Помоги проекту - поделись книгой:
Архангельск принимал за навигацию несколько десятков купеческих кораблей. В то лето их прибыло около сорока. Для царя была выстроена яхта с 12 маленькими пушками, и на этом суденышке Петр провожал англо-голландский караван в открытое море. Потом он еще сорок дней дожидался прибытия конвоя из Гамбурга и за это время заложил верфь для постройки первого русского корабля (небольшого, на 24 пушки). Тогда же в Голландию был отправлен заказ на покупку 44-пушечного фрегата.
Вся эта активность по-прежнему не имела серьезного вида, поскольку ни один, ни два собственных корабля никоим образом не решили бы проблему самостоятельной внешней торговли. С. Платонов справедливо называет петровские морские усилия этого периода «пустошным делом».
Но поездка на море имела два важных последствия. Во-первых, Петр определил себе главную цель жизни: завладеть морем. И во-вторых, на обратном пути из Архангельска он, по-видимому, и подцепил предположительный энцефалит. Во всяком случае весь конец осени и начало зимы царь был так тяжко болен, что при дворе началась паника. Что если он умрет? Тогда самодержцем останется один Иван, а с ним вернутся Милославские и грозная Софья…
Петр выжил, хоть и на весь остаток жизни обзавелся своими нервными припадками. Но 4 февраля 1694 года скончалась его мать, еще совсем не старая, сорокадвухлетняя Наталья Кирилловна. Хотел того ее сын или нет, но теперь он должен был заниматься государственными делами сам.
Можно сказать, что Петр стал самодержцем в три этапа: в 1682 году по титулу, в 1689-м по положению, а в полном смысле – лишь с 1694-го.
Первые шаги
Поначалу серьезных перемен в правительстве не произошло. «Хотя его царское величество сам вступил или понужден был вступить в правление, однако ж труда того не хотел понести и оставил все своего государства правление министрам своим», – пишет Куракин. Правда, утратил первенствующее положение никчемный Лев Нарышкин, «понеже он от его царскаго величества всегда был мепризирован [презираем] и принят за человека глупаго», однако сохранил за собой должность главы Посольского приказа.
По старой памяти Петр вернул и приблизил Бориса Голицына, но тот «пил непрестанно, и для того все дела неглижировал», так что пришлось заменить его все тем же Тихоном Стрешневым, который был хоть и не семи пядей во лбу, но по крайней мере трезвого поведения. Невероятно возросло значение царского друга Лефорта, который получил высшие чины – адмирала и полного генерала, однако на какую-либо власть не претендовал.
В первые месяцы самостоятельного царствования Петра продолжались все те же увеселения и игрища. Теперь не нужно было выпрашивать у матери денег, Петр мог сам распоряжаться казной, и весной он снова отправляется в Архангельск, теперь с огромной свитой. Там как раз достроили первый русский корабль, за ним спустили на воду и второй, вскоре прибыл заказанный в Голландии фрегат. Царь объявил, что флот создан, и придумал для него трехцветное сине-бело-красное знамя, попросту поменяв местами цвета с флага великой морской державы Голландии.
Траты были немалые и при этом бесперспективные. Флот на далеком северном море никак не мог решить главную политическую проблему России – отсутствие незамерзающих европейских портов. Поняв это, Петр вскоре охладеет к идее создания беломорской эскадры, немногочисленные архангельские корабли (всего их построят шесть) будут переоборудованы в обычные торговые суда.
Наплававшись по морю и чуть не утонув там во время шторма, царь в начале осени вернулся в Москву, где предался другой любимой забаве – играм военным, придав им невиданный размах.
В подмосковной деревне Кожухово построили большую крепость, куда засели семь с половиной тысяч стрельцов. Вторая армия, девять тысяч солдат европейского строя при поддержке дворянской конницы, должна была взять эту «твердыню». Нечего и говорить, что сам государь состоял в «европейском» войске, в качестве «бомбардира Петра Алексеева». Это и предопределило исход дела: гарнизон посопротивлялся некоторое время, а затем капитулировал.
С одной стороны, Кожуховское действо, длившееся целых три недели, сохранило все приметы прежних потешных побоищ – с хмельными безобразиями, с шутами и карлами, с личной перебранкой «командующих», но в то же время состоялось и нечто вроде боевых учений. Саперы строили мосты, взрывали мины, засыпали рвы, артиллеристы стреляли из пушек глиняными гранатами, пехотинцы штурмовали укрепления, конница совершала маневры. Нешуточными были и потери – несколько десятков убитых и покалеченных.
Кожуховские маневры.
Самым же серьезным следствием маневров было то, что Петр уверился, будто в его распоряжении находится мощная армия, с которой можно затеять и настоящую войну.
Ломать себе голову над тем, где бы повоевать, не приходилось: Россия уже почти десять лет находилась в состоянии войны с Османской империей, просто боевые действия давно не велись.
Напомню, что первая русско-турецкая война (1672–1681) разразилась из-за столкновения интересов на Украине. После ряда кровопролитных боев обе стороны поняли, что легкой победы не будет, и заключили перемирие, договорившись о разделе сфер влияния.
Однако в 1686 году правительство Василия Голицына сочло выгодным присоединиться к антитурецкой «Священной Лиге» (Австрия, Польша, Венеция), получив в виде компенсации за помощь признание прав на Смоленщину, Левобережную Украину и Киев. Расплачиваться пришлось дорогостоящими походами в Крым (1687, 1689). Это, собственно, была не столько попытка завоевания, сколько военная демонстрация, и в этом качестве она вполне достигла цели: Россия исполнила свои союзнические обязательства и закрепила за собой серьезные территориальные приобретения.
Правительство Нарышкиных никаких активных действий против Турции не вело и, как уже было сказано, сильно сократило военные расходы.
Историки очень старались найти глубокие резоны, которые обосновали бы политический замысел Азовской эпопеи Петра: он-де стремился избавиться от турецкого плацдарма, угрожавшего безопасности России, или же получить выход к Черному морю. На самом деле турки содержали Азовскую крепость не для нападения, а для обороны: чтобы контролировать устье Дона и сдерживать грабительские набеги казачьих флотилий. В стратегическом же отношении захват этого пункта не давал России ничего кроме доступа к бесполезному в торговом смысле Азовскому морю. Взятие Азова имело бы смысл, если бы за ним последовало занятие Керчи для выхода в Черное море, а затем и контроль над проливами, ведущими в Средиземноморье, однако с этой гигантской задачей, как известно, Россия не сможет справиться и во времена, когда ее мощь достигнет апогея, а Турция придет в совершенный упадок.
В конце же семнадцатого века всерьез вынашивать подобные планы мог только безумец. Османская империя, в одиночку противостоявшая целой европейской коалиции, выводила на поля сражений 200 тысяч пехотинцев и 180 тысяч всадников, не считая 60 тысяч вассального крымского войска.
Похоже, что главным мотивом для возобновления боевых действий было всего лишь желание молодого царя проявить себя в «великом деле» и испытать свою армию в истинных, а не потешных сражениях.
События ускорило известие о том, что в Стамбуле (в феврале 1695 года) сменилась власть и что новый султан Мустафа II намерен бросить все свои силы против «Священной Лиги». В такой ситуации можно было надеяться, что турки не пришлют в Азов подкреплений и вообще махнут рукой на не слишком важный для них город, а потом будет видно, какая из этого выйдет польза.
По выражению Костомарова, Петр решился на дерзкое предприятие «со свойственной его юношескому возрасту отвагой, недолго размышляя».
На бумаге план кампании выглядел прекрасно. Объявили публично, что целью похода опять является Крым, как во времена Василия Голицына. В том направлении, к низовьям Днепра, действительно для отвлечения внимания отправилось большое, но разномастное войско Бориса Шереметева, в которое собрали дворянскую конницу, гарнизонные части и казаков украинского гетмана Ивана Мазепы.
