Северный богатырь. Живой мертвец

— В кабак волоки!

Багреев очутился в том же кабаке, куда приехал с наказом, и Матусовы, как опытные питухи, стали отпаивать его крепким квасом. Багреев очнулся.

— Спать надо. Ночью поход! — сказал он, желая отвязаться от людей и остаться со своей мечтой.

— И ложись тут, а мы выпьем! Эй, Митька, водки!

Багреев вытянулся на лавке и заснул. Во сне все время грезилась ему Марта, а пьяный шум кабака придавал его грезам какой-то дикий характер. Марту били, а он за нее заступался.

Кабак был полон солдатами. Они развернулись напоследок, и Митька только успевал обирать у них разные вещи (денег не было) и подавать водку. Пьянство шло нелепое, дикое, пока в ночной тишине не раздался звук горна — поход!

— Прощай, Митька! Не поминай лихом! — и вмиг отрезвившиеся солдаты подтягивались и быстро выбегали из кабака.

— А я за вами, ребятушки! Мне што тут! — пискливым голосом ответил Митька-целовальник.

Скоро кабак опустел. На улицах в темноте ночи двигались и строились солдаты.

VII

Поход

Шум и грохот, песни и музыка огласили ночью Псков, когда войска Шереметева живым потоком потекли из города по Новгородской дороге. В темноте ночи красными, зловещими огнями горели факелы, привязанные к пикам и ружьям у двух последних в каждой колонне. Порядком распоряжались Глебов с Титовым, в то время как сам Шереметев еще сладко спал.

Братья Матусовы шагали в рядах своих товарищей, Савелов ехал, покачиваясь в седле, а Багреев храпел на всю горницу. Шереметев вечером прислал сказать ему, что он поедет с ним на случай какой услуги или надобности.

Холодная, дождливая осенняя ночь висела над землей. Сверху сеял мелкий дождь, под ногами чавкала грязь, но солдаты шли весело и бойко, смеясь и громко переговариваясь между собой.

— Под шведа, братцы, опять идем! — слышалось в темноте.

— Слышь, царь-батюшка сам нас в бой поведет. Теперь ждет нас!

— А далеко идти надо, дяденька?

— К морю!

— Я был там, — раздался голос, — у монахов, с батюшкой-царем вместе. Я сперва у него, батюшки, в потешных был. Ну, и поехали. Буря была. Мы Богу молиться! Однако тут один из ихних коршиков[8] поспел и такой шустрый! Царь-батюшка к нему. Он как на него цыкнет — и ничего… привел это нас в тихое место и царю в ноги. А царь поцеловал его, денег дал и одежду свою всю[9].

— Помилуй Бог! Что отец!

— А смелый-то! А сила-то!

— Однажды идем, — весело заговорил в темноте голос, — а к царю-батюшке мужик и в ноги! Он и говорит: «Что, нетто я — Бог, что мне в ноги кланяешься? Встань!» А тот лежит. Царь-то хвать его за загривок и поднял, словно кощенка! Вот-те Христос!

Солдаты с восторгом говорили про царя и шли, бодро вытаскивая ноги из грязи и хлюпая по воде.

Спереди и сзади двигалась колонна в полном молчании, потому что, сидя на конях, солдаты могли спать, и они почти все дремали, кроме калмыков и татар, которые гоготали между собою. Савелов дремал, качаясь на лошади, и во сне видел Катю; она что-то говорила ему и тянула к нему свои руки.

А сзади с криком, с бранью, громкими звуками ударов бичей двигалась артиллерия и обоз. Огромные, неуклюжие пушки и мортиры на громадных деревянных колесах вязли в глубокой грязи и их с трудом выволакивали лошади и люди.

Забрезжил свет, проглянуло солнце и перестал дождь. Глебов приказал остановиться и отдохнуть, и все кругом пришло в радостное оживление. Солдаты рассыпались по широкому лугу и по перелеску. Забелели палатки, загорелись костры. В стадах произошло смятение — коров и быков убивали десятками и тут же свежевали и волокли в котлы для варки. У костров расположились солдаты с трубками в зубах.

Глебов и Титов ездили по лагерю и внимательно следили, чтобы всем было довольно горячей пищи.

«Солдату без варева быть не можно и допрежь всего брюхо его должно быть полно», — говорил Петр, и они помнили этот его завет.

Отдохнув четыре часа, войско двинулось дальше, извиваясь гигантской черной змеей по Большой Новгородской дороге.

Братья Матусовы шли рядом и тихо беседовали меж собою.

— Чего бы ты хотел себе, Сеня? — спросил Степан.

— Царя видеть! — не задумываясь ответил Семен. — Ведь почти все его видели, а мы нет!

— Увидим! А я, — и Степан вздохнул, — до страсти полюбить хочу!

— Вот так фортеция! — крикнул Семен. — С чего это тебе надумалось? Голь, а любить!

— Все любят. Вот и Антон…

— Антон — богатей: у него имения, угодья, всякого добра и отец — боярин.

— Скучно так. Идешь и думать не про что.

— Вот так фортеция! А ты о нем думай… как ему его Катьку сыскать.

— Хи-хи-хи, — весело засмеялся Матусов, — и то! Мы же ему клялись!

— О-го-го! О-го-го! Ур-р-ра! — понесся гул сзади и стал расти, приближаясь к Матусовым.

Они оглянулись и оба дружно и громко заорали: «Ур-р-ра!» Мимо них в легкой таратайке промчался Шереметев с Багреевым рядом и с солдатом на козлах. Следом за ними громыхая катилась колымага, запряженная четверкою коней. Кожаное покрывало у дверей открылось, и Матусовы увидели красивое молодое лицо.

— Мариенбургская пленница! — сказал Семен.

— Я ее у преображенцев видел! — заметил Степан, — потом ее к себе боярин привести приказал. Понравилась! — и Степан засмеялся.

А «мариенбургская пленница», теперь в качестве служанки и наперсницы Шереметева, ехала с небывалым для нее комфортом в колымаге и весело улыбалась, замечая из-за своей занавески восхищенные взгляды солдат и офицеров.

В то же время Шереметев сказал Багрееву:

— Устрою пока что ее у воеводы, а сердце таки болит. Больно сдобная баба! С собой бы повез, кабы знал, где там оставить, а в лагере боязно — царь этого не любит.

— Да, не любит, — рассеянно ответил Багреев, думая о том, что красавице-пленнице будет, пожалуй, опасливо и в доме новгородского воеводы.

— Я бы тебе поберег ее, боярин, — робко сказал он, — да боюсь, царь осерчает.

Он замер, ожидая ответа, но Шереметев промолчал. Багреев тяжело вздохнул, поняв, что надежды его рушились.

Войско медленно, но неуклонно подвигалось вперед. Глебов хмурился, но Титов утешал его.

— Подожди, как на лодки сядем, так все наверстаем. И солдатушки отдохнут, царя порадуют.

— Скорее бы! — говорил Глебов.

И правда, солдаты стали утомляться переходом под дождем по грязи.

Через неделю наконец перед ними показались стены новгородские, и скоро раскинулись посады. Солдаты подтянулись; грянули песни и заиграла музыка. Навстречу им бежали посадские и приветствовали их радостными кликами.

Шереметев встретил войска при входе в город, и они вошли в Новгород, как недавно во Псков.

— День да ночь пусть погуляют, а там уже прямо до места, — распорядился Шереметев.

Фатеев радостно встретился с Багреевым.

— Пойдем скорее, — сказал он, — я все для нашей компании приготовил. Надо только Савелова да Матусовых отыскать.

В это время мимо них проходили драгуны. Савелов, крайний с правого фланга, прямой и стройный, сидел на коне. Через седло лежало тяжелое ружье, в руке, оперши на стремя, он наотлет держал длинную пику.

Фатеев окликнул его.

— Как отпустят, найди братьев да иди в Воротную улицу, к купцу Ферапонтову.

Савелов весело кивнул головой.

— А мы пойдем, — сказал Фатеев Багрееву и по дороге стал рассказывать: — И намучился же я! Шутка ли на двадцать тысяч да еще на обоз плотов да лодок наготовить! Всех обобрал, плохие рыбачьи лодчонки и те взял, а плоты навязал — страсть! Смотри!

Они вышли на берег Волхова, и Багреев не увидел воды — вся поверхность реки была покрыта лодками, баржами и плотами.

— Намучился! — продолжал Фатеев и улыбнулся: — Только и утехи, что хозяйская дочь, Наташа. Так-то ли меня полюбила!

Багреев покачал головой.

— У тебя где постой, там и любушка.

Фатеев покраснел.

— Я ведь не охальничаю, а так…

— А девка сохнет.

— Толстая, вся не высохнет! — засмеялся Фатеев.

Они вошли в калитку на широкий двор и, перейдя его, очутились в просторной бане. Там посредине горницы стоял стол с едой и напитками.

— Вот мы как! — засмеялся снова Фатеев.

Скоро пришли Савелов и Матусовы.

— Братцы, — закричал Савелов, — все узнал! Пряховы и впрямь — купцы новгородские и, мне сказывали, сюда беспременно из Спасского приедут. Там вишь непокойно.

— А где Спасское?

— У Невы, слышь, в Ингрии, куда мы теперь идем.

— А мы идем, — заговорил Семен Матусов, — глядь, Митька Безродный нам сустречу. Куда? — спрашиваем, — а он — пес его съешь! — «с вами, — говорит, — торговать буду». Слышь, вино везет, пиво и Матрешка с ним! Ну, а теперь есть и пить!

Друзья навалились на еду, запивая ее зеленым вином.

В хмельном угаре для новгородцев прошли день и ночь. Солдаты словно торопились пропить все, что еще можно было пропить, и кабаки не успевали закрывать свои гостеприимные двери.

На утро следующего дня началась посадка войска на плоты и лодки. Это был какой-то ад. Быки и коровы ревели, и их ударами палок загоняли на плоты, где устанавливали с головами, притянутыми за рога к ногам, лошади ржали, и их стреноживали Пушки едва устанавливали на громадные плоты, и, когда все это тихо пустили вниз по течению, на следующие сутки стали усаживаться люди. На большие баржи садились по двести, по триста человек, на малые — по пятьдесят, а на рыбачьи лодки — по четыре, по шесть.

Целый день шла посадка войска Вода кипела и бурлила. Несколько неосторожных упали в воду, шум и крик стояли над рекой.

Наконец все уселись, и последняя лодка с бравыми гребцами отошла от пристани. В ней сидел Шереметев. Толстый, пузатый воевода провожал его, епископ, все время кропивший отъезжавших святою водой, в последний раз махнул кропилом, гребцы опустили весла и лодка понеслась.

— Береги красавицу! — крикнул Шереметев воеводе.

— Знаю: будь покоен! — ответил тот.

Народ бежал по берегу и, махая шапками, провожал отъезжающих.

Войско Шереметева совершило обычный путь русских купцов времен Нестора и позднейших Путь «от варяг в греки» лежал в старые-старые годы именно тут по Волхову в Ладогу, а оттуда через Ладожское озеро — в Неву, через Неву — в Финский залив и там — по свободному морю. Так ходили киевские дружинники, так позднее ходили торговые люди и еще позднее — новгородские купцы со своими товарами.

Войско, отдыхая на лодках, быстро двигалось вниз по реке; то с одной, то с другой лодки звенела удалая песня; иногда подхватывали ее с других лодок, и оба берега звучным эхом вторили веселой удалой песне.

Погода благоприятствовала дороге. Стояло так называемое «бабье лето», и с синего неба жарко грело веселое солнце своими прощальными лучами.

Багреев, Фатеев и Савелов плыли в одной лодке, а рядом с ними плыли братья Матусовы.

— Теперь шведы, слышь, в Польше воюют, а тут и не ждут нас! — говорит Фатеев, передавая слова Шереметева.

— А мы их тут и накроем, — смеялись другие.

— Ладога, Ладога! — вдруг пронеслось однажды по реке.

Многие встали в лодках, чтобы лучше видеть, и перед ними вдали блеснула, как море, огромная водная поверхность. Это было на рассвете 22 сентября, а к полудню лодки уже стали приставать к берегу, и начались разгрузка и высадка.

VIII

Царский путь

Телеги и пушки, стада, коновязи и палатки разбросались широким полукругом вокруг Старой Ладоги, от которой в немногих верстах находилась Новая Ладога с царем и царевым войском.

Багреев поспешно явился к Шереметеву.

— Чего тебе? — спросил фельдмаршал.

— Прошу отпустить к царю. Дело я свое сделал, надо отчитаться.

— Ну, ну, не торопись! Сейчас разом все поедем. Я за тебя слово скажу!

Багреев поклонился.