Граф Рейхард (СИ)

Друзья вышли из городских ворот и смешались с толпой, валившей на просторный пустырь, где с самого утра развлекали народ бродячие комедианты в пёстрых нарядах. Только что они закончили представлять сцены из Святого Писания и сейчас демонстрировали своё искусство ходить по натянутому канату, кувыркаться и жонглировать кеглями.

Поглазев на них, Ганс и его приятели вернулись к дороге. Здесь они стали прощаться: Цвиглер собирался идти в город, а Герштеккер — наведаться в гости к Гансу, чтобы купить у него поросёнка.

В это время мимо них проходила знакомая группа слепцов, оглашая окрестности заунывной колотушкой.

— Опять они, — поморщился писарь.

— Не выходит у меня из головы бочар, — признался Цвиглер, косясь на калек. — Как посмотрю на того, что идёт вторым, и представляется мне добряк Фриц! Я, наверно, перепил сегодня, но мне кажется, будто Фриц рассыпался на части, которые достались каждому из этих увечных. Одному — голова, другому — правая нога, третьему — левая, а вон тому, высокому, — обе руки… — Он нервно засмеялся.

— Ты и правда перепил, — рассудительно молвил Ганс.

— Это сатана тебя морочит! — воскликнул писарь, едва державшийся на ногах. — Подай им милостыню и помолись, и всё пройдёт.

— А в самом деле, — здоровяк Цвиглер вытер рукой вспотевший лоб, нашарил в кармане медяк и с опаской приблизился к слепцу, похожему на Хебера. — Вот, возьмите, и помолитесь за меня.

— Благодарствуем, добрый человек, — принимая деньги, ответил слепец.

Цвиглер вздрогнул, услышав этот густой бас.

— И голос точь-в-точь как у Хебера! — сказал он шёпотом, обернувшись к приятелям.

— Тебе чудится, клянусь рогами сатаны, — отозвался писарь.

Побледневший помощник кузнеца снова обратился к слепцам:

— Откуда путь держите?

— А мы уж и сами забыли, — ответил первый слепец. — И сколько дорог обошли, перебиваясь подаянием, знает один Господь Бог.

— Не случалось ли вам бывать в Остенвальде?

— В Остенвальде? — Слепец пожал плечами.

— Кажется, так называлась деревня, в которой мы… — начал было замыкавший шествие коротышка, но двое его товарищей толкнули его локтями и он умолк.

— Может, и бывали, — сказал первый слепец. — Мы названий не спрашиваем.

Цвиглер, крестясь, отошёл в сторону.

— Тра-ля-ля, наш славный Петер, тру-лю-лю, — запел писарь. — Тебе мерещатся привидения средь бела дня! Признайся, ты ведь испугался!

Помощник кузнеца торопливо распрощался с приятелями и быстрым шагом, то и дело озираясь на жутких слепцов, направился к городу. А Ганс с писарем двинулись к постоялому двору, где Ганса дожидался его конь. На покорного каурого мерина они взгромоздились вдвоём. Качаясь на крупе, писарь сначала уверял, что привидений не бывает, а потом начал клевать носом и чуть было не свалился с коня.

Путь их был недолог. Изба Ганса Кмоха находилась в полудюжине вёрст от города, на окраине густого леса, в стороне от других изб. Когда путники миновали последнюю деревню и свернули с дороги на тропу, ведущую к Гансову жилищу, солнце уже потонуло за вершинами деревьев и лес потемнел. Вскоре перед Гансом предстала знакомая картина: низкий дом, дымок вьётся над покатой крышей, в загоне на заднем дворе видны головы жующих сено коров.

Услышав стук копыт, на крыльцо вышла дородная супруга Ганса и, уперев руки в бока, начала выговаривать мужу за позднее возвращение. Заодно сообщила, что Алоиз — молодой мужик, работавший у Ганса по найму, ещё днём отправился в город и до сих пор не вернулся.

— Этот шалопай наверняка опять напился, — ворчала она. — Явится не раньше завтрашнего утра. Вот я ему задам!

Ганс поморщился в досаде.

— Алоиза нет? Бог меня наказал таким нерадивым слугой… — Он зевал и протирал глаза. — Дождётся, что я его выгоню…

— Тогда ему одна дорожка — идти воевать Святую землю, — ухмыльнулся Герштеккер.

— И то дело, — ответил хозяин. — Вот пусть и отправляется.

После ужина и недолгих разговоров все уснули.

Гансу во сне привиделись слепцы, даже почудился далёкий стук их колотушки. Он открыл глаза, уставился на озарённое месяцем окно и прислушался. В лесу кричала выпь. И, похоже, стук колотушки действительно раздавался…

Кмох беспокойно заворочался на кровати; сон как рукой сняло.

Стук приближался. Кряхтя, Ганс встал, набросил на плечи плащ и вышел на крыльцо. Поляна, лес и тропа озарялись лучами месяца. На востоке уже начинало светать — там над лесом протянулась бледная полоса. Ганс зевнул во весь рот, зябко передёрнул плечами.

Предчувствие говорило ему, что это те самые слепцы, которых он видел в Тюбингене. И всё же до самой последней минуты он не верил в это. Мало ли разных бродяг шатается нынче по дорогам! Когда же вереница знакомых калек вышла из-под навеса деревьев на свет месяца, он отпрянул и несколько раз перекрестился.

— Надо же, принесла нелёгкая… Ох, не к добру…

Ганс не был трусом и не испугался бы и грабителя с ножом, но при виде этих уродливых фигур в запылённых капюшонах его почему-то прошиб ледяной пот.

— Так и есть: здесь жильё! — втянув ноздрями воздух, сказал первый слепец. — Я чую запах дыма и хлеба…

Он нащупал палкой калитку и остановился. Встали и остальные.

— Скажите, добрые люди, где здесь постоялый двор? — спросил он громко, повернувшись к дому.

— Нет здесь никакого постоялого двора, — ответил Ганс. — Вы свернули с дороги на тропу, а она ведёт только к моему дому. Дальше один лес.

— Стало быть, тут только твой дом? — уточнил слепец. — Не деревня?

— Нет, только мой дом, — подтвердил крестьянин. — Возвращайтесь на дорогу и ступайте по ней. Там будет и деревня, и постоялый двор, вас накормят и дадут отдохнуть на охапке сена.

— Что? Опять идти? — застонал коротышка, тащившийся последним. — С моей отсохшей ногой мне уже не сделать и десяти шагов…

— У меня всё тело разламывается от усталости, — вторил ему другой слепец.

— Взгляни на наши раны, на наши струпья и язвы, — заголосил третий. — Дай нам приют на твоём дворе, любезный хозяин, мы отдохнём и отправимся дальше…

— Может, ты дашь нам воды и несколько корочек хлеба? — умильно пробасил слепец, лицом похожий на Хебера. — Сжалься над нашим несчастьем, на том свете тебе воздастся сторицей…

На крыльцо вышла заспанная жена.

— Это ещё что? Бродяги? Только их нам не хватало!

— Здесь и хозяйка есть? — услышав её голос, сказал первый слепец. — Ну, так она уж точно сжалится над несчастными.

Но женщина недовольно хмыкнула.

— Больно вы тут нужны! Убирайтесь отсюда!

— Ладно, пускай переночуют у забора, — сказал Ганс, украдкой перекрестившись. — Небось не разоримся, если вынесем им жбан воды и остатки вчерашнего хлеба.

Но жена продолжала ворчать, подозрительно глядя на слепцов.

— Сколько сейчас шатается всякого народу. Недели не проходит, чтоб ко двору не прибились беглые солдаты, бродяги или нищие… Римский папа истинное благодеяние учинит, если отправит всю эту рвань воевать Святую землю…

— Не болтай, чего не понимаешь, — оборвал её муж. — Освобождение Гроба Господня — дело богоугодное, внушённое свыше!

— А я тебе говорю, поход затевается с умыслом. Слишком много бродяг развелось, вот и придумали, как убрать их…

Супруги ушли в дом, а через некоторое время хозяйка вернулась с деревянным жбаном, в котором было немного воды.

— Нате, пейте уж, — брезгуя приблизиться к дурно пахнущим оборванцам, она с громким стуком поставил жбан недалеко от них.

Первый слепец проворно дохромал до него и приник к воде. За ним потянулись остальные, обратив свои незрячие бельмы в сторону хозяйки.

— Вы, наверное, небогатые люди, — проговорил первый слепец, напившись. — Но, может быть, у вас всё-таки найдётся немного хлебца? А то ведь с утра ни крошки во рту…

— Нету ничего, сами едва перебиваемся, — ответила хозяйка. — Второй год неурожай.

Слепцы жалобно застонали, показывая хозяйке свои язвы и струпья и прося подать хоть какой-нибудь еды. Протягивая руки, они понемногу приближались к ней.

— Сидите у забора, коли пришли! — недовольно прикрикнула она. — Ночи нынче тёплые, переночуете на дворе, а утром Алоиз выведет вас на дорогу.

— Алоиз — это твой муж, добрая госпожа? Теперь мы будем знать, за кого молить Бога…

— Это работник наш, только его сейчас нет. Утром заявится.

— Стало быть, вы тут одни с хозяином? — Слепцы продолжали подходить, ощупывая землю перед собой палками.

Хозяйка повысила голос:

— Нечего тут расхаживать! Пришли, так ведите себя смирно! А то скажу мужу, чтоб отодрал вас кочергой!

Слепцы отошли к забору и сбились там в тёмную шепчущуюся груду. Хозяйка уже собралась уйти в дом, как первый слепец вынул из своего рубища блеснувшую при свете месяца монету.

— Смотри, чистое серебро, — прохрипел он. — У нас есть чем расплатиться…

Хозяйка расплылась в улыбке.

— Ну, тогда другой разговор, — заговорила она оживлённо. — Есть у нас и пивко, и свининка найдётся… Почаще бы к нам заходили такие щедрые гости, а то забредает одна рвань воровская…

— Прими за еду и ночлег… — Слепец двинулся ей навстречу, протягивая монету. — Это всё, что у нас есть…

Она тоже направилась к калекам, не сводя глаз с монеты и не замечая, что они бесшумно придвигаются к ней. И как только она протянула руку, цепкие, как стальные прутья, пальцы стиснули её запястье. Женщина успела лишь коротко вскрикнуть: сразу несколько рук вцепилось в неё, а одна зажала ей рот.

Слепцы набросились на неё со всех сторон, повалили и принялись душить, одновременно стараясь заткнуть ей рот своими вонючими лохмотьями. Женщина сопротивлялась, отбивалась кулаками и ногтями, но слепцы действовали дружно и со знанием дела.

Слепец, у которого были сильные руки — остенвальдского бочара, как недавно показалось Цвиглеру, — навалился на неё и сдавил на её полной шее свои заскорузлые мозолистые пальцы. Изо рта несчастной вывалился язык, лицо посинело, из горла исторгся предсмертный хрип…

На шум из окна выглянул Ганс, но ничего не разглядел в тёмной шевелящейся груде тел. Калеки затянули молитвы, запричитали, закашляли.

— Тише вы, здесь не паперть, — крикнул он. — Дам я вам хлеба, только не шумите.

Он заглянул в сени, потом в хлев. Не найдя нигде супруги, взял ломоть вчерашнего хлеба и вышел из избы. К его удивлению, слепцы были уже на крыльце. При его появлении они замерли, навострив слух. Их лица, освещённые синеватым светом месяца, казались застывшими и неживыми, как у покойников. Перепуганный Ганс метнулся назад, но захлопнуть дверь не успел: ближайший слепец сунул в проём палку. И, как ни напрягал силы крестьянин, слепцы оказались сильнее. Дверь распахнулась рывком, швырнув Ганса на пол.

У Кмоха уже не оставалось сомнений в злодейских умыслах незваных гостей. Он схватил железный ухват и кинулся на слепца, вошедшего первым.

Слепец остановился, прислушиваясь. Чёрной тенью застыла в дверном проёме его сутулая фигура. Ганс со всего размаху обрушил ухват на лысую голову, та с треском раскололась и слепец начал медленно заваливаться. Падал он, однако, как-то странно, боком, в ту сторону, где стоял Ганс…

Дальше случилось то, отчего волосы на голове крестьянина поднялись дыбом. Руки безголового мертвеца потянулись к ногам Ганса и схватили их. Вне себя от ужаса, Ганс принялся бить по ним ухватом. Наконец он высвободился и заметался по избе.

В дом один за другим входили слепцы.

— Эй, Зиберт, отзовись! — глухими голосами говорили они. — Где хозяин? Зиберт, что молчишь?

Безголовый Зиберт не мог произнести ни слова, но его тело продолжало шевелиться и даже как будто пыталось встать на четвереньки…

Кто-то из слепцов наткнулся на него палкой и наклонился к нему.

— Зиберт! — Он ощупал его. — Зиберт, это ты?… Э, да тебе снесли голову… Братцы, у Зиберта головы нет!

Ганс подбежал к окну, собираясь выскочить в него, но его шаги тотчас услышали слепцы. С прытью, которую трудно было ожидать от этих увечных, они метнулись за ним. Ганс чудом увернулся от чьей-то протянутой руки.

В углу на лавке как ни в чём не бывало сопел спящий Герштеккер. Обнаружив его, слепцы разразились радостными криками.

— Тут мужик, — заговорили они, жадно ощупывая его грудь и живот. — Похоже, не старый… Да чего там — молодой!.. Кожа гладкая и живот не выпячивает… Повезёт тому, кому достанется такой живот!..

Писарь проснулся и, увидев слепцов, завопил от ужаса. Его тут же снова опрокинули на лавку. Откуда-то появилась верёвка, которой его начали связывать.

Писарь отвлёк на себя внимание большинства слепцов и за Гансом продолжали охотиться только двое.

— Тише! Тише! — кричали они своим товарищам. — Мы не слышим из-за вас хозяина!

И всё же слух у этих существ оказался поистине дьявольским. Любое шевеление Ганса выдавало его с головой, и они тут же устремлялись к нему, словно были зрячими. Через минуту Ганс убедился, что спастись от них невозможно. Выход из избы был перекрыт, к тому же они размахивали палками так, что раза два или три чувствительно задели беглеца.

— Вот он, здесь! — гнусавили они щербатыми ртами.

В последней надежде Ганс бросился к лестнице на чердак. Палка слепца просвистела у самого его уха, но Ганс добрался до лестницы и проворно полез наверх.

Когда он перебирался с верхней ступеньки в душную черноту чердака, преследователь был у него уже за спиной и протягивал к нему свои скрюченные подагрой пальцы. Кмох ткнул ногой ему в голову, и тот, хрипло ругаясь, заскользил вниз по лестнице, увлекая за собой взбиравшегося следом товарища. Затем Ганс принялся колотить ногами и кулаками по лестнице. Подгнившее дерево трещало, лестница раскачивалась и наконец обрушилась, подняв целый столб пыли. Вместе с лестницей полетел на пол взбиравшийся по ней слепец.

Какое-то время в пыльных клубах раздавались ругань и кряхтение, а когда пыль осела, Ганс снова увидел слепцов. Они расхаживали по избе и ощупывали всё, что им попадалось. Время от времени их незрячие лица обращались к отверстию в потолке.

— Он там, — звучали их глухие голоса. — На чердак улизнул… Может, ещё есть лестница? Ищите… Надо поймать его до первых петухов…