Помоги проекту - поделись книгой:
— Прошу прощения — только после вас.
— Нет, что вы, только после вас!
Мы смущенно уткнулись в вырезанные из дыни спирали, а потом я наконец представилась:
— Меня зовут Элизабет, я… старая подруга Карлотты.
— Думаю, мы с вами встречались.
— К сожалению, мне так не кажется.
— Наверное, я ошиблась, прошу прощения. — Она с любопытством посмотрела на меня. — Меня зовут Елена.
— А вы знакомы с женихом или с невестой, Елена?
— Знаю Франца по Санкт-Морицу. У нас с мужем там дом.
— Как чудесно!
Елена была на пару десятков лет моложе винтажного Франца и когда-то наверняка была красавицей, но сейчас ее лицо представляло собой сочетание ботокса и гиалуроновой кислоты, которое вполне можно было бы назвать «ночной кошмар жены-трофея». Губы были накачаны ботоксом и так сильно выходили за естественные границы, что казалось, могут упасть, как подушки с дивана, а настоящие скулы давно потерялись под двумя пухлыми пластиковыми яблочками, которые так сдавливали зеленые глаза Елены, что она напоминала постоянно щурящуюся кошку. Издалека ей можно было дать лет тридцать, но вблизи она выглядела как горгулья без возраста. За время житья в Венеции я привыкла к таким лицам, удивленно глядящим на мир из-за высоких собольих воротников или платков «Фортуни», но самое ужасное во всем этом было то, что этот мир уже воспринимался как нечто совершенно нормальное.
Когда мы с Карлоттой виделись в последний раз, она была одной из тысяч авантюристок Ривьеры, от шлюх из автобуса ее отделял всего один шаг, и она крепко ухватилась за свой шанс, вцепившись в безопасное и обеспеченное существование всеми своими наманикюренными ногтями. Ее перспективы явно улучшились, теперь у нее был реальный шанс выйти замуж, но сомневаюсь, что она была первой, второй или даже третьей миссис Франц, и конечно, жены его друзей обязаны принять ее в компанию, но у всех них в глазах стоит один и тот же вопрос: ладно, а кто следующий?
Снова повернувшись к Елене, я спросила, пойдет ли она на прием завтра вечером.
— Да, там и увидимся, — ответила она и отошла.
Она говорила с русским акцентом, но я еще не чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы попробовать заговорить на ее языке. Я снова подошла к хозяйке, которая буквально на секунду выпустила жениха из своих ручек.
— Поздравляю! — восхищенно сказала я. — Я так за тебя рада!
— Ну, Францу, конечно, семьдесят, но зато он на меня запал по-настоящему, ну ты понимаешь!
— А как же иначе, дорогая?
— И никаких с ним хлопот, если ты понимаешь, о чем я. Мой тебе совет: найди хорошего старикана! — доверительно наклонилась она ко мне. — Меньше проблем! У нас дом в Швейцарии. Там мы живем с ноября по февраль. Приезжай в гости! Ну и квартира в Цюрихе, здесь вот еще домик на берегу. Франц не так уж плох, — заметила она, — и яхта, конечно! Спасибо, что приехала! — Она пожала мне руку. — Ты одна из моих самых близких подруг!
Разглядывая около сорока человек, с трудом перемещавшихся по этим джунглям из орхидей, я думала о том, насколько же Карлотте не хватает друзей, если она назвала меня близкой подругой. Думаю, она позвала меня просто для того, чтобы показать всем, что у нее якобы есть подруги. Вообще-то, хищницы вроде нее всегда охотятся в одиночку. Однако в каком-то смысле она была мне очень симпатична. Я, может, и не разделяю ее любви к таким ресторанам, но вот ее честность и безжалостность меня восхищают.
Когда на следующий день мы собрались дома у Франца, я мысленно зааплодировала Карлотте. Дом находился на побережье, прямо у подножия знаменитой Скалы, на которой расположен дворец князя Монако, и напоминал изысканный декоративный павильон кремового цвета. Узкий длинный коридор вел в шестиугольную гостиную, а из нее гости проходили в сад с видом на море. По дороге я успела заметить пару инкрустированных комодов эпохи Людовика XV и картину Макса Эрнста сюрреалистического периода, но присмотреться не удалось: замученная свадебная распорядительница утащила меня наверх. Там, в окружении десяти женщин из вчерашних гостей, стояла ничуть не смущающаяся своей наготы Карлотта. Остальные дамы с разной степенью грациозности пытались влезть в эротическое белье от «Эрес», больше похожее на колготки в сетку телесного цвета, только вот закрывающие все тело.
— Это свадебный подарок для Франца! — объявила Карлотта таким тоном, как будто это все объясняло, и помахала у меня перед глазами левой рукой с золотым обручальным кольцом.
Да эти синтетические чехлы могут помешать нам вручить наши подарки, подумала я, но послушно сняла шелковый пляжный костюм, скинула нижнее белье и принялась натягивать на себя этот ужас.
— Я решила устроить живую картину! Боттичелли! Франц — большой любитель искусства!
Вообще-то, для меня непринужденное общение с незнакомыми голыми людьми — штука привычная, но тут даже я немного растерялась и спросила:
— То есть церемония уже состоялась?
— Ну конечно, расписались в мэрии сегодня утром. Франц с мальчиками в казино. Я решила, что мальчишник на всякий случай будет разумнее провести после свадьбы!
— Да уж, в Монако с этим надо поосторожнее! — захихикала одна из стрип-моделей.
— А мы что? — еще раз попыталась я выяснить, что происходит.
— А мы займем места в саду и будем ждать их приезда. Вы, дамы, будете изображать волны, а я — Венеру!
— Венеру?!
— Ну богиню, — снисходительно пояснила Карлотта. — Знаешь, такая картина есть, где она на ракушке большой стоит?
— Ах да! Венера! Потрясающе, Карлотта, отличная идея!
Карлотта завернулась в огромный отрез белого креп-жоржета и повела нас в сад. Жены гостей молча повиновались и с несчастным видом потрусили за ней. Отказалась принимать участие в этом шоу только одна женщина невысокого роста в строгом бежевом костюме. Карлотта щелкнула пальцами у нее перед носом, проходя мимо кресла под картиной Эрнста, где сидела отщепенка, но та проигнорировала ее жест.
— А это кто? — спросила я.
— Моя обожаемая падчерица!
Распорядительница ждала нас в саду с огромными веерами всех оттенков синего: от бирюзового до ультрамарина. Невеста взгромоздилась на фонтан, так что мы все могли лицезреть декорации ее медового месяца. Нам сказали расположиться на боку, опираясь на одну руку, а распорядительница начала без особого энтузиазма показывать нам, как надо изображать волны с помощью веера. Трава кололась, да и муравьев в ней оказалось прилично, но мне стало ясно, что из дома мы и правда будем казаться океаном обнаженной женской плоти, а Карлотта будет парить над нами, как настоящая богиня. Какой эффектный и на удивление трогательный жест с ее стороны!
Распорядительница вместе с ассистентками отошли за фонтан и занялись сборкой огромной пластиковой раковины, которая должна была еще выгоднее подчеркнуть неземные достоинства Карлотты.
— Это она в «Харперс» подсмотрела, — прошептала лежащая рядом со мной дама. — Бред какой!
Присмотревшись, я узнала Елену. Времени у меня было предостаточно, потому что нам было сказано лежать и не двигаться, так что в складках наших рукотворных тел уже начал скапливаться пот. Струнный квартет устроил тайную репетицию за ракушкой, и, когда музыканты шли мимо нас, кого-то умудрились уколоть ножкой виолончели. У Карлотты случился средней тяжести истерический припадок из-за белых роз и гвоздик, подвешенных на невидимых нитях и постоянно запутывавшихся в ее идеально завитых локонах, две водные нимфы взяли самоотвод под предлогом того, что недавно делали пилинг и теперь им нельзя находиться на солнце, поэтому к тому моменту, как музыканты отыграли «Весну» Вивальди на глазах у пребывавших в состоянии легкого шока Франца и его гостей, мы все еще напоминали «Венеру», но не Боттичелли, а Кранаха. Ту, где изображен разъяренный рой пчел.
— Ну что за люди! Никакой творческой жилки! — ворчала Карлотта уже после того, как Франц вместе со своей вновь одетой любимой прошествовал по усыпанной розовыми лепестками дорожке к бедуинскому шатру из белого шелка, где предполагались танцы.
— Вот, например, Поппи Бисмарк заказала свадебный торт самому Хестону Блюменталю, и что? — вопрошала Карлотта, многозначительно глядя на свой смартфон. — Лайков-то все равно только две тысячи!
7
Дело сдвинулось с мертвой точки через несколько дней после моего возвращения в Венецию. Точнее, сдвигаться начали предметы в моей квартире. Сначала футболка, в которой я обычно занималась спортом, загадочным образом исчезла из корзины для белья, а потом любимая чашка обнаружилась на подоконнике, хотя я была совершенно уверена, что помыла ее и поставила на место на полку, прежде чем уйти на работу в галерею. А еще кто-то, судя по всему, прикладывался к моему вину, хотя тут, может, мне и некого винить, кроме себя самой. Ну и наконец, в буфете до сих пор лежала загадочная шоколадка, которую я умудрилась купить еще до отъезда на Ибицу. Присмотревшись к ней, я поняла, что мне уже тогда начало казаться, что в квартире творится что-то неладное. Призраки для Венеции такое же клише, как и маски. Возможно, поэтому мне здесь так нравилось, однако мои собственные призраки обычно держали себя в руках. Я выбросила шоколадку в мусорное ведро, хлопнула крышкой и сказала себе, что это все глупости.
Но потом странные вещи начали происходить с книгами. Я забрала свой заказ из магазина «Либрерия Толетта» — несколько каталогов пекинских художников и новую биографию Тициана, — оставила сумку с книгами на столе, а сама пошла в крошечную квартирку Маши на урок. По дороге я зашла в сувенирную лавку вроде тех, где туристам втюхивают сомнительные византийские иконы. В дальнем углу зала у них была полка с русскими товарами: банки с красной икрой, ароматизированный черный чай, варенье из розовых лепестков, которое Маша аккуратно раскладывала в хрустальные розетки и подавала вместе с крошечными галетами после урока. Думаю, от этого маленького проявления роскоши я получала даже больше удовольствия, чем она.
К своему удивлению, Машу я обнаружила сидящей на пластмассовом стуле на крошечной площади перед ее домом. Вообще-то, она редко выходила из дому, если не считать ее пафосной еженедельной прогулки на рынок Риальто. Пару раз я даже ходила туда с ней за компанию и помогала нести пакеты с продуктами. Она обмахивалась огромным черным веером, цепляясь за руку мужчины, в котором я узнала официанта из кафе на углу. Еще одна женщина в голубом нейлоновом халате — наверное, соседка — протягивала ей стакан с водой.
— Маша! С тобой все в порядке? — по-русски закричала я.
— Ее квартиру ограбили, — сообщила мне по-итальянски незнакомая женщина.
Я наклонилась к Маше. Яркий макияж потек, превратив косметику в угольную массу. Судя по всему, она плакала.
— Синьора была в церкви, — сжалился надо мной официант, — а когда вернулась, в ее квартире был какой-то мужчина.
— О боже, Маша! Что произошло? Ты вызвала полицию!
— Они как пришли, так и ушли. Ничего не взяли, — добавила женщина почти что разочарованным тоном. — Однако синьора сильно испугалась!
На Маше были аккуратные белые перчатки с пуговками на запястье. Я ласково взяла ее за руки, заметив про себя, какие они хрупкие и крошечные.
— Маша, я понимаю, что ты очень расстроена, но ты успела его разглядеть? Грабителя?
— Нет, нет…
— Прошу прощения, — вмешался официант, — но мне нужно вернуться к работе. Я бар без присмотра оставил.
— Все в порядке, я ее ученица. Мы ведь сможем сами о ней позаботиться? — вопросительно взглянула я на незнакомку. — Пойдем домой, Маша, давай!
Соседка рассказала, что живет на другой стороне площади. Она услышала, как Маша зовет на помощь. Вор столкнулся с ней в дверях, выбежал на лестницу, и никто его больше не видел.
— Карабинеры пришлют психолога, — фыркнула она.
Мы помогли Маше подняться наверх, я сразу же вызвала мастера, чтобы поменять замок, а соседка поставила чайник. Маша раз за разом пересказывала случившееся: как она поехала на вапоретто поставить свечку в соборе Сан-Зан-Дегола, как по возвращении сразу поняла, что что-то не так, как мужчина оттолкнул ее к стене, когда она застала его у себя дома.
— Ты уверена, что он ничего не взял? А полиция все проверила?
Вообще-то, жертвами грабежа в Венеции становятся исключительно туристы. Приехал мастер, я дала им поговорить, а сама незаметно расплатилась с ним наличными. Склонившись над скважиной, он сообщил, что согласен с вердиктом карабинеров: замок не поврежден. Наверное, Маша просто забыла запереть дверь на ключ и вор решил воспользоваться такой возможностью.
— Может, какие-нибудь цыгане, — снова фыркнула соседка. — Никто из нас от этого не застрахован! Я у них так и спросила: а что полиция делает со всеми этими цыганами?
— Тебе, наверное, надо отдохнуть, Маша? — поинтересовалась я, не обращая внимания на соседку. — Этот господин позаботится о твоей безопасности. Давай я помогу тебе прилечь?
— Спасибо, Элизабет! Такая добрая девочка!
— Я позвоню кому-нибудь, чтобы с тобой посидели.
У Маши имелась целая сеть старинных русских подружек, родственники которых работали в бесчисленных отелях Венеции. Для бабушек их жизнь служила источником постоянной мыльной оперы — Маша часто сплетничала на их счет. Она достала кучу вещей из более чем вместительной сумочки, наконец нашла потрепанную записную книжку, и захламленная комната в мгновение ока наполнилась пожилыми дамами, явившимися с другого конца города по первому зову подруги, прихватив с собой водку и затхлое печенье в бумажных пакетах. Вскоре на столе уже пыхтел самовар, и Маша стала хозяйкой настоящего светского раута, возлежа на диване в клубах сигаретного дыма и в окружении щебетавших подруг.
— Ты уверена, что все будет в порядке? — спросила я.
Мне не хотелось уходить — Маша казалась такой беззащитной, — но и навязываться я тоже не собиралась. Учительница потрепала меня по щеке, и я ушла вместе с мастером. Он прикрыл за нами дверь, и тут я кое-что заметила: на стене, позади одной из множества Машиных икон, висела большая вощеная репродукция скорбящей Мадонны с черными миндалевидными глазами. Пока мастер работал, ее не было видно, но теперь я заметила, что толстая бумага в дешевой красной рамке была порвана — точнее, порезана. Овал печального лица рассекал тонкий надрез. Некоторое время я разглядывала репродукцию и думала о том, не мог ли вор искать спрятанные за рамкой купюры. Машу мне лишний раз волновать не хотелось, а сама она заметит не скоро, учитывая, где висела картина. Прикрыв дверь, я спустилась по лестнице вслед за мастером.
Наконец добравшись до квартиры, я обнаружила, что книги лежат на кровати. Разве я их там оставляла? Я так переволновалась за Машу, что совершенно не могла вспомнить. Большой иллюстрированный каталог работ Караваджо был открыт на репродукции «Медузы», той самой картины, великолепную копию которой я видела у Ермолова. Сама я его точно не покупала. Может быть, продавец по ошибке положил его в сумку с купленными мной книгами? Я проверила по чеку. Караваджо в нем не значился. На секунду я даже засомневалась, не случился ли со мной внезапный приступ клептомании, но неконтролируемые действия в последнее время со мной не случались. На следующее утро я пошла в магазин и вернула каталог. Потом, собираясь на очередное занятие по русскому, я не смогла найти учебник по грамматике, потрепанное красное издание «Пингвин» с русским алфавитом на обложке. Я перерыла весь дом, ругаясь сквозь зубы, но учебник пропал, и это раздражало, как пропажа носков. Пришлось идти без учебника, но, вернувшись и открыв дверь, я тут же увидела его лежащим на карнизе над кушеткой рекамье.
Тот вечер казался мне бесконечным: я сидела у окна, смотрела на кампо и потягивала «Бароло». На следующий день у меня не было особого желания идти в галерею, но я все-таки заставила себя. Вернувшись домой, я заметила, что все лежит на своих местах, и мне сразу стало так стыдно, что я шла домой другой дорогой, сняла туфли, дойдя до лестницы, бесшумно поднялась по ступенькам, беззвучно вставила ключ в замок и распахнула дверь. Прошло еще несколько дней, и вот как-то раз я пошла на рынок, накупила томатов, персиков и килограмм гребешков, а когда пришла домой, каталог Караваджо лежал прямо на полу посреди комнаты.
Даже не закрыв дверь, я тихо поставила пакеты на пол, потом пошла, настежь открыла все окна и стала прислушиваться. В зале, занимавшем бóльшую часть квартиры, было три двери: на кухню, в ванную и в гардеробную, где за стиральной машиной и широким стеллажом с бытовой химией была еще кладовка. Я заглянула в буфет и вздрогнула от неожиданного щелчка — закончила работать сушилка. Огромный старинный бельевой шкаф из ореха, стоявший у стены напротив ванны, был закрыт. Я провела рукой по замку, но ключ был у меня в сумке, а на петлях никаких признаков взлома не было. Осторожно обойдя лежащую на полу книгу, я попыталась проверить, что еще не в порядке и почему воздух в квартире аж потрескивал от вторжения незваных гостей. Картины были на месте, но, присмотревшись, я заметила, что все рамы висели чуть-чуть криво, как будто их задели, вытирая пыль. Вот только все они висели совершенно одинаково, правый верхний угол чуть выше левого. Собравшись с духом, я подошла к книге и присела на корточки. Закладка! Ну конечно же, «Медуза». Закладкой служила открытка с репродукцией с картины Джорджа Стаббса. Конь и три фигуры на фоне романтического осеннего пейзажа. «Полковник Поклингтон с сестрами». Я прекрасно помнила это полотно еще с тех времен, как трудилась над каталогом Стаббса в «Британских картинах».
Я поправила картины, взяла стул, села на него и прикурила. Через некоторое время пришлось сходить за пепельницей, которая вскоре переполнилась, а я так и не двинулась с места.
Кто-то все знает!
Знает о поддельном Стаббсе, которого пытался сбыть с рук мой бывший начальник Руперт. Значит, может знать и о его делах с Кэмероном Фицпатриком, у которого я забрала картину. Знает, что я сделала с Кэмероном. Во всем мире было всего шесть человек, которые хотя бы что-то знали обо всей этой истории. Во-первых, я сама. Еще трое уже мертвы — Кэмерон, Лианна, Рено Клере. Значит, оставалось двое: Руперт и Ромеро да Сильва, римский полицейский из отдела по борьбе с мафией. Бред какой-то! У Руперта на меня ничего не было, к тому же ему бы не удалось разрушить мою жизнь, не разрушив и свою. Я всегда считала, что в его случае у меня есть некоторые гарантии. Да Сильва — полицейский, если бы он захотел допросить меня или арестовать, то действовал бы согласно процедуре и официальным правилам, и уж точно бы не стал играть в такие игры. Значит, есть еще кто-то, кого я не учла. Вытащив открытку из книги, я провела пальцами по застывшему в безмолвном крике лицу Медузы. Караваджо. Ермолов?
С Элвином все могло бы сложиться совершенно иначе, не позвони он мне именно в этот момент. На дисплее рабочего телефона высветился неизвестный номер.
— Алло? — осторожно ответила я.
— Привет, Элизабет! Элизабет, это ты?
— Да, я.
— Это Элвин, я в Венеции! Решил заехать, вдруг тебя застану.
— Ну что ж, застал.
— Я ненадолго. Хотел заскочить по дороге в Ровинь.
Хорватия, значит…
— Как мило.
Элвин молчал. Я прокручивала в голове подтекст нашего недолгого разговора на Ибице, просчитывая варианты.
— Где ты остановился?
— Да я только что приехал, а рано утром мне на паром.
— Так ты что, хочешь меня пригласить куда-нибудь сходить? — бодрым голосом спросила я.
— Ну да, конечно! Как раз хотел предложить!
— Отлично! Пара бокалов мне сейчас не повредит. Давай встретимся у моста Академии? Его несложно найти.
Перед уходом я проверила время отправления паромов в Хорватию. Потом заказала выписку по своим банковским счетам. Некоторое время смотрела на цифры. Судя по тому, что люди говорят о любви, она очень похожа на деньги. Наличие и отсутствие что любви, что денег производит на людей один и то же эффект: если они есть, то всем наплевать, а вот если нет — ни о чем другом и думать невозможно. И любовь, и деньги заранее подают нам знаки, на которые мы не обращаем ровным счетом никакого внимания. Я вроде как уже перестала тревожиться насчет того, что Элвин знаком с Анджеликой Бельвуар, но теперь, глядя на каталог Караваджо и открытку со Стаббсом, поняла, что чутье все-таки меня не обманывало. Из всех галерейщиков мира Ермолов почему-то послал Казбича именно ко мне. Почему? Потому что хотел, чтобы оценкой коллекции занялась именно я. А я взяла и отказалась. И как это понимать? Он посылает мне знак? Вполне могу представить, что мужчина вроде Ермолова не привык слышать слово «нет» и ситуация ему наверняка неприятна. Подавив желание напрямую позвонить Казбичу и спросить, что они творят, я все-таки сдержалась.
Элизабет Тирлинк — реально, правда? У нее настоящая галерея, настоящая квартира, настоящая круглая сумма на настоящем банковском счете. Джудит Рэшли превратилась во всего лишь незначительное воспоминание, и им она и останется. Что бы там ни разнюхал про меня Ермолов, сначала нужно разобраться с Элвином. Я быстро навела порядок в комнате, надушилась, расчесала волосы, повязала платок на ремень сумочки и отправилась на свидание.
Около Академии мы зашли в небольшой бар под мостом на аперитив. Я была просто в восторге от встречи с Элвином — по крайней мере, я заставила его думать, что дело обстоит именно так. Вечер выдался жаркий, и я решила, что это еще одна причина не ходить в «Гарри бар», тем более что именно там Элвин гипотетически мог столкнуться с кем-нибудь из знакомых. После аперитива мы перешли через мост, нашли водное такси и поехали в «Потерянный рай» — одно из моих любимых местечек недалеко от гетто. Если не считать моментов, когда тебе с сосков слизывают «Деламен» столетней выдержки да еще и в люксе Коко Шанель в парижском «Рице», венецианское водное такси — лучший способ почувствовать себя богатым человеком, а Элизабет Тирлинк ощущала себя именно так.
Поделиться книгой: