Мастер Игры

В 1990-е годы группа итальянских нейробиологов обна­ружила нечто, проливающее свет на то, почему наши ис­копаемые предки так преуспели в занятии охотой, и, от­части, на природу мастерства, которого достигают наши современники. Изучая мозг обезьян, ученые отметили активность в некоторых двигательных нейронах не толь­ко в моменты, когда выполняется какое-то конкретное действие (например, обезьяна хватает банан или тянет рычаг, чтобы получить арахис). Такую же активность нервные клетки демонстрировали, когда обезьяны просто наблюдали, как подобные действия выполняют их сосед­ки. Эти клетки получили название «зеркальные нейроны». Их активность означала, что приматы испытывают схо­жие ощущения, когда делают что-то сами и когда наблю­дают за чужими действиями. Следовательно, они могут ставить себя на место другого и воспринимать его движе­ния так, как если бы сами их производили. Это объясняет способность многих приматов к подражанию и доказан­ный факт, что шимпанзе умеют предвосхищать замыслы и действия своих соперников. Возможно, такие нервные клетки развились именно благодаря тому, что у большин­ства приматов имеется сложная социальная структура.

Недавние опыты подтвердили наличие подобных нейро­нов и у человека, причем у нас они устроены намного сложнее. Обезьяна, видя действие, может воспринимать его с точки зрения наблюдаемого и представлять его на­мерения, но мы, оказывается, способны пойти дальше.

Не видя никаких действий со стороны окружа­ющих, мы (хотя чужая душа — потемки!) умеем мысленно ставить себя на их место, проникать в их мысли и представ­лять, о чем они, возможно, думают.

Появление зеркальных нейронов позволило нашим предкам научиться понимать желания и намерения друг друга по тончайшим знакам, благодаря чему стали совер­шенствоваться навыки общения. Эти нервные клетки оказались принципиально важны и при изготовлении орудий — древний примат мог изготовить удачное ору­дие, следуя примеру своего соседа. Но важнее всего, ка­жется, было то, что нейроны дали возможность мыслен­но проникать в суть вещей, окружавших приматов. Года­ми наблюдая за животными, они умели отождествить себя с ними, «думать», как они, прогнозировать их пове­дение. Это позволяло преследовать и убивать добычу более эффективно.

Мысленное проникновение было применимо и к неживой природе. Изготавливая каменные орудия, искусные мастера ощущали свое единство с изделием. Кусок камня, из которого они высекали инструмент, становился как бы продолжением их руки. Они чувствовали его так, словно это была их собственная плоть, и это давало огромную власть над орудием и в момент изготовления и позже, когда инструмент применялся по назначению.

Достичь подобной мысленной мощи удавалось не сразу, она приходила с опытом, спустя годы упорного труда. Навыки — будь то выслеживание зверя или изготовле­ние копья — становились привычными.

Достигая авто­матизма, мастер уже не задумывался, что и как он делает, а значит, мог сосредоточиться на более высоких матери­ях: предугадать поведение возможной добычи, предста­вить, как будет действовать рука с продолжением в виде орудия.

Такое мысленное проникновение было древней, еще до появления речи, версией интеллекта третьего уровня — примитивным эквивалентом интуитивно без­ошибочного знания анатомии и перспективы, которым владел Леонардо да Винчи, или удивительных прозре­ний Майкла Фарадея, касавшихся природы электромаг­нитных явлений. Мастерство для наших древних предков означало умение быстро принимать действенные реше­ния и целостное восприятие среды, и в частности добы­чи. Не сформируйся у них такая способность, разуму древних приматов грозила бы перегрузка от массы ин­формации, необходимой для успешной охоты. Мощная интуиция развилась у них за сотни тысяч лет до появле­ния членораздельной речи, вот почему мы воспринима­ем это состояние как некую могучую силу, превосходя­щую нашу способность описать ее словами.

Важно понимать: этот длительный период времени сы­грал важную, основополагающую роль в становлении нашего интеллекта. Он коренным образом изменил наше отношение к времени. Для животных время — величай­ший враг. Если они выступают в роли потенциальной добычи, промедление может стоить жизни. Для хищни­ков, напротив, слишком долгое ожидание дает шанс жертве, позволяя ей скрыться. Время, кроме того, олице­творяет для них физический распад. Наши древние пред­ки в каком-то смысле повернули этот процесс вспять. Чем дольше они наблюдали какое-то явление, тем глуб­же его понимали, тем крепче оказывалась их связь с ре­альностью. Набираясь опыта, они охотились все более искусно, постоянно практикуясь в изготовлении ору­дий, достигали все лучших результатов, тело могло ста­риться и разрушаться, зато разум по-прежнему продол­жал учиться и адаптироваться. В такой ситуации время работает на человека, и это — необходимая составля­ющая мастерства.

Можно сказать, что революционная перемена в отноше­нии к времени коренным образом изменила сам челове­ческий разум и придала ему некое новое качество, некое своеобразие. Если мы не жалеем времени и внимания, постигаем предмет во всех деталях и верим, что спустя месяцы и годы труда достигнем мастерства, значит, мы используем именно это уникальное качество разума, этот изумительный инструмент, развивавшийся на про­тяжении миллионов лет. Мы неуклонно продвигаемся к все более и более высоким уровням интеллекта. Наше восприятие мира становится все более глубоким, осмыс­ленным и реалистичным. Мы достигаем совершенства в своем предмете. Мы учимся мыслить самостоятельно. Сложные и запутанные проблемы мы разрешаем спокой­но, не впадая в панику. Следуя этим путем, мы стано­вимся Homo Magister, человеком-мастером.

До тех пор пока мы надеемся, что можно чего-то добиться, минуя предварительные этапы, пока ищем хитроумное волшебное или политическое средство, простую формулу успеха, пока считаем, что можно получить все и сразу, выез­жая на врожденных задатках, мы противостоим своему естеству, сопротивляемся природным силам.

При этом мы движемся вспять, становясь рабами времени — оно бежит, а мы теряем силы, наши способности слабеют, а жизненные перспективы пре­вращаются в тупик. Мы начинаем зависеть от мнений окружающих, подвержены их страхам. Мы не ощущаем тесной связи с реальностью — напротив, пребываем в отрыве от нее, запертые в тесной каморке собственных мыслей и представлений. Иными словами, человек, жизнь которого зависела от умения внимательно изу­чать среду, превращается в существо, неспособное со­средоточиться, тщательно обдумывать и анализировать, но при этом и разучившееся руководствоваться живот­ными инстинктами.

Было бы верхом легкомыслия, если не сказать глупости, считать, что на протяжении короткой нашей жизни, каких-то жалких нескольких десятилетий, с помощью технологий и беспочвенных мечтаний можно настолько успешно перестроить конфигурацию своего мозга, что­бы превзойти результат шести миллионов лет развития. Идя против своей природы, человек может добиться кратковременной вспышки, но время безжалостно обна­жает наши слабости и нетерпеливость.

Спасение от подобного исхода заключается в том, что дарованный нам природой инструмент чрезвычайно ги­бок и пластичен.

Нашим предкам, древним охотникам-собирателям, за долгое время удалось усовершенствовать мозг до его ны­нешнего состояния, научившись учиться, меняться и адаптироваться к условиям среды. Теперь они уже не были заложниками немыслимо медленного хода есте­ственной эволюции. У нас, современных людей, мозг так же силен и пластичен. Мы вольны изменить отношение к времени и обратиться к своему особому качеству, о су­ществовании и силе которого теперь знаем. Когда время работает на нас, нам под силу справиться с любыми вред­ными привычками, одолеть пассивность и двигаться вверх, развивая свой интеллект.

Подумайте об этом изменении пути как о возвращении к глубинным корням человечества, о возможности вос­соединения великой преемственности, связывающей нас, современных людей, с древними предками, охотниками- собирателями. Пусть мы живем в совершенно иных условиях, наш мозг остался тем же, а его способность учиться, адаптироваться и подчинять себе время универ­сальна.

Ключи к мастерству

Чарлз Дарвин в поисках призвания — Черты всех великих мастеров — Наша непо­вторимость И ВРОЖДЕННЫЕ СКЛОННОСТИ — ПОЛИТИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ БАРЬЕРЫ НА ПУТИ К МАСТЕРСТВУ — ОПРЕДЕЛЕНИЕ ГЕНИЯ — ОБЕСЦЕНИВАНИЕ КОНЦЕПЦИИ МАСТЕРСТВА — РОЛЬ ЗАИНТЕРЕСОВАННОСТИ В ДОСТИЖЕНИИ МАСТЕРСТВА — ОПАСНОСТЬ ПАССИВНОСТИ —Пластичность мозга — Обзор стратегии и персонажей, описанных в книге

Если все мы рождаемся с более или менее сходным моз­гом, если у всех мозг имеет приблизительно одинаковую конфигурацию и потенциал, почему же истории извест­ны лишь немногие, сумевшие, кажется, полностью реа­лизовать его возможности? Очевидно, что ответ на этот вопрос очень важен для каждого человека, в самом прак­тическом смысле.

Принято считать, что Моцарт или Леонардо да Винчи были наделены блестящими способностями и талантами от рождения. Как еще объяснить их невероятные дости­жения, если не даром, которым они обладали изначаль­но, с которым родились? Однако многие тысячи детей демонстрируют исключительные способности и одарен­ность в различных областях, но лишь некоторые из них впоследствии достигают хоть сколько-нибудь высокого уровня, а в то же время те, кто не блистал в юности, ча­сто добиваются куда большего. Ни врожденный талант, ни высокий коэффициент интеллекта не объясняют, не могут объяснить этих достижений.

В качестве классического примера сравним жизнеописа­ния сэра Фрэнсиса Гальтона и его двоюродного брата, Чарлза Дарвина. По свидетельствам современников, юный Гальтон был настоящим гением и поражал всех умом (много лет спустя, когда появились соответству­ющие методики, специалисты провели измерения и по­казали, что коэффициент интеллекта Гальтона был выше, чем у его старшего кузена, Дарвина). Вундеркинду Галь- тону прочили блестящую научную карьеру, однако, про­буя себя в разных отраслях, он ни в одной из них не до­стиг истинных высот. Его, как часто случается с юными дарованиями, отличало крайнее непостоянство.

Человеку надо бы научиться опреде­лять и улавливать искорку света, вспыхивающего в его сознании и куда более важного, чем великолепный блеск целого сонма бардов и мудрецов. Но он пренебрежи­тельно отбрасывает их, потому что это его мысли. Мы узнаём свои отвергнутые мысли в творениях гениев и тогда вчуже поражаемся их величию.

Ральф Уолдо Эмерсон

Дарвин, напротив, прославился как великий ученый, один из тех немногих — их можно пересчитать по паль­цам, — кто перевернул наш взгляд на мир. Как признавал сам Дарвин, он был «весьма заурядным мальчиком, сто­явшим в интеллектуальном отношении, пожалуй, даже ниже среднего уровня... проявлял в учении мало сообра­зительности... не мог следовать за долгими и чисто аб­страктными рассуждениями». Однако Дарвин обладал каким-то качеством, которое отсутствовало у Гальтона.

Ответ на эту загадку можно найти в том, как сам Дар­вин описывал свое детство. Дарвина-ребенка отличала страсть к собиранию всевозможных коллекций — в част­ности, коллекционированию различных биологических образцов. Отец его, врач, желая, чтобы сын пошел по его стопам и проча ему медицинскую карьеру, отправил Чарлза на обучение в университет Эдинбурга. Но Дар­вин не проявил интереса к предмету и студентом был весьма заурядным. Потеряв надежду увидеть успехи сына, отец отказался от своей мысли и предложил ему сделаться священником. Чарлз начал готовиться к тому, чтобы стать церковнослужителем, и в это время узнал от своего бывшего профессора, что «Бигль», британский военный корабль, готовится к отплытию в кругосветное плавание и что капитан ищет натуралиста для сбора и систематизации образцов, которые можно было бы за­тем отправлять в Англию. Хотя отец поначалу был про­тив, Чарлз решился принять предложение. Что-то в этом путешествии привлекало его.

Неожиданно страсть к коллекционированию оказалась не просто востребованной, она пришлась как нельзя бо­лее кстати. В Южной Америке Дарвин собрал велико­лепные образчики не только живой природы, но и ми­нералов и ископаемых останков. Его интерес к разно­образию жизни на Земле вывел на нечто большее — стали возникать глобальные вопросы, касавшиеся происхо­ждения видов. Направив на это всю свою энергию, мо­лодой человек собрал такое количество объектов, что в его мозгу начала вырисовываться и обретать строй­ность теория.

После пятилетнего плавания Дарвин вернулся в Англию и посвятил всю свою дальнейшую жизнь единственному делу — разработке теории эволюции. Это был нелегкий путь, Дарвин много трудился — например, восемь лет он кропотливо изучал исключительно усоногих раков и на­писал о них монографию, которая принесла ему заслу­женную славу блестящего зоолога. Дабы противостоять нападкам на подобную теорию, неизбежным в викториан­ской Англии, Дарвину пришлось стать красноречивым оратором, тонким политиком и дипломатом. На протяже­нии многолетнего и многотрудного пути его поддержи­вали и любовь к своему предмету, и глубокое его знание.

Ключевые элементы этой истории повторяются в био­графиях всех известных великих мастеров: юношеское страстное увлечение или предрасположенность, счастли­вый случай, дающий возможность применить свои уме­ния на практике, и обучение, во время которого демон­стрируются энергия и сосредоточенное внимание. Такие люди способны серьезно работать и быстро совершен­ствоваться, а все благодаря желанию учиться и глубокой привязанности, которую они испытывают к своей отрас­ли. Правда, причина столь ревностных усилий — это, по-видимому, действительно врожденное качество. Это не способности и не виртуозный блеск, которые при же­лании можно в себе развить, а глубокая и мощная тяга, влечение к определенному предмету.

Такое влечение сугубо индивидуально и отражает непо­вторимость каждого человека. Неповторимость в дан­ном случае не есть понятие поэтическое или философ­ское — это научный факт: генетически каждый из нас уникален, точный генетический набор признаков любо­го человека никогда не встречался в прошлом и не будет воспроизведен в будущем. Уникальность проявляется в наших интересах, в предпочтениях, которые мы испыты­ваем к тем или иным занятиям или отраслям знания. Это может быть тяга к музыке или математике, определен­ным видам спорта или играм, к решению запутанных проблем, починке или строительству, а у кого-то — к игре словами.

Те, кто впоследствии достигает исключительного ма­стерства, глубже прочих ощущают эту тягу, восприни­мают ее как зов, призвание. Любимое дело занимает все их мысли. Случайно или намеренно они избирают жиз­ненный путь так, чтобы иметь возможность применить это свое призвание. Такая тесная привязанность, такое стремление помогают преодолеть все тяготы и выдержать сложности, связанные с процессом овладения мастер­ством, — сомнения в себе, утомительные часы учения и однообразных упражнений, неизбежные неудачи, бес­численные подколки и издевки завистников. Большин­ство отступают, у них же вырабатываются стойкость и уверенность.

Будучи представителями западной цивилизации, мы привыкли ставить знак равенства между умом, силой ин­теллекта и успехом. Однако достигшие мастерства мно­гим обязаны не разуму, но высоким душевным каче­ствам, выделяющим их среди тех, кто просто ходит на службу и делает свою работу.

Оказывается, сила жела­ния, упорство, терпение и уверенность имеют куда более серьезное значение для достижения успеха, чем простая логика и способность рассуждать. Увлеченный человек полон энергии и способен преодолеть любые преграды. Когда же нам скучно или тревожно, мы отвлекаемся, не можем сосредоточиться, слабеем и становимся все более пассивными.

В прошлом лишь немногим людям, наделенным почти сверхчеловеческой энергией и вдохновением, удавалось сохранить верность выбранному пути и преуспеть на нем. Уделом мужчин достаточно высокого сословия была военная карьера, либо их готовили для государ­ственной службы. Если случалось, что юноша проявлял способности или призвание к уготованной ему карьере, то лишь благодаря удачному совпадению. У миллионов людей, которым не посчастливилось родиться предста­вителем нужного социального класса, этнической груп­пы или пола, возможности следовать своему призванию просто не было. Даже если такие люди и ощущали эту потребность, доступ к необходимым знаниям для них был невозможен. Вот почему в прошлом было так не­много истинных мастеров, именно поэтому они так вы­деляются на общем фоне.

Сейчас эти политические и социальные барьеры во мно­гом устранены. У нас есть такой широкий доступ к ин­формации и знаниям, о котором мастера прошлого и мечтать не могли. Теперь более чем когда-либо мы воль­ны двигаться к осуществлению своего призвания — дара, которым от рождения наделен каждый, ведь это часть на­шей генетической самобытности. Настало время, когда слово «гений» лишилось таинственного ореола и эли­тарности. (Слово «гений» пришло к нам из латыни, где им называли духа-хранителя, опекающего человека от са­мого рождения. Со временем значение слова измени­лось, оно стало означать уникальные врожденные спо­собности и таланты, делающие каждого человека непо­вторимым.)

Мы, кажется, живем в исторический период, предостав­ляющий идеальные условия для развития мастеров, в та­кое время, когда многие имеют возможность следовать своему призванию. В действительности, однако, кое-кто препятствует нам в достижении такой силы. Это помеха духовная и весьма опасная:

сама идея мастерства в наше время обесценена и ассоциируется с чем-то вышедшим из моды, даже неприятным. На мастерство сейчас не смотрят как на цель, к которой следует стремиться.

Такая переоценка ценностей случилась совсем недавно, а свя­зано это, вероятно, с некоторыми характерными особен­ностями нашего времени.

Мир, в котором мы живем, кажется, все больше выходит из-под контроля. Наш хлеб насущный, да и сама жизнь зависит от мощных глобальных сил. Проблемы, с кото­рыми мы сталкиваемся — экономические, экологические и прочие, — невозможно решить в одиночку. Полити­ческие лидеры держатся отстраненно, они не берут от­ветственность за осуществление наших устремлений. Естественная реакция встревоженных и растерянных лю­дей — это пассивность в разных ее проявлениях. Не ста­вя перед собой слишком высоких жизненных целей, мы можем ограничить сферу деятельности и таким образом получить иллюзию контроля над ситуацией. Чем на меньшее мы замахиваемся, тем меньше шанс потерпеть поражение. Если нам удается представить все так, будто мы на самом деле не отвечаем за свою судьбу, за все, что происходит с нами в жизни, очевидное наше бессилие будет казаться менее неприглядным. По этой же причи­не мы начинаем тяготеть к определенным сюжетам: ге­нетика по преимуществу определяет то, что с нами про­исходит; мы продукты своего времени, и только; лич­ность — это не более чем миф; человеческие поступки можно свести к данным статистики.

Многие воспринимают эту переоценку как шаг вперед, оправдывая собственную пассивность. Творческие лич­ности со склонностью к саморазрушению, не способные себя контролировать, воспринимаются как романтиче­ские герои. А художник, которому по душе дисциплина и усердие, получает ярлык старомодного привереды; важны лишь чувства, вложенные в произведение искус­ства, ничего другого не требуется, а любой намек на то, что художник над ним трудился, на тонкую, искусную работу лишь нарушает этот принцип. Люди предпочита­ют вещи, сделанные быстро, по принципу «дешево и сер­дито». Сама мысль о том, что им, возможно, придется усердно работать, чтобы получить желаемое, идет враз­рез с идеей, что они всего этого заслуживают, что наде­лены неотъемлемым правом на получение всевозможных благ и продуктов — всего, чего только ни захотят. «За­чем годами биться и мучиться, достигая мастерства, если мы можем много получить почти без усилий? Техноло­гии решат все проблемы». Оправдывая эту пассивность, под нее подвели даже своеобразную моральную плат­форму: мастерство и приходящая с ним сила — допотоп­ное зло; это прерогатива избранных, которые нас пода­вляют и навязывают свои взгляды; власть — вещь без­условно дурная, лучше уж вообще не иметь с ней дела и выйти из системы или, по крайней мере, представить дело в таком виде.

Если не беречься, мы и не заметим, как подобные взгля­ды начнут заражать нас, тихонько заползая в душу. Мало- помалу наши притязания на то, чего мы можем достичь в жизни, будут все понижаться. Будет неохота приклады­вать усилия, и самодисциплина может упасть «ниже точ­ки эффективности». Приспосабливаясь, подчиняясь тем критериям, которые диктует общество, мы больше при­слушиваемся к голосам окружающих, чем к своему соб­ственному. Бывает, что профессию мы выбираем, руко­водствуясь советом друзей и родителей или доводами корысти. Перестав слышать этот внутренний призыв, свое призвание, мы можем добиться какого-то успеха, однако это чревато разочарованием. Не слыша внутрен­него зова, мы работаем без вдохновения, жизнь сводится к развлечениям и сиюминутным удовольствиям. Из-за этого мы становимся все более пассивными и вялыми, не продвигаясь дальше первого этапа. Появляется неудо­влетворенность, подавленность, может развиться депрес­сия, а мы даже не догадываемся: причина в том, что мы изменили своему призванию.

Пока не поздно, нужно искать его, используя невероят­ные возможности эпохи, в которую мы живем.

Поняв, насколько важны заинтересованность и любовь к своему делу (именно они являются ключом к мастерству), мож­но обратить себе на пользу пассивность нашей эпохи, отнестись к ней как к стимулирующему механизму.

Во-первых, отнеситесь к своей попытке достичь мастер­ства как к чему-то чрезвычайно важному, необходимому и позитивному. Мир увяз в проблемах и сложностях, многие из которых мы создаем сами. Чтобы с ними ра­зобраться, требуются огромные усилия и невероятная изобретательность. И не стоит надеяться на генетику, технологии, магию или свое примерное поведение — все это нас не спасет. Нам требуется энергия не только для решения практических задач, но и для создания но­вых структур и установлений, которые будут соответ­ствовать изменившимся обстоятельствам жизни. Нам предстоит создать собственный мир или мы просто по­гибнем от бездействия. Нам нужно найти дорогу назад, к идее мастерства, к той самой идее, благодаря которой много миллионов лет назад появился наш биологиче­ский вид. Речь идет не о завоевании власти над другими людьми, а о том, чтобы определить собственную судьбу. Скептически пассивный настрой вовсе не романтичен и не привлекателен, он деструктивен и выглядит жалко. Вы можете явить пример и показать всем, чего способен до­биться мастер в современном мире. Вы участвуете в важ­нейшем и благороднейшем деле из всех возможных — помогаете выживанию рода человеческого в нелегкое время застоя.

Во-вторых, вы должны уяснить следующее: люди полу­чают такой интеллект и разум, какого заслуживают сво­ими действиями по жизни. Хотя и принято объяснять многое в нашем поведении генетическими причинами, недавние открытия в области нейробиологии опровер­гают привычные представления, будто мозг изначально жестко запрограммирован. Ученые доказывают, что наш мозг на самом деле невероятно пластичен, а наши ум­ственные способности во многом зависят от наших мыслей. Они исследуют взаимосвязь между силой воли и физиологией, определяют, до каких пределов разум способен повлиять на здоровье и функциональные воз­можности человека. Возможно, науке предстоит узнать об этом еще больше и подтвердить, что мы всерьез не­сем ответственность за многое из того, что с нами про­исходит.

И напротив, люди, пассивно относящиеся к своим спо­собностям, напоминают скорее пустырь. Из-за бездей­ствия и ограниченности опыта нервные связи их мозга постепенно отмирают за ненадобностью.

Преодолевая пассивность и безволие нашего времени, потрудитесь как следует, чтобы понять, до какой степени обстоятель­ства вам подвластны, под силу ли вам развить свои спо­собности до желаемого уровня — не применением хи­мических препаратов, а активными действиями. Дав сво­боду своим талантам, вы опередите многих и окажетесь на переднем крае, среди тех, кто исследует необъятные возможности человеческой воли.

Во многих отношениях перемещение от одного уровня развития интеллекта к другому напоминает некий обряд превращения. По мере продвижения старые идеи и пер­спективы отмирают. Высвобождаются новые силы, от­крываются новые горизонты, вы начинаете видеть мир по-новому. Подумайте о мастерстве как о бесценном инструменте, дающем возможность подняться с низкого уровня до самых высот. Оно облегчит вам первый шаг — поиск цели в жизни или призвания — и выведет на путь, которым вы будете идти вперед и вверх, поднимаясь со ступени на ступень. Оно подскажет, как наиболее полно использовать отведенное для ученичества время — какие стратегии наблюдения и обучения наиболее полезны для вас на этом этапе; как найти идеальных наставников; как разобраться в неписаных законах поведения; как разви­вать у себя навыки социализации и, наконец, как опреде­лить, что пора покинуть гнездо и энергично браться за дело, вступая в активный творческий этап.

Высказанные в книге мысли базируются на обширных исследованиях в области нейробиологии и науки о про­цессах мышления, работах, посвященных изучению творческих способностей, а также биографиях величай­ших мастеров в истории человечества. Среди них Лео­нардо да Винчи, учитель дзен Хакуин, Бенджамин Фран­клин, Вольфганг Амадей Моцарт, Иоганн Вольфганг Гёте, поэт Джон Китс, ученые Майкл Фарадей, Чарлз Дарвин, Томас Эдисон, Альберт Эйнштейн, Генри Форд, писатель Марсель Пруст, танцовщица Марта Грэ­хем, изобретатель Ричард Бакминстер Фуллер, джазовый музыкант Джон Колтрейн и пианист Гленн Гульд.

Чтобы разъяснить, как подобное применимо к современ­ному миру, мы познакомимся также с интервью девяти мастеров современности. Это нейробиолог В. С. Ра- мачандран, антрополог/лингвист Дэниел Эверетт, про­граммист, писатель и вдохновитель студентов-технарей Пол Грэм, архитектор/инженер Сантьяго Калатрава, бывший боксер, а ныне тренер Фредди Роуч, лидер ней­роробототехники и разработчик экологических техно­логий Йоки Мацуока, художница, автор видеоинсталля­ций Тересита Фернандес, специалист в области живот­новодства и поведения животных, научный работник и промышленный дизайнер Темпл Грандин и летчик- истребитель ВВС США, ас Сесар Родригес.

Жизнеописания столь разнообразных деятелей совре­менности опровергают мнение, что мастерство и масте­ра ушли в прошлое, что мастерство является уделом из­бранных. Все они — люди с совершенно разными судь­бами, принадлежащие к различным социальным слоям и национальностям. Сила, которой они сумели достичь, очевидно результат усилий и упорства, а не генетики или привилегий. Их истории повествуют и о том, какое применение может иметь мастерство подобного уровня в наши дни, какую удивительную мощь оно дает.

Структура книги проста. Она состоит из шести глав, по­следовательно излагающих материал. Глава первая — вводная, она посвящена вашему призванию, делу вашей жизни. Во второй, третьей и четвертой обсуждаются раз­ные стороны этапа ученичества (необходимые в учебе знания и умения, работа с наставниками, достижение навыков общения). Глава пятая посвящена этапу творче­ской активности, а глава шестая — конечной цели, ма­стерству. Каждая глава начинается с истории одного из известнейших персонажей, иллюстрирующей основную идею главы. Следующий раздел, «Ключи к мастерству», представляет подробный анализ соответствующего эта­па, предлагает идеи по применению полученных сведе­ний к вашей конкретной ситуации, а также дает подсказ­ки и установки, необходимые для наиболее полного ис­пользования этих идей. «Движение к цели» — раздел, детально повествующий о том, как именно действовали мастера — современные и прошлых лет, — и рассказы­вающий о различных методах, помогавших им продви­гаться вперед, к достижению поставленных задач. Эти их стратегии изложены так, чтобы показать, что сила ма­стерства реально достижима, чтобы еще четче продемон­стрировать практическую направленность книги и вдох­новить читателя следовать пути мастеров.

Рассказы о мастерах — наших современниках и истори­ческих фигурах — разнесены по разным главам. Какая- то часть информации будет даже повторяться с тем, что­бы можно было проследить связь каждого последующего этапа их жизни с предыдущим. Отыскивать эти ранние сюжеты не составит труда.