого Мыса, там были только два судна — теперь отстал «Габриэл». При полном штиле, они ждали его четверо суток. К всеобщему облегчению, «Габриэл» появился 26 июля: «Увидев его вечером, мы от радости стали палить из пушек и играть на трубах».
Вначале в экспедиции царило приподнятое настроение. На островах Зеленого Мыса португальцы провели неделю, пополняя запасы пресной воды, мяса и ремонтируя мачты. «3 августа мы взяли курс к востоку», — буднично сообщает анонимный автор, хотя экспедиция готовилась совершить маневр, не имевший прецедентов — по крайней мере, таких свидетельств не сохранилось. Примерно в 700 милях южнее островов Зеленого Мыса, вместо того чтобы следовать далее вдоль африканского побережья, корабли подались на юго-запад в центр Атлантики и сделали огромный крюк. Земля исчезла из вида, впереди была неизвестность.
Правда, девятью годами ранее Бартоломеу Диаш установил, что обогнуть Африку помогают западные ветры, если поймать их в нужной точке посередине океана, но маневр Васко да Гамы был куда сложнее, чем предыдущий эксперимент.
Ясно, что к концу века португальские мореходы сформировали четкое представление о режиме ветров в Южной Атлантике, но как им это удалось — особенно касательно юго-западной четверти, — остается загадкой. Имели ли место тайные миссии между экспедициями Диаша и да Гамы? Как бы там ни было, в сухом, лишенном эмоций журнале нет ни тени сомнений или страха. 22 августа они заметили больших птиц, с виду похожих на цапель, летящих на юго-юго-восток, «точно впереди лежит земля». К тому моменту экспедиция преодолела 800 лиг, или 2 тысячи миль, в открытом море, видя только воду и пустое небо. Отсчет времени вели по церковному календарю. Минуло два месяца, прежде чем хроникер отметил еще что-то, достойное внимания и убеждающее, что они не потеряны в бездне: «Пятница, 27 октября. День св. Симона и св. Иуды. Вечером мы увидели много китов».
Прежде чем штурманы собрались изменить курс и повернуть на юго-запад, корабли ощутили бешеный натиск океана. В 600 милях к югу от Сантьяго на «Габриэле» треснула нок-рея: «Двое суток мы простояли под фоком и нижним гротом», — читаем в дневнике.
Выносливость экипажей подвергалась суровой проверке: каждый матрос раз в восемь часов заступал на четырехчасовую вахту. Время отсчитывали корабельные склянки и выкрикивали юнги. Тяжелую грязную неквалифицированную работу выполняли набранные в тюрьмах преступники: чистили гальюны, тянули тросы и цепи, поднимая паруса и якоря, драили палубу. Рацион моряков состоял из сухарей, солонины, масла, уксуса, бобов и соленой рыбы — а иногда, если удавалось наловить, и свежей. Со временем сухари червивели, крысы становились злее — хотя для борьбы с крысами на кораблях держали кошек. Если позволяла погода, матросам готовили горячую пищу. Гораздо хуже, чем с продуктами, дело обстояло с пресной водой, которая быстро портилась. Чтобы воду можно было пить, в нее добавляли уксус. Пустые бочки для поддержки баланса корабля заполняли морской водой.
Корабельные аристократы — капитаны и штурманы, носящие знаки отличия — свистки на золотых цепочках и плащи из черного бархата, — ели и спали в отдельных каютах, остальные распределялись в зависимости от статуса на корабле — старшие матросы на баке, солдаты под мостиком. В каютах стояло зловоние, но на палубах, где спали заключенные и прочие изгои, было еще хуже. В южных морях люди дрожали от холода под своими козлиными шкурами и штормовками, на соломенных матрасах. Одежда у всех окаменела от соли. Если случался покойник, его заворачивали в его штормовку, как в саван, и швыряли за борт. Нужду справляли в ведра или прямо в море. Никто не мылся. За звоном склянок, криками юнг, призывающих на вахту, за едой, работой по починке снастей, вечерней и ночной молитвами проходило время. В штормовую погоду матросы взбирались наверх, на стеньги и мачты — висели над грозно ревущей бездной, то натягивая, то отпуская ярды тяжелой парусины, под хлещущим дождем и ветром. Когда не штормило и корабли шли гладко, матросы предавались развлечениям — рыбачили, читали (те, кто был грамотен), пели и плясали под флейту и барабан или слушали священника, читающего Евангелие. Карты и прочие азартные игры были запрещены. По праздникам священники проводили на палубе крестные ходы и служили мессу, но без освящения даров — опасаясь, что чаша опрокинется от качки и дары будут осквернены. Музыкантам, помимо развлечения матросов, предписывалось оберегать их нравственность.
От качки, дурной пищи и воды, физического изнурения и недосыпа новички на корабле заболевали дизентерией и лихорадкой, а потом и весь экипаж — несмотря на сухофрукты, лук и бобы в рационе (вначале съедобные) — медленно, но верно начал поддаваться болезни. Симптомы проявились на шестьдесят восьмой день, после восемьдесят четвертого люди начали умирать, через сто одиннадцать дней цинга поразила каждого. Время у да Гамы поджимало.
Среди штормов, экваториальной жары, адского холода южных морей корабли упорно двигались своим курсом, делая примерно 45 миль в день. Где-то на 20˝ ю. д., почуяв перемену ветра, штурманы велели поворачивать обратно к юго-востоку — в надежде вскоре обогнуть мыс. И вот в воскресенье, 4 ноября, лаконичный хроникер снова берет перо, и вовсе не затем, чтобы описать несчастья, постигшие экипаж. Он пишет: «Под килем у нас 110 саженей. В 9 часов на горизонте показалась земля. Мы сдвинули корабли, сами приоделись и салютовали командиру из бомбард, подняв флаги и штандарты». Несложно догадаться, какой накал эмоций кроется за этим лаконичным отчетом. Они не видели землю 93 дня, проделали 4500 миль в открытом море и выжили. Это было крупнейшее достижение португальской навигации. Для сравнения: плавание Колумба на Багамы продолжалось всего 37 дней.
Правда, они немного промахнулись и высадились на берегу широкой бухты в 125 милях к северо-западу от мыса Доброй Надежды. Тут моряки наконец смогли заняться ремонтом, в котором давно нуждались их суда, уборкой, починкой парусов. Они набрали свежей воды и набили дичи. Похоже, что здесь португальцам впервые удалось воспользоваться астролябией, бесполезной на скачущей от качки палубе, и точно определить широту своего местонахождения.
Были и стычки с туземцами. Хроникера удивил тот факт, что многочисленные собаки этих «темнокожих» людей похожи на португальских собак и даже лают, как в Португалии. Одного туземца они поймали, привели на корабль и накормили. Однако толмачи не смогли понять местное наречие. «Они говорят, будто икают», — замечает автор дневника. Это были кой-коин, пастушеские племена Юго-Западной Африки, которых впоследствии европейцы, имитируя их произношение, назвали готтентоты.
Поначалу туземцы не проявляли враждебности. Хроникер даже получил от них подарок: футляр для пениса, какие носили их мужчины. Но потом произошла стычка, в которой да Гама был легко ранен копьем в ногу. «Так случилось, потому что сначала они показались нам людьми робкими, неспособными к насилию и мы не взяли оружие». Португальцы усвоили урок и впредь при высадках проявляли осторожность, бывали хорошо вооружены и при малейшей провокации открывали огонь.
Шесть дней шторм не позволял португальцам обогнуть мыс Доброй Надежды. После нескольких попыток они вернулись в Пастушью бухту — переименованную в бухту Святого Браша (Власа), — где Диаш побывал девятью годами ранее. На этот раз они были в кирасах, с арбалетами и везли в шлюпках артиллерийские орудия — давая понять, что шутки с ними плохи. «Мы можем сильно навредить им, хотя у нас нет к тому охоты», — писал хроникер. Взаимное непонимание, отмечавшее предыдущие встречи на западном побережье Африки, впервые было преодолено. На некоторое время любопытство и желание общаться оказалось сильнее страха и культурных и языковых различий. Португальцы перевезли на берег с грузового корабля товары для обмена, а судно сожгли.
«2 декабря большая группа туземцев — примерно две сотни человек — спустилась к воде. Они привели с собой дюжину быков и коров и несколько овец. Увидав их, мы сели в шлюпки и поехали к берегу. Они заиграли на больших флейтах, производя как высокие, так и низкие звуки, складывавшиеся в довольно приятную мелодию. Удивительно, ибо от негров не ждешь музыкальности. Еще они танцевали под музыку в своем духе. Командир велел и нам играть на трубах и танцевать — что мы и сделали, и он вместе с нами».
Впрочем, единение европейцев и туземцев в ритме и музыке продолжалось недолго — взаимная подозрительность вскоре взяла верх. К вечеру португальцы, испугавшись засады, стали палить по пастухам из малых орудий и рассеяли их. Последнее, что они увидели, покидая Пастушью бухту, — это как туземцы рушат каменный столб с крестом, который только что был возведен. Свою злобу португальцы выместили на колонии тюленей и пингвинов, дав по ним залп из крупного орудия.
У мыса Доброй Надежды по-прежнему бушевала непогода. Шторм разметал маленькую флотилию, и корабли ненадолго потеряли друг друга из виду. 15 декабря, борясь против встречного течения, они миновали место, где Диаш установил свой последний столб, а к 20 декабря течением их оттащило обратно. Именно здесь и взбунтовалась команда Диаша, отказавшись продолжать путь. И если бы не случайный попутный ветер, подхвативший корабли, да Гама не смог бы выбраться из прибрежного лабиринта. «Наконец-то Господь сжалился над нами и мы двинулись вперед, — с явным облегчением пишет автор дневника, — да не оставит нас и впредь милость Его!»
Однако экипаж и корабли были измотаны длительным плаванием. На «Рафаэле» треснул топ главной мачты и утонул якорь. Запасы пресной воды подходили к концу. Матросы, получая по трети литра воды в день, страдали от хронической жажды, тем более что воду для приготовления пищи черпали за бортом. Людей косила цинга. Срочно была необходима передышка.
11 января 1498 португальцы высадились на берег у небольшой реки и сразу ощутили разницу: здесь все было по-другому. Их приветливо и без страха встретили местные жители — высокие люди, совсем не похожие на кой-коин. Это были банту, с которыми толмачам удалось завязать общение. Пополнив запасы воды, путешественники двинулись дальше, вынужденные торопиться, пока дует попутный ветер.
22 января показалось устье еще одной реки — гораздо шире предыдущей, с топкими лесистыми берегами, кишащими крокодилами и бегемотами. «Черные, хорошо сложенные люди» явились навстречу на узких лодках, желая завязать торговлю. Были среди дикарей и гордецы, «с презрением глядевшие на то, что им предлагают».
Все это время португальцев донимала цинга. Многие были в ужасном состоянии. У больных распухали руки и ноги, десны начинали гнить и кровоточить, источая зловоние, зубы шатались, так что они не могли принимать пищу. Паулу да Гама навещал больных и умирающих, раздавал лекарства из собственных запасов, стремясь облегчить их страдания. Но совсем не лекарства и не здоровый воздух — как некоторые полагали — помогли погасить вспышку цинги, а фрукты, в изобилии растущие по берегам реки Замбези, где путешественники задержались на месяц, отдыхая, пополняя запасы воды и продуктов и производя починку судов. Перед отъездом они установили на берегу каменный столб в честь святого Рафаэла. Река Замбези получила название река Добрых предзнаменований. Потеплевший воздух и более высокая цивилизованность местных жителей внушали надежду, заставляли поверить, что после семи месяцев плавания экспедиция наконец достигла Индийского океана.
24 февраля португальцы находились в Мозамбикском проливе между побережьем Восточной Африки и островом Мадагаскар, опасном для парусных кораблей своими водоворотами и течениями. На берегу зеленели высокие деревья, ласковый прибой омывал белые песчаные пляжи. Под ослепительно-синим небом становилось жарче. Опасаясь сесть на мель, португальцы двигались только днем, а ночью стояли на якоре. Так продолжалось до 2 марта, когда в одной широкой и мелкой бухте легкая каравелла «Беррио» вследствие ошибки в измерениях глубины наткнулась на песчаную отмель и застряла. Пока штурман вытаскивал корабль, с ближайшего острова, под звуки медных труб, к ним направилась делегация местных жителей на каноэ. «Они пригласили нас следовать к берегу в порт, если мы того пожелаем. Нескольких человек, которые подняли к нам на борт, мы напоили и накормили, и они отбыли восвояси довольные». Оказалось, что порт называется Мозамбик, а местное население говорит по-арабски. Это был исламский мир, где экспедицию подстерегали опасности другого рода.
Глава 4. «Черт тебя побери!». Март — май 1498 года
Большая круглая географическая карта Фра Мауро, что находилась за тысячи миль от острова Мозамбик в Лиссабоне, в королевском дворце, отбрасывала на его стены собственное отражение мира. Карта не могла похвастаться точностью. Африка на ней присутствовала весьма условно, а Индия и того менее — как рваная окраина обширной круглой Азии. Многие названия были позаимствованы у Николо де Конти, венецианского путешественника XV века. Зато был ясно обозначен Индийский океан с большим торговым портом Каликутом, откуда, согласно Ковильяну, везли пряности. Неизвестно, удалось ли Ковильяну передать в Лиссабон данные о своем путешествии — прежде чем он сгинул в эфиопских нагорьях, — насколько да Гама владел этой информацией и какие секретные послания, карты и инструкции он с собой вез. Скорее всего, автор дневника также был в неведении относительно всего этого. Да Гама снабдили письмом, адресованным «христианскому монарху Индии», которое следовало вручить в Каликуте. Поскольку письмо было написано по-арабски, можно утверждать, что португальцы знали о мусульманском доминировании в Индийском океане. Но их представления о существующих издревле торговых путях, о климате, культурных, деловых, политических отношениях между исламом и индуизмом были весьма ограниченны, что порождало многочисленные ошибки и долгосрочные недоразумения.
Индийский океан, по размерам в тридцать раз превосходящий Средиземное море, имеет форму огромной буквы «M», с Индией посередине в форме V. На западе его ограничивает пустынный Арабский полуостров и вытянутое восточноафриканское побережье, населенное народами суахили, на востоке — барьерные острова Ява и Суматра, тупой конец Западной Австралии отделяет его от Тихого океана, на юге бурлят холодные воды Антарктики. Муссоны в Индийском океане подчиняли своему метроному все, что двигалось близ его поверхности, включая и парусные корабли. Эта великая метеорологическая драма планеты с ее сезонными переменами диктовала торговым путям свои законы. Муссонные ветры, точно шестеренки в часовом механизме, вращаясь из стороны в сторону, перемещали товары через половину земного шара.
В западной части Индийского океана были распространены так называемые доу — легкие суда с длинным тонким корпусом и треугольными парусами различной величины и дизайна — в зависимости от местных традиций. По назначению доу были самыми разными: рыбачьи баркасы водоизмещением в 5–15 тонн и многотонные океанские парусники, габаритами превосходящие карраки Васко да Гамы. радиционно при постройке доу обходились без гвоздей, используя для скрепления бревен кокосовые тросы.
Словом, в отличие от Колумба, бороздившего тихие воды на западе, португальцы угодили в самую гущу мировой торговли. К их появлению в Индийском океане уже тысячи лет существовала сложная система торговых, культурных, религиозных и технических взаимоотношений, посредством которой происходила перевозка товаров из Кантона в Каир, из Бирмы в Багдад. В регионе имелись крупные торговые порты: Малакка на Малайском полуострове, крупнее Венеции, куда поступали товары и пряности с отдаленных островов; Каликут — перечный порт на западном побережье Индии; Ормуз — ворота в Персидский залив и Багдад; Аден близ Красного моря, где сходились все пути в Каир, нервный центр исламского мира. Количество более мелких портов исчислялось десятками. Чего там только не было: черные рабы и мангровый лес из Африки, арабский фимиам и финики, лошади из Персии, опиум из Египта, фарфор из Китая, боевые слоны с Цейлона, рис из Бенгали, сера из Суматры, мускатный орех с Молуккских островов, алмазы с Деканского плоскогорья, хлопок из Гуджарата. Монополии в области торговли не существовало. Континентальные азиатские силы не вмешивались, предоставив море в распоряжение купцов. Понятия о территориальных водах было развито слабо. Немногочисленные пираты не наносили ущерба торговле, во всяком случае, никто не думал заводить военный флот для защиты от их нападений. Звездные флотилии династии Мин появились и исчезли. Словом, Индийский океан представлял собой относительно мирную зону свободной торговли, где вращалась половина мирового богатства, проходя через многие руки. Господь, как говорится, создал море для всех.
Это был мир Синдбада. Из мусульман состояли ключевые группы торговцев, распределенные по побережью от восточноафриканских пальмовых пляжей до островов на востоке Индии, где производили пряности. Ислам распространялся не огнем и мечом, а скорее переходил с борта на борт при торговых сделках. Многонациональный мир, в котором торговля зиждилась на социальном и культурном взаимодействии между исламом, индуизмом, буддизмом, христианством и иудаизмом, богатый, многослойный, поначалу оказался слишком сложен для европейского понимания. Португальцы привыкли к тому, что торговля существует в рамках монопольных прав, за которые приходится бороться — как на западном побережье Африки или в Марокко. Об индуизме они не слышали, зато общение зачастую начинали с агрессии. Они брали заложников и в любой момент готовы были дать залп из пушек, держа зажженный факел у запала. Они вторглись в это море, вооруженные до зубов, попирая все существующие обычаи и почти не встречая отпора.
Город Мозамбик поражал своим богатством. Нигде в Африке португальцы такого не видели: улицы, крепкие дома, крытые соломой, минареты, деревянные мечети. Местные жители — явно мусульмане — в богатой одежде, в кафтанах, шитых шелком и золотом, — говорили по-арабски, и переводчики смогли завязать общение. Гостям оказали неожиданно дружеский прием. «Еще на борту они держались уверенно, будто давно с нами знакомы и пришли продолжить неоконченную беседу». Впервые португальцам удалось услышать нечто крайне любопытное: в порту стояли «белые мусульмане» — торговцы с Аравийского полуострова, — прибывшие на четырех кораблях «с золотом, серебром, перцем, гвоздикой, имбирем, самоцветами и рубинами. И куда бы мы ни шли, — изумленно замечает автор, — всего было в избытке… драгоценные камни, жемчуг, пряности лежали повсюду за бесценок, хоть черпай корзиной». Но более, чем несметные сокровища, португальцев воодушевило известие, что на побережье много христиан и что «пресвитер Иоанн находится недалеко. У него в подчинении много городов, чьи граждане ведут крупную торговлю и владеют большими судами». Умалчивая о точности перевода, далее хроникер пишет: «Мы заплакали от радости и просили у Господа даровать нам здоровья, чтобы достичь того, чего мы желали больше всего на свете».
Не сразу моряки догадались, что их самих принимают за мусульманских торговцев. Когда на борт к ним с визитом пожаловал султан, да Гама пытался поддержать эту иллюзию, — что было нелегко, учитывая, насколько потрепаны были суда и измотаны люди. Султан остался недоволен подарками. Покидая Лиссабон, португальцы, конечно, не знали о богатстве нового мира и взяли с собой безделушки, способные впечатлить разве что вождя дикарей: медные тазы и колокольчики, кораллы, шляпы и скромную одежду. Султан хотел мантию из алой материи. Видя, что эти странные путешественники, прибывшие издалека, не купцы и совсем даже не состоятельны, местные задались вопросом об их идентичности и намерениях. Султан решил, что они турки, и захотел увидеть их знаменитые луки и Коран. Де Гама объяснил, что они прибыли из страны по соседству с Турцией, но оставили свои священные книги дома, убоявшись в плавании потерять их. Зато он продемонстрировал стрельбу из арбалетов и показал султану свои удивительные артиллерийские орудия, которые потрясли мусульманина.
Зная по опыту, что бухта мелководна, и опасаясь, что какой-нибудь из кораблей, как ранее «Беррио», снова застрянет, да Гама попросил у султана дать им лоцмана. Тот дал двоих и велел заплатить золотом. Взаимное недоверие нарастало. В субботу 10 марта, когда корабли отплыли и взяли курс к острову, находящемуся в 3 милях, чтобы тайно отслужить там мессу, один из лоцманов прыгнул за борт. Навстречу шлюпкам, которые были спущены в погоню, с острова вышли шесть вооруженных кораблей, дабы вынудить португальцев вернуться в порт. К этому времени, скорее всего, местные догадались, что они не мусульмане. Залпы из орудий обратили нападавших в бегство.
Время поджимало, надо было срочно уезжать. Однако вмешалась погода. Встречным ветром корабли отогнало обратно к острову, где они задержались на десять дней. Султан пробовал помириться, высылая переговорщиков, но португальцы не верили ему. К несчастью, на острове не было ни ручья, ни другого источника, а вода у моряков заканчивалась. В ночь 22 марта они предприняли попытку вернуться в порт Мозамбик, прихватив с собой второго лоцмана, которого все это время держали у себя. Но лоцман либо не хотел, либо не мог найти источник. Вечером следующего дня был обнаружен ручей, который охраняли двадцать человек. Артиллерийскими залпами португальцы разогнали охрану, но набрать воды не смогли. Борьба за воду продолжалась до 25 марта, пока постоянный пушечный огонь не вынудил охрану скрыться в городских стенах. Набрав воды, португальцы схватили на берегу несколько заложников — в целях более успешной навигации, дали на прощание пару залпов по городу и отбыли.
Настроение у всех было подавленное. Моряки не без оснований опасались, что так пойдет и дальше. Капитаны лютовали, срывая зло на команде. Требовалось срочно пополнить запасы провизии и найти надежный дружественный христианский порт, однако такого шанса все не выпадало. Продвижение к северу происходило с трудом. Дул встречный ветер, пленный лоцман — по оплошности либо по злому умыслу — не указал порт Килва, где, как предполагали португальцы, живет много христиан. Негодник был выпорот, а экспедиция вскоре прибыла в порт Момбаса.
«В Вербное воскресенье мы с радостью бросили якорь в Момбасе, — пишет хроникер, — ибо надеялись назавтра сойти на берег и присутствовать при мессе совместно с христианами, которые, по сообщениям, проживали в городе, в отдельном от арабов квартале». Расстаться с мечтой о христианском сообществе было нелегко.
Но высадка в Момбасе не состоялась. Вначале португальцев приветствовал султан. Двое из команды — скорее всего, заключенные — отправились на берег, где их хорошо приняли. Они встретили «христиан», «которые показали им бумагу, объект своего поклонения, с изображением Духа Святого». Таково было одно из самых глубоких, почти комических ранних заблуждений португальцев насчет индуистов, о которых они ничего не знали и долго принимали за христианскую секту с их собственными иконами. Эти люди, поклоняющиеся неизвестным европейцам антропоморфным образам, соответствовали представлению о далеких христианских общинах, бытовавшему в Европе.
Султан хотя и прислал образцы пряностей, предлагая сделку, но слухи о мозамбикском инциденте явно опередили их. Когда португальцы, поверив султану, направились в порт, дрейфующий «Габриэл» наткнулся на другое судно. Лоцманы, очевидно из страха перед наказанием, прыгнули за борт, где их подобрали местные лодки. Португальцы занервничали. Ночью они под пыткой вырвали у двоих заложников «признание», что султан велел задержать суда в отместку за обстрел Мозамбика. На следующий день португальцы собирались продолжить, но оба заложника бросились в море — хотя руки у них были связаны, — предпочтя смерть пытке кипящим маслом.
В полночь вахтенные заметили в залитом лунном свете море нечто, поначалу принятое ими за косяк тунца. Оказалось, что это люди, которые бесшумно приближались к кораблям. Добравшись до «Беррио», они сначала попробовали перерезать якорный трос, потом полезли на ванты, но, «поняв, что их обнаружили, прыгнули в море и убрались».
Утром 13 апреля флотилия взяла курс на Малинди, в 70 милях к северу, в надежде встретить там более дружественный прием. Хроникер отмечает, что больные цингой начали выздоравливать, «потому что климат в этих местах уж очень хорош». Скорее всего, улучшение наступило благодаря местным апельсинам, содержащим витамин С, большой запас которых сделали португальцы.
И все-таки силы путешественников были на исходе. После очередной остановки один из якорей пришлось обрубить, потому что матросы не смогли втащить его на борт. Однажды португальцы увидели в море две лодки и бросились в погоню, ибо нуждались в лоцмане для навигации в прибрежных водах. Первый из захваченных сбежал, они поймали второго. Все семнадцать пассажиров лодки, включая старика благородной наружности и его жену, бросились за борт, чтобы не попасть в руки пиратов, однако португальцы захватили всех, а также забрали груз, бывший на лодке: золото, серебро, большое количество маиса и другой провизии. С тех пор грабить суда и брать заложников стало для них обычным делом.
К вечеру 14 апреля экспедиция достигла Малинди. Хроникер ностальгически описывает высокие беленые дома во много окон среди плодородных полей и зелени, которые, вероятно, напоминали ему родной городок на берегах Тежу. Назавтра была Пасха, но никто не объявлялся с визитом. Слухи и здесь опередили их приезд. Да Гама высадил на отмели против города старика-пленника, поручив тому посредническую миссию. Первоначальный ответ султана был по традиции благожелателен. Старик вернулся и передал, что «султан будет рад познакомиться и предоставить капитану все, что есть в его землях, а также лоцманов». Да Гама подогнал корабли ближе к берегу, но от высадки отказался, говоря, что «его господин» запретил им покидать суда. Переговоры состоялись в море на лодках и прошли довольно успешно. Султан прислал овец и пряности, попросил записать ему имя монарха и изъявил желание отправить к нему послов или письмо. Смягчившись, да Гама в знак доброй воли отпустил заложников. Так португальцы неожиданно для себя получили первый урок политической дипломатии, принятой среди народов Индийского океана. Дело в том, что султану требовались союзники для борьбы с торговыми конкурентами. Христианам еще предстояло научиться оборачивать подобные союзы себе на пользу, разжигая религиозную вражду и утрируя религиозные различия соперников. Ну а пока стороны с безопасного расстояния обменивались церемониальными любезностями. «Султан с удовольствием объехал наши корабли, а бомбарды дали залп в его честь», — пишет хроникер. Последовал обмен визитами: снова на берег выслали заключенных. Султан на бронзовом троне восседал у воды в окружении музыкантов, играющих серенады. Рядом разыгрывали представление конные всадники. Но да Гама все-таки отказался сойти на берег и посетить престарелого отца султана.
Между тем португальцы с радостью узнали о прибытии в Малинди четырех судов индийских христиан, и вскоре эти «христиане» поднялись к ним на борт. Увидев изображение распятого Христа и Богоматери, индийцы упали ниц и принялись молиться. С собой они привезли гвоздику, перец и другие ценности. На кораблях у них были пушки, порох, и ночью, под крики «Христос! Христос!» небо расцветилось красочным салютом в честь единоверцев. На ломаном арабском они просили да Гаму не сходить на берег и не доверять мусульманам. Подобных христиан португальцы видели впервые. «Эти индийцы очень смуглые, — замечает автор дневника, — одежды на них мало. Они носят длинные бороды, волосы заплетают в косы. Они сказали нам, что не едят говядины».
Судя по всему, эти долгожданные единоверцы кричали не «Христос, Христос», а «Кришна, Кришна».
В Малинди царил нескончаемый праздник: «Мы простояли девять дней против города, и все это время там устраивали какие-то торжества, фейерверки, музыкальные представления». Но да Гаме требовался штурман. Пришлось взять еще одного заложника, которого обменяли на «христианина», пожелавшего провести экспедицию через океан, куда португальцы жаждали попасть. Этот человек был, скорее всего, мусульманин-гуджарати, имеющий карты побережья Западной Индии и навыки работы с квадрантами для астрономических измерений. 500 лет спустя арабские мореходы все еще будут проклинать этого мусульманина, который выдал франкам, европейцам или ференги, секреты навигации в Индийском океане.
24 апреля с попутным муссоном экспедиция вышла в море, имея целью добраться «до города под названием Каликут». Подобное строение фразы указывает на то, что автор дневника услышал это название впервые. Вряд ли кто из экипажа четко представлял себе, куда они, собственно, направляются.
Они взяли курс на северо-восток. Попутный ветер подхватил их и на удивление быстро помчал наискосок через новый океан. Ночью 29 апреля моряки с радостью отметили возвращение полярной звезды, которой не было, пока они находились в Южной Атлантике. В пятницу, 18 мая, преодолев 2600 миль в открытом море всего за 23 дня, они увидели высокие горы. На следующий день по палубам загремел ливень, стало темно, в небе затрещали молнии. Это была прелюдия к сезону муссонных дождей. Когда шторм закончился, штурман узнал местность. «Он сказал нам, что мы находимся близ Каликута, куда мы и стремились».
Индия впервые предстала им сквозь пелену дождя. Во мраке маячили горные вершины — Западные Гаты, длинная горная цепь, опоясывающая Юго-Западную Индию. Еще моряки увидели лесистые склоны, узкую долину, белый песок в полосе прибоя.
Можно предполагать, с каким чувством португальцы смотрели на берег. 309 дней назад, покинув своих близких в Рештелу, они пустились в плавание. 12 тысяч миль стоили жизни многим из них. Но путь позади, начавшийся с экспедиций принца Энрике, был куда длиннее. Нелегкий спуск вдоль африканского побережья, изучение рек, корабли и целые поколения моряков, сгинувшие вдали от родины, — вот что предшествовало этому событию. Момент, когда португальцы сквозь дождь и туман впервые разглядели Индию, был поистине историческим. Васко да Гама покончил с изоляцией Европы, доказав, что Атлантический океан — это не преграда, а дорога, которая связывает два полушария. Однако в дневнике нет ничего, кроме сухих фактов, а документы более позднего времени лишь мельком упоминают это достижение как значительное.
Поделиться книгой: