Варвар, который ошибался

На самом деле я должен был спросить в лоб: «На черта я буду тебя убивать? Ты же отец моей жены, верно, и сам сейчас отдашь концы?»

Он задышал быстро, в предагонии, всхлипывая и клокоча.

– Ответ на вопрос… Как спасти мою дочь.

Твою же! Вот что задумал этот ушастый на пороге смерти! Смело – и отнюдь не глупо. И тяжело – для меня. Старине Фатику нужно прорваться к Оракулу, пока эльф еще дышит – ибо мертвое тело с отлетевшей душой Оракул не примет.

И хитро. Давайте учтем, что принц активно противился моей связи с Виджи, всеми четырьмя лапами упирался. Похоже, я становлюсь параноиком, но смотрите: если я убью Квинтариминиэля (между нами – за одно это имя его стоило пустить в расход), пусть даже ради жизни его дочери, пусть даже он и так готовится распрощаться с нашим миром, я превращусь в отцеубийцу. Не отвернется ли от меня Виджи, или, того хуже, – хотя что может быть хуже? – не ляжет ли на нее обязанность кровной мести? Кто их знает, этих эльфов. Не скажу, что я боюсь смерти от руки любимой женщины, но хочется все-таки пожить, и крайне желательно – в ее обществе.

Эльф захрипел.

– Обещай мне свое заднее слово срочно! Я тяну… пс-с-ха-а-а… свою жизнь еще час, потом уйду за порог. Дай могучее слово Джарси!

Гритт!

Слово варваров Джарси нерушимо. Это основа основ нашего Кодекса, который мы, все – и мальчики, и девочки – заучиваем наизусть, начиная с момента, когда начинаем самостоятельно ходить на горшок. Угу, именно так – нам читают Кодекс, и мы заучиваем все сотни его страниц на протяжении детства, отрочества и юности (зачастую сидя на том самом горшке). И в конце концов сдаем экзамен на знание Кодекса.

Мой брат, сопя, склонился над нами. Я тут же превратился в дольку чеснока.

– Чего он там стрекочет, этот воробей? Зашвырнуть его к Оракулу заради ответа? Фатик, я это сделаю, не вопрос. Да и весит он как перышко от синичкиной попки.

Принц распахнул глаза и взглянул на Шатци с ужасом.

– Запре… пссс-ха-а-а… щаю! Аллин тир аммен! Ты, малый варвар с плешью, ты отправишь меня в яму!

Даже на пороге смерти он не удержался от того, чтобы меня подколоть.

– Слово… варвар… с-слово-о-о… Если любишь мою дочь.

Кровь стекала с углов губ, тягучая, черная в полумраке.

Я видел по его глазам, что ему нужно мое слово, жизненно нужно, как бы смешно это ни звучало.

Черт с ним. Я произнес клятву Джарси, нерушимую, и так далее, и тому подобное.

Эльф вздохнул, как мне показалось, облегченно, хотя какое может быть облегчение, когда в твоей груди зияет дыра размером с кулак?

Ледяные пальцы коснулись моего запястья.

– Бла… годарю… Будь мужественным на всю свою малую длину.

Все-таки он меня не любил.

Я оглянулся на отряд и решил нарушить свою клятву. Чихал я на аллин тир аммен.

Принц издал жалобный вздох и закрыл глаза, но сердце его продолжало биться. Он знал, что протянет еще час, оттягивал момент смерти каким-то хитросваренным эльфийским способом, может быть, перекрывал силой воли магистральные сосуды, чтобы до времени не истечь кровью. А я знал, что нарушу клятву, потому что… У меня есть еще одно существо с душой, которое я могу принести в жертву ненасытной утробе Оракула.

Альбо. Пророк Гритта-Миротворца. Разум его стерт, но душа, надеюсь, жива – эльфы говорили, что транкас убивает разум, но не стирает душу.

Поверю эльфам на этот раз.

– Во-от, – промолвил Шатци над самым моим ухом, – я как чувствовал, что Зал Оракула тебе будет нужен. Да и Талиэль мне это же сказал… Смотри, – он еще понизил голос, – ситуация такая. Мы изначально закрепились в Зале Оракула, держим его и часть переходов Храма. У нас в заложниках несколько аколитов и сам настоятель Чедаак. Маги бьются со смертоносцами и их шатией, попутно режут аколитов, аколиты режут магов и смертоносцев, в общем, все режут друг друга, чехарда еще та, и мы в самой ее сердцевинке. Да, Талиэль что-то там говорил о каком-то странном шепоте…

Мой брат – настоящий талисман удачи. Я испытал прилив сил и веселого ухарства. Надо же, как все сложилось. То есть сложилось оно, конечно, скверно, но лучик надежды осветил дно пропасти, где я сидел.

«Нарушивший клятву Джарси навсегда покидает клан и объявляется среди других Джарси вне закона», – строки из Кодекса Джарси эхом отдались в голове.

Так было с некоторыми из нас. Так случилось с Черным Пахарем, который попрал клятву, бросил клан и организовал среди чернокожих юга свое королевство. Так случится и со мной. Поживу вне закона Джарси, зато – рядом с любимой. И тень отца Виджи, убитого моей рукой, не будет лежать между нами.

Что ж, примемся за Альбо. Он стал растением (вернее даже, овощем, корнеплодом, если учитывать его габариты), это будет убийство из милосердия.

Самантий вдруг охнул, сковородка со звоном выпала из рук.

– Фатик! Твой священник!.. Он только что открыл глаза, глубоко вздохнул, и… умер!

В любой ситуации варвар должен держать лицо спокойным, а штаны – сухими 4.

2

Вот это поворот! Вот это пи… п… Твою же растреклятую гоблинскую мать!

Я заорал и молнией слетел вниз, локтями растолкав гоп-компанию праведников. Застывшее лицо Альбо было изжелта-серым, выпученные глаза стеклянно уставились в низкий свод перехода.

Самантий вздохнул слегка виновато:

– Мне кажется, любезный мой Фатик, это я его, мнэ, удручил.

Но в его голосе не звучало сильного волнения. Он пожил достаточно и побывал в разных передрягах, чтобы слишком расстраиваться из-за убийства едва знакомого ему человека, который только что угрожал смертью мне и моим близким. Альбо умер внезапно, это и испугало тучного трактирщика.

Я коснулся пульса на шее пророка. Сердце молчало. Ощупал голову, где там отек от удара сковородки? Нет? Какая неожиданность. Перелома костей черепа тоже не оказалось. Мистические силы, влившиеся в тело Альбо, успели залечить все увечья, если те все-таки были.

Кроме стирания разума транкасом. Здесь силы Гритта были не властны.

– Не думаю, Самантий. Он умер, потому что… Сейчас я не смогу тебе объяснить.

– Так это не я его… убил?

– Нет.

– Ох… Хорошо. Все-таки… это было бы несправедливо! А от чего же он помер, Фатик?

У меня нет времени рассусоливать и отвечать на вопросы. Сперва – дело.

Я закрыл Альбо глаза и встал. Некто обрезал нить жизни своей марионетки, потерявшей моими стараниями управление. Некто, обладающий сверхъестественной силой.

Гритт.

Кстати, смешно бы получилось, окажись Альбо вдобавок шпионом талестрианских чародеев.

Только теперь выходит так, что я должен сбросить в пропасть Квинтариминиэля.

Яханный фонарь.

– Фатик, – простонал сквозь зубы Тулвар. – Все это так ужасно для нашей тонкой душевной организации! Умоляю, ты, подлая помесь шакала и верблюжьей колючки, ишачий пупок на хворых ножках, пес, покрытый паршой, давай же покинем это ужасное место поскорей! Забирай свою уродливую плоскогрудую женщину, и бежим, умоляю тебя на коленях!

– Иди к екру, – сказал я.

Тулвар зарыдал. Повышенная эмоциональность, обретенная бывшим монархом в женском теле, делала его совершенно нестерпимым. Ах да, тем из вас, кто впервые читает о моих приключениях, нужно пояснить. Тулвар – монарх Дольмира, старый тучный селадон, ну, или, чтобы было понятнее – развратник. Именно ему я как-то привез целый воз девственниц, кои оказались, хм, подпорчены. Ныне же, благодаря маске Атрея, которая ведает переселением душ, развратная и самовлюбленная душонка Тулвара перекочевала в тело субтильной магички по имени Дагеста. Маги Талестры совершили, таким образом, государственный переворот, да только Тулвар бежал и попросился под мою защиту. Однако эгоистичная царская натура делала его совершенно нестерпимым.

– Эркешш махандарр!5 – Олник подобрался ко мне и вручил клинок Гхашш, тот самый, что я бросил под ноги Гродару, играя в труса. – Слушай, Фатик, ты давай это… или вперед, или назад, потому что вот тут, на этом самом месте, меня скоро схватит горный карачун или даже гномья курва!

Произнося это, он смотрел на Крессинду (та смотрела на него, в полумраке видно было, как изумленно округлились ее глаза). Горным карачуном и гномьей курвой была именно она. Женщины, женщины, вы воистину и ангелы, и чудовища – все зависит от мужского взгляда.

Ко мне спустился брат, деловито оттирая куском ветоши кровь с топора. Глянул на труп Альбо.

– Да уж, парниша смертельно устал. Не нужно его больше трогать.

– Идем к Оракулу, Шатци6.

– Обязательно, Фатик. Но сперва… Значит, такое дело… Вот эта крючконосая с маленькими титьками, она была в твоем отряде с самого начала? – Замечу, что уважение к женщине, то самое, глубинное, истинное, ни мне, ни Трампу в Шатци вбить так и не удалось.

– Крючконосая? – задохнулся Тулвар. – Ах ты… И груди нашей милости в полном порядке! Потрогай, какие упругие соски!

– Заткнись, – велел я устало. – Еще слово, и брошу тебя и твои упругие соски рядом с трупами. Нет, Шатци, она навязалась к нам у Самантия. Бесполезная дура. – Замечу без скобок, что мое уважение к женщинам осталось неизменным – но Каргрим Тулвар оставался для меня тем же слабовольным и глупым монархом-мужчиной.

– Фа… ах… о…

– Цыть!

– Ну и добренько. Хе-хе, хы, го! Значит, тебе, ей, трактирщику, и этому твоему… как бишь его?.. карапет такой, не могу его в темноте разглядеть, навроде гриба-поганки. Светит лысиной и воняет паленым. Ты мне скажи, он напился пьян и свалился башкой в костер, верно?

– Гшантаракш гхор!

Я ощутил, как в моей груди начинает расти ком ярости – верный предшественник амока, а амок – это та штука, что изредка накрывает варваров Джарси. В этот состоянии мы можем наломать дров и нарубить капусты.

– Шатци, заткнись! Все – тихо. Брат, говори только по делу. Олник, молчать!

– Хе-хе, хы, го! По делу, братец, по делу. Всем остальным, всему твоему братству, хранителям твоей милости, хе-хе, мы завяжем глаза. У тебя в отряде магов шпион, и дорогу к Оракулу – а также путь к отступлению, он не должен увидеть.

Это звучало разумно.

– Завяжем им глаза и дадим гномские имена, чтобы никто не догадался! – влез Олник. – Гофур, Мофур, Дохур, а вот эта, – он показал на Крессинду, – Яханный Офур.

– Цыть!

Шатци сказал вполголоса:

– Гном у тебя, Фатик, по-прежнему не блещет… – Он звучно постучал себя по лбу. – Талиэль обещал заглянуть в голову каждого, прямо сюда, – найти шпиона и вытащить чужие глаза наружу… Так что за штука нужна от тебя магам? Она ведь все еще при тебе?

Бог-в-Себе, дорогой Шатци, но вот только зачем она им нужна?

– Талиэль – один из твоих эльфов, кто остался жив?

– Он. Брат его прыгнул в провал и пропал, хе-хе-хе.

Я ведь и сам должен прыгнуть в провал… и пропасть. Или – победить. Добраться до Источника и во всем разобраться на месте. Впрочем, Талаши сказала, что с прыжком в провал у меня не сложится. Да, и сначала я должен буду спровадить туда Квинтариминиэля.

Тут я вспомнил, что Талаши поведала мне кое-что еще.

Наследник Гордфаэлей погибнет в Зале Оракула.

Получается, я не должен брать Шатци с собой? А кто же покажет мне путь в Зал? Но, взяв Шатци с собой, я обрекаю его на смерть? В то же время, не пройдя в Зал, я не выполню то, что до́лжно.

Чертова дилемма. Хренов моральный выбор. Да, да, да, я пожертвую сводным братом, лишь бы спасти мир, мир – и свою женщину. И пошли вы все туда, куда не хотите идти! Фатик стал подлецом, так и запишите в книге судеб! И ни черта я Шатци не скажу – во-первых, он все равно пойдет, а во-вторых, у меня нет желания объяснять. С другой стороны – Шатци уже побывал в Зале и не умер, так может быть, его демон удачи сумел обвести смерть вокруг пальца? В любом случае я должен прибыть в Зал. И я надеюсь, что наследник Гордфаэлей не врежет там дуба.

– Что еще сказал этот… Талиэль?

Шатци вдруг подобрался, двинул плечами, завертел головой.

– Хм, хм… Сказал, тебе кровь из носу понадобится узнать ответ Оракула. Он, дескать, это видит … Фатик?

– А?

– Слышишь шепот?

– Что, Шатци?

– Шепот! Талиэль сказал, что слышит какой-то шепот, что у нас немного времени.

– Не понимаю, о чем ты, но давай торопиться.

– Да, завяжем всем глаза. Стойте здесь, я вернусь. – И он направился к трупу Альбо.

Последовали протесты. Слабые, вроде писка, со стороны Имоен и Монго, невнятные в виде гудения – со стороны Скареди, и громогласные, гневные – от Крессинды.

– Я точно знаю, что я не шпион! – ревела она. – А кто вообще может сказать, что ты – не шпион? Какие твои доказательства? – Она ткнула большим пальцем в Шатци. – Или вот этот – полоумный лысый безбородый гном? Яханный Офур… Да как у тебя язык повернулся сказать такое мне, своей невесте?

Ее губы задрожали, и она огласила переход рыданиями, спрятав лицо в ладонях, которые были едва ли меньше моих.

На Шатци женские слезы не действовали.

– Тем не менее, леди, я завяжу глаза всем, кто вышел из Катрейна, – сказал он и, сдобрив слова ухмылкой, шагнул к Крессинде с полосками ткани, отрезанными от одеяния Альбо. – Кому не по нраву сей аксессуар, – может оставаться здесь или выкатываться наружу к едреной матери.