Потерянный осколок

Потерянный осколок

Пролог

Виня себя, в чем нет твоей вины -

Вина, страшнее нет которой.

Безумием полны раскаяния сны,

Терзающие разум твой виною.

Пролог

Несколько мгновений до рассвета…

Рассвета, который осветит первыми лучами уже мёртвую долину.

Рассвета, который не увидят тысячи душ.

Рассвета, который не встретят тысячи, уже не пылающих сердец.

Рассвета, луч которого отразится от уже остекленевших детских глаз.

Рассвета, который осветит разрушенные комнаты опустевших домов. И абсолютная тишина, которую впервые встретит на своем пути солнце. Смерть. Мертвый рассвет.

Алые всполохи будут свидетелями свершившегося зла. Ветер будет беззвучно петь скорбную песнь по истерзанным душам. Облака затянут синее небо, и изольётся оно на окровавленную, потерявшую жизнь землю горькими, несолёными слезами. Не запоют птицы в лесах, замрёт листва в кронах деревьев, замедлит свой бег горная река, окрашивая свои воды в багровый цвет. И только запах, запах безысходности, нестерпимой боли и неотвратимой смерти останется витать над местом, некогда великим, чистым, с самым светлым именем — Долина трёх лучей. Именем, которое отныне потеряно и забыто!

Посреди поля ночной бойни стоял на коленях мужчина. Голова его была опущена, руки сжимали два скимитара[1], покрытые запекшейся кровью врагов, так, что костяшки пальцев побелели, а вены на предплечьях четко очертились как ветвистые реки с множеством притоков и оттоков. Его бледное лицо ничего не выражало. Бывшие ярко изумрудными глаза заволокло белой пеленой, зрачок не реагировал ни на свет, ни на движение. Его взор был направлен вниз, как будто он насквозь мог видеть, как уходит, впитываясь в черную грязь алая кровь. Как утекают последние капли жизни, исчезает надежда, утопая в омертвевшей траве, в алчной земле, пьющей каждую каплю с жадностью. Мать земля, которая ещё вчера давала жизнь, теперь высасывает последние соки из всего вокруг, как оголодавший вампир, как полу иссохший упырь.

И вот первые лучи, первого мертвого рассвета упали на единственную фигуру во всей долине, что имела внутри жизнь. Жизнь, без надежды, без желания жить, с потерянным разумом и всеобъемлющим чувством вины за то, в чем он не виноват.

Боги смотрели на умирающую душу с уже мертвым разумом, которая не вынесла песнь банши по каждой ушедшей жизни. Как смог воин услышать глас плакальщицы скорбящей по его народу, боги не могли понять. Их любимая дочь пела каждой душе прекрасную песню, которая вела её (душу) в мир света, но никто не слышал слов, кроме уходящего.

Сильного, выносливого, крепкого духом воина не сломила битва, не охватило отчаяние, не искалечила встреча со смертью, не испепелила боль, не иссушила скорбь, но истерзала вина. Вина, навеянная последней песнью, высосала разум и губит его душу.

Всевидящие видели самоубийство, но не могли смотреть на него. Любимец Всезнающих не должен сдаться так легко. Они не могли поверить в смерть надежды, коя медленно гасла на их глазах. И Всечувствующие решили сохранить надежду.

Легкой поступью, идя по воздуху, приближалась к воину любимая дочь богов. Ей предстояло спеть свою песню, песню по уходящей надежде. Надежде, которой суждено возродиться, как феникс из пепла. А пока, она упокоится в глубине сей души, что живет в теле воина.

Закрой глаза дитя Ветров,

Открой свой взор незримый,

Увидь душой мой тихий зов,

Забудь свой страх звериный.

Ушедших больше не вернешь,

Терзанья душу твою ранят.

Но ты, создание, живешь,

А разум вскорь увянет.

Шумит вода Пустых озёр.

Освободи от дум свое сознанье.

И выступы скалистых гор

Нерушимо стоят как мирозданье.

Забудь, дитя, забудь свой сон,

Что явью был, но растворился.

Летит душа на тихий звон.

К тебе придет желанное забвенье.

Вину свою искупишь ты,

Страшней ее не существует в мире.

Причина кроется одна,

В великой твоей силе.

Раскаянье великой ношей

Легло на плечи сильные твои.

То воля божья свершилась.

Вины в том нет ничьей, пойми.

Пока ты держишь скорбь за руку,

Нет жизни в этом мире для тебя.

Позволь рассеять твою муку,

Я провожу в забвение, дитя.

Когда готов к ответу будешь,

Задашь вопрос своей душе.

И боль, и страх, и скорбь отступят,

И свет найдешь в непроходимой тьме.

[1]Скимитар — второе название ятаган — колюще-рубящее оружие, являющее собой нечто среднее, если сравнить стандартный меч и стандартную же саблю.

Глава 1 Язык мой — враг мой!

Такс, где моя лютня? Нету? Как так? Порежу на ленточки и завяжу бантиками! Старый хрыч решил, что я совсем не дружу с головой, или это он такой умный? Темень, вот дёрнула меня кикимора оставить инструмент под присмотром этого старого афериста. Ведь по роже видно, что продал уже и деньги пропил. А прошло всего-то каких-то пятнадцать вар[1]. И ведь даже не сможет возместить, так сказать, ущерб. У таких краюшки хлеба не заваляется, не говоря уже о медяках. Пьяница и гульбарь, одним словом. Эх, а ведь день так хорошо начинался.

Я наконец-то накопила денег на шикарную сирингу из эльфийского дуба, которая прекрасно заменила старенькую свирель из обычной ивы. Моя маленькая мечта осуществилась (хотя по цене не такая и маленькая). Как вы поняли, кроме сиринги у меня есть лютня. Была! Возникает закономерный вопрос, а кто, собственно, я такая? А я красавица менестрель, с золотыми кудрями и лазурными глазами, с фигурой лесной нимфы. Правда-правда! Ну ладно, скорее симпатичная не совсем менестрель с каштановыми волосами, правда длинными, и золотыми глазами. А глазки у меня действительно красивые, большие с рыжеватыми прожилками, выразительные. Моя гордость! Фигурка вполне женственная при моем росте чуть выше среднего. Да, я немного высоковата, зато с лошади падать не так страшно. При всем при этом я женщина-менестрель, хотя с изъяном. Какой изъян? Я как человек музыки и поэзии и играю, и сочиняю, однако, не пою. Ну не пою совсем, нет голоса, да и чувства ритма. Но играю при этом прекрасно! Странно, правда? Несмотря на мою ущербность, я люблю свою бродячую жизнь. Собственно, из-за проблем с пением я и решила перейти на сирингу. Музыка льется красивая, и петь ни при каких физических возможностях одновременно не получится. А почитать стихи можно и без музыки.

К чему это я? Ах, да, проблемка: вороватый старикан и прилипала ненормальный. Что за ненормальный, а вот сейчас и расскажу, кто так коварно изничтожил всю атмосферу моего счастья и нескончаемой радости в один миг.

Холя и лелея свою эльфийскую прелестницу, я проходила мимо трактира, и вот нужно было идти дальше, так нет же, я, ярый защитник всех хилых и убогих, героиня с лютней и сирингой в зубах, не могла пройти мимо страждущего. И если бы он хотя бы тонул, или ножку подвернул, нет-нет, он нарвался на группку наемников. Да что там группку, вооруженную банду с главарем. А мне, конечно же, больше всех надо. Я поставила лютню возле бродяжки, попросила его присмотреть немного (ага, присмотрел, продал, напился и отвертелся) и вернулась в подворотню боевых действий.

— Эй, братцы кролики, чего на парня взъелись, он уже, небось, подштанники обмочил. Отвалите от него, ему и без ваших волосатых вонючих морд кошмары будут сниться.

Упираю руки в бока. Прям истребительница упырей, зомби и вурдалаков медленно перекочевывающая к ним в собратья (или сосестры) по мере осознания степени глупости своего поступка и озверению ответчика. Дам, а бешенство то заразное, вон как быстренько все скалится и выпускать белую пену начали. Любо дорого смотреть на массовое помешательство и отключку здравого смысла. Если б еще не я тому причиной. Ой!

— Ципа, иди-ка сюда, ко мне такому волосатому и вонючему, а то мне кажется, тебя давно кошмарики не посещали, так мы исправим, — и этот побочный эффект спаривания лесного орка и упыря двинулся ко мне. Держите меня крепче, а то я уже на коленках. Умеет же рожи корчить. Так, надо чем-то швырнуть в него, глядишь, растеряется, а я ноги сделаю. Прости сирый и убогий, то есть хилый, без обид, своя шкура ближе к телу, тьфу ты — дороже.

Угадайте, чем я в него запустила? Свирелью конечно! Я свою сирингу в обиду не дам, не для того я работала как ломовая лошадь.

— Тя чё, зомбяка в зад укусил? Какого лешего творишь? Тебе мамка не говорила, что палочкой дразнить дракона опасно для жизни, малявка?

Эй, а наемники и правда вонючие, это они так от себя нечисть всякую отваживают? Гляди-ка, и помои где-то нашли. Мда, что-то свирелька подкачала, вон как скалится тролль недоделанный.

— Ну, прости, не узнала недодракона, мало ли с кем твоя мать в грязи, лесу, поле и болоте валялась? Я ж не знала, что тут такая знатная помесь. Может там ещё некромантишка какой пробежался? — и вот молчала бы, так нет же, у нас же ещё крутая сиринга в руках есть, это ж вам не какая-нибудь свирель или меч, это сила. Ага, прямо для красивой песенки по моему гордому и не очень обремененному умом трупику. Хнык.

Как я и предполагала, снижение уровня совестливости, порядочности, доброты и сострадания, вследствие чего падение моральных устоев, зато вот физические показатели знатненько так возросли. Да и железного приложения к ним прибавилось.

Я решила посмотреть, что там обеспеченный кошмарами на недельку мальчишка делает. А он собственно ничего и не делал. Впялил из-под капюшона свои зелёненькие глазки в меня и мягкое место свое просиживает. Беги, дурень, им на тебя сейчас как на еще один камешек с дороги — наплевать! Я прошептала ему одними губами: «Беги!». А это недоразумение смотрит на меня и ресничками хлопает (длинные, пушистые, кстати). Да и вообще не мальчишка передо мной, а мужчина. Вон, щетина какая знатная, да что-то и по объему не малыш. Ну и что ж ты мужик меня подставляешь, и не стыдно тебе? Темень, скройся ты, и мне проще будет, я вон за тот угол быстренько шмыгну, и поминай как звали. Ага, щас, уже скрылся и испарился. Ладно, где наша не пропадала.

— Стража, сматываем быстрее! — и быстренько за уголочек. У моих не состоявшихся убийц в мгновение ока проступило осознанное выражение морды, и они тут же драпанули в противоположную сторону. Ага, значит у самих рыльце в пушку. Скажем так, мне повезло, ведь никакой стражи и в помине здесь не было. Просто невероятно повезло, как голой нимфе избежавшей домогательств тролля в одноместной комнате постоялого двора. Короче свершилось невозможное, именно эти наемники выполняли задания против государства. В противном случае не напугала бы их и стража, а на моего ненормального спасенного хранителям порядка глубоко и крепко наплевать. Сам нарвался, сам попал. Он, кстати, побежал за тот же угол, что и я, и, конечно же, прилип ко мне как вампир к нежной шейке девственницы в полнолуние. Тут, как вы понимаете, я и вспомнила про покинутую мной лютню. Темень и ее твари!

***

Салван сидел в небольшом зале постоялого двора, что не далеко от ворот города. Именно в таких местах часто останавливался наемник. Возможность в любой момент скрыться из города была приоритетной, и состояние комнат, или качество еды и выпивки не играли для главаря степных наемников никакой роли. Конечно, если попадался неплохой трактирчик, то он не упускал возможности побаловать себя гномьим самогоном и хорошим элем. Да и перспектива наесться от пуза без видимых последствий грела его зачерствелую душу (если она вообще имела место быть у такого наемника). Зарабатывая хорошие деньги и имея безупречную репутацию, Салван вполне мог позволить себе побездельничать несколько полных лун, однако герцог не тот человек, кому позволено отказывать без последствий для себя. Наемник знал это лучше других. Задание было простеньким, и при этом от него разило подставой за много тат[2] вокруг. Однако, как было сказано, отказ означал бы кое-что похуже подставы. Насколько понял главарь, нужно тихо-смирно выкрасть свадебную диадему принцессы. В случае невозможности провернуть все без шумихи, то нужно как раз-таки создать эту шумиху, да так, чтоб ни стены не остались целы, ни двери на петлях, ни окна в ставнях. Короче, глобальный погром сокровищницы, с последующим ограблением её же. В результате: или невероятное исчезновение диадемы, или ужасное ограбление сокровищницы неизвестными варварами. Всяко следы замести нужно, или не оставлять их. А для этого посредник дал ему несколько полезных магических артефактов, не привязанных к определенному хозяину, что делало невозможным определить источник магии. Дело плевое, но наемника не покидало чувство, что от него либо захотят избавиться, либо подставят, разумеется, с другим заказчиком.

Допивая третий кубок, Салван увидел подходящих к нему членов своей группировки. Давно пора, а то что-то они задержались на разведке. Пятеро мужчин, тем временем, подошли к столу и расселись напротив друг друга. Заказав по порции горячего и графин самогона, вся группа подняла глаза на своего главного. Ну что ж, пора.

— Что выяснили? — небрежно бросил Салван. Сидящий напротив него Бар сложил руки на столе и начал докладывать.

— Охрана усиленная, через центральный и черный вход не пройти, но с артефактом нам этого и не надо. Каждые пять вар под стенами проходит патруль, на стене смотровые стоят постоянно, сменяются с рассветом и закатом.

— Понятно, — главный посмотрел в голубые глаза Бара и кивнул. Он знал, что парень раньше служил в одной из крепостей и легко мог просчитать охранную систему замка. Этот невысокий коренастый брюнет не раз превращал заведомо проигрышную операцию в успешную. В этом наемник полагался на Бара, но не доверял. Доверие — недостижимая мечта для наемника, и они все знали об этом.

— Что по защитным заклинаниям и ловушкам?

— Напихали всего, что только можно, однако оставили без защиты и ловушек дальнюю стену, только общая охранка всего замка по периметру.

Салван перевел взгляд своих серых глаз с кубка на мужчину весен тридцати пяти, что сидел рядом с ним. Высокий лысый полутролль с темными, как безлунная ночь, глазами, парой клыков, торчащих из-под нижней губы, и зеленоватой кожей. Этот индивидуум многих заставлял терять самообладание и испытывать страх. Главарь сам иногда ловил себя на мысли, что от рыка лысого кровь стынет в жилах и у него, легкий озноб вдоль позвоночника стал уже привычной реакцией на его голос. Рагнвар не зря считался самым кровожадным в их компании. Кровь человека и тролля рождала поистине неуправляемых, страшных тварей. По большей части их уничтожали, однако, бывали вполне цивилизованные особи, такие как Рагнвар.

— Рагнвар, всегда удивлялся твоим способностям, но думаю три вата[3] слишком мало, чтобы стать хорошим магом.

В это время к столу подошла пышногрудая, огненно-рыжая подавальщица и принялась расставлять заказ.

— Эй, у меня есть магические способности, но ты прав, тут я как водяная баба в степях. Вартэк треплется много, уже черепушка треснула от этой магической мертвяцкой чепухи, — полутролль попытался ущипнуть рыженькую пониже спины, но она ловко увернулась и прошествовала к стойке, вызывающе покачивая бедрами. Остальные принялись за еду.

— Во-первых, русалка, а не водяная баба…

— Один леший, обе водняки.

— Водники, а во-вторых, если бы не вся эта, как ты выразился, мертвяцкая чепуха, то бишь некромантия, ты уже пять раз как здоровался бы с Всенижним за когтистую лапу, и валялся у него в копытцах, а может и яду в зад схлопотал.

— Вартэк, мне нужны четкие сведения, свои проблемы будете решать потом, а то Всенижний будет вашей самой маленькой проблемой, — и главарь опрокинул стопку самогона. Спорить никто не стал. Все знали, что этот сухой, поджарый мужчина, с множественными шрамами и глубокими морщинами под глазами не любит шутить. Не зря он их главный. Ой, не зря. Его холодные серые глаза, напоминают заиндевевший камень, на который не взглянешь без дрожи. Таким же холодным и безжизненным может быть и его голос. Наемник небрежно отодвинул стопку и закусил хлебом. Никто не посмел возражать и препираться дальше, рискуя наткнуться на его колючий взгляд. Второй такой взгляд означал только одно — ты труп. Вартэк продолжил: