В присутствии Бога. Беседы о Ветхом Завете

«Несть мира в костех моих от лица грех моих. Яко беззакония моя превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отяготеша на мне» — Давид ощущает грехи свои превзошедшими его голову. Заметьте, что Давид — не самый отчаянный грешник. В Писании мы находим огромное количество людей самого разного поведения, и Давид тоже не абсолютно праведен — мы знаем о его грехах. Но покаяние его превосходит покаяние всех остальных людей. Он кается так, как будто на нем тяготеют все грехи мира. Кается так, будто бы он один в мире грешник. Это есть покаяние истинное — когда ты не замечаешь никого, когда ты не думаешь о грехах других людей, когда ты каешься, будто ты один согрешил. И только Богу согрешил. Ты и Бог, больше нет никого. И ты говоришь: Тебе единому согреших и лукавое пред Тобою сотворих (Пс. 50,6).

«Смердят, гноятся раны мои от безумия моего» — Давид никогда не был смраден и гноен. Смраден и гноен физически был как раз Иов. Но Давид ощущает смрад от своих духовных состояний. И в этом смысле он тоже уникальный человек. Признать пред Богом в молитве, что ты смердишь и гноишься внутри от грехов — это, знаете ли, если не для красного словца делать, а по совести, стоя перед лицом Создателя — это большая боль, рождающая большое утешение в последующем.

«Я изнемог и сокрушен чрезмерно; кричу от терзания сердца моего». По-славянски еще более поэтично: «Рыках от воздыхания сердца моего». Какое-то рычание в сердце рождается. Человек — как раненый зверь, когда ощущает боль греха в себе: «Господи! Пред Тобою все желания мои, и воздыхание мое не сокрыто от Тебя».

«Сердце мое смятеся, остави мя сила моя, и свет очию моею, и той несть со мною». В беседе о третьем псалме мы говорили о том угле прочтения, при котором можно узнать страдающего Мессию. Страдающего Мессию еще более можно узнать в тридцать седьмом псалме. Не зря мудрецы Ветхого Завета, Израиля, говорили, что весь Ветхий Завет, весь Танах, всё Писание в каждой строчке благове-ствует Мессию, проповедует Его. Только тайно проповедует — это нужно понимать. Псалмы открыто говорят о страданиях праведника. Страдающий праведник — это Иов. Страдающий царь — это Давид. Кающийся царь и страдающий царь, царь смиренный — это Давид. В этом смысле он предвозвещает искупительные страдания Господа Иисуса Христа.

Если нам понадобится читать этот псалом отдельно от всех остальных, по своей собственной нужде, мы сможем пользоваться им именно в те дни, когда отравлены беззакониями. Тридцать седьмой псалом — это уникальная покаянная песня. Здесь человек находит сам себя, во всех своих безобразиях: «Беззаконие мое я сознаю и сокрушаюсь о грехе моем». Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну (Пс. 50, 5). «Выну» значит «всегда».

Последний вопль особенно важен, ибо он обнадеживает человека: «Не остави мене, Господи Боже мой, не отступи от мене. Вонми в помощь мою, Господи спасения моего». Этот плач тридцать седьмого псалма можно назвать радостотворным: если плач соединён с надеждой, то он несет в себе утешение. Тот, кто имеет счастье выплакиваться, кто хотя бы раз в жизни выплакивал свою душу с «рыканием» сердца, с этой тяжестью (которая, быть может, требует полного одиночества — потому что великие скорби требуют полного одиночества), кто выплакивал, повторяю, перед лицом Бога свою душу, тот знает, как вслед за этим в душу приходит облегчение и укрепляется надежда, укрепляется вера. Правы апостолы, когда говорят: «Принимайте с радостью, братья, когда впадаете в различные искушения, зная, что искушения веры вашей рождают надежду. Надежда же не посрамит» (см. Рим. 5,3-5).

Псалом тридцать седьмой — второй псалом шестопсалмия — достоин того, чтобы знать его хорошо и пользоваться им вместе с псалмом пятидесятым в дни покаянной грусти, в дни особенно острой боли о своих грехах. И для того, чтобы применять его хорошо, стоит прислушиваться к нему, когда мы стоим в храме на службе, внимать каждому слову, запоминать, впитывать, осознавать, прочитывать в одиночестве по памяти — и таким образом пользоваться этим бесценным сокровищем для спасения собственной души.

• Шестьдесят второй •

Мы продолжаем разговор о шестопсалмии. Оно делится на две равные части — по три псалма. Первое трехпсалмие заканчивается псалмом шестьдесят вторым — третий, тридцать седьмой, шестьдесят второй. Не поленюсь напомнить, что если мы сделаем для себя понятными и хорошо знакомыми слова псалмов на богослужении, слова воскресных и будничных антифонов на Литургии, то мы раскрасим для себя богослужение. Вместо того чтобы тяготится службой и спрашивать, когда это закончится, мы будем с удивлением говорить: «Что, уже всё?!» — она будет пролетать, как скорый поезд мимо мальчика, стоящего на полустанке. Поэтому труд наш очень важен — мы пытаемся ближе донести до сознания смысл псалмов, читаемых чаще всего.

Шестьдесят второй псалом — это третий псалом шестопсалмия, и он — радостный. Как мы уже говорили, жизнь идет волнообразно, и нужно понимать, что она не может двигаться только в одном ключе, в одном русле. Почему, заметьте, воскресший Христос приходил к апостолам и уходил, а не оставался с ними все сорок дней от Воскресения до Вознесения? Потому, что здесь есть свой закон: человек не может всю свою жизнь, долгие дни подряд предстоять перед Богом, находясь перед Ним неотлучно — он изнеможет и не вынесет этого предстояния, он просто прорвётся, как мехи. Поэтому Господь приходит и уходит. Это потому, что человеку нужно напрягаться и отдыхать. Если он будет просто расслаблен — он пропадет, как заржавевшее железо. Если он будет напряжен все время — он порвётся, как перетянутая струна или тетива. Так и в жизни бывают периоды напряжения и расслабления. И псалмы идут — от глубокой скорби и покаяния — до радости.

Псалом шестьдесят второй — это псалом, говорящий о насыщении Богом, о том, что человек напитан, насыщен Богом и радостен, лицо его как будто намазано жиром, уста у него исполнились тука и елея. Давид молится и говорит: «Как туком и елеем, насыщается душа моя, и радостными гласами восхваляют Тебя уста моя». Тук и елей — это жир и масло. Жиром и маслом намащена душа, уста хвалят Бога — как будто сытый человек, замасленный и счастливый, совсем не голодный, а именно сытый, и даже более чем сытый. Этот образ человека противоположен тому, что был дан в псалме тридцать седьмом, где глубина скорби, сокрушенные кости, чрево, наполненное поруганиями, погасшие очи, отошедшие ближние... И тут такой контраст! Так в жизни и бывает. Шестопсалмие — некий слепок с жизни. Слепок с её духовной, внутренней механики, её течения — то вверх, то вниз.

Заметим, что этот псалом имеет надписание: «Псалом Давида, когда он был в пустыне Иудейской». Значит, в пустыне царь Давид насыщался благодатью. В пустыню он ходил не для того, чтобы проветриться, прогуляться, понаблюдать за ходом небесных светил. В пустыню выгоняла его нужда. Он там скрывался и прятался большей частью. Получается еще одна интересная вещь: там, где его, как изгнанника, принимали пустые просторы, там, где его обдувал знойный ветер, — там было ему хорошо. А уже когда он приходил в селение, жилище, где его окружали друзья, враги, наушники, клеветники, льстецы — там ему было плохо. Это говорит нам о том, что иногда на самое тяжелое время человек оглядывается как на лучший период своей жизни, а там, где он думает наслаждаться, — там ждёт его беда. Лот в Содоме был праведен. Выбежав из Содома и спасшись по ангельскому повелению от Божьего гнева, он совершил два тяжелейших злодеяния, о которых известно всякому, кто хотя бы немного знаком с текстом старозаветного Писания: пил допьяна, до потери сознания, и был с дочерьми. Этот контраст между праведностью в местах греха и грешностью в местах пустынных наводит нас на мысль и о Давиде, который радовался в пустынях и печалился в каменных палатах.

Практический вывод напрашивается сам. Иногда вдруг сляжешь — и так помолишься на одре болезни, как никогда не молился, когда был здоров и силен. Часто ведь и признаются люди: «Если бы не моя болезнь, — как недавно я слышал от одной женщины, — я бы никогда в жизни не открыла Евангелия. Я бы жила так, как жила, пока Бог меня бы не прибрал. А вот болезнь научила меня очень многому». Так и пустыня научила Давида очень многому. Он с ранней зари искал Господа: «Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной» — «Возжада Тебе душа моя, коль мно-жицею Тебе плоть моя, в земли пусте, и не-проходне, и безводне».

Знаете, здесь можно угадать тоску о Бого-воплощении. Человек плотян, телесен, а Бог духовен, невидим, чувствам недоступен, неосязаем. Хочется человеку к Нему прикоснуться — а к Нему в принципе прикоснуться невозможно, ибо природа Его неосязаема. Сама плоть изжаждалась благодати. Я думаю, что здесь можно прозирать ветхозаветную, пророческую тоску о Боговоплощении, когда плоть хочет благодати — не просто душа, но само тело хочет благодати.

Силуан Афонский говорил, что если бы у мучеников Христовых благодать была только в уме или в сердце, в душе — то они бы не выдержали издевательств. А они выдержали

все — только потому, что у них всё тело было, как губка, напоенная благодатью. Поэтому томится по Богу не только душа, не только разум ищет истину, не только сердце ищет утешения и душа спасения, но и тело само, сама плоть человеческая томится в земле пустой, иссохшей и безводной.

«Чтобы видеть силу Твою и славу Твою, как я видел Тебя во святилище», — в пустыне он храм не посещал. Помните, мы Великим постом поём: «Да исправится молитва моя, яко кадило, пред Тобою. Воздеяние руку моею жертва вечерняя», — то есть: «Вместо жертвы вечерней, Господи, прими воздеяние рук моих; вместо кадильницы — прими мою молитву. В храм я пойти не могу, кадило я принести не могу, жертву принести не могу, но вот руки поднимаю и молюсь Тебе. Вместо кадила и жертвы пусть будет молитва и воздеяние рук». Так и здесь — Давид вместо храма Божьего, где служба, в пустыне тоскует по Господу, молится Ему и радуется, что Бог его слышит: «Так благословлю Тебя в жизни моей; во имя Твоё вознесу руки мои».

Про тук и елей мы говорили, поэтому продолжим: «Ты помощь моя, и в тени крыл Твоих я возрадуюсь; к Тебе прилепилась душа моя; десница Твоя поддерживает меня». Правда, и сюда заходит печальная тема врагов, потому что Давида ведь постоянно ищут, он находится под угрозой бегства, и жизнь его в опасности. Поэтому он говорит о врагах, которые сойдут в преисподнюю, достанутся в добычу лисам — то есть дикие звери будут питаться прахом врагов Давидовых. Это печальная особенность псалмов, которая говорит о том, что написаны они были человеком, не имевшим длительного мира. Он потому и храм Богу не построил, что вынужден был воевать, и руки его были обагрены кровью. Соломону суждено было храм строить, а Давид этого лишился.

Псалом, в целом, очень радостный. Он омрачен фактом изгнания в пустыню, но мы уже сказали, что зачастую это бывает благодеянием. И несколько омрачен он упоминанием о тех, кому будет плохо, кто против Давида, кого пожрут дикие звери, кто сойдет в преисподнюю.

Царь же возвеселится о Боге, восхвалён будет всякий, клянущийся Им, ибо заградятся уста говорящих неправду. Заканчивая эту беседу, можно сказать, что царь, который «возвеселится о Бозе», — это конкретный царь, Давид, порадуется о Господе. Но у нас есть еще царь в голове — это наш ум, владыка нашего сознания. Великой радостью должен радоваться наш ум о том, что он знает Господа, о том, что уму открыты тайны богословия и что ум насыщается знанием тайн Божиих. Не согрешим, если скажем, что у каждого из нас владыче-ственный разум должен насыщаться верой и радоваться, постигая Божественные смыслы.

Шестьдесят второй псалом, третий псалом шестопсалмия, учим наизусть и вспоминаем его в радости.

• Восемьдесят седьмой •

Здравствуйте, братья и сестры. Три псалма прочитаны — третий, тридцать седьмой и шестьдесят второй. Затем чтение псалмов прерывается пением «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и вовеки веков. Аминь», трижды «Аллилуйя», «Господи, помилуй», опять «Слава, и ныне» — и начинается четвёртый псалом шестопсалмия — восемьдесят седьмой. Он надписан как песнь и как учение Емана Езрахита. Также написано, что это псалом сынов Кореевых — это вводное оглавление не читается во время богослужения, но в Писании оно есть, и оно тоже интересно.

В Псалтири есть не только Давидовы псалмы. Там есть одна песня Моисея, есть псалмы ненадписанные — неизвестного авторства, есть псалмы сынов Асафовых и псалмы сынов Кореевых. Сами сыновья Кореевы — это люди, известные нам по шестнадцатой главе Книги Чисел. В ней упоминаются первые «протестанты». Корей, Дафан и Авирон восстали против власти Моисея и Аарона и предъявили претензии: всё общество свято, все израильтяне — дети Авраама, все они Богу одинаково милы, и «нечего тут нами командовать». Это был бунт против Моисея, против Аарона, против закона, по которому Израиль, водимый Богом, должен был совершить преднамеченное. Они взбунтовались и были наказаны — наказаны жестоко. Земля разверзлась и пожрала их вместе с ближайшими родственниками, на сонмище, так что все отошли от них подальше. Земля поглотила их, и сошли они во ад живыми. Но не все потомство их погибло, некие сыны Кореевы остались, и они затем Давидом были включены в число певцов и левитов, служащих при храме, — то есть они были из колена Левия.

Давид занимался храмовой реорганизацией. Он стремился сделать богослужение красивым, боголепным, постоянным, правильным. Для этого он реструктурировал всю левитскую школу певцов, священников, разбил их на череды. Установил график: кому когда идти служить, кому когда отдыхать (в книге Паралипоменон все это описывается, там упоминаются и сыны Корея, и сыны Аса-фа, которые также слагали псалмы). В Писании есть двенадцать псалмов, подписанных как псалмы сынов Кореевых. Этот псалом — последний псалом сынов Кореевых. Это очень любопытная деталь: потомки человека, который восстал против Господа и Его законов, впоследствии вошли в число певцов славы Божьей. Давид их к себе приблизил, прекрасно зная, чьи они дети в далеком потомстве, дал возможность самим именам их родителей реабилитироваться через словесную службу Господу.

Кроме того, псалом подписан как учение Емана Езрахита. Он не просто воспевает Бога, но и учит. И опять-таки, после радостного, приподнятого псалма шестьдесят второго — псалом восемьдесят седьмой, псалом великой скорби. Это «псалом Иова» по духу. Это беда, смерть, это ров, в который положили человека, как мертвеца. И он ждет воскресения.

«Душа моя насытилась бедствиями, — говорит человек молящийся. Это не Давид, здесь уже сыны Кореевы, — и жизнь моя приблизилась к преисподней». В своем духовном опыте человек часто погружается в такую ночь. Богословы-мистики говорят о Гефсиман-ской ночи, что Господь был во тьме и ужасе, во тьме снаружи и во тьме внутри, во тьме борения до кровавого пота. Так и человек приближается иногда к преисподнему рву.

Есть такое слово — «инферно», то есть «ад» по-латыни. Всякие явления жизни, когда как будто серой пахнет в воздухе, получают название «инфернальной реальности» — ад приблизился. Булгаковский «Мастер и Маргарита» — инфернальный роман, в котором нечистая сила живет рядом с человеком и спокойно сидит с ним на лавочке. Ад уже не связан, ад вышел наружу — и это ощущают люди тонкие и чуткие. Каждый человек может пережить страшный опыт приближения к преисподней. В этом псалме такие слова есть: «Жизнь моя приблизилась к преисподней». В это время без веры человек не сохраняет здравого рассудка, в это время нужна вера огромной силы, и молитва нужна. Как раз сей псалом и помогает в отчаянии.

«Я сравнялся с нисходящими в могилу; я стал, как человек без силы», — это также и мессианский псалом, ибо Христос унизился до смерти, сошел в преисподнюю, причислился к не имеющим силы, на кресте отказался от всякого чудотворства. Когда Ему говорили: «Сойди с креста, и мы уверуем в Тебя», — мы ни секунды не думаем, что Он не мог этого сделать. Но Он не делал этого, потому что нельзя было этого делать — надо было до конца пить чашу страданий. Унижения надо было выпить до конца — псалом пророчески об этом говорит.

«Между мертвыми брошенный, — как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты», — видимо, люди, писавшие этот псалом, находились в пророческом духе. Так они живописали будущие страдания Мессии. Поэтому мы ставим их молитвы в ряду молитв шестопсалмия.

«Ты положил меня в ров преисподней, во мрак, бездну» — вот, кому плохо бывает в жизни, так плохо, что с кровати с утра не можете встать — не от усталости, а от уныния — вот вам псалом восемьдесят седьмой, читайте его, насыщайте душу, приобщайтесь к силе Божьей через эти слова. Они даны именно для того, чтобы избавить себя от этого внутреннего умирания.

«Отяготела на мне ярость Твоя, и всеми волнами Твоими Ты поразил меня. Ты удалил от меня знакомых моих, сделал меня отвратительным для них; я заключен и не могу выйти», — здесь мы снова узнаем Иова и Спасителя Господа Иисуса Христа. Отверженный Иов, от которого все отвернулись; отверженный, не понятый Господь Иисус Христос. И здесь же есть голос, пророчествующий о воскресении. Жить для человека — означает жить вечно. Это очень простая мысль, всесокрушающая для всякой лжи. Если человек откажется лично от вечной жизни, не будет искать её, жаждать, не будет веровать в неё и утверждать поведением своим, то он превратится в глупую шутку. Он подтвердит слова Лермонтова, который сказал, что жизнь, когда взглянешь с холодным вниманьем вокруг, такая пустая и глупая шутка. Жизнь действительно превращается в какое-то издевательство, марево, распадается на составляющие элементы, если человек отказывается от вечной жизни, если его кто-то увел, соблазнил, нашептал ему: «Несть спасения тебе в Бозе». Поэтому важно, что человек исповедует свое личное вечное бытие и чает воскресения мертвых. Ведь в нашей смерти, которой завершается земная жизнь, нет окончательности, она, как говорит нам Триодь цветная, «царствует, но не вечнует».

Псалом говорит нам: «Разве над мёртвыми Ты сотворишь чудо? Разве мёртвые встанут и будут славить Тебя?.» Не мёртвые, но мы — живые. Исайя говорил: «Не мёртвые восславят Тебя, Господи, но мы, живые, благословим Господа отныне и до века».

«Или во гробе будет возвещаема милость Твоя и истина Твоя в месте тления?» — ставится предельный в своей простоте и правде вопрос: «Если смерть есть, то зачем всё? Неужели мёртвые будут хвалить Тебя, неужели им будет возвещена истина?».

Ветхий Завет ставит вопросы — Новый Завет даёт ответы. Новый Завет даёт ответ — да, мёртвые поднимутся. Во гробе прозвучит истина — потому что Христос сошел в гроб, и гроб стал источником жизни. Из гроба воссияла истина. Христос в преисподнюю сошел к мёртвым и там благовествовал духам людей, жившим от Адама. И там свет Христов воссиял. Поэтому четыре подряд заданных вопроса в псалме восемьдесят седьмом получили разрешение в Евангелии Господа Иисуса Христа.

«Разве во мраке познают чудеса Твои, и в земле забвения — правду Твою?» — вопрос за вопросом идёт... Познают. Услышат. Мертвецы поднимутся. Задача этого псалма — задавать вопросы. Задача Евангелия — отвечать на вопросы, поставленные Ветхим Заветом.

Это не просто псалом, повторяю. Это есть некое учение Емана Езрахита. Учение, заключающееся в том, что в духовной жизни бывают глубокие падения, доходящие до состояния почти мёртвости, живого переживания близости ада. В этом тоже есть свой высокий смысл, потому что именно это является последней, предельной закалкой молящегося духа. Если человек победит эти состояния, его вера в Воскресшего Христа будет несокрушимой. Это говорится о нас, новозаветных людях. Ветхий Завет как раз приготавливал всем своим течением и всем своим духовным напряжением эти прозрения Нового Завета.

Псалом восемьдесят семь, псалом скорбящего человека, последний псалом сынов Кореевых был предметом нашего внимания. Слушайте его внимательно на службе, учите наизусть, разгрызайте, как орешки, каждое его предложение.

• Сто второй •

Здравствуйте, братья и сестры. Псалом восемьдесят седьмой, последний псалом сынов Кореевых, был погружением во тьму, а следующий псалом — снова выход наружу с хвалениями и благодарениями. Псалом сто второй «Благослови, душа моя, Господа...» поётся у нас на Литургии как первый антифон. Это собеседование с самим собой, и здесь есть очень важные строки: «На всяком месте владычества Его, благослови, душа моя, Господа», — призыв человека к самому себе везде и всегда благословлять Господа. Этот стих повторяется в конце в знак того, что он является центральным, сквозным для этого псалма.

Нужно сказать, что «благо есть исповедатися Господеви», приятно и радостно хвалить Его, когда на душе легко, когда молишься и чувствуешь, что слышит Бог и принимает. И псалом тридцать третий говорит: «Благословлю Господа на всякое время», — во всякое время суток или жизни, осени или весны жизни благословлю Господа. А псалом сто второй говорит: «На всяком месте владычества Его, благослови, душа моя, Господа». Там про время, здесь про место — чтобы во всякое время и на всяком месте хвалить Создателя. Куда бы ни пошёл, в какую бы сторону ни повернулся — на всяком месте ты стоишь на месте владычества Его. Вот сегодня, сейчас каждый находится на своем месте, и это есть место владычества Его. Вот здесь благослови, душа моя, Господа.

Псалом — поразительный, роскошный, сладчайший. Во-первых: «Не забывай всех воздаяний Его. «Забвение, как вы знаете, — один из тяжких грехов. Почему мы и говорим часто: «Избави мене от малодушия, забвения, окамененнаго нечувствия». Богу предъявляют претензии обычно только те, кто забывает о милостях, которые щедро получали из Божьей руки. Поэтому — не забывай всех воздаяний Его. А какие же там воздаяния? Далее говорится: «Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои, избавляет от нетления живот твой, венчает тя милостью и щедротами. Исполняет во благих желание твое. Обновится, яко орля, юность твоя». Жизнь, как орел, расправляет крылья по Божьему благословению. Главное, поставленное первым, — Бог прощает все беззакония твои. Это первое благо. Мы бы с вами уже и не жили сегодня, если бы милость Божья не проливалась постоянно, если бы Он вдруг захотел перестать прощать и начать наказывать. Но Он именно потому и не начинает наказывать и продолжает прощать, что над нами, как знамя, Его любовь и милость простирается, и Он прощает нам наши грехи. Это доказывается самим фактом продолжающейся жизни.

Далее псалом воспевает Господа, напоминая нам то, что слышал Моисей: «Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив». Эти слова первым услышал Моисей, когда жаждал увидать лице Господне. Господь ему говорит: «Не можешь ты увидать лице Мое, никто этого не может, потому что не останется жив человек. Но задняя Моя уз-риши» (см. Исх. 33, 18-23) — некий отблеск славы Божьей узришь. Он ставит его в каменное место и проходит перед ним Своею славою. «И возгласил Господь во имя Господа» — это было некое таинственное боговидение, где участвовал и Сын Божий, и Отец. И было сказано тогда: «Господь долготерпелив и многомилостив. Любящий прощать и нелюбящий наказывать». Эти слова перефразируются и повторяются в псалме сто втором: «Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. Не до конца прогневается, ниже во век враждует. Не по беззакониям нашим сотворил нам и не по грехам нашим воздал нам, ибо как высоко небо над землей, так велика милость Господа к боящимся Его». Псалом хвалит Господа в максимальной степени — как только можно. Благословляет и хвалит, хвалит и благословляет.

Усыновляет человека Богу псалом. Ибо сказано: «Как отец милует сынов, так милует Господь боящихся Его. Ибо Он знает состав наш, помнит, что мы — персть». Человек — это персть, прах. «Помяну, — говорит по-славянски текст, — яко персть есмы», — то есть вспомню, что мы — прах. Прахом назывался, если помните, Авраам, когда стоял перед лицом Божиим. «Я говорю перед Владыкой всей земли, я прах и пепел» (см. Быт. 18, 27), — говорил он. Кстати, перстными, или посыпанными прахом, называли евреев в плену египтяне. Евреи работали, строили укрепленные города, а надсмотрщики и вообще знатные египтяне презрительно говорили о евреях как о пыльных или людях из праха. Даже был такой термин на древнеегипетском языке — «хапиру» — «люди из пыли» — уничижительное название работающих евреев. В некотором смысле, мы все люди из пыли, потому что оживился прах дуновением Божиим, стал Адам душою живою. «Помяну, — говорит псалмопевец, — что мы персть, мы прах».

«Дни человека — как трава; как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его». Это расхожая фраза, ее подхватывает, например, апостол Иаков в Соборном послании, где говорит, что, действительно, дни наши — как трава. Он говорит о том, что восходит солнце, цвет травы опадает, и она высыхает (см. Иак. 1,11).

«Милость же Господня от века и до века к боящимся Его, и правда Его на сынах сынов, хранящих завет Его и помнящих заповеди Его, чтобы исполнять их». Заметьте, что много раз повторяется о боязни; о страхе говорится и о радости и благословении Создателя. Интересно, что в мирской жизни мы не любим тех, кого боимся, и не боимся тех, кого любим. В духовной жизни зачастую могут долгое время сохраняться оба чувства одновременно. Да, там, на вершине, совсем высоко, Антоний Великий говорил: «Когда-то я боялся Бога, теперь я люблю Его». Но пока на эту вершину взберёшься (и если взберёшься), бывает, что ты одновременно и боишься, и благодаришь. Как-то все вместе переплетается. Есть такие красивые слова в псалмах: Да возвеселится сердце мое боятися имене Твоего (Пс. 85, 11). Когда сердце боится Божьего имени, ощущает благоговейный страх, в это время душа веселится. Вот такие странные вещи бывают в духовной жизни, напрочь отсутствующие в жизни мирской, и чтобы понять, нужно пережить их и испытать на деле.

«Господь на небесах поставил престол Свой, и царство Его всем обладает». Удивительные слова, о которых Тихон Задонский говорил, что отсюда страх Божий может родиться: «Уготовал на суд Господь престол Свой», — это в другом псалме говорится. В сто втором псалме то же самое говорится: «Господь на небеси уготова престол Свой, и царство Его всеми обладает». На этом престоле ныне сидит одесную Отца во плоти Сын Божий, Который усыновил Богу человечество, взял его Себе в братья родные. А иногда Он даже встает со Своего трона, как это мы видим в истории Стефана, где Христос изображается не сидящим, а стоящим одесную славы Божьей. Это значит, что Он внимательнейшим образом наблюдает за всем, и внимание Его проявляется в том, что Он не сидит уже, а стоит, готовый вступиться, если нужно, проверяя терпение Своих рабов. То есть псалом — пророческий.

Завершается этот псалом троекратным благословением: «Благословите Господа, все Ангелы Его». Человек — сам глины кусок, дерзает звать на молитву Ангелов: «Ангелы, благословляйте Бога со мной!» Здесь нет дерзости, но есть чудо. Ангелы не обижаются на человека за такую претензию, не говорят: «Ничего себе, он зовет меня с собой хвалить Бога!» А чем Ангелы занимаются? Они и так это делают постоянно. А тут человечек, вчера грешить переставший, говорит: «Благословите Господа вси Ангели Его, сильнии кре-постию, творящий слово Его, услышати глас словес Его; благословите Господа все воинства Его, служители, исполняющие волю Его; благословите Господа все дела Его». Делами Божьими можно назвать всякую вещь, Богом сотворённую, от маленькой букашки или травинки до, например, солнечных систем. Все это своей стройностью и послушанием хвалит Бога тоже, совершая некую небесную музыку, небесный хоровод, подслушав который, Пифагор составил нотную систему.

«На всяком месте владычества Его, благослови, душе моя, Господа». Два раза повторяется — псалом зовет мою душу благословлять и хвалить Господа на всяком месте. У евреев была разработана целая система благословений, при которой человек на всякое событие жизни должен был в мыслях или словом поблагодарить Создателя. Допустим, ложимся спать и говорим: «Благословен Бог, давший день прожить и доведший нас в здравии до подушки». Утром проснулись: «Благословен Господь Бог, повелевший солнцу воссиять над землей еще один день». Учитесь и вы, не празднословя, не кощунствуя и не болтая лишнего, благословлять Господа на всякое время, на всякий час и на всяком месте владычестве Его.

• Сто сорок второй •

Последний псалом шестопсалмия, псалом сто сорок второй, опять опускает нас в долину покаяния. Только что мы были в горах хваления и теперь спускаемся в долину покаяния. Псалом сто сорок второй — это седьмой покаянный псалом Псалтири. Он читается не только в шестопсалмии, но также положен по чину для чтения на молебнах. «Господи! услышь молитву мою, внемли молению моему по истине Твоей; услышь меня по правде Твоей». Вы наверняка слышали эти слова. Это голос человека стеснённого. Здесь нет тех ужасов, которые есть, например, в восемьдесят седьмом псалме, где говорится о рве преисподнем, о тени смертной, об инфернальном опыте, о приближении к адской реальности.

Здесь — покаянные муки человеческие, взывание к Богу с более высокой точки. По степени схождения во ад — это не нижние круги, это верхние. Этот псалом удобно читать каждый день. Он на таком градусе дан человеку, что такое покаяние можно позволить себе каждый день.

Здесь есть несколько ярчайших образов, которые вероучительно поддерживают человека. «Не вниди в суд с рабом Твоим, яко не оправдится пред Тобою всяк живый» — то есть — «не входи в суд с рабом Твоим, потому что не оправдается ни один из живущих». Это говорит нам о том, что всякая плоть перед Богом не имеет чем гордиться. Это очень важные слова, сохраняющие свою ценность и в Новом Завете. Может быть, кто-нибудь подумает, что это Ветхий Завет так «унижает» человека. Нет, это есть и в Новом Завете. Мы читаем часто у святых, что «если бы ты и мертвых воскрешал, то все равно молись Богу как грешник». Не думай о себе ничего больше, нежели надо думать. Как апостол Павел говорит: «Не мудрствуйте более, паче подобает мудр-стовать».

Не оправдится пред Богом всяк живый. В другом покаянном псалме — пятидесятом — мы говорим: «И победиши, внегда судити Ти», — то есть — «на суде Ты победишь. Что бы там ни было, Ты на суде победишь, я буду неправ. Я закрываю рот и молчу, потому что Ты прав». Так и Иов свои крики закончил в конце концов: «Я раскаиваюсь в прахе и пепле». Поэтому очень важны для смирения слова: «Не оправдится пред Тобою всяк живый». Если помилует Бог — будем помилованы. Если начнем судиться и спорить и ссориться о каждой мелочи, вступать в пререкания — нет, ни одна живая душа не устоит.

Некто из великих сказал: «Совершенство совершенных воистину несовершенно». Нет святости без изъяна в человечестве, даже у самых великих святых. Все равно есть какая-то червоточинка. И наоборот: «Един Свят, един Господь Иисус Христос во славу Бога Отца. Аминь», — такой есть литургический возглас. То есть Он — единый безгрешный Господь Иисус. Понимание этого должно быть у каждого человека, чтобы никто не выпячивал грудь колесом и не думал: «Я вот это сделал для Бога, и это сделал, и это...» Ерунда всё, что ты сделал! Если Господь захочет, Он найдёт, за что тебя наказать. Поэтому «не оправдится пред Тобою всяк живый».

Опять мы видим врагов, преследующих Давида, и мы понимаем их как врагов духовных: «Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою». Втаптывание в землю означает, в духовном отношении, погружение в суету. Помните, в землю закопал талант один из нерадивых рабов, получивших деньги, чтобы затем принести его хозяину. Закопал, выкопал, отнес: «На тебе твоё». «Принудил меня жить во тьме, как давно умерших», — может сказать о себе человек, который «закопался» в суету, которого жизнь завертела и окунула в земные дела так, что он даже и голову поднять не может.

«Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою, принудил меня жить во тьме, как давно умерших, — и что от этого бывает, — уныл во мне дух мой, онемело во мне сердце мое». Унылый дух и онемевшее сердце — это портрет подавляющего большинства населения — если не всего земного шара (мне он не известен), то, по крайне мере, населения нашей страны. Во многих сердце исчахло и онемело, во многих дух замер и уныл. Уныние можно прочесть на лицах совершенно молодых людей, которым еще впору смеяться широко раскрытым ртом, и искриться глазами, и скакать по лужам весной. Нет, никто по лужам особо не скачет. Уныл человек, человечество вошло в полосу чахлости сердечной, потому что слишком много занимается землёй и только землей и доходит до забвения существования неба и иной реальности. Вот псалом себя и оправдывает. Враг преследует, враг в землю втоптал, и «уны во мне дух мой, во мне смятеся сердце мое».

Далее еще одна очень важная вещь, которая звучит, как закон. «Помяну дни древния, поучихся во всех делех Твоих, в творениих руку Твоею поучахся», — это по-славянски, а по-русски так: «Вспоминаю дни древние, размышляю о всех делах Твоих, рассуждаю о делах рук Твоих». «Вспоминаю дни древние» — это значит вспоминаю все те дела, которые Бог совершил от сотворения мира. Вспоминаю переход через Чермное море; вспоминаю питание Израиля манной; вспоминаю воскрешения мертвых, которые были в Ветхом Завете и в Новом Завете; вспоминаю исцеления, вспоминаю наказания грешников; вспоминаю истребление Ангелом многих сотен тысяч войск Сенахирима под стенами Иерусалима — вспоминаю множество Божиих чудес. Когда люди думают о Божиих чудесах, они спрашивают друг друга: «А почему это было только в древности, а сейчас такого нет?». И в Писании есть такой голос: «Где чудеса Твои древние, Господи?». И тут же возникает ответ в Писании: «Рука Моя не сократилась, — говорит Господь, — и мышца Моя не ослабела, чтобы творить в ваши дни то же, что было в древние». То есть: «Вы изменились, Я не изменился», — говорит Господь.

«Помяну дни древние, размышляю о всех делах Твоих», — знание Священной истории, размышление о делах Божиих, бывших в древности, необходимо во всякую эпоху, во всякий исторический период для того, чтобы знать: то, что было, может повториться. Бог неизменяем. Бог то, что способен был делать тогда, способен делать и сегодня. 06 этом нужно размышлять. И, кроме того, — «рассуждаю о делах рук Твоих». Вы знаете, если задуматься над этими словами на бытовом уровне, то следует вспомнить, что такое наука. Биология, например. Это попытка разобраться в Божьей премудрости, в делах Божьих по устроению мира. Это касается и биологии, и геологии, и физики, и химии, и многих других вещей. Если бы биолог подходил к изучению клетки или перекрестного размножения мушек дрозофил со стихом из псалма «рассуждаю о делах рук Твоих»... Заходит химик или физик в лабораторию, надевает белый халат, крестится, начинает ставить опыт и при этом говорит про себя: «Господи, рассуждаю о делах рук Твоих... потому что вот — дела рук Твоих, а я их изучаю...» Вы знаете, насколько по-иному была бы построена жизнь человеческая, если бы человек не ковырялся дерзко в области Божественного творения, не стучался в те двери, куда его не зовут, и не лез, куда его не просят, а занимался бы наукой как попыткой разобраться в делах Божьих с благоговением и страхом, — с пиететом, если по-латыни говорить, — как по-другому корректировалось бы движение человеческой мысли.

Прочтем стих, который повторяется в конце псалма еще раз. «Научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой. Дух Твой Благий наставит мя на землю праву», — эти стихи считаются центральными и главными в этом псалме. «Научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой». Вся жизнь, собственно, в вере-то и состоит. В том, чтобы творить не волю свою, но волю Божью — и творить её очень непросто. Поэтому: «Научи мя творити волю Твою, яко Ты еси Бог мой, а Дух Твой Благий наставит мя на землю праву. Разумеем землю живых и землю, на которой правда живёт, ибо мы, по откровению, ожидаем нового неба и новой земли, на которых правда живёт. Дух Божий, Дух Благий наставит меня на землю праву, на землю ровную, на землю святую, на землю чистую».

Таким образом, дорогие христиане, участвуя в богослужениях, неделя за неделей, а иногда день за днем, вслушиваясь в слова всем известных псалмов, которые часто пролетают мимо нашего уха, как пчёлы медоносные, но не садятся к нам и мёдом не делятся, мы будем стараться учить это для себя, раскрывать смысл и обогащаться внутренне тем, что слышится снаружи. Иначе отнимется то, что ты думал иметь, и погибнет. Вот оно, вроде бы, здесь — но оно не твоё. А когда выучишь, поймёшь и полюбишь, если псалом даже читаться не будет, ты сам себе прочтешь в любое время, и это будет твоё. Так мы достигнем цели нашей: сделать богослужение понятным и любимым, чтобы не скучать в церкви приходилось, а радостно стоять перед лицом Царя Царей и с горестью храм покидать, спрашивая: «Что, уже всё закончилось? Как жалко. Завтра еще приду». Вот так будем ходить в церковь.

• Пятидесятый •

Приветствую вас, дорогие братья и сестры. Сегодня поговорим с вами о псалме покаянном, пятидесятом, который был рожден и написан царём Давидом после совершения двух серьёзнейших преступлений, шедших одно за одним, как звенья цепи, — прелюбодеяния и убийства. Псалом покаянный «Помилуй мя, Боже...» вошел в наши молитвословы так плотно, что вырвать его оттуда нельзя. Удаление его из молитвенной жизни человека грозит её полным обрушением.

И вот на какие слова я хотел бы обратить внимание: «Научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся». Эти слова, казалось бы, совершенно не соответствуют общему духу покаяния. Человек виноват в серьёзнейших вещах. Он — прелюбодей и убийца. Причем, согласно законодательству, заказчики убийства наказываются строже. По нашумевшему делу журналиста Гонгадзе мы знаем, что дело не кончено потому, что заказчик не известен. Заказчик важнее, страшнее, виноватее, чем убийца. Давид был заказчиком. Ранее он убивал в бою, но это не вменялось ему в грех. А вот когда он чужого мужа повелел подвести к опасной позиции обороняющегося города, чтобы он наверняка погиб, — это уже заказ убийства. И это страшнее.

Человек совершил два тягчайших преступления, которые отторгают его от Бога, лишают благодати, ставят его в ряд со всеми остальными грешниками — не теми, кто угождает Богу, но кто гневит Его. И вдруг посреди покаянного псалма Давид говорит такие дерзкие слова: «Научу беззаконных». Каких ещё беззаконных нашел Давид, кроме себя самого? «Научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся». Чтобы так сказать, нужно стать выше беззаконных, выше нечестивых: «Я не беззаконный, и научу беззаконных путям Твоим.. Я не нечестивый, я благочестивый, и нечестивых научу обратиться к Тебе». Такова неизбежная логика этих слов. И что это означает? То, что Давид имел Духа Святого. Он говорил не своё. Когда он начал каяться, когда понудил себя на этот плач перед Богом, на то, чтобы по ночам молиться и проводить время на коленях или без сна на ложе долгие часы до рассвета, тогда это был его труд. Но когда человек начинает труды, он никогда не знает, чем они закончатся. Потому что мы думаем одно, а Господь Бог управляет нашими делами, располагает ими так, что в конечном итоге всегда выходит нечто другое, нежели мы задумывали. Может выйти лучше, может выйти хуже, но никогда не бывает стопроцентно соответствующим тому, что мы придумали. Потому что сам материал, из которого мы что-либо мастерим, сама ситуация жизненная внесёт какую-то коррективу. Как говорил один из писателей: «Переплывая реку, берите выше — все равно снесёт».

Давид покаянный труд начал со слов: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое». Ему нужна не просто милость, но великая милость, не просто щедроты, но множество щедрот, чтобы очистить его беззакония. Он прекрасно это понимает. Но потом начавшийся молитвенный труд заканчивается благодатью, и Господь отверзает уста Давида, чтобы мы услышали нечто очень важное. Оказывается, кающийся человек может обратить к Богу других, согрешивших не менее тяжко или более тяжко. Или даже менее грешивших, но из-за того, что не знают Бога, погибающих безвозвратно. Ведь вопрос не в том, кто как нагрешил. Бывает часто, что много согрешивший много плачет и много исправляется, а мало грешивший гордится тем, что не имеет грехов, и становится хуже, чем согрешивший много и покаявшийся. Это тоже факт жизни. Иуда был апостолом, разбойник первым вошел в рай.

Давид молится, и благодать Божья преподносит ему подарок. Давид будет учителем для многих грешников. Он до сегодняшнего дня является нашим наставником, учителем молитвы, учителем правильного размышления, учителем памяти о Боге, наставником в благодарении, хвалении. Даже отцом нашего богослужения, так как нет ни одной службы без псалмов.

Это подарок. Это от Духа Святого. Это от Господа. Эти слова, «научу беззаконныя», вроде бы не соответствуют ситуации. Подобно этому можно говорить, что Ангелы в рождественскую ночь возвещают мир: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение». Какой, казалось бы, мир, если младенца Иисуса тут же желают убить, и Иосиф с Марией должны с Ним бежать в Египет, а за Его спиной раздается вопль вифлеемских младенцев? Тысячи детей убивают, отрывают от сосцов матерей, пронзают мечами. Какой на земле мир, казалось бы? Что, ошиблись Ангелы? Нет. Ангелы не ошибаются. Бог им внушил это сказать, и они пропели не свою сочинённую песню, а Богом внушённую. Действительно на земле мир. Потому что мир — это не просто отношения между людьми или государствами, а Христос — это мир наш. Он — воплотившийся мир. Это живой мир, он между нами, и раз появился Бог на земле, значит, на земле мир уже есть, и Ангелы его уже увидели. Вещи превосходят своё бытовое понимание.

И вот, кающийся Давид говорит: «Научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся». Он — вождь для всех грешников, которые желают покаяться. Не только он, но также, например, Пётр и Павел, более других потрудившиеся как апостолы. Их образы неотделимы в нашем сознании от их серьёзнейших прегрешений. Эти первоверхов-ные апостолы были в какое-то время своей жизни один предателем, другой гонителем. И это чрезвычайно серьёзные вещи. Пётр отрёкся. Отрёкся трижды. Показал всю пламенность своего характера и всю слабость, которая есть в человеке, когда Бог ему не помогает, когда человек полагается только на свои силы: «Я сделаю!» — «На, делай».

Ребёнок, говорящий «я сам», берущий ложку, чтобы поесть в свои полтора года, обычно заляпывает все вокруг себя и до рта доносит малые капли из того, что было в тарелке. Это «я сам» неизбежно у ребёнка. У взрослого «я сам» без «Господи, благослови» заканчивается более серьёзными проступками. У Петра, по близости большой ко Христу, ошибки чреваты крупными неприятностями, большими преступлениями. Пётр отрекается, и мы не забываем этого о Петре, и он сам не забывал этого о себе. Крик петушиный встречая плачем, прожил он все свои годы. Когда слышал голос поющей птицы, утром будившей людей, Пётр содрогался плачем. Образ личной измены, предательства не померк в его душе за все годы жизни.

Павел — человек, который одобрял убийство Стефана, который сам показал себя гонителем христиан, тащил в темницы мужчин и женщин и получал специальные верительные грамоты для подобной деятельности в других городах за пределами Иерусалима. Но и он, и Пётр, впоследствии покаявшись, стали столпами веры и встречают, как верит народ наш, людей у врат Небесного Иерусалима. Господь Петру говорил, вначале Петру одному, что даст ему, потом всем апостолам вместе говорил, что даст им «ключи Царства Небесного, и что свяжете на земле, будет связано на небе, и что развяжете на земле, будет развязано на небе» (см. Мф. 16, 19; 18, 18). То есть они встречают грешников кающихся у ворот рая, пропускают их туда. Они на земле совершают великое. Тела их — это святыни. В Риме сошедшись, оба первоверховных апостола легли там, пролив кровь. И души их перед Богом сейчас, и они молятся о нас. И это грешники, бывшие грешники, которые, покаявшись, могут научить других: «Научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся». Не Ангелам безгрешным, не великим праведникам (таким, как, например, Иоанн Богослов, который был девственником, остался безбрачен и был чужд многим грехам, обычным для обычного человека) дал Господь большую власть, но Петру.

Потому что человек, который грешил и знает стыд, боль совести, муку от того, что он недостоин, однако ему вручена высокая миссия, — такой человек будет к грешнику милостив. Он будет сострадать. Потому Господь Бог и не Ангелов поставил в Церкви священниками, и исповедь принимать повелел таким же грешникам, как и все остальные. Человек, носящий в себе те же страсти, в котором течёт та же кровь, который ест тот же хлеб, ходит под тем же небом и топчет ту же землю — он и должен иметь сострадание к подобному себе, а иначе будет только одно превозношение, гордость, задирание носа и взгляд сверху вниз. А это никогда не бывает полезно.

Итак, в псалме покаянном для нас сегодня открывается очень интересная грань. Он блещет для нас, как алмаз, непривычным светом. Оказывается, покаяние делает человека способным к тому, чтобы учить других. Не умеющий каяться в своих грехах человек других ничему научить не может. Поэтому, дорогие христиане, если у вас много грехов, очень много грехов, не отчаивайтесь. Как бы ни был грешен человек, может Бог прокаженныя очистить. «Рука Моисеева да уверит тя, душе», — читаем в каноне Андрея Критского. Главное, чтобы человек исправил свою жизнь с помощью Божьей, и тогда на нем исполнятся слова Давидовы: «Научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся».

• Сто тридцать шестой •

Пост уменьшает количество пищи на столе, он же увеличивает количество молитв в богослужении, количество псалмов, и пений, и песен духовных. Иначе и быть не должно, нужно пожертвовать чувственным удовольствием, чтобы насладиться умной трапезой. Она вкусна, эта умная трапеза, она обильна и таит сладость в каждом отдельном куске. Но не для тех, увы, кто отрыгивает от сытного обеда. Перед таким не стоит метать жемчуг. Такой не поймет красоты в драгоценных горошинах и гордо наступит на них ногой.

Еще до начала поста Церковь, как любящая мать, подкладывает нам на тарелку один за другим сладкие кусочки. Это те сладости, о которых Давид сказал: «Сколь сладки гортани моей словеса Твои, паче меда устам моим». В числе этих духовных сладостей — псалом 136-й. Он написан евреями, находящимися в вавилонском плену и тоскующими по родине. Поскольку Церковь — это не просто музей истории, поскольку все происходящее в ней, все звучащие слова молитв касаются нас непосредственно, спросим себя: что в этом псалме касается нас с вами?

У всех людей, приносящих покаяние и чающих жизни будущего века, должно быть тождественное внутреннее состояние, а именно: ощущение того, что ты не дома. Ты на чужбине, ты далеко. Не важно, кто увел тебя из родного края — внешняя сила, как в истории с евреями, уведёнными в плен, или твоя злая воля, как в случае с блудным сыном, ушедшим «на страну далече» проматывать отцовское наследство. Ты не дома! Домой еще предстоит вернуться, а покаяние — это и есть внутреннее движение в сторону Отчих объятий, это трепет души перед воротами рая, как сказал один из святых.

Но прежде чем вернуться, надо вдоволь насытиться тоской, вдоволь насмотреться на чужое небо, вдоволь наплакаться. Это нужно для того, чтобы, случись возможность бежать, душа не оборачивалась вспять, как Лотова жена, и не роптала, как евреи, вспоминавшие о египетских котлах с мясом, о чесноке и луке. Поэтому блудный сын в притче, прежде чем вернуться, доходит до унижения крайнего и питается вместе со свиньями. А евреи в Вавилоне долго пьют воду, смешанную с горечью плена, и долго едят хлеб, смоченный слезами печали.

Самих себя мы должны опознать в этих ёмких и кратких словах. И когда грустно, не должны из кожи лезть, чтоб изобразить веселье. Нужно лечь на лицо своё и насытиться вздохами. Пусть некто неуместно процитирует Писание и скажет: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь». Мы-то знаем, что мы грешники, и что «скорбь и теснота всякому делающему злое». Мы не в раю, но всё ещё на пути к нему. Вот и евреям, смеясь, говорили: «Воспойте нам от песней Сионских». Они же в ответ спрашивали: «Како воспоем песнь Господню на земли чуждей?»

Есть время плакать и время смеяться, время обнимать и время уклоняться от объятий. Мы вступили в покаянные дни. Это время плакать, это время уклоняться от объятий. Нам понятна печаль детей Сиона, оказавшихся в Вавилоне.

Наибольшего внимания заслуживают последние стихи псалма, те самые, где слышен нечеловеческий призыв к мести и уничтожению вавилонских младенцев: «Дщерь Ва-вилоня окаянная, блажен иже воздаст тебе воздаяние твое, еже воздала еси нам. Блажен иже имет и разбиет младенцы твоя о камень». Это что ещё за ненасытная кровожадность?! Что это за жестокость, зачем она нам? Так выглядит дело, если смотреть на плоть, то есть на букву Писания. Если смотреть на букву — душа смутится, ибо помышления плотские суть смерть, а помышления духовные — жизнь и мир (Рим. 8:6).

Начнем с того, что «камень» — это одно из имен Спасителя. Вот, Я полагаю в Сионе камень краеугольный, избранный, драгоценный; и верующий в Него не постыдится (1 Пет. 2:6), — это Пётр цитирует пророков, говоря о Христе. Камень, который отвергли строители, соделался главою угла; это — от Господа, и есть дивно в очах наших (Пс. 117:2223). Этот псалом пророчествует о Христе, и пророчество это многократно повторяется в Евангелии.

Итак, отцы наши пили питие духовное из духовного последующего камня, камень же был Христос (см. 1 Кор. 10:4). Согласившись с тем, что «камень» — Христос, поищем объяснения для вавилонских младенцев.

Один монах, постигший опытом, что значит бороться с грехом, просил учеников вырывать из земли растения, на которые он им укажет. Молодые иноки без труда вырывали траву и молодой кустарник, с юными деревцами было тяжелее, и, наконец, совсем невозможно было вырвать из земли деревья укоренившиеся и окрепшие. Это было уроком относительно того, как нельзя позволять греху укореняться в душе. Нужно вырывать ростки — чем раньше, тем лучше. Потом будет все тяжелей, а со временем — вряд ли возможно. Слабые ростки греха — это и есть вавилонские младенцы. Так мы проникаем в смысл Писания, «если только Дух Божий живет в вас» (см. Рим. 8:9).

Говорят, талантливый писатель всегда умнее самого себя. Перо в его руках нет-нет, да и напишет то, что далеко превосходит его личный замысел, то, что будет актуально на долгие грядущие века. Так же было и в Священной истории. События, претерпеваемые евреями, имели отношение не только к ним самим, но и ко всему последующему миру. Кроме личных чувств, кроме собственной горечи или радости, язык евреев проговаривал слова пророческие, нас с вами касающиеся напрямую. В своей тоске они изобразили наше томление от грехов, а в своей жажде мести указали нам на врага и сказали, как бороться с ним.

Наш враг — грех, точнее, греховный помысел, начало греховного движения в душе, угроза пленения ума. Наше оружие — имя Христа. Это камень, о который надо бить вавилонских младенцев, пока они не выросли, пока не стали исполинами, пока не уничтожили нас.

Воевать именем Иисусовым означает творить Иисусову молитву — «Господи Иисусе Христе, помилуй меня». Пять слов в этой молитве — и не те ли это пять камней, с которыми Давид пошел на Голиафа? Ведь написано: Выбрал себе пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушескую сумку, которая была с ним (1 Царств 17:40). Не те ли это пять слов, которые Павел хотел произнести умом, предпочитая их тысячам слов, просто слетающим с языка? В церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим... нежели тьму слов на незнакомом языке (1 Кор. 14:19).

 «Господи Иисусе Христе, помилуй меня» — вот наше оружие. Вот камни, летящие в Голиафа. Камень вонзился в лоб его, и он упал лицом на землю... (1 Царств 17:49).

К духовной трапезе на входе в Великий пост добавляет нам Церковь поначалу всего один псалом, и при этом короткий. Главное слово в нем последнее, это — «камень». Это тот камень, на который если кто упадёт, разобьётся, а на кого он упадёт, того раздавит (см. Мф. 21:44). Это — Христос. Его именем нам предстоит побеждать вавилонских младенцев — злые похоти, вырастающие из земли нашего сердца. Разбивать их о камень нужно без жалости, поскольку нас они не пожалеют, если мы позволим им вырасти. В победе над этими «младенцами» и заключается залог возвращения домой, в объятия Отца, на землю свободы, на духовную родину.

Весь пост есть роскошная богословская трапеза. Ощутит её вкус тот, кто подсушит чрево, напряжёт ум и сожмёт сердце печалью о содеянных грехах. Поспешим же на этот пир, братья, пока двери не заперты, пока глашатаи на распутьях продолжают звать, пока трапеза наполняется возлежащими.

Книга Екклесиаста

И предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем.

(Еккл. 1. 13)

• 1 •

Я хотел бы повести речь о книге Екклесиаста, или Проповедника. Это одна из книг так называемых Писаний — Ктувим. Это не пророчество и не закон в чистом виде, это некие писания, которые учат жизни и наставляют на путь размышления о преходящих и непреходящих ценностях. Само слово «екклесиаст» происходит от слова «екклесиа» — то есть «церковь»: это книга церковного проповедника. В еврейском языке она называется книгой Когелет (от слова «кагал» — то же самое, что «екклесиа», — «собрание») — это человек, который произносит слова к народу, собранному на молитву, учащий их. Библейские книги предполагают больше слушание народом и чтение одним человеком. Скажем, в книге Откровений Иоанна Богослова есть такие слова: Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего (Откр. 1,3). Даётся понять, что книга эта написана для литургического собрания, и нужно быть вместе. Не каждый в отдельности сидит и высчитывает, что такое тысяча лет, что такое сто сорок четыре года, а все слушают, один читает; то есть эта книга написана для богослужебного собрания. Подобной книгой является книга Екклесиаста, или Проповедника, и, в принципе, все книги Священного Писания созданы не только для того, чтобы мы их читали дома сами, но также и для того, чтобы мы слушали их в храме — так, чтобы слушающих было много, а читающий — один. Это из-за того, что мы имеем жажду слушания слова Божия больше, нежели один раз в неделю, в воскресение, или же из-за того, что проповедуется всегда меньше, чем нужно. Всегда. Хоть бы мы каждый день проповедовали, всё равно это будет меньше, чем нужно. Именно поэтому нам даётся Писание в руки, мы можем его сами изучать и постигать скрытый в нём смысл. Итак, книга Когелет, или Екклесиаста — книга человека, выступающего перед широкой аудиторией верующих людей. Это книга старости Соломоновой, книга его зрелости и опыта.

Екклесиаст ставит перед нами ряд очень важных вопросов, главный из которых — возможно ли вообще земное счастье. Человек находится в некоей иллюзии счастья, он живёт ею, бежит, как осёл в сказке про Уленшпигеля: хитрец Уленшпигель ехал на осле и держал перед ним морковку. И осёл шёл за этой морковкой, забывая об усталости, и так прошёл большую часть пути, хотя был очень уставшим и долго везти на себе седока не мог.

Так, вот, Екклесиаст точно и резко спрашивает — возможно ли земное счастье? И, братья и сестры, должен разбить нашу фарфоровую иллюзию — счастье в жизни в принципе невозможно. Есть некоторые вещи, которыми можно утешиться, но они иногда даже звучат обидно, мы об этом будем ещё говорить. Екклесиаст ставит под вопрос земное счастье, и, по сути, отказывает нам в том, что оно может быть — прочное, твёрдое, непоколебимое. Превратность — свойство жизни. Она непрерывно меняется, не стоит на месте. Как Державин писал: «Где стол был яств — там гроб стоит». То есть всё меняется — скорбное, радостное — и это терзает человеческое сердце, человеку хочется счастья непоколебимого.

Книга Екклесиаста находится в середине Писания. Она задает скептические вопросы о земном благоденствии. Я хочу заметить и подчеркнуть очень важную, на мой взгляд, мысль: книги Бытия, Исхода, Левита — закон Божий, данный через Моисея евреям — где есть заповеди и прочие законоустановления — они подчёркнуто материалистичны. О загробном мире, по сути, ясно и чётко ничего не сказано. Ничего о будущем воздаянии — всё только о земле. Награды только земные: ты будешь здоров, у тебя не будет бесплодных овец, волов, ослов в стаде, дети у тебя будут здоровы, ты не будешь бездетен, будешь долголетен — приводится своего рода набор земных благо-денствий и удовольствий. И больше ничего. Книга закона подчёркнуто материалистична не потому, что Богу больше нечем наградить человека, нет других даров и богатств, а потому, что человек других даров не понимает — пока. На момент получения книги закона, на момент выхода из Египта, на момент синайского откровения большего человек уразуметь не в силах. Большее соблазнит его, или устрашит, или заставит сомневаться, или он вообще не поймёт, о чём идёт речь, поэтому Господь Бог говорит с материалистичным человеком, с плотским человеком, с человеком насквозь земным насквозь по-земному. И люди долго так и жили — радуясь тому, что Бог сказал, насыщаясь пищей, зачиная, рождая, празднуя, завязывая первый сноп и так далее. И других радостей, вроде бы, не ощущали.