– Что ты поняла бы, родная? – спрашивала мать.
– Это, – отвечала я, прижимая ладонь к груди. Я не знала, какими словами описать томившую меня боль.
– Нечего тут понимать, милое дитя, это просто ночной холод. – С этими словами мать брала меня на руки и уносила в кровать.
Позже, когда мать поняла, что мои ночные вылазки продолжаются, на двери, ведущей на крышу, появился тяжелый замок. Так меня разлучили со звездами.
Паулина прошептала последние слова молитвы:
– И да будет так во веки веков.
– Во веки веков, – повторила я, пытаясь представить, сколько же это – во веки веков…
Паулина свернулась калачиком рядом, и мы укрылись моей свадебной накидкой. В наступившей тишине казалось, что лес, осмелев, подступает ближе, приглушая свет костра.
Паулина уснула почти сразу, а во мне бурлили воспоминания о событиях дня. Я была измотана, каждая косточка болела и ныла, а мысли метались беспорядочно, словно несчастный кузнечик под копытами табуна.
Глядя на мерцающие звезды, я утешалась лишь тем, что и принц Дальбрека, скорее всего, тоже не спит. Едет, должно быть, домой по тряской, разбитой дороге, один в неудобной карете, холод ломит старые кости – и нет рядом юной жены, чтобы его согреть.
Глава третья
Принц
Я потуже затянул вьюк ремнем. В нем было припасов на две недели, а в кошельке – достаточно монет на случай, если поиски затянутся. Раз-другой, возможно, придется заночевать на постоялом дворе. Впрочем, мне не верилось, что она могла удалиться от цитадели больше, чем на день пути.
– Я не могу тебя так отпустить.
Я улыбнулся Свену.
– Думаешь, у тебя есть выбор?
Перед ним стоял не мальчишка, вверенный его заботам. Я стал взрослым мужчиной, перерос его на два дюйма и на тридцать фунтов, а затаенной злости во мне накопилось столько, что это делало меня грозным соперником.
– Ты все еще злишься. Прошло всего несколько дней. Подожди еще немного.
– Я не злюсь. Скорее, нахожу это забавным. И любопытным.
Свен перехватил поводья моего коня, так что тот шарахнулся.
– Ты сердишься, потому что она проделала это раньше.
Иногда я готов был убить Свена – слишком уж он смышлен для простого вояки, покрытого шрамами. Я вырвал у него поводья.
– Меня это только позабавило. И заинтересовало.
– Это ты уже говорил.
– Значит, так и есть.
Я набросил на спину коню подседельник, закрепил и тщательно расправил.
Свен не видел ничего забавного в моем отъезде и все продолжал отговаривать меня, пока я седлал лошадь. Я слушал его вполуха. Все мои мысли были о том, как же это, наверное, прекрасно,
Они с министрами уже снаряжали отряды для укрепления пограничных гарнизонов, готовясь продемонстрировать Морригану свою военную мощь. Ненадежный союз был расторгнут, но хуже воинственных выпадов, хуже атмосферы всеобщих подозрений были для меня жалостливые взгляды матери. Она уже начала заводить разговоры о том, чтобы подыскать мне новую невесту в одном из Малых королевств или даже из наших собственных знатных семейств – забывая при этом, ради чего все это вообще было затеяно.
Я вскочил в седло. Конь подо мной всхрапнул и ударил копытом – ему, как и мне, не терпелось пуститься в путь.
– Погоди! – Свен преградил мне дорогу (сущая глупость для того, кто так хорошо знаком с повадками лошадей, особенно моего жеребца). Опомнившись, он посторонился. – Ты ведь даже не знаешь, куда она направилась. Как ты собрался ее искать?
Я удивленно поднял брови.
– Ты не веришь в собственные силы, Свен. Вспомни, у меня был лучший учитель.
Мне показалось, что Свен готов осыпать себя проклятиями. Сколько раз он твердил об этом мне, мальчишке ниже его на две головы! Сколько раз повторял, больно ухватив за ухо, что мне, счастливчику, достался лучший учитель и я не должен тратить попусту его драгоценное время. Конечно, мы оба понимали злую иронию судьбы. Свен был прав. У меня был лучший учитель. Он хорошо учил меня. Меня отдали ему в обучение восьмилетним щенком, в двенадцать я стал курсантом, в четырнадцать принес присягу, а к шестнадцати был готовым воином. Я провел рядом со Свеном куда больше времени, чем с собственными родителями. Именно ему я был обязан тем, что стал настоящим воином – тем обиднее. Я был, пожалуй, самым необстрелянным, самым невоевавшим воином в мире.
Уроки Свена включали и изучение военной истории королевства – достижений и побед предков – много же их было! Короли Дальбрека, включая моего отца, всегда отличались воинской доблестью. Отец дослужился до генерала, когда трон еще занимал его отец. Мне же – единственному наследнику единственного наследника, о военной карьере нечего было и думать. Случись что, мне на замену не было даже двоюродных братьев. Я участвовал в кампаниях, но на передовую меня не допускали – в лучшем случае я добирался до поля, когда шум битвы уже давно затих, но даже при этом меня всегда окружал целый взвод, готовый защитить от любой неожиданности.
А чтобы никому и в голову не пришло счесть меня любимчиком, Свен вечно нагружал меня самой грязной и тяжелой работой. Я безропотно чистил денники в конюшне, драил до блеска его сапоги, выносил убитых с поля. Я никогда не замечал презрения на лицах однополчан, зато не раз ловил на себе сочувственные взгляды. Солдат, ни разу не бывавший в бою, это не солдат вовсе, как бы хорошо его ни обучили.
Свен, оседлав своего коня, ехал рядом – я знал, что долго бушевать он не станет. Да, он бурно выразил мне недовольство – к этому его призывал долг, но и крепкая дружба, выкованная за долгие годы, также налагала на него свои обязательства.
– Как я буду узнавать, где ты?
– А ты и не узнаешь. В этом весь смысл, забыл?
– А что я скажу твоим родителям?
– Скажи, что я отправился на все лето в охотничий домик, чтобы грустить в уединении. Им это понравится. Уютное безопасное место.
– На все лето?
– Посмотрим.
– А если что-то случится?
– Может, и случится. Я на это надеюсь. Тебе от этого не легче, верно?
Искоса я наблюдал за Свеном. Он осматривал мое снаряжение – верный знак того, что он смирился с моим отъездом. Не будь я наследником престола, мой учитель не сомневался бы ни минуты. Он отлично знал, что подготовил меня к любым испытаниям. Я не раз доказывал ему, на что способен – по крайней мере, в учебных боях. Свен неохотно хмыкнул, одобряя мою экипировку. Впереди лежал узкий овраг, где двум лошадям было не проехать – здесь нам надо было попрощаться. Дело шло к вечеру.
– Ты выскажешь ей свое неудовольствие?
– Нет. Вряд ли я вообще удостою ее разговора.
– Это правильно, лучше тебе не вступать с ней в беседу. А если придется, следи за произношением. Твои «Р» и «Л» выдают уроженца Дальбрека.
– Я об этом подумал, – заявил я, желая показать, что предусмотрел все. На самом деле эта мелочь не пришла мне в голову.
– Если нужно будет отправить мне послание, пиши на старом языке – на случай перехвата.
– Я не буду писать.
– Ни в коем случае не открывай ей, кто ты. Глава королевства Дальбрек, рыскающий по земле Морригана… в этом могут усмотреть вооруженную агрессию.
– Не путай меня с моим отцом, Свен. Я не глава королевства.
– Ты наследник престола, представитель своего отца. Не осложняй положение Дальбрека и своих однополчан.
Мы продолжали путь в тишине.
Почему я еду? Ведь я не собираюсь возвращать ее обратно, даже не хочу с ней разговаривать! Я знал, что эти мысли вертятся в голове у Свена, но все было не так, как ему представлялось. Я не сердился из-за того, что она опередила меня, первой замыслив побег. Я думал о побеге уже давно, с того момента, когда отец впервые заговорил со мной о женитьбе, но он уговорил меня, что этот брак принесет благо Дальбреку, а если я на другой же день заведу себе фаворитку, на это посмотрят сквозь пальцы. Я злился, потому что ей хватило смелости осуществить то, на что я так и не решился. Что же это за девчонка, которая, наплевав на два королевства, поступила по-своему? Мне хотелось понять.
Когда подъехали к оврагу, Свен нарушил молчание.
– Это из-за того письма, угадал?
За месяц до свадьбы Свен доставил мне письмо, а точнее, записку от принцессы. Тайную записку. Свен передал мне ее запечатанной. Он не видел и не читал ее. А я прочел и не обратил внимания. А следовало бы.
– Нет, я еду не из-за письма, – я натянул поводья и, остановившись, посмотрел ему прямо в глаза. – Ты ведь знаешь, Свен, принцесса Арабелла здесь вообще ни при чем.
Мой учитель кивнул. После долгой паузы. Потом потрепал меня по плечу и, не проронив ни слова, развернул коня в сторону Дальбрека. Я поскакал вдоль оврага, но через несколько миль достал письмо из внутреннего кармана куртки. Я всматривался в торопливый небрежный почерк. Вот уж не похоже на королевское послание.
Я бы предпочла рассмотреть вас до нашей свадьбы.
Я снова сунул записку в карман.
Так и будет.
Глава четвертая
Убийца
«Я с радостью сделал бы это сам, но должен вернуться к своим обязанностям в Венде. Ты обернешься за день. В конце концов, это всего-навсего принцесса. Сам знаешь, чего они стоят. К тому же, ей всего семнадцать. Трудно ли будет тебе ее отыскать?»
Я тогда улыбнулся презрению Комизара к особам королевской крови и промолчал: ответа не требовалось. Мы оба понимали, что это будет нетрудно. Перепуганная дичь не думает о том, чтобы заметать следы. Комизар много раз выполнял такую работу. Он был моим учителем.
«Если это так просто, почему мне нельзя?» – ныл Эбен.
«Это работа не для тебя», – отвечал я. Эбену не терпелось себя показать. Он неплохо владел ножом, и язык у него был хорошо подвешен. Юркий, небольшого роста, он в свои двенадцать лет казался совсем малышом: брови домиком, ангельское личико – мальчишка не внушал подозрений. Но это не одно и то же: убивать в бою или перерезать глотку спящей девушке. К этому Эбен не был готов. Он мог заколебаться, встретив ее испуганный взгляд. Трудный момент, а колебаться нельзя. Второго шанса не представится. Комизар выразился очень ясно.
«Альянс между Морриганом и Дальбреком может свести на нет все наши усилия. Хуже того, поговаривают, будто девчонка – сиарра. Мы с вами не верим в эти магические росказни, но верят другие, и это может придать им сил или вселить ужас в наш народ. Медлить нельзя. Для них ее побег несчастье, а для нас – нежданная удача. Незаметно подкрасться, незаметно уйти – в этом ты мастер. А если сумеешь обставить это как дело рук Дальбрека, еще лучше. Я уверен, ты справишься. Как всегда».
Да, я всегда справлялся с заданиями. Далеко впереди тропа раздваивалась, и Эбен решил в последний раз попытать счастья. «Я все равно не понимаю, почему идет он, а не я. Язык я знаю не хуже».
«И все диалекты Морригана тоже?» – поинтересовался я.
Ответить мальчишка не успел – к нам подъехал Гриз и отвесил ему подзатыльник. Эбен взвыл, а остальные загоготали. «Комизар хочет, чтобы на дело шел он, а не ты! – выкрикнул Гриз. – И хватит скулить!» Эбен больше ни разу не подал голоса.
Мы доехали до развилки. Отсюда наши пути расходились. У Гриза и трех его молодцов были свои задачи. Они направлялись к самым северным районам Морригана, куда королевство необдуманно стянуло свои военные силы. Группе Гриза предстояло устроить там особую заварушку. Не такую кровавую, как мне, но не менее важную. Их работа должна была занять намного больше времени, а это значило, что меня ждут «каникулы» – так Гриз назвал время, пока я буду «прохлаждаться», ожидая их в назначенном месте в Кам-Ланто. Откуда нам предстояло вместе вернуться в Венду. Впрочем, он, как и я, понимал: в Кам-Ланто беззаботных каникул не жди.
Я смотрел, как они едут по своей дороге, Эбен уныло сгорбился в седле.
«Это работа не для тебя».
Неужели я вот так же лез из кожи вон, чтобы понравиться Комизару, когда был таким же мальчишкой, как Эбен?
Совсем немного лет прошло, но казалось, что с тех пор миновало две жизни.
Сам Комизар – а он старше меня на какую-то дюжину лет, не больше – был совсем юнцом, когда начал править Вендой. Тогда он и взял меня под свою защиту, спас от голода и вытащил из таких передряг, о которых я постарался забыть. Он дал мне то, чего не дал мой король. Надежду. Я навсегда был у него в долгу. Бывают такие долги, за которые никогда не расплатиться полностью.
Но то, что мне предстояло, было внове даже для меня. Не скажу, что мне не доводилось перерезать глотки под покровом ночи. Но то были глотки воинов, изменников или шпионов, и я знал: лишая их жизни, я спасаю от смерти своих товарищей. И все равно, каждый раз, как мой клинок скользил по горлу, их обезумевшие от страха глаза похищали частицу моей души.
Я бы и сам отвесил Эбену оплеуху, заведи он этот разговор снова. Слишком он молод, чтобы начинать терять себя.
Незаметно подкрасться, незаметно уйти. А потом – каникулы.
Глава пятая
Терравин за следующим поворотом – твердила Паулина. Она повторила это раз десять, не меньше. Ее радостное возбуждение передалось и мне, когда она в самом деле начала узнавать местность. Мы миновали громадное дерево с множеством вырезанных на коре имен любовников, а проехав еще немного, оказались у развалин. Остатки полукруглой мраморной колоннады напомнили мне беззубый рот старика. Далеко впереди виднелся холм, вершину которого венчал сверкающий синий резервуар в окружении можжевеловых кустов. По этим знакам Паулина определила, что мы почти у цели.
Мы были в пути уже десять дней и могли бы доехать сюда быстрее, но два дня петляли, чтобы запутать преследователей – на случай, если отец пустил ищеек по нашему следу.
Онемевшая Паулина смотрела, как я, свернув потуже свадебное платье, зашвырнула его в самую гущу зарослей ежевики. Она только ахнула, когда я, срезав кинжалом драгоценные камни с накидки, намотала ткань на деревяшку и решительно бросила в реку. Если накидку найдут и опознают, то могут решить, что я утонула. При мысли о том, что будет с родителями, когда им принесут эту страшную весть, я чуть было не раскаялась в содеянном – но потом вспомнила, что они хотели не просто отдать единственную дочь замуж за нелюбимого, но и отправить жить в незнакомую, вчера еще враждебную страну. Проглотив комок, вставший в горле от незаслуженной обиды, я молча проводила взглядом уплывающую накидку, которую надевали в день свадьбы моя мать, бабушка, прабабушка и их матери.
Часть камней мы продали в Луизвеке, большом городе далеко в стороне от нашего пути – накинув сверху три синих сапфира, чтобы торговец забыл, что видел нас. Было так приятно чувствовать себя дерзкими преступницами, что, выехав снова на большую дорогу, мы расхохотались от восторга. Торговец поглядывал на нас недоверчиво, как на воровок, но не сказал ни слова, слишком выгоден был обмен.
Мы повернули назад, проехали несколько миль по дороге и снова свернули на восток. На окраине деревушки мы нашли стоящий особняком дом и обменяли наших великолепных скакунов на трех осликов. Остолбеневший крестьянин получил еще несколько монет за молчание.
Две девушки, прибывшие в Терравин на чистокровных морриганских лошадях, сразу привлекли бы внимание, в котором мы не нуждались. Третий осел не был нам нужен, но крестьянин настаивал – ослики неразлучны, без двух братьев третий пропадет. И правда, ослик потрусил за нами даже без привязи. Крестьянин назвал их Отто, Нове и Дьечи. Я оседлала Отто, самого крупного, бурого, с белой мордой и забавным длинным хохолком между ушами. За эти дни наша одежда истрепалась и покрылась дорожной пылью, а сапоги из мягкой кожи покрылись комьями грязи – неплохая маскировка. Вряд ли нас будут долго разыскивать, а я только и мечтала, чтобы нас оставили в покое. Мечта о Терравине вот-вот должна была сбыться.
Мы были уже совсем рядом, я это знала. В воздухе, в солнечном свете появилось что-то неуловимое, теплое, будто ласковый голос.
Ехать оставалось совсем немного, когда вдруг я испуганно вздрогнула, услышав странный звук позади нас – уж не грохот ли копыт? Как ищейки отца обойдутся со мной, меня не волновало – но вот что они сделают с Паулиной? Если нас поймают, я скажу им, что заставила служанку бежать со мной против ее воли – так я решила с самого начала. Оставалось убедить Паулину придерживаться той же версии – в высшей степени правдивой.
– Там! Смотри же! За деревьями! – закричала Паулина, показывая вдаль. – Блестящее, синее! Это Терравинский залив!
Я вытянула шею, но ничего не смогла различить, кроме величественных сосен, поросли молодых дубов, да выжженной травы на холмах. В нетерпении я принялась подгонять Отто – забыв, что это животное невозможно заставить двигаться быстрее. Наконец, за поворотом дороги нам открылся вид не только на залив, но и на весь Терравин – большое рыбацкое поселение.
Все было в точности, как описывала Паулина.
У меня перехватило дыхание.
Аквамариновый полукруг залива, на воде покачиваются красные и желтые лодки, одни под белыми парусами, другие с большими гребными колесами, поднимающими бурун за кормой. Были и такие, у которых вода пенилась по бокам, от двух рядов весел. С расстояния они казались детскими игрушками. Но я знала, ими управляют люди, рыбаки громко перекликались, хвалились уловом, ветер доносил их голоса, разделял их радость, дышал их историями. Кое-кто из них направлялся к длинному причалу на берегу, по которому муравьями деловито сновали человеческие фигурки. Но самым изумительным были, пожалуй, дома, что окружали залив и карабкались в гору: лазурные, вишнево-красные, апельсиново-оранжевые, сиреневые, цвета лайма – гигантская фруктовая ваза с Терравинским заливом в центре да темно-зеленые пальцы леса, опускающиеся с гор, чтобы удержать все это щедрое разноцветье.
Теперь я понимала, почему Паулина всегда мечтала вернуться в родные края, откуда ее увезли после смерти матери. Девочку отправили к дальней тетушке в северные пределы, а потом, когда та слегла, передали на воспитание еще одной родственнице, с которой они даже не были знакомы – камеристке моей матушки. Паулина была чужой в нашей стране, но у нее хотя бы оставались корни и место, куда можно вернуться. Место, которое – я поняла это сразу же – могло стать домом и для меня, место, где о бремени моего положения никто не знал. В груди шевельнулась неожиданная радость.
Голос Паулины отвлек меня от раздумий.