Все лучшие силы – солдаты и отборные стрельцы – были переброшены к Азову. За последние пять лет, невзирая на петровскую любовь к военным забавам, русская армия заметно усохла. В 1689 году, при Софье, на Крым ходила армия в 112 тысяч человек. Теперь под Азов шли 30 тысяч войска «первого сорта», и еще 25 тысяч качеством похуже было у Шереметева, то есть произошло двукратное сокращение.
Готовились вроде бы основательно: построили струги, чтобы плыть до места по воде, назначили поставщиков продовольствия и фуража, мобилизовали конную тягу. Чтобы избежать заторов, разделили армию на три «генеральства», которыми командовали Франц Лефорт, Патрик Гордон и начальник «потешных» Автоном Головин.
Но настоящая война оказалась труднее Кожуховских учений. К месту вовремя прибыл один Гордон, маршировавший без хитростей, сухим путем. Остальные две дивизии столкнулись с множеством проблем: часть стругов никуда не годилась, поставщики подвели, начался падеж лошадей. Солдатам пришлось тащить пушки и возы вручную. Добирались больше двух месяцев, так что обмануть турок демонстрацией Шереметева не получилось.
В крепости стояло немалое войско, семь тысяч человек. Проблем с продовольствием и боеприпасами у него не возникало – не имея кораблей, русские не могли контролировать водные коммуникации. Укрепления были серьезные: каменные стены, перед ними земляной вал с 15-метровым рвом, деревянный частокол. На берегах Дона высились две башни, между которыми были натянуты железные цепи – чтобы казачьи лодки не могли выйти в море.
Штурм Азова.
Гарнизон в «каланчах» был маленький. Донские казаки-добровольцы лихой атакой взяли одну, из второй турки ушли сами.
Эта скромная победа так и осталась единственным успехом за всю осаду.
Сам Петр играл в то, что он здесь человек не главный, а простой бомбардир. Трудно сказать, чем объяснялся этот маскарад, к которому он будет прибегать постоянно: назначать начальниками других, а самому оставаться вроде бы в тени. Скромность была совсем не в характере царя, скорее речь может идти о неуверенности и страхе совершить какую-нибудь непоправимую ошибку. Так или иначе, система, при которой армия вместо главнокомандующего имела трех автономных военачальников и царя-бомбардира, ни за что не отвечавшего, но во все вмешивавшегося, работала плохо. Генералы ссорились между собой, не приходили друг другу вовремя на выручку.
Но хуже всего было то, что русская армия продемонстрировала скверные боевые качества.
Артиллерия две недели палила по крепости, но так и не пробила брешей.
Саперы вели подкопы – и от неопытности подрывались на собственных минах.
Днем войско располагалось на послеобеденный сон. Однажды турки в этот час устроили вылазку, перебили несколько сотен человек, попортили орудия, а девять даже утащили с собой.
5 августа русские предприняли штурм – получился разброд и конфуз. Храбрецы бодро вскарабкались на стены, малодушные остались сзади, кричали «ура!», но в огонь не шли, отсиживались во рву. Сказались низкая дисциплина, плохая выучка, отсутствие настоящего офицерского корпуса.
Не лучше вышло и со вторым штурмом 25 сентября. Подкоп под стену снова не удался. Штурмующие действовали разрозненно, что позволяло туркам перебрасывать подкрепления из одной точки в другую. Батальон преображенцев прорвался было в город, но не получил подмоги и был вынужден отступить.
Через два дня, утратив надежду на победу и израсходовав припасы, русская армия сняла осаду.
Отступали не лучше, чем наступали. Многие утонули на переправе через Дон, многие умерли от голода и болезней – осень в степях выдалась холодная.
Одним словом, первый военный опыт Петра закончился еще бесславнее, чем крымские походы Василия Голицына, над которыми некогда так глумились в селе Преображенском. Отвлекающий маневр Шереметева удался и то лучше: на Днепре хоть взяли четыре маленькие турецкие крепости.
Правда, царь, точь-в-точь как шестью годами ранее Василий Голицын, объявил стране о великой победе и устроил триумфальный въезд в столицу. В качестве трофея москвичам торжественно предъявили одного-единственного пленного турка.
Рубеж 1695 и 1696 годов стал для Петра переломным. Проявилось самое ценное качество сложного петровского характера, которое не раз выручит его и в дальнейшем: после поражения этот человек не опускал руки, а начинал действовать с удесятеренной энергией.
Царь решил на следующий год снова идти к крепости, которая не далась с первого раза – но теперь уже не на «авось», а с гарантией результата. Для этого был разработан ясный план действий. Царь правильно определил главные причины неудачи: то, что Азов не был блокирован с моря, и недостаточно сильная армия. На исправление этих ошибок Петр и направил все усилия. Игры закончились, началась тяжелая работа. Именно в этот момент Петр стал из «потешного» правителя настоящим.
В верховьях Дона, близ Воронежа, на границе Великой Степи с Великим Лесом, быстро построили верфи, согнали туда огромное количество крестьян, 26 тысяч человек, и начали с небывалой скоростью строить флот. Невзирая на морозы и лишения, от которых несчастные работники умирали массами, работы кипели днем и ночью. Дисциплина поддерживалась самыми жестокими мерами: тех, кто пытался бежать, ловили и вешали. Можно сказать, что это был первый опыт «гулагстроя» в отечественной истории. Оказалось, что принудительной мобилизацией, репрессиями и страхом можно добиться впечатляющих результатов – во всяком случае, на коротком отрезке времени. В будущем Петр будет использовать эту методику постоянно.
К весне на воду спустили 1300 (!) стругов для транспортировки войск, а кроме этих больших плоскодонных лодок, привычных для русских плотников, еще построили по голландским образцам военную флотилию: 23 гребные галеры с пушками и 4 брандера – отпугивать турецкие корабли.
Казне гигантская затея обошлась очень дорого, при этом суда из мерзлой древесины получились плохими, для однократного использования, но ради взятия Азова царь был готов на любые жертвы. Жертвы его вообще никогда не останавливали.
Армию пополнили противоположным, но, пожалуй, еще более эффективным способом – не через принуждение, а через правильное стимулирование. Было объявлено, что все крепостные и холопы, кто запишется в солдаты, получат свободу. В Преображенское, к месту сбора, немедленно хлынули толпы добровольцев. Если в прошлом году едва набрали тридцатитысячное войско, то теперь под ружье встали 70 тысяч человек.
На фоне всех этих эпохальных событий современники почти не заметили смерти (в январе 1696 года) «старшего царя» Ивана V, забытого всеми еще при жизни. Петр стал единоличным монархом, но это совершенно ничего не изменило.
Полки погрузились и отправились на юг в конце апреля.
Теперь осада была организована правильно – таким образом, что и штурма не понадобилось.
Прежняя ошибка с разделением главнокомандования была исправлена. Петр по-прежнему не взял на себя этой миссии, но назначил «генералиссимусом» боярина Алексея Шеина, который хорошо проявил себя во время первой осады (он тогда командовал преображенцами и семеновцами). Вести флотилию царь поручил адмиралу Лефорту. Оба военачальника не обладали стратегическими талантами, но других командующих взять было негде. Себя Петр скромно произвел в галерные капитаны.
Военные корабли полностью блокировали Азов с моря. Турки, у которых, видимо, совсем не было разведки, такого не ожидали. Запоздалое подкрепление из Керчи – четыре тысячи воинов с припасами – не решилось прорваться через строй галер и брандеров.
По периметру твердыни русские построили высокую, вровень со стенами, земляную насыпь. Оттуда орудия повели методичный обстрел городских укреплений. Под прикрытием этого огня понемногу засыпали рвы. После этого было уже нетрудно захватить турецкий вал – внешнее кольцо обороны. Не дожидаясь генерального приступа, турки начали переговоры о сдаче.
18 июля крепость, всего год назад казавшаяся неприступной, капитулировала. Так Петр получил очень важный урок: гарантия военного успеха – хорошая подготовка и, выражаясь по-современному, правильная логистика. Отходя от этого золотого правила из-за вечной своей нетерпеливости, он будет терпеть неудачи. Придерживаясь – побеждать.
Азовские походы 1695-1696 гг
В связи со взятием Азова имел место один небольшой, но примечательный эпизод, показывающий, насколько болезненно Петр относился к предательству.
Во время первой неудачной осады в турецкий лагерь перебежал голландец русской службы Яков Янсен, какой-то военный специалист (в разных источниках его называют то моряком, то инженером, то артиллеристом). Не бог весть какое событие, не бог весть какая фигура, но царя взбесило двойное предательство: не только присяге, но и вере. Дело в том, что Янсен, ради карьеры перекрестившийся в православие, с такой же легкостью принял в Азове мусульманство. К тому же ходили слухи, что это Янсен выдал страшную тайну: русские-де после обеда всегда спят. Тогда-то турки якобы и совершили ту злополучную вылазку, перебив солдат и захватив орудия.
Судьба изменника занимала на переговорах о капитуляции важное место. Царь требовал выдать Янсена, турки не соглашались – ведь он стал их единоверцем. В конце концов выдали, но взамен выговорили всему гарнизону свободный выход с оружием, семьями и имуществом.
Триумфально въезжая в Москву, царь предъявил подданным не трофеи и не толпу захваченных турок, а опять одного-единственного пленника. Бедного Янсена провезли по городу в чалме и цепях, а потом предали мучительной казни колесованием. Смысл демонстрации был очевиден: хуже предательства преступлений не бывает.
Азовский трофей.
Даже апологет петровского величия Н. Павленко пишет: «Пышность встречи победителей не соответствовала реальному значению одержанной победы».
Победа Петра, в самом деле, была скорее личной, чем исторической. Молодой царь доказал себе и подданным, что умеет добиваться поставленной цели, и это, конечно, много значило. Гораздо больше, чем обладание Азовом. Пожалуй, следовало бы сказать, что владение этим приморским городом обошлось России гораздо дороже его взятия.
Небезосновательно приписывая успех второй осады действиям Воронежского флота, Петр сделал из этого факта вывод, казавшийся ему несомненным: кораблестроение на Дону нужно развивать.
Денег у государства на это не было, и царь ввел еще одну новацию. Флот должно было построить всё население, на собственные деньги. Бояре и дворяне – по одному кораблю с каждых десяти тысяч крепостных хозяйств. Духовное сословие – с каждых восьми тысяч. Купцам и горожанам предписывалось коллективно оплатить двенадцать судов. За каждый корабль отвечало специально учрежденное «кумпанство» – всего их набралось пятьдесят два. По сути дела был учрежден колоссальный дополнительный налог, который лег на страну огромной тяжестью.
За время царствования Петр пытался осуществить немало гигантских проектов, в том числе несбыточных или очень странных. Какие-то из них проваливались, другие при всей фантастичности получались (например, строительство новой столицы на дальней окраине, среди пустынных болот), но эпопея Воронежского флота, пожалуй, не имеет себе равных.
В течение полутора десятилетий измученная, бедная страна тратила огромные человеческие и материальные ресурсы на строительство и поддержание призрачного флота, которому было негде плавать. На воду спустили 215 кораблей, в том числе очень больших, линейных. По большей части суда просто сгнили в пресной воде. Море они видели только маленькое и мелкое – Азовское, а повоевать ни одному так и не довелось.
Историки, которые склонны находить глубокий смысл во всех решениях Петра, предполагают, что эти чудовищные расходы были не совсем напрасны. С помощью-де Воронежского флота во время тяжелой Северной войны царь удерживал Турцию от нападения на Россию. Мол, лишь боясь этакой силы, турки вели себя смирно. На самом деле султану бояться донских кораблей было незачем. Они не смогли бы выйти в Черное море – узкий Керченский пролив надежно охранялся. Мы увидим, что, решив воевать с Россией, султан Ахмед III не испугается странной речной эскадры – а та не доставит ему никаких неприятностей. После событий 1711 года Воронежский флот свернули, понапрасну потратив миллионы рублей, погубив тысячи крестьян и вырубив вековые леса.
Нет, ничем кроме страстной петровской любви к кораблестроительству это расточительство объяснить, пожалуй, нельзя.
Польза от Воронежского флота если и была, то очень скромная. В 1699 году 46-пушечный корабль 3-го класса отвез в Константинополь царских послов, и все там очень удивились: надо же, у московитов есть настоящий корабль. А кроме того, для строящегося флота требовались кадры, поэтому Петр начал посылать за границу на обучение молодых дворян. Так появились первые российские морские офицеры.
Воронежская затея повлекла за собой и еще одно важнейшее событие, не столько флотского, сколько всероссийского значения. Царь увлекся строительством кораблей так сильно, что захотел и сам освоить эту профессию. Сделать это можно было только в Европе.
Большое путешествие
Начало самостоятельного правления Петра сопровождалось множеством небывалых прежде деяний, но ни одно из них не могло сравниться с затеей, которая созрела в царской голове на исходе победного 1696 года: отправиться в Европу лично, чтобы посмотреть собственными глазами на этот «большой Кукуй». Русские цари никогда прежде за пределы своего государства не выезжали – разве что во время войны, с армией. Да и в Европе подобные визиты августейших персон были большой редкостью. В эпоху, когда огромное значение придавалось протоколу и декору, такая поездка монарха неминуемо становилась очень сложным и громоздким делом, ну а кроме того, всякий правитель боялся оставить государство без присмотра.
Петр решил обе проблемы беспрецедентным образом, с поразительной легкостью. Чтоб обойти церемониальные сложности, царь решил путешествовать инкогнито – под именем «преображенского урядника Михайлова», якобы сопровождающего официальное посольство в качестве волонтера. Что касается управления, оно было доверено надежному человеку Федору Ромодановскому, который получил невиданный титул князя-кесаря и неограниченные полномочия.
Главной причиной удивительного предприятия были любознательность и любопытство Петра, но это не значит, что у посольства не имелось и более серьезных целей.
Одной из них, сугубо практической, была закупка современного оружия и инструментов, а также массовая вербовка необходимых России специалистов: моряков, кораблестроителей, инженеров и офицеров. Другая цель касалась большой политики. Заплатив дорогую цену за Азов, Петр задумался о дальнейших действиях. Логичней всего было продолжать войну с Турцией, но не автономно, а в координации с европейскими союзниками. Важнейшим из них был германский император Леопольд I. К нему в Вену направлялось Великое посольство, официальной миссией которого объявлялось «ослабление врагов креста господня: салтана турского, хана крымского и всех бусурманских орд». Дипломатическая подготовка к наступательному и оборонительному альянсу с императором и Венецианской республикой была уже проведена, так что успех казался гарантированным.
То ли по этой причине, то ли, что вероятнее, удовлетворяя петровскую любознательность, посольство наметило довольно странный маршрут в Вену: не напрямую, а кружным путем через всю северную Европу. Царю хотелось попасть в Голландию, страну корабельных верфей.
В начале марта 1697 года огромный караван в тысячу саней тронулся в дорогу. Номинально посольство возглавляли Франц Лефорт, глава Посольского приказа Федор Головин и самый опытный из русских дипломатов дьяк Прокофий Возницын. Первым лицом считался Лефорт – должно быть, Петр полагал, что европейцу будет легче найти общий язык с другими европейцами.
Месяц добирались до первого большого иностранного города – Риги, уже семьдесят лет принадлежавшей шведской короне.
Ливонский генерал-губернатор Эрик Дальберг, старый вояка, известный своей суровостью, принял посольство строго по протоколу. Он, конечно, знал, что под видом простого волонтера скрывается сам царь (особенного секрета из этого и не делалось), но решил: уж инкогнито так инкогнито. Когда «урядник Михайлов» со своей любовью к фортификации принялся рассматривать в подзорную трубу крепостные укрепления, которые в это время как раз перестраивались по новейшей инженерной науке, губернатор сделал ему строгое замечание. С Петром так обращались впервые, он страшно оскорбился и впоследствии обиды не забыл.
Таким образом, Европа встретила своего поклонника не слишком приветливо.
Долго Петр в Риге не задержался, переместившись в маленькую Курляндию, где герцог Фридрих-Казимир принял высокого гостя гораздо любезнее, поскольку был очень заинтересован в хороших отношениях с русским соседом.
В начале мая в Кенигсберге у царя состоялась встреча с уже более или менее значительным европейским монархом курфюрстом Фридрихом III (вскоре он станет первым прусским королем). Беседовали неофициально и тайно. Немец предложил военный союз, направленный против Швеции, но Петра в 1697 году это еще не интересовало, а курфюрсту незачем было воевать с Турцией, поэтому точек соприкосновения не нашлось.
Есть любопытный документ – письмо прусского сановника фон Фукса, дающее представление о том, как Петр держался в самом начале своего большого турне: «Я уже сообщал Вашей Курфюршеской Светлости, что у него прекрасные глаза, исключая гримасы; все части лица достаточно правильные. Всеми своими действиями он показывает, что не любит ни роскоши, ни спеси. Его одежда так проста, что дальше некуда, так что по ней его никогда нельзя принять за монарха величайшего государства в мире… Он проявил исключительную непринужденность по отношению ко всем нам, говоря с каждым достаточно непосредственно и так, будто бы мы были всю жизнь знакомы. Он немного говорит по-фламандски, но при этом его вполне можно понять. Правда, его манера вести себя, особенно за столом, немного отдает варварством, поскольку, да будет мне, как правдивому историку, дозволено рассказать обо всем, он еще чистит себе нос пальцем, и одежда маркграфа Альберта, который сидел рядом с ним, носит следы этого».
Примерно так же – как к занятному дикарю – к московскому царю будут относиться все, кто с ним встречался. Если Петр рассчитывал, что его Азовская победа впечатлила Европу, он ошибся.
В Бранденбурге «волонтер» изучал артиллерийское дело. У этой задержки имелась еще одна причина: в соседней Польше происходили выборы короля, и русских очень интересовал исход. Там соперничали две партии. Одна была за французского принца Франсуа-Луи де Бурбон-Конти, другая за саксонского курфюрста Фридриха-Августа. Если бы верх взял первый, Польша наверняка вышла бы из антитурецкой коалиции, поскольку Франция стремилась поддерживать хорошие отношения с Константинополем. Русские старались помочь Августу и даже обещали прислать ему в помощь войско. Однако курфюрст справился сам: в его распоряжении имелась собственная отличная армия, находившаяся вблизи от польских границ. Это и решило дело.
Успокоившись насчет польских дел, Петр двинулся дальше – не на юг, в сторону Вены, а на север, в Голландию, куда и прибыл в начале августа. Великое посольство, которое двигалось слишком медленно, нетерпеливый путешественник оставил позади. Его сопровождала лишь маленькая свита из нескольких человек.
Остановился «Михайлов» не в Гааге и не в Амстердаме, где могли бы состояться переговоры с правительством республики, а в городке Саардам – потому что там находилась знаменитая верфь. Корабли Петра интересовали явно больше, чем политика.
Поделиться книгой: