Летят перелетные птицы...

КОПЧЕНЫЙ. Дочь ведь у меня… Не сказал я… Малютка… Анюта — зовут… Три годочка ей… И ничем я не могу ей помочь… Кормить нечем… Даже на молоко, и то с трудом хватает… Пособие она получает, Матильда моя, да и-то не вовремя…

НАТАХА. А че ж ты, как нормальные мужики, не можешь зарабатывать? Только чужие деньги воруешь!

КОПЧЕНЫЙ. Та не берут меня… С судимостью я… Давно уже отмотал, за мелкое хулиганство, а все страдаю…

НАТАХА. Как посмотришь, одни бабы, блин, работают, сумки тяжеленные таскают, а мужики балду гоняют… Послушаешь, так все такие страдальцы… Куда бежать?!

МУСЬКА. (Роется в карманах джинсов и достает пачку денег, перетянутую резинкой) На!..

КОПЧЕНЫЙ. Мне?

НАТАХА. Муська, да ты че? Свихнулась совсем, что ли?

МУСЬКА. Бери! Только не тебе, а дочери, малютке твоей!

КОПЧЕНЫЙ. Не могу я, не могу взять… Так много!

МУСЬКА. Как воровать хотел, так мог, да?

НАТАХА. Муська, забирай, блин, назад! Зачем в Москву без денег!

МУСЬКА. Ему они нужнее, понимаешь, нужнее!

НАТАХА. Ничего ему не нужнее! Нам нужнее… шмотки покупать… А он пусть работает! Давай мне сейчас же! (Забирает деньги и прячет в сумочку на поясе.) Нечего, блин, ерундой заниматься! Знаю я таких, ездиют, легенды свои пассажирам доверчивым рассказывают, а потом денежки их прикарманивают… Ты че, первый раз как будто? Сколько ездила уже! Должна, блин, наверно, научиться…

МУСЬКА. Отдай ему деньги! Это же мои!

НАТАХА. В Москву приедем, получишь, но не раньше… Что ты будешь деньгами сорить! Дочь миллионера, что ли? У самой, блин, на кухне тараканьи бега!

МУСЬКА. У меня же тоже дочь… тоже такая! Без отца!

НАТАХА. Лапшу он нам на уши вешает, понимаешь? Все они, мошенники, блин, такие! На жалость давят! Мозги нам своими баснями компостируют! А ты как будто первый раз родилась! Сколько на Луже с тобой мы видели таких: уши развешают сначала, а потом, блин, в обмороки грохаются прилюдно… Че ты, хочешь, чтоб с тобой такое же было?

МУСЬКА. Не знаю, но я ему поверила…

НАТАХА. Сейчас время какое? Нельзя никому верить! Да в каждой газете об этом написано! А они все равно находят! И уж от кого-кого, а от тебя, Муська, я такого не ожидала… Ты уже вроде такая, наученная жизнью, а поступки такие делаешь, хоть стой, хоть падай! А посмотришь, вроде нормальная баба… Что-то я так распереживалась, что валерьянки попить надо… Совсем нервная стала… Из-за тебя! (Нагибается и лезет в авоську. Поезд резко дергается, как при экстренном торможении, и останавливается.) Никак — Анна Каренина!

МУСЬКА. Че там? Случилось, что ли, чего?

КОПЧЕНЫЙ. Да вроде станция…

Он хватается обеими руками за ручку, и всем своим телом повисает на ней. НАТАХА напрягается. Окно приоткрывается.

ГОЛОС ТОРГОВКИ. Парни, берите минералку сорокоградусную! Есть хлебный напиток! Свежий!..

МУСЬКА. Ой, я аж испугалася! Откуда она взялась, бабка эта? Ночь ведь уже!?

КОПЧЕНЫЙ. Летучий голландец будто…

ГОЛОС ТОРГОВКИ. Пенсию не плотят, внучка, вот ночами и торгую… Днем стыдно… Берите напитки!..

НАТАХА. Летальный напиток, да, чудо века! Спасибо, у нас еще осталося. (МУСЬКЕ) Вот кому дать можно… немного… Ну да ладно, давайте допьем, что ли… Ой! Сколько не ездила, такого еще не было… Первый раз привелось ехать с квартирным вором… Читала про них много, но одно дело читать, а чтоб на самом деле… (Разливает остатки водки по кружкам и убирает со стола пустую бутылку.) Это — лучшее лекарство!.. (Дает кружку МУСЬКЕ.) Держи бокал! Ну ты даешь, Муська! (Протягивает КОПЧЕНОМУ.) На… и тебе! Так и быть! Нечего раскисать как сухарь в воде… Не падай духом, а падай брюхом. И знай: если щетка не помещается во рту, значит, она не зубная, а сапожная… Понял? Ну че, давайте!.. За жизнь! Все-таки не такая она плохая штука, как ее ругают! (Выпивает. Морщится, отламывает корочку хлеба и занюхивает.)

МУСЬКА. И как ты думаешь дальше жить?

КОПЧЕНЫЙ. Не знаю даже, не знаю, состояние такое, что хоть в петлю лезть…

МУСЬКА. Зачем же в петлю-то сразу? Нужно что-нибудь придумать.

КОПЧЕНЫЙ. А чего придумаешь в моей ситуации? Безысходная она…

(Все молчат. Поезд трогается. Стучат колеса.)

НАТАХА. Чего вы не пьете-то? Муська? И ты, как тебя? Копченый!

МУСЬКА. Да не лезет уже! Тошнит от всего этого! Ну сколько можно? Ну не могу я уже больше так жить!

НАТАХА. Чего ты, Муська, чего? Щас я валерьянки достану! Только тише! Тише! (Роется в авоське.) Думала — себе, нет тебе…

МУСЬКА. Надоело мне это все до смерти! Сумки! Тележки! Тачанки! «Мерседесы»! Ну сколько можно? Сколько? Я хочу жить просто, скромно, хочу дочь свою воспитывать сама, хочу мужика нормального — ну что, я много хочу? Мне много и не надо! Но почему за это нужно умирать каждый раз, почему? Что, нельзя жить как-то иначе? Почему это все гавно — видео, аудио, шмотки, тряпки — все, все дается с боем? Почему?

КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Зачем вы?

НАТАХА. Тише ты! Тише! Я знаю, как тебе тяжело… Знаю… Но нельзя же так, при чужом-то человеке…. Он ведь обворовать нас хотел…

МУСЬКА. Мне, может, жить-то осталось неделю-другую, а я здесь в поезде этом еду с сумками этими спекулянтскими, набью их послезавтра китайским тряпьем на рынке, и назад, в свой Староухватинск — чтобы он под землю провалился, городок этот паршивый! Чтоб на него бомба упала термоядерная и все до единого жителя превратились бы в пепел!

НАТАХА. Ты чего говоришь-то, чего? Сосем спятила, что ли, дура?

КОПЧЕНЫЙ. Ну зачем вы?

МУСЬКА. Или, может, приеду, привезу тряпье это, отведу Ниночку к чужим людям и, как обычно, пойду на рынок — банчить, и, может, обратно даже уже и не приду… Прямо там и распластаюсь на асфальте расплавленном, под лучами солнца палящими…И не увижу я уже, может, своей Ниночки в свои-то несчастные тридцать пять! И куда ее? В детдом, что ли? В детдом, да? На казенные харчи! Похлебку «хряпу», да, кушать?

КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Не надо!

НАТАХА. Чего разошлась-то, блин, чего?

МУСЬКА. Тебе-то хорошо, ты здоровая! Со своим! Еще нарожаешь! И воспитывать будешь! А мне каково?!..

НАТАХА. Не нарожаю я! Не нарожаю… Бездетная ведь я…

МУСЬКА. У тебя… У тебя… И ты мне никогда этого не говорила? Да… Все: потом, потом, рано еще детей заводить, говорила…

НАТАХА. Я думала в детдоме взять сначала, да не решилася, вдруг ребенок убийцы какого попадется или бандита…

МУСЬКА. Бедные! Какие мы бедные! Вроде и деньги есть, а ничего-то, кроме них, и нет: ни здоровья, ни счастья… Все здоровье свое сумками этими надорвали… спекулянтскими…

НАТАХА. Может, она еще и доброкачественная, выяснится. Тебе же не сказали, какая. Операцию сделают, и все! А ты панику подняла! Врачи же тоже ошибаются часто — они такие же люди, как и все… На вот, выпей, на! (Протягивает кружку) Сразу успокоишься! Ну, давай!

МУСЬКА. Да не поможет мне уже ничего, не поможет! Твердая она, и величиной с кулак… Не сегодня-завтра коньки отброшу! А как хочется жить! Натаха, как хочется жить! Да тебе-то этого не понять с твоими-то железными нервами! У тебя же канаты, а не нервы!.. Без детей, а ничего, все пучком, улыбаешься все…

НАТАХА. Ну что ты такое говоришь? Что говоришь-то? Вот она, пожалуйста, наша сучность…Я тоже ведь своего-то ругаю, ругаю, а думаю, что он ведь меня счастливее! У него свой мир есть. Внутренний! Он может спрятаться в него и сидеть там, как мышка! А мне, блин, куда спрятаться, если что, куда?.. Если кто, скажем, как ты, решит бомбу на нас сбросить термоядерную!.. Ему-то хорошо! Он в свой компутер тоже какие-то там стишки загоняет, не про белок, конечно, нет, но тоже хорошие… А я? Что у меня есть, кроме шмоток этих поганых? Все шкафы ими забиты: сотни маечек, сотни трусиков… Куда мне их? Куда? Я бы все это отдала бы, например, в дом для престарелых, но я-то тогда на что буду жить? На что? Или ты думаешь, что мне нравится со шмотками этими носится? Отнюдь! Вот и тебе я помочь захотела, с собой начала брать, и вот она, за все — черная неблагодарность! Деньги свои ты стала разбрасывать направо и налево, точно принцесса какая вертихвостка! А ведь как они дались-то тебе, как! Ведь ты такую цену заплатила, что над каждой копеечкой трястися должна, как старик Черномор! А ты? Знайте наших! Вот вам пачку денег! Забирайте! А то, что это мне потом тебя придется назад везти за свои кровные, ты не подумала! Тебе наплевать на это! Ты считаешь, что это дело само-собою разумеющееся! А как ты жить-то потом дальше будешь ты подумала?

МУСЬКА. Ох! Умру я, умру сейчас! У меня опухоль, опухоль на сердце!.. (Валится на бок, схватившись за грудь.)

НАТАХА. Ой! Извини! Извини меня, Мусенька! Любя я это… Не со зла! (Обнимает ее и гладит, как ребенка.) Ну-ну, успокойся! Все будет хорошо! (КОПЧЕНОМУ) Врача! Быстрее! (КОПЧЕНЫЙ торопливо выходит) Ну вот, понервничала немного… Ничего… Все пройдет… На нервной почве все это… Все болезни, говорят, от нервов… При постороннем прямо… Не сдержались… Разоткровенничались… Ну ничего! Послезавтра рано утром мы приедем и отправимся на рынок, походим, найдем что нужно и купим. Покушаем прямо там… Что хочешь, хошь шашлыки, хошь — окорочка эти куриные, там же, знаешь, ничего готовят эти чурки, выпьем, может, немного, водочки… А что? Заработали! Там все пьют! И на вокзал — на автобусе, ну или тачку поймаем… Сядем в поезд, и обратно… Поговорим по душам… Надеюсь, не попадется нам больше этот вор квартирный… А что рассказывал-то нам… Что? Про белку какую-то, которая в супе сварилась, в бульоне курином… Да разве ж бывает такое! Все это сказки, сказки, сказки… Но мы ведь с тобою уже не маленькие… Мы в эти сказки не верим. Придумал он это все, чтобы разжалобить нас, понимаешь? Но мы не должны поддаваться, не должны! На жалость он бил, на жалость, да просчитался! Нас на таком не купишь! Песню какую-то пел… Ну и голосок у него! И слуха нету! Как будто бы слон на ухо наступил! Как будто по ушам медведь проехался на велосипеде, да ведь? Песня-то не его, старая! (Тихо поет.) «Летят перелетные птицы…» Песня-то старая, но она ведь про нас…

МУСЬКА. Да как же, тогда ведь не было таких, как мы, челноков…

НАТАХА. Раз сочинили, так, наверно, были… Просто не помногу возили, и все… Это сейчас все целыми сумками хапают, а тогда… Все было чинно, культурно! Три банки кофе: одна для себя, две — на перепродажу. Пять пар колготок: две — для себя, три — на перепродажу. Почему сейчас-то так нельзя? Скромно, по-товарищески: ты — мне, я — тебе… Так нет же, блин, все хапают, хапают… Но ничего… Приедем в Староухватинск, по-прежнему заживем… Как обычно, встречаться будем по понедельникам, когда на рынке выходной, и видик смотреть… Можно у тебя, а, хочешь, у меня… Моего будем отправлять куда-нибудь, в сад там, я не знаю, или еще куда… Пусть поработает! Нечего за своим компутером сидеть! Бутылочку возьмем! Посидим, поговорим, всем знакомым косточки опять перемоем — до блеска, до белизны, мужиков опять ругать будем на чем свет стоит! Костерить их, несчастных! Так им! Поделом! А потом переночуем и утром снова на рынок — торговать… А чем плохо? Это пусть другие на огородах вкалывают… Да что они имеют, кроме больной спины?.. И все-то у нас будет хорошо… Окажется, что врачи перепутали снимки-то свои — такое бывает, и все у тебя нормально, и нечего переживать…

МУСЬКА. Я знаю, так и будет, наверно…

НАТАХА. А, может, что и изменим… Пора подумать о жизни… Пора!.. Может, место еще одно возьмем, реализатора поставим, у меня есть баба одна на примете, бойкая и язык хорошо подвешен, у нее должно продаваться… Навар сразу больше будет, может, следующим летом на острова поедем, Багамские или там Курильские… И вообще, дай нам, бог, жить много лет здорово и счастливо… Дай нам, бог…

Входит ЕГОРКА и с победным видом садится напротив подруг. Его уверенный вид говорит о том, что он доволен собой.

ЕГОРКА. Что, испугались?

НАТАХА. Ты че так долго? Муське тут чуть плохо не стало…

ЕГОРКА. Ничего, теперь все нормально…

НАТАХА. Что, блин, нормально-то? У девки истерика была, а ты — нормально… За врачом даже отправила, этого, ну вор который… До сих пор где-то бегает… Смотался, блин, уже, наверно…

ЕГОРКА. (гордо) Я его сдал… Милиции!.. (НАТАХА смотрит на него. МУСЬКА поднимает голову с плеча подруги и смотрит тоже.) Ведь он же вор, вор… Он хотел стащить наши деньги, ну то есть ваши… (Жене.) Ты же сама мне знаки делала, когда я курить выходил…

НАТАХА. Да ладно, сиди! Все равно он был странный какой-то! Про белок рассказывал! Песню пел старую! Про нас она… Обворовать утром хотел, и с деньгами нашими смыться…

В купе заглядывает КОПЧЕНЫЙ, которого ведет МИЛИЦИОНЕР.

КОПЧЕНЫЙ. Что же ты, душегуб? За что ты меня сдал-то?..

МИЛИЦИОНЕР. Иди, падла! Не разговаривай! (Толкает КОПЧЕНОГО.)

ЕГОРКА. (забившись в угол) Стащить он собирался деньги наши… То есть ихнии…То есть ваши…

НАТАХА. Ладно! Заткнись уже! (Молчит.) Жаль парня, конечно. Ну да ладно, сам виноват… Нужно было язык держать за зубами… А этого (кивает на ЕГОРКУ) не буду больше с собой брать… Будет у меня дома сидеть, полы мыть, супы готовить…

МУСЬКА. (поглаживая широкие бедра подруги в китайских спортивных штанах) Натаха, хорошего человека должно быть много!..

НАТАХА. Да уж, хорошего!..

Они молчат и напряженно вслушиваются в стук колес. Вдруг НАТАХА своим низким голосом затягивает услышанную песню:

Летят перелетные птицы Ушедшее лето искать, Летят они в жаркие страны, А я не хочу улетать…

Ее подхватывает МУСЬКА. Не обращая внимания на вытаращившего глаза ЕГОРКУ, они поют вместе. В купе заглядывает ПРОВОДНИЦА и стоит на месте как вкопанная, слушает.

А я остаюся с тобою Родная навеки страна, Не нужен мне берег турецкий, И Африка мне не нужна…

И снова слышен стук колес. Поезд едет дальше и увозит наших героев.

Занавес.

_КОНЕЦ.