Прогулка (СИ)

— Это почему это я первым? — уже не так бойко отозвался Калмыков, снижая развитый темп собственных возмущений.

— Чтобы не только я вам глупцом казался. Должны же мы уровняться в степени глупости, — после этих слов Григорий залился искренним, добрым смехом, но спустя мгновение с удивлением и одобрением отметил, что Андрей Семёнович с должной сноровкой протиснулся в тесный проем, а уже через несколько секунд стоял в полный рост на территории аэропорта.

Сумерки становились все гуще. В паре километров на запад светился яркими огнями терминал.

— Который час? — поинтересовался Григорий.

— Девять ноль девять.

— Отлично! Успеваем. Главное, чтобы до посадки не загребли.

— Не загребли? — переспросил Калмыков, ощущая в последней фразе какую-то недосказанность, но Григорий в ответ только улыбнулся и, подмигнув, скомандовал:

— Бежим! Время не ждёт! Вон! Видели? — он указал пальцем куда-то в небо на восток, в противоположную от терминала сторону. Там, на фоне темнеющего горизонта, изредка вспыхивали посадочные огоньки медленно снижающегося самолёта, — Давайте! Скорее!

Григорий рванул прочь от забора в густые заросли высоких сорняков. Андрей Семёнович поспешил за ним следом. Преодолев заросли, им открылся вид на широкую взлётно-посадочную полосу. Она освещалась по краям яркими прожекторами, и это предавало обычной пустынной авиационной дороге какой-то фантастический вид. У Калмыкова захватило дух. Он остановился у края зарослей присел на корточки. Но, к своему ужасу понял, что его спутник и не собирается останавливаться! Григорий, интенсивно замахал рукой в направлении полосы и, не дожидаясь ответного согласия, быстро побежал. Самолёт был довольно близко. Уже был хорошо слышен внушительный гул его турбин.

— Куда тебя несёт, идиот!? Стой! — закричал, вдруг, Андрей Семёнович, но Григорий его не слышал, стремительно удаляясь в сторону «взлётки».

Калмыков крепко сжал непослушные, увлажнившиеся кулаки и некоторое время сидел на корточках, не решаясь сдвинуться с места.

— Быстрее! Не успеем! — донеслось издалека и Андрей Семёнович, громко ругнувшись матом, что для него было совсем не свойственно, рванул за Григорием.

Только сейчас, преодолевая последние десятки метров до полосы, Калмыков заметил, как все окрасилось в красные тона. Небо было просто неестественно багряным. Справа ревела двигателями исполинская машина, слева мигал, быстро приближаясь, синий проблесковый маячок. Григорий выбежал на середину широкой бетонной полосы и, срывая голосовые связки, прокричал: — «Быстрее!!!» Он дождался Калмыкова, с силой уложил его на спину и упал на бетон рядом.

— Руки и ноги раскиньте в стороны! А когда захочется — орите во весь голос! — перекрикивая нарастающий рёв, приказал Григорий и Андрей Семёнович все послушно выполнил. Его сердце безумно колотилось. Он приподнял голову, чтобы увидеть снижающийся самолёт и с ужасом понял, что тот находится слишком низко над землёй, чтобы пролететь над ними. И, вероятнее всего, он просто проедет своими массивными шасси как раз там, где они сейчас лежат!

— Твою мать! — завопил Калмыков, собираясь уже вскочить на ноги, но Григорий крепко вцепился пальцами в его запястье. Он лежал на спине, глаза были широко распахнуты, а в их глубине светился алым огнём восторг. Григорий хохотал и кричал. Как мальчишка, указывая пальцем в небо. Вокруг все гудело. Даже земля под спиной вибрировала. Калмыков посмотрел вверх и, словно в замедленной видеосъемке, увидел, как исполинская машина плавно проплывает над ними, обдавая ветром и едва не касаясь массивными шасси земли. А когда хвост самолёта скрылся из виду, где-то совсем недалеко громко взвизгнуло. Тут же запахло горелой резиной и выхлопными газами. Андрей Семёнович продолжал лежать, будучи не в силах пошевелиться, и смотрел вверх.

— Теперь бежим! А то все интересное может быстро закончиться! У нас сегодня ещё много дел! — Григорий хлопнул Калмыкова по плечу, вскочил и рванул обратно, в сторону пролома в заборе. Андрей Семёнович привстал, посмотрел назад и без удовольствия отметил, что синий проблесковый маячок с каждой секундой становится все ближе. Рёв турбин значительно уменьшился, позволяя расслышать вой сирены и неразборчивый крик, вырывающийся из громкоговорителя приближающегося автомобиля.

Бежать пришлось через силу. Ослабленный офисной работой организм яростно протестовал против такого количества физических нагрузок. Калмыков чувствовал, как силы из него уходят катастрофическими темпами. Он боялся оглянуться, но, судя по звукам, преследователи были уже совсем близко. Кое-как добравшись до зарослей, Андрей Семёнович бессильно рухнул в них всем своим немалым весом и, выпучив налившиеся кровью глаза, принялся жадно глотать, не успевший остыть после дневной жары, воздух. Дыхание выходило с громкими хрипами. Он понимал, что лежать вот так и ждать, когда его здесь найдут, просто нельзя. Надо двигаться дальше. Не хватало ещё в милицию загреметь для полного счастья! То-то на работе удивятся!

Сирена автомобиля несколько раз взвыла и стихла. В темноте были видны только яркие вспышки проблескового маячка. Значит остановились. Ищут. Калмыков собрался с силами и сел. Вдруг кусты затрещали, а через секунду из темноты зарослей появилось улыбающееся лицо Григория. Он приложил указательный палец к губам и процедил:

— Тссссс…

Выбрались через пролом в заборе точно так же, как забрались внутрь. Лишь снаружи Григорий позволил Андрею Семёновичу отдышаться и немного прийти в чувства. Они лежали на сухой траве, слушали оглушительную трель кузнечиков и молчали. На небе зажглись первые робкие звезды, двигатели севшего самолёта стихли, а вспышки маячка погасли. Наступила ночь.

— Как вы думаете, Андрей Семёнович, сколько нужно человеку времени, чтобы понять, чего он на самом деле стоит? — негромко спросил Григорий.

— Я, наверное, не совсем понимаю, что именно ты хочешь спросить, — неуверенно ответил Калмыков.

— Да что тут не понятно? Спрашиваю то, что спрашиваю. Вот вам, сколько понадобилось времени, чтобы понять, что я был прав сегодня в парке?

— Ну, началось… — недовольно буркнул тот в ответ, — Я был уверен, что этот разговор все-таки состоится.

— Да ладно вам, не ерепеньтесь. Я же вас не на дуэль вызываю. Просто ответьте.

— Если честно, я до сих пор не знаю, прав ли ты был. А если уж совсем по-честному, то если бы я заранее знал, куда и для чего ты меня тащишь, я бы ни за что не приехал в этот аэропорт.

— Приехали бы, — усмехнувшись, парировал Григорий.

— Одного не могу понять, откуда в тебе столько гонора и уверенности в собственной мудрости? Сколько тебе лет-то вообще? Ты же мне в сыновья годишься!

— Боже упаси, Андрей Семёнович! Ни в коем случае не претендую на роль мудреца. Можете считать это банальной проницательностью. А свою правоту я готов доказать. Вопрос только в том, готовы ли вы к этому. Да и доказывать буду не я. Вы сами это должны сделать.

— Знаешь, Гриша, думаю на сегодня с меня довольно доказательств. Я теперь даже не знаю, как смогу до дома доковылять, а ты мне тут предлагаешь какую-то свою очередную авантюру. Нет уж, спасибо. У меня завтра с утра кредитный комитет, между прочим. А я даже бумаги не подготовил, которые должен был.

— Башенный кран, — невпопад сказал Григорий.

— Чего?

— Башенный кран, — повторил тот, таким тоном, будто говорил о чем-то очевидном.

— Что за манера у тебя такая дурацкая? Что ты вечно какими-то загадками говоришь? Снова пытаешься на меня впечатление произвести? Так не надо этого! Выглядит это, как минимум, смехотворно…

— Вон там, в километре отсюда, — Григорий указывал пальцем куда-то в сторону, где в тающем закате ещё виднелись силуэты высоток и нескольких строек, — Строительный башенный кран. Видите?

Калмыков присмотрелся.

— И что? Кранов никогда не видел, что ли?

— Уверен, вы не обратили внимание на то, что один из них стоит не так, как остальные.

Калмыков присмотрелся повнимательнее, но ничего необычного не смог разглядеть. Ни в одном из них. Краны, как краны.

— У меня зрение плохое. А что не так?

Вместо ответа Григорий поднялся на ноги и сказал:

— Идёмте, покажу.

— Да отстань ты от меня! Прилип, как банный лист, в самом деле! Я домой!

— Видите вон тот кран, второй слева?

— Ну? — не скрывая раздражения, с вызовом буркнул Калмыков.

— Он стоит слишком близко к одной из жилых девятиэтажек.

— И что? — все тем же раздражённым тоном рявкнул Андрей Семёнович.

— Я же говорю — идёмте, покажу! — Григорий снова широко улыбнулся, а в глазах, в очередной раз, блеснул азартный огонёк.

— Тьфу ты! — в сердцах выругался банкир, — Детский сад какой-то, честное слово!

Григорий улыбнулся ещё шире, удовлетворённо кивнул и ринулся продираться сквозь сухие заросли сорняка, прокладывая путь в сторону возвышающихся вдалеке высотных кранов. Андрей Семёнович, немного помешкав, плюнул и поплёлся следом.

3

Выйдя на освещённую фонарями улицу и оглядев себя с ног до головы, Калмыков остолбенел. Ещё утром бывшая белоснежной рубашка теперь превратилась в какое-то нелепое подобие одежды. Брюки — его любимые, светлые брюки — выглядели так, будто по ним пробежало стадо диких бизонов. Галстук и вовсе был безнадёжно утрачен, как дорогой и, непременно, красивый аксессуар. К тому же Андрей Семёнович обнаружил, что на левом рукаве отсутствует одна запонка.

Но ещё больше Калмыкова шокировали не утраты в собственном внешнем виде. Тут-то, как раз, все было логично. Его больше удивил внешний вид Григория, одежда которого не то, что не испачкалась… она даже не помялась! В любом случае, контраст между их внешним видом был весьма ощутимым. Тихо хмыкнув, но, не придав особого значения обнаруженному необъяснимому факту, Андрей Семёнович проследовал за своим новоявленным проводником в густую темноту огороженной забором стройки.

— Что мы здесь забыли? — полушёпотом спросил Калмыков, особо не надеясь на ответ, — Эти стройки охраняются, между прочим.

— Нам нужно забраться в кабину крана, — буднично ответил Григорий, ловко лавируя между разбросанным повсюду строительным мусором.

— Нам нужно? — съязвил Калмыков, — Если не ошибаюсь, у меня никто не спрашивал, нужно ли мне туда лезть.

— Поверьте, Андрей Семёнович, вам это нужно даже больше, чем мне. Просто поверьте, потому, что я не смогу объяснить для чего это вам. Вы сами поймёте, когда окажетесь наверху.

Калмыков минуту стоял, молча, понурив усталые плечи и тяжело дыша. Больше всего ему сейчас хотелось оказаться в мягком домашнем кресле с тарелкой спагетти на коленях и пультом от телевизора в руке. А вот чего он действительно не хотел, так это идти на поводу у какого-то умалишённого, неуравновешенного молодого человека, беспрестанно фонтанирующего сумасбродными идеями. Мало того, что можно нажить неприятностей на собственную голову, так ещё и не понятно для чего вообще ему всё это нужно?!

И только где-то глубоко внутри какой-то чуть слышный детский голосок требовал, кричал: «Не останавливайся! Иди! Живи, пока есть возможность!» И противиться этому зову не было никаких сил.

Андрей Семёнович резко, с шумом выдохнул, мягко отстранил Григория и решительно зашагал в сторону стоящего неподалёку крана.

Подъем на высоту девятиэтажного здания потребовал очередной порции сил, которые были и так почти на исходе. Спасало то, что чем выше поднимался Андрей Семёнович, тем сильнее его обдувал лёгкий ночной ветер, которым внизу и не пахло. Ветер принёс долгожданную, спасительную прохладу. И стало хорошо. Калмыков сидел у кабины подъёмного крана, бессильно распластавшись на грязном, металлическом полу, тяжело, хрипло дышал, а под ним горел миллионами огней такой знакомый, а теперь ещё и такой красивый, такой непостижимый город. Теперь не было в нем душных улиц, не было толп потеющих и бесцветных лиц, не было плавящегося асфальта и начальников с их кредитными комитетами. Под ногами лежал живой организм, он дышал. Дышал ровно и спокойно, как дышит большой, сильный медведь, засыпающий в своей тёплой, уютной берлоге. Без суеты, без волнений. Только сон. Только дыхание. Прохладное и свежее.

— Андрей Семёнович! — Калмыков открыл глаза и не сразу понял, что происходит и где он находится. Перед ним стоял все тот же Григорий. Лицо его было взволнованным, — Андрей Семёнович, с вами все хорошо? Вам плохо не стало?

— Нет, нет, Гриша, все нормально. Я просто устал немного. Видимо, вздремнул. Присаживайся. Здесь так красиво.

Григорий удовлетворённо улыбнулся, кивнул и присел рядом, подогнув колени и водрузив на них руки.

— Да… Красиво. Я и не помню, когда последний раз видел такую красоту, — голос парня был каким-то задумчивым. Будто он находился где-то совсем далеко. Калмыкова это даже удивило, потому что никогда раньше он не замечал за Григорием подобной интонации.

— Чего это ты? На ностальгию потянуло?

— Странное дело, Андрей Семёнович… Я только сейчас обратил внимание на то, что почти ничего не помню о себе, — Григорий обернулся к Калмыкову. Лицо его было каким-то хмурым и слегка растерянным.

— То есть? С памятью проблемы, что ли?

— Да не то, что с памятью… Как бы вам объяснить… Такое ощущение, будто все, чем я жил раньше, теперь не имеет значения. Я ведь даже имени своего не помню.

— Как это не помнишь? Ты же сам представился Григорием. Гришей. Или Грихой. Сказал, что могу тебя называть, как мне удобно.

— Да, точно! Гриха! — Григорий просиял улыбкой, но тут же снова заметно поник — Надо же… Забыл…

— Ну, ты даёшь, парень. Ты случайно у психиатра не наблюдаешься? А то поведение твоё… Ну, как бы тебе поделикатнее сказать?

— Да я понимаю. Можете не стесняться в выражениях.

— Нет, ну я не буду говорить ничего плохого. Просто поведение твоё такое… ммм…экстравагантное, что ли.

— Хорошее слово подобрали, — Гриша снова улыбнулся, — Красиво выкрутились! Я даже за комплимент это принял. Экстравагантное! Ха! Супер!

Повисла пауза. Город засыпал. На крыше крана сидели двое и на их усталых лицах сияли довольные улыбки. Тишину нарушил Григорий:

— А вы тоже ту девушку видели?

— Девушку?

— Ну, да. Ту, которая в аэропорту по взлётной полосе шла. В длинном белом сарафане до пят. Блондинка с яркими, голубыми глазами. У неё ещё волосы светятся, как будто сзади кто-то фонариком светит!

— По взлётной? Ты хочешь сказать, что кроме нас на взлетке ещё кто-то был?

— Ну, да! Я же говорю — девушка, — он помолчал и тихо добавил: — Красивая.

— Нет, не видел, — с нотками удивления в голосе ответил Калмыков.

— Жаль. Она бы вам понравилась.

— Послушай, я, хоть и бежал за тобой как угорелый, но заметить человека на открытом пространстве был вполне способен. И я уверен, что никакой девушки в белой одежде там не было. Мало того, если бы она там была, то одежда у неё была бы красной. Там все красным было! Закат и все такое.

— Возможно… — задумчиво и неопределённо сказал Гриша, — Но она была в белом. В белоснежном.

— Послушай, сынок, а у тебя, часом, галлюцинаций никогда не было? Ну, зрительных там…

— Не знаю. Я же говорю: не помню ничего, — после этих слов он улыбнулся, — А её помню. И вот беда — забыть не могу. Я её видел раньше. Она ехала в том автобусе.

— В каком ещё автобусе?

— В том, под который я попал в субботу. Она стояла около водителя, не держась за поручни, и смотрела прямо на меня. Своими голубыми, яркими глазами. А волосы будто сияли.

Григорий говорил тихо, чуть шевеля губами, и к каждому слову приходилось прислушиваться. Говорил так, будто общался не с сидящим рядом человеком, а с самим собой.

Калмыков молчал. Ему не хотелось думать о том, кто этот человек, сидящий рядом. Не хотелось знать, чем тот жил раньше и есть ли у него проблемы с психикой. Сейчас не хотелось. Сейчас ему было хорошо. Ни плохо, ни весело, ни здорово, ни грустно, ни нормально. Нет! Калмыкову было именно хорошо! Впервые за сорок лет он по-настоящему почувствовал, что живёт.

— Хорошо, — тихо сказал Андрей Семёнович.

Григорий, вдруг, вскочил на ноги, широко улыбнулся, с удовольствием потянулся всем телом, расставив руки в стороны, и громогласно заявил:

— А теперь акробатические этюды под куполом цирка!

— Ну, опять началось, — улыбнувшись, сказал Калмыков.

— Не началось, Андрей Семёнович, а продолжилось! Прогулка продолжается, как и наша с вами жизнь! А жизнь, как вы уже, безусловно, успели заметить, это замечательная штука! Вперёд! Нас ждут великие дела!

С этими словами Григорий одним махом перебросил обе ноги через заградительную металлическую балку и встал на основание стрелы крана, расставив руки в стороны. Он балансировал на шатающейся от ветра металлической конструкции, высоко запрокинув голову. У Калмыкова внутри что-то сжалось, в горле пересохло.

— Гриша! Гришаня! Григорий! Не чуди, пожалуйста, малец! Не двигайся! Прошу тебя! Тихо!

Григорий обернулся к Калмыкову. На его лице играла уже знакомая улыбка, наполненная сумасшедшим азартом.

— Тихо, парень! Давай руку!