Помоги проекту - поделись книгой:
Год назад, когда мы познакомились с Александром Васильевичем — готовили интервью с ним по случаю годовщины приказа Сталина № 227 «Ни шагу назад!», его планы издать эту книгу казались совершенно невыполнимыми. Сорок лет о штрафных батальонах говорить было «не рекомендовано». В 64-м Высоцкий написал «В прорыв идут штрафные батальоны»:
— Зачем написал? Где-то в книге у меня есть такая фраза: «Мы долго живем для того, чтобы успеть рассказать правду о войне». Дело в том, что о штрафных батальонах вообще практически ничего не было известно. Я не знаю, почему замалчивалась эта тема — из идеологических причин или из других соображений. Даже в советской военной энциклопедии о штрафных частях сказано применительно к войскам других стран. А у нас как будто бы их и не было. Поэтому я решил, что должны люди знать, что же это такое. Потому что те публикации, которые время от времени появлялись, были основаны полностью на слухах, на домыслах, на легендах. А здесь я решил рассказать все, как было.
— Она адресована и тем, кто интересуется историей войны, и однополчанам, да и молодежи, которая до сих пор не знает, что это такое.
— Вы знаете, если она не интересуется, то это очень плохо. Надо, чтобы она интересовалась. Потому что забывать прошлое нельзя. Самое большое преступление — это преступление перед прошлым. Потому что, если не знать прошлого, значит, не видеть и будущего. Будущее без прошлого нельзя построить.
— Читают. И не только внуки. Уже правнучка читает, ей 13 лет. Я не знаю, может быть, читает именно потому, что это я написал? Но я предполагаю, что ее заинтересует и сама тема. В одной из рецензий на мою книгу рецензент написал, что сейчас, когда спрашиваешь у молодых людей, кто такой Александр Матросов, отвечают: «Наверное, какой-нибудь криминальный авторитет». Даже такие имена уже из истории выкрали! А надо, чтобы они оставались.
— Я пытался издать ее здесь, в Харькове, но у меня ничего не получилось, потому что нужны были колоссальные деньги. Я поехал в Россию. В Ленинграде я учился в академии, у меня там друзей много, знакомых. Когда я им рассказал о том, что мне трудно издать книгу, меня связали с людьми, которые занимаются этим делом. Узнав эту тему, взяли без всяких предварительных условий, издали, и я даже ни копейки не заплатил. И мне в виде гонорара устроили лечение в санатории. Вместо гонорара я получил определенное количество экземпляров книги, которые разослал по России, а теперь рассылаю по Украине — своим друзьям, семьям, оставшимся однополчанам… И еще очень приятно, что книгу не просто издали, но издали быстро. Когда издательство узнало, что боевое крещение, кроме боёв в Сталинградской битве, наш уже полноштатный батальон получил и на Курской дуге, то постарались приурочить книгу к 60-летию этой великой битвы.
— Не знаю, поворот общественного мнения — для меня это слишком много, это очень громко сказано. Я не надеюсь в общественном мнении сделать переворот, хотя на определённые изменения рассчитываю. Во всяком случае, отклики будут, потому что на фоне разнузданного вранья о штрафбатах я говорю правду. И положительные качества, да и некоторые отрицательные черты наших крупных командармов тоже отражены. Я писал правду. Кому-то она не понравится, а кто-то посчитает это верным шагом.
— Я пока не знаю, как это делается… Правда, я получил предложение от издательства в сентябре в Ленинграде на базе Общества «Знание» провести презентацию моей книги, на которую будут приглашены аккредитованные журналисты, военные историки и мои боевые товарищи.
— Мне в этом году исполнится 80 лет, силы пока еще сохранились. Может быть, секрет в том, что я не был никогда равнодушен в жизни. Вот это неравнодушие меня и подстегивает. В моём возрасте надо успеть сказать правду!
— Вы знаете, человеку свойственно ностальгировать по молодости. Хотя моя молодость прошла на фронте, в боях, и все-таки… Я об этом пишу в своей книге, но я ностальгирую не по молодости, а по тому великому чувству любви к Родине, которого, к сожалению, у меня сейчас, после развала Союза нет, да и, судя по всему, у молодежи тоже нет.
Генерал-майор Александр Васильевич Пыльцын живет в Харькове. И книгу свою он написал здесь. А вот издать ее удалось только в России. Там пройдет ее презентация. Там она будет продаваться. Это зарубежная книга. В стране, где он живёт, желающих ее напечатать не нашлось. А жаль! Сын Александра Васильевича написал такие стихи:
Расскажите, генерал, о войне. Интервью газете «Московская застава» Муниципального округа СПб. Май 2007. Светлана Задулина
«Неправильно задаешь вопрос, лейтенант!»
Это сейчас он генерал-майор в отставке, и за плечами у него 40 лет службы в Советской Армии. А когда началась война, Александру Пыльцыну не исполнилось еще и 18-ти. Но, как и многие мальчишки той поры, вместе с друзьями он два дня стоял в очереди в военкомате, прося отправить его на фронт. Это желание, конечно, сбылось, но только через два года. Сначала были военно-пехотное училище, которое он окончил с отличием, и служба на Дальнем Востоке.
В 1943 году он, наконец, попал на Белорусский фронт, в составе которого воевал в 8-м Отдельном штрафном батальоне. Вот как вспоминает о назначении туда Александр Васильевич в своей книге «Штрафной удар, Или как офицерский штрафбат дошел до Берлина»: «Просмотрев мое тощее личное дело, майор вдруг сказал: „Пойдешь, лейтенант, к нам в штрафбат!“ Кажется, заикаясь от неожиданности, я спросил: „З-за что?“ И в ответ услышал: „Неправильно задаешь вопрос, лейтенант. Не за что, а зачем. Будешь командовать штрафниками, помогать им искупать их вину перед Родиной“.
Так, в числе 18 опытных офицеров, пополнивших батальон после тяжелых боев под Жлобином, в которых тот понес серьезные потери, оказался и он — лейтенант Александр Пыльцын. Самый молодой, как говорили, необстрелянный командир взвода, а затем и роты автоматчиков, а в роте той — до 200 бойцов-штрафников от младшего лейтенанта до полковника. Кстати сказать, не было среди них ни „разбойников“, ни „политических“, а были в подавляющем большинстве боевые офицеры. Их вина, по сегодняшним меркам — и не вина вовсе, — скорее, трагедия: кто-то во время боя высоту не взял, кто-то проявил нерешительность. А потом еще, когда стали освобождать советскую территорию, в батальон стали прибывать окруженцы и пленные.
— Штрафные батальоны, — говорит Александр Васильевич, — самые стойкие. Бойцы владели оружием, знали, что такое офицерская честь. Их не надо было гнать в бой. Они без понуждения шли, по команде. Если и погибали, то с честью, если оставались в живых, то, возвратив себе доброе имя.
Конечно, на войне люди встречались разные. О них тоже помнит генерал.
— Как-то в окопы был направлен один штрафник из штаба батальона с поручением. Навстречу ему с термосом шёл к походной кухне за горячей пищей другой. Вот он и спрашивает гонца из штаба: «Хочешь золотые трофейные часы?» А на фронте, если вы знаете, был такой обычай («махнем, не глядя») меняться чем-нибудь зажатым в кулаке. После обмена становилось понятно, кому повезло больше. Вот и здесь: тот, что шел из штаба, сначала подумал, что ему предлагают обычный обмен. Оказалось: нет, не обычный. «Я вытяну руку, а ты метров с пяти ее прострели!» «Давай! Только ты сначала покажи часы». И когда второй поднял руку с часами, то услышал команду: «А теперь и другую руку поднимай! Я тебе покажу, что не все такие продажные, как ты!» И так с поднятыми руками он и привел несостоявшегося «членовредителя», как называли тогда «самострелов» и подобных им, прямо в штаб к комбату. А там его передали в Особый отдел и трибунал…
Были и другие случаи. В последний год войны в батальон стали присылать некоторых штрафников из тюрем, которые просились на фронт. Один такой офицер ко мне в роту попал. Он мне говорит: «Я работал раньше в ресторане, умею готовить», и я отправил его на ротную походную кухню. Но через неделю пришел еще один — под 50 лет, по сравнению с первым — худой, бледный, явно не от кухни. Казалось, что он и автомат-то не удержит и бежать не сможет, а нам вскоре предстояло в Берлинской операции форсировать Одер. И решил я его назначить на кухню вместо того, первого. Мне стало жаль этого бойца ещё и потому, что он, как и я, не умел плавать. Погибнет сразу. Зато первый озлобился: «Ладно, капитан, посмотрим, кому пуля первая достанется». Что это было? Угроза? Или пожелание? Судьба распорядилась по-своему: мне и правда досталась пуля — меня ранило в голову, а он погиб.
Переправа, переправа…
— В феврале 1944 года две роты получили задание захватить плацдарм на другом берегу реки Друть, а для этого нужно было ночью перейти по льду реки и внезапно атаковать противника, выбить немцев из первой траншеи и, развивая наступление, обеспечить ввод в бой других армейских частей.
Лед на реке был побит снарядами, и мы в темноте, переходя реку, ногами проверяли его на прочность. В какой-то момент я провалился в полынью. Плавать не умел, а одет был в ватные брюки и телогрейку, они набухли от воды, и меня потянуло на дно. Спас меня штрафник-ординарец, который лег на цельный лед, подполз и протянул мне автомат. Я буквально двумя пальцами уцепился за мушку и так выбрался. А потом в обледенелой одежде вместе со всеми больше суток продолжал бой. Но одежда постепенно превращалась в ледовый панцирь, ноги и руки потеряли подвижность, мог вертеть свободно только головой. Наконец, командир роты капитан Сыроватский приказал двоим легко раненным штрафникам доставить меня в медпункт батальона.
Там наш доктор Степан Петрович и его помощник военфельдшер Ваня разрезали саперными ножницами мою одежду, растерли всего смесью спирта со скипидаром. Хорошую дозу спирта я принял внутрь, а потом надели на меня все сухое и теплое. Палатка вся была забита ранеными. Тогда они придумали: выкопали рядом с палаткой в снегу яму, положили в нее слой еловых лап, плащ-палатку и уложили меня. Потом укрыли сверху плащ-палаткой, ватником и засыпали снегом, оставив у головы отверстие, чтобы я не задохнулся. А я двое суток перед этим не спал, поэтому уснул мгновенно. Сколько проспал, не помню, но проснулся, раскопал свою берлогу — и хоть бы что! Даже насморка не было! Это был результат мобилизации внутренних сил организма, возникший от сверхнапряжения.
Слава Богу, что меня убило, а не утонул
— Случилось это в апреле 1945-го во время форсирования Одера. Тогда дивизия, которой нас подчинили, осталась на берегу, а штрафные офицеры должны были форсировать реку, чтобы отвоевать у немцев плацдарм, с которого позже смогло бы начаться наступление этой дивизии на Берлин. Переправлялись на другой берег на лодках из расчёта 4 человека на лодку. Немцы заметили нас и стали обстреливать артиллерийско-пулеметным огнем. Из 100 человек другого берега достигли не больше 20.
Как оказалось потом, часть лодок, изготовленных из не очень хорошо просушенных досок, сами по себе были настолько тяжелы, что не выдерживали тяжести четверых человек и начинали тонуть. Тогда, оставив в них оружие, штрафники выпрыгивали в студеную воду и плыли, держась за борта и преодолевая судороги. Не знаю, сколько их утонуло от переохлаждения, сколько погибло от немецких снарядов. Но все-таки часть бойцов достигала цели и на берегу вступала в бой. Высадившись на берег, и узнав, что повреждена рация, выхватил ракетницу и выстрелил, рассчитывая, что наши поймут: мы добрались и ведем бой за плацдарм. Бой был с немецкими танками и пехотой, после которого боеспособными нас оставалось уже человек 15. Тогда я принял решение отправить с радистами донесение комбату, что мы заняли оборону и нужна помощь авиации. Приказал также положить в лодку двух тяжелораненых штрафников, и, когда наклонился, чтобы передать донесение, у моего правого уха словно цыганский кнут щелкнул. Пуля попала в голову. Как было написано в госпитальной справке — слепое пулевое ранение. Я только успел угасающим сознанием осмыслить:
1 мая капитан Пыльцын был уже снова в строю, в своем батальоне. Долгожданную победу он встретил под Берлином и после войны остался служить в армии. Страна лежала в руинах, было голодно, тяжело. Но это было неважно, потому что случилось главное: перестали убивать, перестали приходить с войны похоронки. Это было самое настоящее счастье. Не только его, но и всех людей, переживших Великую Отечественную.
С тех пор прошли десятилетия. Сегодня, накануне праздника Победы, который страна отмечает в 62-й раз, спрашиваю Александра Васильевича, чего же, по его мнению, так и не дождались ветераны. Ответ был таким:
— Уважения к тем, кто принес Победу. Несколько лет назад я смотрел школьные учебники. Что в них осталось от Великой Отечественной войны? Почти ничего. Все больше появляется желающих пересмотреть итоги Победы, опошлить все, что было. Навязчиво внедряется дегероизация солдат Великой Отечественной, внушается, что победу они завоевали «не умением, а числом».
Вы спрашиваете, что у нас болит? Не только раны, душа болит. В прошлом году к празднику Победы всех ветеранов лишили льгот. В этом году заговорили о том, что необходимо убрать со Знамени Победы серп и молот. Но как нам быть, ведь они на всех наших орденах и медалях? Теперь вот демонтирован памятник в Эстонии, подобное творится в Польше, да и в западных областях Украины. Трудно поверить, что все это делается от недомыслия. Это осознанное желание пересмотреть итоги Второй мировой войны. Обидно, когда это делают другие, но еще обиднее, когда это происходит в своей стране — той, которая положила столько жизней, выстояла и победила фашизм.
Легендарный рейд штрафбата. Освободители Рогачёва. Интервью Белорусскому Столичному ТВ. Февраль 2009
Ведущий интервью: Товарищ генерал, сегодня, 24 февраля — день освобождения Рогачёва от немецко-фашистских захватчиков, а Вы — участник тех боёв. Позвольте несколько вопросов по этому поводу. У меня есть часть вопросов обязательных, я просто их зачитаю. Первый вопрос касается непосредственно военных действий, но все они, наверное, достаточно общие.
А.В. Пыльцын: Можно считать, что именно сегодня прошло ровно 65 лет с завершения Рогачевско-Жлобинской операции, когда на берегу Днепра был захвачен достаточно солидный плацдарм, который потом позволил начать с него операцию «Багратион» и развить её вплоть до освобождения всей Советской Белоруссии, части Польши, Литовской и Латвийской ССР.
Но скажу вам, Рогачевско-Жлобинская операция завершилась тогда не так, как ее хотели завершить. Жлобин остался в руках у немцев и был освобожден именно в ходе операции «Багратион». А вот начало «Багратиону» было положено фактически этой Рогачевско-Жлобинской операцией, которая завершилась взятием Рогачева и захватом плацдарма на западном берегу Днепра. Когда я говорю о данной операции, я всегда упоминаю, что главной силой в ней были 120-я и другие дивизии 3-й армии под командованием генерал-лейтенанта Горбатова.
Хотя это и была армейская операция, как говорил сам командарм Горбатов, она имела огромное значение для всего Белорусского фронта. Несколько слов об участии нашего штрафбата в данной операции и лично моём: нам генерал Горбатов поставил отдельную задачу, потому что основные войска армии шли с фронта и должны были атаковать всю немецкую оборону на этом берегу Днепра. А нашему батальону была поставлена задача: не ввязываясь в бои с противником, прорваться через передний край в тыл к немцам и дезорганизовать всю их систему обороны, не допуская подхода резервов, взрывая склады боеприпасов, мосты, дороги и так далее. А поскольку я был командиром взвода в этом офицерском штрафном батальоне, да ещё в начале этого похода возглавлял разведвзвод батальона, то и на меня возлагались ответственные задачи. И вот батальон начал эту операцию с форсирования Днепра, недалеко от с. Гадзиловичи, преодоления немецкой обороны, прохода в тыл и собственно боевых действий во вражеском тылу.
В тылу противника мы действовали так дерзко, что те немцы, которых мы брали в плен, недоумевали, каким образом русские дивизии прорвались в тыл (они думали, что прорвались дивизии)… В течение 3 суток мы отвлекали на себя немецкое командование и часть их сил, а в это время генерал Горбатов организовал прямое наступление — в лоб. И вот таким образом был взят Рогачев. Не удалось тогда взять Жлобин, потому что в нем оставались крупные силы немцев, пришлось ему ждать освобождения ещё 4 месяца до начала операции «Багратион».
Вот таким оказался наш рейд по оперативно-тактическим войсковым тылам врага. Во время этого рейда потери батальона были сравнительно небольшими, но особенно заметными они были, когда нам пришлось вести бой при ликвидации какого-то крупного немецкого штаба и гарнизона в районе с. Мадора (1). О том, как там действовал наш штрафной офицерский батальон, я писал в своих книгах, одна из которых — «Правда о штрафбатах» — продавалась в Минске, потому что неправды о штрафбатах было много, вылитой и на экраны, и в печати. Сами знаете: было время, когда слово «штрафбат» было запрещенным. О них никогда ничего не рассказывали и не писали.
Довольно сжатая характеристика боевых действий батальона при выполнении такой необычной задачи дана Командующим 3 Армии генералом Горбатовым, в которой особым пунктом отмечено, что
Ведущий: А что это были за люди и формирования вообще? Насколько их действия отличались и в какие условия они были поставлены?
А.В. Пыльцын: Уже, наверное, всем известен приказ № 227 Сталина «Ни шагу назад», на основании которого были сформированы штрафные роты и штрафные батальоны. Штрафной батальон — офицерская воинская часть; туда попадали только и исключительно офицеры, которые каким-то образом серьёзно нарушили дисциплину. Сразу поясню: в штрафные батальоны не направлялись ни дезертиры, ни бандиты, ни воры в законе, ни тем более политические заключённые из категории «врагов народа». Рядовыми бойцами батальона были, как правило, боевые офицеры, которые либо не выполнили боевую задачу либо сдали населенные пункты — в военное время законы очень строгие. За что в мирное время можно было получить выговор, за то можно было получить штрафбат во время войны. Казалось бы, многие попадали в штрафбаты за незначительные проступки, но даже такого рода ошибки в войне могли быть очень большим нарушением. Поэтому наш батальон был только из офицеров, и весь этот 11-серийный фильм Володарского-Досталя про штрафбат, куда там всех направляли (солдат, сержантов, лагерников-уголовников), и даже командирами рот были «воры в законе», неверно отображает суть штрафбата. Ничего подобного не было и не могло быть. Командиром батальона во время Рогачевско-Жлобинской операции был подполковник Осипов Аркадий Александрович — грамотный офицер, окончивший курс Военной академии, имеющий боевой опыт финской и начала Отечественной войн. Поэтому ему удалось провести наш батальон через передний край немецкой обороны, как потом говорил генерал Горбатов: «Как канат сквозь игольное ушко».
Ведущий: Скажите, в составе этого батальона после Рогачевско-Жлобинской операции где еще вашему батальону удалось отличиться?
А.В. Пыльцын: Вы знаете, очень сложно ответить на этот вопрос, так как штрафным батальонам всегда ставилась очень сложная задача. В приказе Сталина № 227 говорилось о том, что штрафбат должен ставиться на наиболее трудные участки фронта с той целью, чтобы проштрафившиеся офицеры своей боевой деятельностью могли исправить свой грех, свои проступки и искупить свою вину перед родиной. Был у нас период, когда мы целый месяц стояли в обороне на юге Белоруссии, как раз на стыке северной части Украины и Южной Белоруссии, хотя оборона для штрафных подразделений — редкий вид боевых действий. Потом оттуда пошли в наступление на Брест.
Сделаю маленькое отступление. Штрафники сыграли немалую роль в освобождении Рогачева, потому что непосредственной прямой силой были 120-я гвардейская дивизия и другие войска 3-й армии. А наш батальон выполнял вспомогательную задачу в помощь частям, которые шли с фронта. Кстати говоря, в сам Рогачев наш батальон не входил, как и в случае взятия Гомеля. Это можно объяснить тем, что властям было не рекомендовано сообщать или в каком-то виде публиковать данные, что город освободил штрафной батальон. В нашем батальоне не побывал ни один корреспондент армейской газеты, не говоря уже о центральных, это было как бы «проклятое» место, если уж на то пошло. Никогда никто о нас не писал, и вот сейчас, когда поднимаются открытые публикации тех лет, нигде не найдется ни слова о штрафных батальонах. Поэтому я был немного удивлен, когда в Гомельском музее воинской славы не нашлось места даже командиру штрафного батальона Осипову, рогачёвцу по рождению и воспитанию, а в освобождении Рогачева и он сыграл немалую роль.
Также и в Бресте получилось. Брест мы не брали, мы его обошли, нам была поставлена задача — закрыть кольцо окружения и не выпустить немцев из этого кольца. Мы там почти 5 суток сражались; вы, скорее всего, читали не одну мою публикацию о том, как в день мы отбивали по 3, по 8 контратак немцев — это много. Мы подчас сдерживали практически беспрерывные атаки прорывавшихся сил противника. Ведь в Бресте было 4 дивизии, а мы — наш батальон и еще один полк 38 гвардейской стрелковой Лозовской дивизии, закрывали главный выход из кольца по дороге Брест — Варшава. Тем самым мы помогли войскам, идущим с фронта, освободить Брест и пленить оставшихся немцев.
История батальона очень богата, ведь он начал свой путь от Сталинграда и дошел до Берлина. Всего 2 офицерских штрафных батальона во всех Вооруженных Силах Советского Союза за время войны — наш и ещё 9 батальон Первого Украинского фронта, который формировался сразу после приказа № 227, — закончили свое существование только после Победы. Все остальные штрафные батальоны существовали полгода, год, максимально полтора года. А мы — фактически от Сталинграда до Берлина, все время от приказа «Ни шагу назад» до Победы.
Ведущий: Такой вопрос: боевые награды есть у вас? Помните, за что их получили?
А.В. Пыльцын: У кого? У меня? Вот они все, видите (показывает орденские планки на кителе).
Ведущий: Вы можете сказать, какая из них самая важная?
А.В. Пыльцын: Меня иногда ребятишки в школах спрашивают: «Какая у вас самая памятная награда?» А они все памятные. Потому что офицерам переднего края, награды зря не давались. А тем более в наших штрафных батальонах не было принято щедро награждать, даже командиров. Было принято так: если наградили полвзвода, значит, командир хороший — у него полвзвода героев оказалось, и командира награждали достойно. А у нас как? Награждали штрафников — только особо отличившихся. Потому что они отмывали позорное пятно перед родиной, искупали вину своим подвигом, возвращаясь в офицерский строй. Это была самая главная награда для него. А если он совершил подвиг значительнее, то можно и наградить. Главными наградами были медали «За отвагу», «За боевые заслуги», иногда ордена «Славы 3 степени». Правда, солдатский орден «Славы» не особенно любили штрафники: наградили орденом «Славы», восстановили в воинском звании майора или подполковника, а то и полковника, получил свои погоны, орден, прежние ордена, если были у него, вернулся в свою часть с новым орденом. А почему у него солдатский орден «Славы», наверняка в штрафниках рядовым побывал. Так что этот орден не был особо почитаемым, потому что выдавал офицера, был штрафником, а люди не хотели это открывать, потому что считали это пятном в своей боевой биографии.
За Рогачев я получил орден «Красной Звезды», за Брест — медаль «За отвагу», которую мы считали высокой наградой, хотя это и медаль, но это отважная медаль. Сам подбил танк, за него положен был по статусу Орден Отечественной войны, я его и получил. За Берлинскую операцию я получил, считаю, самый старший орден Боевого Красного Знамени, самый первый орден советской власти, первый орден Красной Армии.
Ведущий: Вот скажите, столько боев, о каждом мы сейчас не сможем поговорить, но вот когда у современного молодого человека спрашиваешь: «Чего ты боишься?», называют какие-то вещи, потому что многие не видели настоящего страха, страха военного. Был у Вас момент познать, что такое страх на войне?
А.В. Пыльцын: Я в своих книгах очень подробно коснулся этого момента. Людей с нормальной психикой, но без страха, я считаю, не бывает, это естественное чувство человека, но самое главное в человеке — уметь преодолеть этот страх. И вот когда мы были ещё под Жлобином, а я только прибыл на фронт в свой штрафбат, мне надо было пробежать из окопов до штаба батальона, куда меня вызвали. Когда я выскочил из окопа и побежал, в это время начался артиллери-йский немецкий налет, и я в открытом поле лег и ждал: не прилетит ли снаряд в меня. И вот так мне надоело, вокруг взрывы, меня не трогают… Думаю, скорее бы снаряд попал в меня, пусть разорвет на части, и на этом конец. А потом подумал: чего же я жду, какая разница, убьёт лежачего или бегущего. Преодолев чувство страха быть убитым, вскочил и побежал, несмотря на эти разрывы. И как только я побежал, артналет прекратился. То есть я сумел преодолеть этот страх перед снарядами немецкими.
Таким образом, в жизни часто приходилось идти в атаку, зная, что тебя могут убить. На войне привыкаешь преодолевать чувство страха. Тех, кто не смог это сделать, в нашем батальоне почти не было.
Ведущий: То есть это внутренний страх каких-то ужасов войны: убитых на глазах, трупов друзей, разорванных людей, или это уже было обыденностью и страха не вызывало?
А.В. Пыльцын: Вы знаете, если считать это ужасами войны, то какая война без этого. Сама война — это ужас, и когда у тебя на глазах разрывает твоего боевого товарища, это не редкость, такое часто бывает на войне. Таких ужасов было много; бежит с тобой человек, переговариваешься с ним, и вот — он убит. И теперь, после войны, когда уже снятся эти ужасы, во сне бывает страшнее, чем было там, сильнее переживаешь. А в рукопашный бой. Вы представляете, идем иногда человек 15–20, и навстречу такая же масса немцев… В ход шло все: от гранат до саперных лопаток. Бывали случаи, когда не знаешь, чем эта схватка кончилась, кто кого победил. А потом соображаешь: вон там наших больше стоит, а немцев лежит: значит, мы победили.
Ведущий: Стоит ли помнить ту войну, может быть, ее просто забыть, не рассказывать о ней?
А.В. Пыльцын: Понимаете, человечество, к сожалению, так сформировалось, что одни государства хотят иметь больше, чем имеют, но поскольку, чтобы получить больше, надо отобрать у другого, вот так и начинается война. История человечества начиналась, видимо, с войн и, может быть, завершится войной. Можно забыть о том, как враг издевался над мирным населением, но ради чего забвение? Ради того, чтобы не повторилось? Едва ли в таких случаях не повторится. Важно помнить о том, что такое война, что такое устоять и не дать себя поработить. Это очень сложный момент.
Чтобы не повторилось, надо помнить. Поэтому я очень высоко ценю те мероприятия, которые принимаются в Белоруссии по сохранению памяти о войне, о героических поступках, потому что без них не воспитаешь поколение героев, патриотизма. Героизм и патриотизм воспитывается в человеке только на примерах.
Ведущий: По поводу Белоруссии. Российские войска время от времени участвуют в военных конфликтах. А Белоруссия достаточно спокойная страна, у нас нет военных конфликтов, зачем нам в таком случае армия? Рядом Россия, такая огромная держава, с которой мы дружим.
А.В. Пыльцын: Да, Белоруссия — один из форпостов всего славянского мира. Вся история говорит о том, что всегда есть руководители стран каких бы то ни было, которые хотят покорить славян, так вот, я думаю, что Белоруссия стоит заметным препятствием на пути к захвату славян, их недр земли. Несмотря на то, что Россия действительно свои войска посылает в горячие точки мира, идея организовать Российско-Белорусский союз настолько хороша, но почему-то очень медленно продвигается. Даже если государства наши не объединились, то армии постоянно взаимодействуют. Поэтому армии наши надо держать очень высокого качества. Армия нужна любому государству, особенно нам, славянам, потому что аппетиты на покорение славян у Запада, Америки, НАТО никогда не пропадали. Мне кажется, что армия Белоруссии, даже если смотреть со стороны — хорошая армия. Ведь в большинстве стран СНГ призывников отлавливают, а в Белоруссии — конкурс призывников. Это огромная разница. Любовь к армии воспитывается в Белоруссии как надо, поэтому белорусов считают самыми надежными и самыми упорными в отстаивании своей независимости.
Ведущий: И все же, зачем молодежи идти в армию? Может, пусть бы гуляли?
А.В. Пыльцын: В наше время был лозунг:
Ведущий: Спасибо! За всё, что Вы нам рассказали, за добрые отзывы и пожелания.
А.В. Пыльцын: И вам спасибо за беседу и хорошие вопросы.
Постскриптум:
По данным Интернет-ресурса «Подвиг народа» и выложенного там списка безвозвратных потерь 8-го ОШБ за период рейда батальона по тылам противника значатся погибшими во время рейда в тыл противника под Рогачёвом всего 56 человек, в том числе в районе Мадора 46 человек:
Постоянный состав
Ст. лейтенант Желтов Александр Матвеевич, агитатор, парторг батальона. Убит 22.02.44
Переменный состав (штрафники)
1. Айтворов Захар Козминович, лейтенант, убит 21.02.44 2,5 км ю. — вост. с. Мадора.
2. Алисов Николай Алексеевич, техн. — лейтенант, убит 23.02.44 на юж. опушке леса вблизи с. Мадора
3. Беликов Василий Яковлевич, мл. воентехник, убит 23.02.44 на юж. опушке леса вблизи с. Мадора
4. Белов Евгений Александрович, мл. лейтенант, убит 23.02.44 на юж. опушке леса вблизи с. Мадора
5. Беспалый Михаил Андреевич, лейтенант, убит 21.02.44 с-зап. д. Грабово
6. Борисов Анатолий Павлович, лейтенант, убит 22.02.44 в лесу южнее с. Мадора
7. Борляков Кузьма Михайлович, лейтенант, убит 21.02.44 на высоте 1,5 км ю. — зап. с. Мадоры
Поделиться книгой: