Видящий. Небо на плечах

— Почему же вы тогда сами их не срастили, раз такой опытный? — с ехидным интересом спросил экзаменатор помоложе.

— Источник сжег, — хмуро признался я.

— Вот как? — уже с новыми интонациями произнес мужчина.

Ожидаемые вопросы я сбил одним предупреждающим взглядом, так что несколько минут до прибытия Алексея мы с комиссией сидели молча.

Шаман, возможно, и привык, что девушки стремятся снять с него штаны, но того, что это попытаются сделать сразу несколько мужчин, да еще в таких с виду неподходящих обстоятельствах — никак не ожидал. И растерянно стал отбиваться.

— Леха, нам нужна твоя нога, — своей фразой ситуацию я ничуть не прояснил.

— Молодой человек, успокойтесь, мы всего лишь хотим осмотреть вашу ногу! — уже более внятно высказался привязчивый экзаменатор. Обреченно вздохнув, Алексей взялся за ремень.

На месте разрыва давно не осталось ни рубцов, ни каких-то других следов, но при углубленной диагностике этот участок выглядел чуть иначе, так что мои слова легко проверялись — в собранной комиссии только мой преподаватель был неодаренным, приглашенные светили источниками. Помучив Шамана, экзаменаторы переглянулись, а ему дали разрешение одеваться.

— Что я могу сказать — по самому краешку прошли, — резюмировал пожилой, когда Леха покинул кабинет.

— А то я не знаю!

— Сколько лет вам было? Операция давняя, — спросил второй приглашенный.

— Тринадцать. Почти четырнадцать.

— Почти четырнадцать!.. — саркастически протянул тот, что постарше, а потом неожиданно спросил, — Ко мне в ученики пойдете?

— А вы, простите, кто? — только и догадался уточнить я.

Вот так, под смешки экзаменационной комиссии и состоялось мое знакомство с наставником.

— Улыбаешься! — сердито отреагировала княгиня на мою улыбку, — Над несчастной старухой смеешься! А я ведь тебе только добра желаю!

— Бабушка, не прибедняйся! На бедную несчастную старуху ты никак не тянешь! — вот что я твердо уяснил, так это необходимость сразу пресекать подобные причитания, — И потом, у нас с тобой разные понятия о добре, это мы уже давно выяснили. Давай не портить такой хороший день ссорами по пустякам?

— Но если Берген предложит, ты, хотя бы, подумаешь? — жалобным дрожащим голоском спросила меня эта почтенная манипуляторша.

Посмотрел на заметно сдавшую с момента нашего знакомства Полину Зиновьевну и не нашел в себе сил категорически отказать, хотя твердо знал, что этот путь — не для меня.

— Ладно, подумаю, — и в ответ на вспыхнувшую надежду на бабулином лице, — Только подумаю! Вон и Лина идет! Пойду встречу.

Из-за столика сбежал с удовольствием: особо управлять мной у княгини не получалось, уступал я ей лишь в мелочах, и лишь когда признавал собственную выгоду, но это не значит, что она не пыталась снова и снова. Периодически утомляло.

Сестренку встретил почти у самых дверей, принял плащ, чтобы тут же передать местному гардеробщику, и галантно поцеловал протянутую руку. После чего мы с ней довольно рассмеялись.

С Ангелиной, единственной из детей моего отца, я поладил. Не факт, конечно, что потом, когда Полины Зиновьевны не станет, мы будем поддерживать теплые родственные отношения, но пока против бабушкиной гиперопёки выступали единым фронтом, а это сближало. А вот с Катериной мне так и не удалось найти точек соприкосновения, так что, потаскав ее какое-то время на наши встречи, княгиня перестала мучить и девочку и меня. О судьбе всего раз виденного Михаила, оказавшегося не совсем княжичем, и чье имя стало табу во всех разговорах с Потемкиной, знал только, что парня сослали в закрытое училище, причем даже не в Царкосельский лицей, а рангом попроще — навроде моего бывшего Святомихайловского.

— До женитьбы уже дошли? — поинтересовалась Ангелина, направляясь к нашему столику.

— Застряли на карьере, — отчитался я, — но тема свадьбы не за горами, — окончание фразы потонуло в мощном зевке. — Прости, спать хочу до изнеможения, может, в другой раз в остроумии попрактикуешься?

— А что мне за это будет? — ехидно уточнила сестра.

— Моя горячая братская любовь.

— И исполнение желания?

— Мечтать не вредно.

— Вредно не мечтать, — вернула мне подачу сестрица, слышавшая как-то от меня это выражение, — Вообще-то у меня к тебе дело есть, — понизив голос, сказала она.

— Выкладывай, ты же знаешь — вслепую ни на что не подпишусь.

— Не при бабушке!

— Ох уж эти страшные девичьи тайны! Когда и где?

— Давай как-нибудь в выходные в Летнем саду встретимся? Если погода не испортится, я там рисую и гуляю по субботам с двенадцати до двух обычно. Там охрана хотя бы в затылок не дышит, — повинилась она, стрельнув заговорщицким взглядом, — И мне на самом деле это очень нужно.

— Хорошо, только не в эту, в эту я занят, как и в следующую. Две недели твое дело потерпит?

— Потерпит, наверное.

— Тогда — через две субботы.

Устроив сестру за столом, вернулся на место, морально готовясь перейти ко второму раунду общения с Полиной Зиновьевной. Как метко заметила Ангелина, мне еще предстояло вытерпеть и отбить матримониальные поползновения бабули в свой адрес. На самом деле ранние помолвки сейчас уже редко заключались, да и возраст вступления в брак сильно сдвинулся в большую сторону, но княгиня была женщиной старой закалки, к тому же нередко заводила разговоры о своей смертности, так что, несмотря на мое стойкое неприятие, постоянно грузила этой темой.

Почему я мирился с этим? Ответ все тот же: признание в обществе, ум и связи. Я почти два месяца не мог попасть на прием к градоначальнику, чтобы получить от него разрешение на строительство аквапарка — видите ли абсолютно новое начинание, и нет никаких инструкций по их обустройству! А стоило пожаловаться Полине Зиновьевне, как неуловимый Яков Илларионович вдруг преисполнился радушием и принял меня на следующий же день! И пусть в итоге пришлось "поделиться", но даже так размер отката оказался гораздо скромнее, чем если бы я все-таки вышел на Рылова сам. И это не единственный случай: в той же ситуации с Болотовой княгиня помогла разрешить мои сомнения. Потемкина имени давнего таинственного любовника графини Неровской не знала, но охарактеризовала последнюю, как идейную ***дь, вполне способную и написать компрометирующие ее письма, и закрутить роман с помогшим вором, и родить от него ребенка. Не стопроцентное подтверждение, но хотя бы так.

А, во-вторых, я ощущал свою вину перед княгиней. Косвенную, но все же… Как ни крути, а мечта старого монаха отчасти сбылась: пусть не было на моих руках крови Потемкиных, но именно с моим участием их ряды несколько подсократились, выбив самых сильных и умных.

Двух лет мне хватило, чтобы поверить старшим товарищам, утверждавшим, что менталисты — это крайне редкие звери, и на каждом шагу не встречаются. Так-то официальная наука вообще категорически отрицала подобную идею, но были те, кто ей верили, и те, кто знали. Ко вторым в моем окружении относились мама, Григорий Осмолкин-Орлов и, как ни странно, Олег Земелин-Васин. Вероятно, знал еще Дмитрий, как внук своего деда, но с ним у нас никогда речь о мозголомательных техниках не заходила — короткого времени встреч едва хватало на пересказ новостей и традиционный обмен кодовыми фразами. Также понятно, что о возможности ментального воздействия на человека точно знали Милославский и император, но им по должности положено было.

А по итогам собственных упражнений в менталистике могу ответственно заявить: если бы не моя читерская способность видеть и наличие взрослого сознания — фиг бы мне поддались данные техники: это даже не просто жизнью надо было уметь оперировать — это особый изврат ума требовался. И база, потому что самоучке подобрать все эти комбинации было нереально. Без базы можно было только папенькин "шарм" изобрести, что тоже было весьма нетривиальным навыком и не таким уж простым в использовании.

Собственно, нашим от этого было только легче. Не приходилось переживать за драгоценные мозги профессора, отпуская его от себя после разгоревшейся жаркой дискуссии в залах главного здания АН. А выкрики с мест, оскорбительные реплики и вопросы не по регламенту можно было и перетерпеть.

— Это, безусловно, сенсация, — сказал почему-то не Бушарину, а мне какой-то дородный академик в холле, когда толпа желающих непременно прямо сейчас что-то уточнить или просто выразить восхищение оттеснила меня от героя дня. Не сразу, но вспомнил имя собеседника — Грушин Петр Ильич — тезка композитора.

— Несомненно, Петр Ильич, несомненно. Признаюсь, еще только познакомившись с Александром Леонидовичем, отметил его высочайший ум, а дальнейшее сотрудничество только укрепило меня в этой мысли! — О, как! — сам восхитился, как завернул!

— Светлейшая голова! Не знаете, Александр Леонидович не собирается подавать заявку на вступление в наши ряды? Теперь, когда главное открытие его жизни состоялось, грех прятать такой талант!

— Не знаю. Для звания академика вроде бы еще преподавательская деятельность требуется, просвещение масс, так сказать? Я, признаться, не силен в вашей бухгалтерии…

— Какие ваши годы? — хохотнул собеседник, — Разберетесь! И все же передайте Александру Леонидовичу, что мы были бы рады видеть его в числе академиков. А я, кстати, наслышан и о вас! Возможно, еще станете моим коллегой! И позвольте поздравить с мастером! Говорят, ваш экзамен войдет в анналы, поскольку хоть вы и не самый молодой мастер в империи, но, безусловно, самый одаренный! Такого разнообразия целительских техник, да еще без использования накопителей, на этой проверке не представлял никто.

— Благодарю, но это заслуга наставника. Максим Иосифович от кого угодно результата добьется.

— Это да. Он, безусловно, такой! — Забавно, что этот кадр слишком часто вставляет в речь "безусловно", ученым же вроде положено во всем сомневаться? — Что же он не пришел разделить и эту вашу победу?

— Почему не пришел? На докладе и дискуссии он присутствовал, — я, вообще-то, чуть было не допустил серьезную оплошность, не сообразив пригласить Бергена на выступление, но он не постеснялся сам напомнить и отжать себе и своим коллегам несколько зарезервированных на всякий случай мест. — Сейчас, вероятно, уже ушел — служба.

— Жаль, жаль. Хотел с ним кое-что обсудить в неформальной обстановке… Но я к вам, Егор Николаевич подошел не за этим. Мои лаборатории тоже изучают алексиум, и тоже имеют интересные разработки. Хочу пригласить вас к себе на экскурсию. Ведь вы, как я знаю, безусловно, являетесь непревзойденным практиком в этом вопросе. Да и взгляд свежего человека иногда бывает очень кстати.

— Откуда такая информация, Петр Ильич?

— Оттуда, господин граф, — многозначительно поднимая глаза к потолку, промолвил академик, — Оттуда!

— Благодарю за столь лестную оценку и с удовольствием посмотрю на ваши лаборатории. Когда?

— Да хоть завтра, если вы не заняты.

— Договорились.

— Тогда позвольте вас оставить, ведь это не только Александра Леонидовича, это и ваш триумф. Наслаждайтесь!

Мило, мило, думал я, провожая Грушина взглядом. За пять минут разговора этот тип намекнул, что Бушарин стал бесполезен, попытался вбить клин между мной и наставником, потом тут же исправился и изобразил себя чуть ли не лучшим его другом, пролил тонны меда на мою юношескую душу, еще и на особое доверие императора сослался. И построил разговор так, что отказаться идти смотреть эти самые его лаборатории я никак не мог. Мило.

— Егор! — отмашка от Шамана, обеспечивающего сегодня пути отхода, отвлекла меня от раздумий. Со вздохом ввинтился в толпу, спасая новоявленного гуру от несдержанных почитателей. И если судить по растерянным взглядам профессора, помощь ему сейчас была не лишней. Тяжело бремя славы.

— Рус! К утру у меня должно быть все, что сможешь нарыть на Грушина Петра Ильича. Академик, ученый. Ведет исследования алексиума, но это он сам мне сказал, — распорядился я, едва ступив на катер.

— Что-то еще о нем известно?

— На вид лет пятьдесят пять — шестьдесят, вальяжный такой. Если заметил, у меня с ним короткая беседа в холле была.

— С какой целью справка?

— Да, если бы я знал! Пригласил меня завтра осмотреть его лаборатории, сослался на, цитирую: "по мнению сверху, вы являетесь непревзойденным практиком в этом деле".

— Принято, по приезду займусь.

— Егор, а я не могу вам немного помочь в этом вопросе? — спросил профессор, ставший свидетелем нашего разговора.

— Вы его знаете? — развернулся я к Александру Леонидовичу, — Простите, профессор, просто это явно столичная штучка, я думал, вы с ним не встречались.

— Всего несколько раз, но встречался. Он когда-то проект Базарина курировал, и помните, я вам о назначенном нам начальнике рассказывал? Который все наше дело развалил? Так это его родственник был.

— Тот самый хлыщ, что вам потом репутацию подмочил? Как там его звали?

— Светозар Иванович Мусоргский. Но его, простите, за глаза иначе, чем Светочкой, никто у нас не называл.

— "Могучая кучка", блин, — всплыла еще одна ассоциация с композиторами, или это из другой оперы?

— Что, простите?..

— Не лучшая ему характеристика, говорю, — не стал я пояснять Бушарину свой ассоциативный ряд.

— Не будь его, мы бы с вами не встретились, — мягко улыбнулся профессор.

— Александр Леонидович, я бесконечно счастлив, что встретил вас. Не смущайтесь, я говорю от чистого сердца. Ну, и еще немного от нашего с вами туго набитого кошелька, — решил разбавить я пафос собственной речи, видя, что проф едва-едва сдерживает слезы. Так-то он был спокойным человеком, но еще не прошедшее возбуждение после публичного выступления повлияло на его эмоциональность. — Но это не значит, что я буду благодарен какому-то деляге от науки, который организовал вашу травлю. И, согласитесь, государство от этого проиграло. Ведь точно так же мы могли и не встретиться. Я искренне верю, что ваш гений все равно пробил бы себе дорогу, но…

— Спасибо, Егор, — Бушарин перебил мой панегирик, окончательно растрогавшись, — Так вот, о Грушине… — проф высморкался в платок, скрывая волнение, вызванное моими словами, — При всем моем неуважении к его племяннику, Петр Ильич курирует почти все работы с алексиумом в нашей империи. И по праву считается признанным авторитетом в этой области. Я не могу гарантировать, что его многочисленные монографии написаны им самим, все-таки Светочка брал с кого-то пример, набиваясь в соавторы, но он основательно… как вы там выражались? — в теме. Да, он честолюбив, и любит напомнить, что обласкан императором, но тот же Тимофей Михайлович не раз высоко о нем отзывался, а это что-то да значит.

Скоропостижно скончавшийся когда-то научный руководитель Бушарина был для него путеводной звездой и примером для подражания, это я давно заметил. Но раз именно Тимофей Михайлович Базарин вывел в теории ту самую схему, с которой мы благополучно стригли сейчас купоны, то его рекомендацию стоило принять к сведению.

— Значит, умен и в теме… Что-то еще?

— Знаете… — Проф замялся, но все же честно признался, — Это, конечно, только мое мнение… но мне кажется, что он больше не по физике, а по биологии алексиума…

Опаньки! Утверждение на грани крамолы. Любые опыты над одаренными были строжайше запрещены — это было прописано в законодательствах всех стран, считающих себя хоть сколько-нибудь цивилизованными. За ту же флешку, что по незнанию была скопирована мной с компьютера Залесского, полагалось весьма суровое наказание без учета любых смягчающих обстоятельств. Правило, что чаще нарушалось, чем соблюдалось, но тем не менее ни одно государство не рискнуло бы признаться в подобных исследованиях. Серьезное и опасное заявление.

— Я понял вас, Александр Леонидович.

— Егор, я знаю, вы…

— Я понял, профессор, не стоит повторять.

— Тогда я спокоен.

— Рус, ты услышал, если что-то найдешь дополнить?..

— Утром информация будет на вашем столе.

Ничего особенного справка от Францева на следующий день не содержала. Разве что наличие сразу двух постоянных любовниц у Петра Ильича, но тут мог только поаплодировать: в таком возрасте, обычный неодаренный человек, да еще будучи женатым! В общем, не совсем то или, точнее, совсем не то, что я искал. Мне гораздо интереснее было, мог ли академик знать обо мне что-то сверх общедоступной информации, потому что подобная осведомленность шла вразрез нашим договоренностям с императором и Милославским. Я, конечно, имел подозрения, что "хозяин земли русской" мог быть и хозяином своему слову, но как-то не вязалось это с создавшимся у меня впечатлением о Константине Втором.

Вот таким, полным сомнений и опасений, я и явился на запланированную экскурсию.

— К сетке лучше не подходить, следуйте по дорожке, — на КПП, а просто вахтой назвать это сооружение не поворачивался язык, порадовался, что не позвал никого в компанию — пропуск был выписан только на меня. Ассистент Грушина, встретивший у входа, недоуменно косился на вольеры с нетипично ведущими себя "одаренными" собаками. Не знай я, что подобные твари пылают ко мне необъяснимой любовью — тоже бы занервничал от их тоскливого воя и лая. — Да, чтоб вас!.. В первый раз вижу такое!

— Серьезная охрана, почти как в казначействе, — неловко пошутил я в попытке отвлечь сопровождающего от странного поведения животных.

— Так не шуточки! — не разделил моего легкомыслия ассистент, — Здесь около десяти тонн алексиума!

— Нехило! — польстил я проводнику, начисто игнорируя факт, что под будкой моего Бобика уже было закопано примерно столько же метеоритного железа. Болота Карелии были не единственными болотами в стране, а при наличии скоростного доспеха, расстояния меня не сильно ограничивали. Но это так, к слову.

— На ночь собак выпускают, так что пробраться в комплекс невозможно. Да и сами лаборатории расположены под землей, и там самая современная защита. У нас все на самом высшем уровне! — Похвастался мне молодой ученый.

С умным видом, поддакивая в нужных местах, выслушивал дифирамбы системам безопасности. Если верить собственному видению, замаскированные ловушки действительно были натыканы довольно густо. Реже, чем пытался втереть мне спутник, но чаще, чем этого требовал здравый смысл. Складывалось впечатление, что алексиума на их обустройство было потрачено чуть ли не столько же, сколько хранилось в комплексе. Машинально начал прикидывать, как стал бы штурмовать это здание, потом одернул себя и сосредоточился на поисках путей отхода — на душе было неспокойно.

Радушный академик принял меня в свои объятья и повел знакомить с поднадзорным хозяйством. Вникая в не всегда понятные комментарии, пытался параллельно разобраться в себе, потому что ощущал себя двояко. С одной стороны хотелось облегченно рассмеяться: ничего-то вальяжному ученому обо мне не было известно, а экскурсия была банальным разводом на деньги богатенького юнца. Здесь мы с моей любимой паранойей в очередной раз сели в лужу. С другой — даже обидно, я ж тут весь из себя избранный, а меня как лоха какого-то… всего лишь подоить хотят. Где, спрашивается, мировой маго-жидо-масонский заговор, где я, весь в белом, спасу Отечество? Где пафос и превозмогание?