Оскал дракона

— Алеша Буслаев, — с ухмылкой представил его Воронья Кость. — Мой лучший воин.

Скорее всего, человек Владимира, подумал я, Алеша приставлен к нему пятнадцатилетним Новгородским князем как сторожевой пес, чтобы защищать того и наблюдать за собратом по оружию. Они напоминали маленьких задиристых щенов — Князь Владимир и Олаф Воронья Кость, и глядя на них, я чувствовал себя старым.

Зал был переполнен, этим вечером мы праздновали прибытие Вороньей Кости и его команды, подавали жаркое из конины, поросенка, эль, и слава Асам за то, что Гестеринг все еще был свободен от учения Христа: мои люди веровали в наших северных богов, и я по-прежнему оставался ярлом викингов — несмотря на все мои усилия это изменить. Еще я сказал Вороньей Кости, что Белый Христос проникает всюду, и из-за этого приходит в упадок торговля лошадьми, поскольку христиане не устраивают поединков между жеребцами, не приносят их в жертву и не употребляют в пищу конину.

— Давай отправимся в набег? — произнес он, наверное, считая, что застал меня врасплох этим предложением и опять ухмыльнулся. — Я и забыл, — тебе не нужно больше следовать за носовой фигурой, ведь ты владеешь серебром, которое добыл из могилы той лунной ночью.

Я ничего на это не ответил; Воронья Кость имел страсть к серебру, он понял, откуда берутся корабли и люди — их можно нанять за серебро. Он хотел стать конунгом Норвегии, а для этого нужны были корабли, воины и много серебра, и я бы не хотел, чтобы он интересовался моей частью добычи, ведь ему досталась своя доля серебра Атли. Этот клад дался нам слишком дорогой ценой, и я все еще не был уверен, что он не проклят.

Я поднял кубок в память о погибшем Сигурде Серебряном Носе, дяде Вороньей Кости, который был мальчику вместо отца, он командовал дружиной князя Владимира. Воронья Кость поддержал тост, сидя на высокой гостевой лавке рядом со мной, он не мог вытянуть пока что еще слишком короткие ноги и поставить их на теплые камни из очага, как делали на пиру взрослые.

Его люди также помянули Сигурда и взревели, подняв кубки. Они почитали Тора и Фрейра, и с удовольствием ели конину. Рослые воины, грубые и мускулистые, как самцы моржей, привычные к битвам и гребле, по их густым бородам лился эль, они шумно спорили и хвастались. Финн раздувал ноздри, вдыхая исходящий от них соленый запах моря, запах войны и волн, который они распространяли, как очаг разливает вокруг тепло.

Некоторые из них были в шелковых рубахах и широких штанах, кто-то вооружен изогнутыми клинками у других прямые, следуя моде в Гардарике, но все, за исключением Алеши, не были славянами-полукровками, называющими себя русами — гребцами. Это были настоящие свеи, молодые морские волки, которые бороздили Балтику вместе с Вороньей Костью и последовали бы за мальчишкой даже в Хельхейм, вздумай он отправиться туда, Алеша же помогал мальчику принимать разумные решения.

Воронья Кость заметил, как я смотрю на его людей и был доволен тем, что увидел на моем лице.

— Да, ты прав, это суровые воины. — Олаф усмехнулся, а я лишь равнодушно пожал плечами, ожидая, что он наконец-то объяснит, зачем он со своими суровыми воинами пожаловал ко мне. Все, что было до этого, — улыбки, обмен любезностями, — плавно вело к этому вопросу.

— Хорошо, что ты помнишь моего дядю, — сказал он некоторое время спустя, разминая свои сапоги.

В зале было шумно и дымно, мужчины потехи ради кидались друг в друга мелкими костями, и когда кость попадала в цель, раздавался дружный рев и хохот.

Олаф выдержал эффектную паузу, погладил увенчанные кольцами косы и еще не выросшие усы, и это выглядело так забавно, что я еле удержался от смеха.

— Я здесь из-за дяди, — сказал он тихо, почти прошептал мальчишеским ломающимся голосом, но я не улыбался, поскольку достаточно давно понял, что Воронья Кость далеко не обычный мальчишка, каким кажется.

Я промолчал, и он нетерпеливо взмахнул тонкой рукой.

— Сюда направляется Рандр Стерки.

От таких новостей я откинулся на спинку кресла, и воспоминания нахлынули на меня как вонь из переполненного нужника. Рандр Могучий был правой рукой Клеркона и возглавил оставшуюся часть его команды после смерти Клеркона; он ходил на корабле «Крылья дракона» у островов близ Альдейюборга.

Клеркон. Воспоминания об этом не доставляли удовольствия даже сейчас. Он ограбил нас и очень скоро пожалел об этом. Мы напали на его зимний лагерь на Сварти, Черном острове, но нашли там только трэллей, жен и детей его команды, а также Воронью Кость, сидящего на цепи, прикованной к нужнику.

То, что мы устроили на Сварти, в общем-то должно было стать заурядным набегом, но воины просидели всю зиму без дела и словно сорвались с привязи, вдобавок их подстрекал мстительный Воронья Кость, который отыгрался за свои обиды, устроив кровавую бойню, не щадил даже младенцев, разбивая им головы об стены. Позже Воронья Кость нашел и убил Клеркона, но это уже другая сага, такую хорошо слушать у костра холодной ночью.

После смерти Клеркона Рандр Стерки разбойничал на Балтике, пока князь Владимир не вернулся в Новгород и не решил его участь — отправил Сигурда Меченого, безносого дядю Вороньей Кости, командира своей дружины, наказать Рандра за унижение и боль Олафа.

Однако, как я слышал, Сигурд сделал все как-то бестолково и в итоге сам оказался прибит к дубу — Рандр принес его в жертву Перуну. Знаменитый серебряный нос Сигурда пропал. Говорят, что Рандр носит его на кожаном ремешке на шее. После убийства дяди, Воронья Кость шел по следу Рандра, но пока безуспешно.

— Почему ты решил, что он придет сюда? — спросил я, потому что знал, какой огонь мести пылает в мальчишке. Я также знал, что тот же огонь сжигает и Рандра Стерки — ведь мы вырезали его родню в усадьбе Клеркона на Сварти. Даже безумства войны не могли оправдать того, что мы натворили там, и от этих воспоминаний мне было не по себе.

Воронья Кость закончил натирать сапоги жиром и натянул их.

— Мне сказали птицы, — ответил он в конце концов, и я нисколько не сомневался в этом, ведь маленького Олафа Трюггвасона не зря прозвали Воронья Кость — наблюдая за полетом птиц, он умел читать судьбу — нить, которую пряли три сестры норны.

— Он придет сюда по трем причинам, — продолжал мальчик, его голос становился все более пронзительным, по мере того как он старался перекричать шум в зале. — Ты знаменит богатством и славой.

— А третья?

Олаф просто посмотрел на меня, и этого оказалось достаточно; воспоминания об усадьбе Клеркона на Сварти — огонь, кровь и безумие — часто всплывали в моей памяти, словно блевотина в ведре.

Это были проклятые воспоминания, зловонные, как невыделанная шкура. Слава всегда возвращается и преследует по пятам до самой могилы, это подтверждает мое собственное прозвище — Убийца Медведя, хотя я и не убивал белого медведя, но никто кроме меня об этом не знал. Однако этот подвиг уже попал в сагу, как и другие истории, поэтому Обетное Братство постоянно притягивало воинов — одни желали вступить в наши ряды, другие — сразиться с нами.

Вот и теперь придет Рандр Стерки — по личной причине. Громкая слава Обетного Братства позволяла мне легко набрать полную команду воинов, но я бы предпочел суровых русов, находящихся под покровительством князя Новгородского.

— Рандр Стерки — не то имя, которое привлекает воинов, — продолжал Воронья Кость. — А твое имя и имена тех, вместе с кем в схватке со смертью ты добыл богатство, женщин и славу, имеют немалый вес.

Он произнес это громким и пронзительным мальчишеским голосом, почти крича, и что удивительно, шум вокруг внезапно утих. Головы повернулись, тишина упала, как горсть пепла.

— Меня нелегко убить, — ответил я, и мне не пришлось повышать голос, чтобы меня услышали. Некоторые усмехнулись, раздался пьяный возглас.

— Даже медведям, — добавил Рыжий Ньяль, и все рассмеялись.

Затем зал снова наполнился гулом и болтовней, пир вернулся в свое русло и потек, словно тягучий мед.

— Значит, ты проделал этот долгий путь, только чтобы меня предупредить? — спросил я громче, поскольку шум опять усилился. Он вспыхнул, и тогда я понял, что Олаф прибыл не только ради этого.

— Я хотел бы услышать, что скажет барабан Морского финна, — ответил он, — и если он предскажет победу, присоединишься ли ты ко мне в охоте на Рандра Стерки?

Вуокко Морской финн пришел к нам несколько месяцев назад в поисках мастера-резчика рун Клеппа Спаки, который работал над нашим рунным камнем и в северной долине. Вуокко прошел весь путь из саамских лесов пешком, чтобы научиться у Клеппа тайному знанию — резать руны, и я сильно удивился, когда наш рунный мастер согласился его обучать.

В ответ Клепп попросил Вуокко научить его магии сейдра [2], ведь маленький финн славился этим талантом. Поскольку сейдр считался странным и недостойным для мужчины занятием, об этой парочке ходили слухи, как и о том, чем они занимаются в своей хижине в долине, но в первую очередь Клепп был резчиком рун, и его уважали.

Вуокко, конечно же, был чужаком, саамским шаманом, ему не доверяли, но люди пересекали море, чтобы услышать звук его отмеченного рунами барабана, и увидеть, как танцуют на барабане три золотые лягушки. Через его барабан, по их мнению, вещал сам Один, и находились храбрецы или глупцы, верящие этим предсказаниям.

Я заметил Торгунну, она подливала эль Финну, Онунду Хнуфе и Рыжему Ньялю, три головы склонились вместе, они кивали, спорили и смеялись. Она улыбнулась, и меня наполнила радость от созерцания этой картины, моих друзей и моей женщины. Торгунна бережно коснулась своего живота и двинулась дальше, а когда внезапно споткнулась, мое сердце чуть не провалилось в пятки.

— Так что же, ты будешь выслеживать Рандра, убийцу Сигурда, вместе со мной?

Его голос прозвучал резко и нетерпеливо, оторвав меня от созерцания беременной жены. Я повернулся к нему и вздохнул, он все понял и нахмурился.

К этой затее у меня не лежала душа. Мы добыли славу и богатство, но слишком большой ценой, я часто думал о тех днях, мысли о плавании в открытом море, о черством хлебе и ноющих от гребли костях, пусть даже это будет плавание до Альдейюборга, заставляли меня вздрагивать. Но даже это покажется забавой по сравнению с тем, чтобы обойти всю Балтику вместе с этим мальчиком-воином в погоне за Рандром Стерки.

Я так и сказал. Я не добавил, что Рандр Стерки имеет право на месть, а сам Воронья Кость разжег этого пламя на острове Сварти.

Я услышал сопение, признак его раздражения и разочарования, потому что Воронья Кость не любил, когда ему перечат.

— Но это предприятие принесет славу и вкус победы, — возразил он, вызывая этим мою улыбку.

Я уже познал славу, громкую победу и вкус кровавого поражения — другую сторону монеты. Он нахмурился, услышав это, в его глазах я увидел собственное отражение — там я показался себе старым, но это был взгляд двенадцатилетнего мальчишки, что всегда меня забавляло. Затем Воронья Кость взял себя в руки и мягко улыбнулся, я понял, что он перенял у Владимира еще больше княжеских манер.

— Хорошо, но я все равно хочу взглянуть, как прыгают лягушки на барабане, — сказал он, и я кивнул.

Он как будто услышал шаги входящего в зал Вуокко, такие тихие, что юная рабыня, которую тискали вновь прибывшие молодые и сильные воины, громко вскрикнула, внезапно увидев рядом Морского финна.

Воины засмеялись, хотя и несколько напряженно, увидев его лицо: не выражающее дружелюбия, напоминающее скорее белую зимнюю маску, которую долго поливало дождем и трепало ветром. Высокие скулы блестели на свету, делая тени на его лице еще темнее, а глаза походили на темные щели, кожа на лице была мягкой и морщинистой, как у старого моржа.

Он улыбнулся острозубой улыбкой и посмотрел по сторонам. Вуокко был в мехах и коже с норвежским узором, на шее — ожерелье из перьев и костей, наполовину скрытое спутанными седыми волосами.

В одной руке Вуокко держал барабан, обтянутый белой кожей, украшенный когтями, маленькими черепами и пучками шерсти, отмеченный рунами и знаками, понятными лишь ему. На поверхности прыгали три лягушки, привязанные к кольцу, опоясывающему барабан. Другой рукой он сжимал небольшой деревянный молоток.

Люди осеняли себя охранными знаками и что-то бормотали, но Воронья Кость улыбался, ему был знаком сейдр, считалось что это дар Фрейи, недостойный мужчины, но тем не менее, это была магия, и барабан Морского финна не пугал мальчишку, он ведь сам не раз заглядывал в иные миры и предсказывал судьбу по полету птиц. Мне стало интересно, остались ли у него еще удивительные истории, которыми он не раз развлекал и озадачивал нас раньше.

— Это Олаф из рода Инглингов, конунгов Норвегии — сказал я многозначительно Морскому финну, — и он хочет услышать, что скажет твой барабан по поводу его предприятия.

Морской финн широко улыбнулся похожей на медвежий капкан улыбкой, как будто знал все наперед. Он снял с пояса деревянную палочку, украшенную рунами, и очертил ей довольно большой квадрат на утрамбованном земляном полу, люди пятились при его приближении.

Затем Вуокко отметил по две точки на каждой стороне квадрата и провел через них линии, таким образом, получилось девять квадратов; воины вокруг поежились, словно огонь в очаге вдруг погас. В центре, где получился квадрат в квадрате, Вуокко сел на пол, скрестив ноги, и обнял барабан словно дитя, что-то тихо напевая.

Он раскачивался и пел, от низких вибрирующих звуков мурашки шли по коже, он взывал к Леминнке, финскому богу-шаману, который мог превратить морской песок в жемчуг для храбреца, что отважится попросить об этом. Квадрат внутри квадрата обеспечивал свободное пространство вокруг Морского финна, но все и так отодвинулись от него дальше, чем нужно, увидев пляшущие тени.

В конце концов он ударил в барабан — всего лишь раз, — удивительно, как столь небольшой барабан издал такой глубокий и звонкий звук. Воины вздрогнули и схватились за амулеты, а когда золотые лягушки начали свой танец, я заметил, что Финн сложил пальцы в форме ромба — защитной руны «ингваз». Мужчинам не полагалось заниматься сейдром, это считалось женским делом, и видеть мужчину за этим занятием — все равно что увидеть ползущий кусок мяса.

Вуокко долго вглядывался в тени, и затем обратил жуткое лицо на Воронью Кость.

— Ты станешь конунгом, — сказал он просто, и тут же раздалось шипение, словно все сразу выдохнули, но я ожидал предсказания совсем про другое.

Воронья Кость непринужденно улыбнулся, как улыбается человек, получивший желаемый ответ, и, пошарив в кошеле, достал одну из награбленных монет. Он небрежно бросил ее Вуокко, который не сводил глаз с лица Вороньей Кости и не обратил внимания на монету.

Я поразился высокомерию и глупости мальчишки, — таких как Вуокко нельзя купить как какого-нибудь дешевого уличного провидца и нельзя тревожить его понапрасну, пока он сидит в очерченном квадрате, находясь между мирами, окруженный опасным вихрем неизвестности.

Воронья Кость отвернулся, легкомысленно подыгрывая своей гордости, когда презренный милиарисий подпрыгнул, ударившись о барабан, и гудение инструмента заглушило последний звон монеты. Тогда Олаф удивленно обернулся.

— Что это за звук, Морской финн? — спросил он, и Вуокко по-волчьи оскалился.

— Это звук твоего предприятия, господин, — ответил он, наблюдая за танцем лягушек, — рухнувшего от твоей руки.

После этого пир проходил довольно вяло, под впечатлением от мрачной головоломки, загаданной шаманом Вороньей Кости, он и сам был озадачен, не понимая, что напророчил ему Морской финн. Большинство его спутников поняли лишь то, что он станет конунгом Норвегии, и радовались этому.

Два дня спустя я стоял с Вороньей Костью на берегу, его люди грузили морские сундуки на борт великолепного «Короткого змея» и готовились к отплытию.

Олаф был облачен в свои белые меха и пристально вглядывался в небо, ожидая увидеть крачек или воронов, летящих в одиночку или парой, либо летящих налево или направо. Только он понимал, что это значит.

— Тем не менее, — сказал он наконец, сжав мое запястье и пристально посмотрел на меня разноцветными глазами, — будет лучше, если ты присоединишься ко мне. Рандр Стерки идет за тобой. Я слышал, он примкнул к Стирбьорну.

Я нисколько не удивился; Стирбьорн был молодым и задиристым племянником моего конунга Эрика Сергесалла. Юнец планировал занять высокое кресло Эрика после смерти дяди, и его раздражало, что далеко не всем это было по нраву.

Конунг Эрик совершил глупость и дал племяннику корабли и воинов, можно сказать вверил свою жизнь в руки Стирбьорна, который совершал набеги у берегов Вендланда, в далеких Балтийских шхерах; он бесчинствовал там, давая понять дяде о своих притязаниях на высокое кресло конунга, считая его своим по праву рождения. Я думаю, однажды Стирбьорн получит хороший пинок, ведь он еще мальчишка. Я чуть не сказал об этом Вороньей Кости, но вовремя стиснул зубы и улыбнулся.

Я заметил, как Алеша в кольчуге и шлеме маячит поблизости, словно беспокойная железная нянька, заботясь о том, чтобы его подопечный в целости и сохранности вернулся на корабль. Заметив это, я снова улыбнулся Вороньей Кости, на этот раз снисходительно. Я был самонадеян, я верил что славы Обетного Братства и покровительства Одина достаточно чтобы защититься от таких как Рандр Стерки, а тем более Стирбьорна, юнца, едва достигшего семнадцатилетия. Мне стоило знать лучше; я должен был помнить себя в этом возрасте.

— Есть ли у тебя какая-нибудь история напоследок? — спросил я непринужденно, напомнив Вороньей Кости о тех поучительных историях, которые он нам рассказывал; в этих историях мальчишка часто выставлял в дураках свободных взрослых мужчин, словно вечно голодных трэллей.

— Конечно, у меня остались еще истории, — ответил он серьезно. — Но я расскажу их позже. Я по-прежнему понимаю птиц, а они видят и знают немало.

Он увидел замешательство на моем лице и отвернулся, поспешив на корабль.

— Орел рассказал мне о грядущих несчастьях, — бросил он через плечо. — Угроза кому-то очень юному, еще не умеющему летать.

Озноб охватил меня от этих слов, я наблюдал, как «Короткий змей» скользит к выходу из фьорда, и даже прикосновение Торгунны к моей руке не согрело меня, — ведь я осознал, что она носит под сердцем дитя, а ее сестра нянчится с младенцем. Молодые орлята, еще не научившиеся летать.

Глава 2

С каждым днем солнце поднималось все выше; снег таял целыми пластами, журчали ручьи, и я начал настойчиво говорить о грядущем совместном морском промысле, пахоте и посевах, и что Финн мог бы одолжить у меня упряжку волов.

Он посмотрел на меня, как на говорящего теленка, и вернулся к обычному занятию — выпивке и охоте с Рыжим Ньялем, а тем временем Онунд Хнуфа вместе с Гизуром отправились готовить «Сохатого» к спуску на воду, Хленни Бримилль и другие притащили древесину для новых щитов и докучали Рефу просьбами — бросить ковать гвозди и наконец-то заняться изношенными кромками мечей.

После пира в честь прибытия Вороньей Кости Финн подошел ко мне и спросил, собирается ли Обетное Братство преследовать Рандра Стерки, хотя, думаю, Финн знал ответ заранее. Когда я подтвердил его догадку, он задумчиво закивал.

— Я подумал, — сказал он мягко, как будто слова из него вытягивала упряжка волов, — возможно, я навещу Оспака и Финнлейта в Дюффлине или Фискра в Хедебю.

У меня ком встал в горле при мысли, что Финн нас покинет, и он заметил мое смятение. Сам он оставался тверд, словно молот, гвоздями забивающий в меня слова, даже если и произносил их с улыбкой.

— Или мне придется бросить тебе вызов за высокое кресло ярла.

И вот, раскол произошел, это очевидно. Я опустил голову; похоже, все-таки наше серебро проклято Одином.

— Я останусь еще на один сезон, и если набеги будут удачными, возможно, изменю свое решение. Иначе мне лучше будет уйти, Орм.

Начинался наш третий сезон, и я поражался терпению Финна. Я не был уверен, что грядущий сезон окажется удачнее предыдущих. Морские набеги предполагали долгие, сопряженные с неудобствами переходы по Балтике, а иногда и по рекам; мы притворялись торговцами, вынюхивая ценную добычу. Обетному Братству редко попадалось что-либо действительно стоящее, у нас и без того было всего вдоволь. Несмотря на это, побратимы каждый день тренировались с оружием, строили стену щитов и разбивали ее, бились один на один и трое на трое, оттачивали боевые навыки и хвастались друг перед другом. Соблазн следовать за носовой фигурой, как скальды описывают это в сагах, все еще тянул нас обратно в темные воды.

Сейчас Финн хотел, чтобы я вел себя как подобает настоящему ярлу викингов, угрожая бросить мне вызов или уйти. Я лишь кивал, слова застряли в горле. После всего этого ожидание грядущего летнего солнца стало для меня зловещим.

Женщины суетились, наводили чистоту, отскабливали от копоти и вонючей грязи жилые постройки Гестеринга, радуясь работе на свежем воздухе. Дети — Кормак и Хельга Хити — прыгали и играли.

В это же время, сразу после жертвоприношения и праздника в честь Вали, в наш фьорд проскользнул корабль. Я узнал об этом за два часа до его прибытия, чему несказанно обрадовался, потому что отправил двух трэллей наблюдать за морем, и это вызвало язвительные упреки Торгунны.

— Пустая трата рабочих рук,— заявила она, когда вместе с Ингрид и двумя рабынями вытаскивала наружу тюфяки. — Эти бездельники пригодились бы здесь, выбивать матрасы.

— Мне важнее знать, кто к нам придет, — ответил я, — чем спать на выбитых тюфяках.

— Скажи мне это в следующий раз, когда твою задницу сожрут блохи, — бранилась она в ответ, собирая в пучок распущенные волосы, выбивающиеся из-под платка. — И я вынуждена заниматься тюфяками, вместо того чтобы взбивать масло, хотя, когда ты подавишься сухим хлебом, тебе уже будет все равно.

Несмотря на это, я знал, что она довольна — зима закончилась, а у нее внутри зарождалась новая жизнь; я очень надеялся увидеть, как мой сын появится на свет, и всерьез опасался мести Рандра Стерки, если мы вовремя не узнаем о его появлении. Я так и сказал ей, в ответ она лишь фыркнула, но услыхав о чужом корабле, замерла на миг, затем обернулась и криками стала подгонять рабынь и Ингрид, чтобы они собрали всех детей вместе, как цыплят возле наседки.

Предоставив ее самой себе, я уже знал, что повода для беспокойства нет; корабль шел под большим парусом, на нем отчетливо виднелся символ ярла Бранда, и если только кто-то без боя не захватил его «Черного орла» — а это столь же невероятно, как крылья у рыб, — значит, он собственной персоной пожаловал в наш фьорд.

Великолепный корабль приближался, парус опустили, весла выгнулись, вспенив воду, словно гребцы на «Черном орле» хотели взбить веслами сливки. Затем по команде, даже мы услышали ее на берегу, все весла одновременно поднялись и их втянули внутрь, так что снаружи осталась только четверть длины.

Вдоль торчащих снаружи весел двигался человек, от кормы до носа и обратно, пританцовывая и подпрыгивая, мы восторженно закричали, догадываясь, что это Нес-Бьорн — лучший воин «Черного орла», его также называли Колышек — из-за широких плеч и узких бедер. Он легко мог прогуляться по веслам с обоих бортов, словно пройтись по линии, нарисованной на земле.

Команда была хорошо обучена, и «Черный орел» с пугающей быстротой аккуратно проскользнул к каменному эллингу, где на подпорках стоял «Сохатый». Воины выпрыгивали на берег, приветствуя тех, кто пришел их встречать. Торгунна озабоченно вздохнула, разогнала детей и прикрикнула на трэллей, ведь сюда прибыли шестьдесят едоков, которых нужно как следует накормить оставшимися скудными припасами.

Но она перестала хмуриться, когда увидела, что привез с собой ярл Бранд. Он подошел широко улыбаясь, белокожий и беловолосый, как кость, в расшитой золотом черной рубахе, подбитой мехом куницы, штаны из отличной шерсти заправлены в сапоги из мягкой кожи, запястья и шея отяжелели от янтаря и серебра.