Наша музыка. Полная история русского рока, рассказанная им самим

В поездки на велосипеде отправлялись все той же тесной аквариумовской компанией — БГ, Дюша и виолончелист Всеволод Гаккель. Не стоит, кстати, преувеличивать склонность музыкантов к здоровому образу жизни.

Борис Гребенщиков: Ну если километров пять проедем — уже хорошо. На электричке доезжали до места, а там уже катались на велосипедах. Или у кого-то их оставляли дома. А! (Щелкает пальцами.) У Севкитам была дача! У Севки была дача… семейная, и поэтому велосипеды, как правило, хранились у него.

Никаких кроссов прямо от Ленинграда не было. При тогдашних темпах жизни это было невозможно. Мы бы выпили в двух километрах от Петербурга — и все, не доехали бы уже никуда.

…

Концерты 1983-го были крайне нерегулярными, программа и состав их подбирались в зависимости от возможностей зала. Естественно, довольно много было акустики — обычно на квартирниках, которые было нечем и незачем подзвучивать в электричестве.

Но по-настоящему «Аквариум» мог развернуться только на большой площадке. Там появлялась возможность вытащить на сцену клавишные Сергея Курехина и устроить авангардистское шоу. Тогда курехинские постановки еще не назывались «Поп-механиками», но по сути были ими. Клавишник сыпал непредсказуемыми идеями и вкладывался в музыку «Аквариума» так же щедро, как и основной автор. Собственно, само словосочетание «Радио Африка» возникло как название не одного альбома, а целой серии совместных акций Гребенщикова и Курехина.

Борис Гребенщиков: Вряд ли это был параллельный проект. Может, нам пришло в голову, что вообще мы отныне все будем делать под таким названием. Это будет как бы большой такой зонтик для всего. Планов у нас было, думаю, что миллиард.

Один из таких совместных проектов остался на пленке. У Курехина был знакомый, работавший хранителем органов в Мариинском театре. И вот однажды ночью крепко выпившие Гребенщиков с Курехиным завалились в Мариинку — типа, поиграть джаз. Благо гитара с собой была и магнитофон двухдорожечный — тоже. Этот сорокаминутный портвейновый джем потом был издан в Англии под названием «Безумные соловьи русского леса».

При записи «Радио Африка» авангарда тоже давали по полной. Например, между песнями были вмонтированы фрагменты радиопрограмм, пойманных на транзисторный приемник «Казахстан» в туалете Дома самодеятельного творчества, в котором находилась студия Тропилло. И прямо там же, в сортире, записанных.

В поисках вдохновения Гребенщиков и Курехин обращались к источникам совсем уж неожиданным. Понятно было их увлечение новой волной, фри-джазом, буддизмом, Толкиеном и еще бог знает чем — но в один прекрасный момент музыканты решили, что называется, «обратиться к корням». В 1983 году оба они активно слушали старинные русские романсы — едва ли не больше, чем Дэвида Боуи или «Talking Heads». По счастью, романсы были музыкой не особенно громкой, так что соседи за стенкой не раздражались.

Борис Гребенщиков: Во-первых, я тихо играл, а во-вторых, я жил в такой квартире, где… Это даже не могло считаться квартирой. Это было рабочее, то есть нежилое, помещение над какой-то школой на улице Софьи Перовской, где одновременно жило, по-моему, три или четыре семьи, и они были все настолько разные, что просто из соображения выживания никто ни к кому не лез. Все вели себя умеренно дружелюбно.

…

Запись альбома «Радио Африка» началась ранней весной 1983 года в студии Андрея Тропилло — в той самой, где легли на пленку все предыдущие альбомы «Аквариума».

Борис Гребенщиков: Песни из «Радио Африка» были написаны в основном во время моего ночного моциона. Я тогда работал сторожем в бане объединенных гаражей. Они находились на улице Некрасова. Самое смешное, что они так ни во что и не превратились. Так и стоит эта развалина на Некрасова, между Литейным и Маяковского.

Работа моя состояла в том, что я приходил вечером на работу, терпеливо ждал, пока придут шоферы, разденутся, выпьют свой портвейн, побьют руками по крышке шкафа — они все пытались пробить железную крышку шкафа кулаком… Ну, чтобы было круто. Они это делали каждый вечер. Когда все разбивали себе руки и портвейн оказывался допит, они уходили. Тут я спокойно тоже уходил. Закрывал дверь (ночью там делать абсолютно нечего), и, пока шел до дома, у меня как раз полпесни успевало написаться.

Там же, в студии Андрея Тропилло, запись планировали и закончить. Но дальше начались чудеса. В Ленинград приехала роскошная даже по нынешним меркам передвижная студия MCI. Ее сделали в Лондоне специально для московской выставки «Связь-80». Причем в Москве студия произвела такой фурор, что фирма «Мелодия» приобрела ее за двести пятьдесят тысяч долларов. Это был десятиметровый вагон, внутри которого находился магнитофон на двадцать четыре канала, микшерный пульт «Сони», цветной видеомонитор и другие роскошества. У нас, понятно, это чудо техники использовали только для записи симфонической и народной музыки.

В июле 1983 года вагон пригнали в Питер, и получилось так, что за пультом сидел старый приятель Тропилло звукорежиссер Виктор Глазков. Так что на десять дней — точнее, на десять ночей — музыканты оказались в лучшей студии страны.

Борис Гребенщиков: У Тропилло накопилось уже достаточно много двухканальных пленок. Как тогда на два канала умудрялись все писать — не могу понять совершенно. И вдруг организовался этот праздник: он как-то договорился с фургоном, который приехал записывать симфоническую музыку. Герой, который в этом фургоне работал, — он согласился. Только благодаря этим двум гениям, которые всем вовремя проставляли коньяк, с тем чтобы фургон не закрыли, чтоб его не отогнали, чтоб можно было там… Только благодаря им мы все и записали.

Сам фургончик был значительно меньше обычной кухни. Но как-то туда набивалось пять-шесть человек и все быстро записывали свои партии. Там было то ли восемь, то ли шестнадцать каналов. То есть какое-то чудовищное, невероятное количество. Мы записывали, сваливали, шли ко мне домой, все это слушали, рождалось еще сорок идей по поводу, что нужно делать завтра, звонили быстро этому, этому, этому, чтобы попробовать это, это, это. И продолжали.

К этому нужно добавить, что стоял фургон напротив гостиницы «Европейская», которая была нашпигована сотрудниками КГБ. Так что проникали туда музыканты по-партизански. Но зато уж и творили там все, что хотели.

Новые веяния, естественно, впитывались не только из музыки и литературы, но и из кино. Только в кино они, скорее, были старыми. У советских цензоров, пропускавших или не пропускавших западные фильмы на наш экран, вкус, несомненно, был, и кино нам показывали хорошее. Но спектр его был довольно узок. Допустим, «В джазе только девушки» знали наизусть, а «Полета над гнездом кукушки» не видели ни разу. И вот в начале 1980-х появляются первые видеомагнитофоны — и группа «Аквариум» начинает смотреть все подряд! Особенно питерские рокеры уважали Брюса Ли. И даже подражали ему по мере сил.

Андрей Тропилло: Когда над головой махается руками-ногами, это не создает хорошей творческой атмосферы. Это даже их самих сбивает с толку. Иногда приходилось говорить:

— Прекратите, ребята! Лучше возьми гитару, поиграй или распойся, потому что поешь все время мимо. Понятно, да?

Причем болели этой каратистской ерундой практически все. Даже Сергей Курехин периодически пытался махать рукой или ногой. Один я не махал, потому что мне это все было глубоко противно… Брюс Ли действительно каким-то образом воздействовал, и рокеры его пытались изображать.

Больше всех, конечно, этим увлекались музыканты «Кино» — тем более что Виктору Цою с его фактурой сам бог велел в чем-то снимать образ Брюса. Но и Гребенщиков в 1983-м выходил на сцену в кимоно и босиком.

А самая большая засада во время сессии была с бас-гитаристами. Их в студии сменилось четверо, хотя бо́льшую часть альбома отыграл приведенный Курехиным студийный басист Владимир Грищенко. Впоследствии он умер от передозировки наркотиков.

Борис Гребенщиков: Ну да, он был из этой несчастной школы музыкантов, которые употребляли какие-то чудовищные химические средства… Сложно сказать, какие именно, потому что ходит — человек и человек. А чем он занимается в свободное от работы время, сказать сложно. Люди долбались какими-то совершенно ужасными вещами. Только нас как-то Бог миловал.

Состав на записи «Радио Африка» подобрался знатный, но не беспроблемный. Основной звездой, кроме Курехина, был виртуозный блюз-роковый гитарист Александр Ляпин. Проблема была в том, что Курехин и Ляпин категорически друг с другом не ладили. И Гребенщикову приходилось как-то их конфликты гасить.

Борис Гребенщиков: Ляпин и Курехин относились друг к другу с уважением. Но они играли настолько разную музыку, что каждый не уважал тот сорт музыки, который играл другой. Сашке Ляпину тогда казалось, что Курехин играет, в общем, не совсем даже музыку, а скорее набор звуков. А Курехин, в свою очередь, ненавидел всеми силами музыку, где много гитарных нот и все остальное. Его тянуло как бы в другую сторону. Они, конечно, могли находиться вместе в студии, но это было эмоционально для меня очень тяжело. Потому что каждый обижался, если другому что-то давали сыграть…

В первый раз Гребенщиков столкнулся с этим еще во время записи предыдущего альбома «Табу». Чтобы передохнуть от постоянной перепалки, затерроризированный БГ выскочил на балкон студии и за пять минут написал, наверно, самую скандальную песню «Аквариума» «Рок-н-ролл мертв».

Впоследствии сами музыканты отмечали, что студийная запись песни не очень удалась — живьем оно выходило куда мощнее.

Борис Гребенщиков: Концертный вариант был, по определению, значительно сильнее. Потому что в студии не было возможности достичь этого размаха. Все записывалось достаточно тихо, достаточно камерно и… сумбурно. Шурка Ляпин был очень недоволен своим соло, хотя я считаю, что как раз он в очень стесненных условиях сделал все, что мог. Вагон, пульт, штекер — играй! И человек за пять минут играет соло, которое такое… вполне эпохальное.

В припеве Гребенщикову подпевают виолончелист Гаккель и флейтист Дюша Романов. Точнее, Гаккель подпевает, а Дюша чаще всего автора забивает и перекрикивает. На концертах это было еще заметнее. Фразу «Рок-н-ролл мертв, а я еще нет» публика запомнила и припоминает ее Гребенщикову по сей день. И цитирует тоже с завидным постоянством.

Вот только один пример — из «Несчастного случая»:

И вот те джаз и регги, вот те «сникерс» и «марс», А Макар и БГ теперь, как Энгельс и Маркс. Ты хочешь взять ми минор — попадаешь впросак. И если рок-н-ролл мертв, то я — еще как!..

Существуют даже переводы этой песни — например, Джоанна Стингрей пела ее по-английски, а Максим Леонидов — на иврите.

…

Еще одним фирменным знаком «Радио Африка» стало обилие звуковых эффектов. Это был не только треск радиоприемника, но и какие-то колокола, и пение птиц… Казалось бы, элементарные вещи. Но не будем забывать, что никаких звуковых библиотек у музыкантов под рукой не было. Приходилось выкручиваться самим.

Борис Гребенщиков: Живьем у нас не было бы даже возможности записать, поскольку не было портативных магнитофонов. Поэтому что-то я брал с «Ленфильма», где у Курехина были знакомые, что-то из каких-то театров доставал сам Тропилло. В общем, брали, где было возможно.

Существовали в то время и специальные пластинки с записью звуковых эффектов — такими, например, в аналогичной ситуации пользовалась группа «Воскресение». Но в Ленинграде таких не было. Зато у самих «аквариумистов» к тому времени скопилась завидная коллекция этнической музыки. Благо виолончелист Гаккель несколько лет проработал в Доме грампластинок.

Слушалось все, что попадало в руки. Причем слушалось очень внимательно.

Борис Гребенщиков: Боба Марли, и всякое такое. Регги, крайне много «Pistols», «Stranglers»… Ну помимо всего остального «Doors», Джими Хендрикс, это все понятно. И все время появлялось что-то новое. В городе у нас был человек, которого все называли «Панкер», но не потому, что он был каким-то особенным панком, а потому, что у него была огромная коллекция панк-рока на пластинках. Все около него кормились, брали у него все это переписывать.

Панкер и сейчас жив-здоров. В начале 1980-х он записывал альбомы Майка, Константина Кинчева и «Секрета». Именно он придумал Святославу Задерию кличку Алиса, ставшую названием группы, а в последние годы Панкер ведет дела группы «Кукрыниксы». В 1983-м у него можно было найти, например, новый альбом Дэвида Боуи «Let’s Dance» — тот заиграл неожиданно танцевальную музыку и вновь возглавил мировые чарты. Был у него последний альбом группы «Police» — через год их лидер Стинг начнет сольную карьеру. Были «новые романтики» в ассортименте — от «Soft Cell» до «Duran Duran». Естественно, хватало панка типа «Clash». Ну и, конечно, вся дискография «Talking Heads» — начиная с первого альбома.

Другим — причем ценнейшим — источником актуальной музыки для «Аквариума» стали американские студенты, которые изучали в Ленинграде русский язык и постоянно зависали на подпольных сейшнах.

Борис Гребенщиков: В Ленинград имеют свойство приезжать американские студенты на стажировку. Они находят контакт с какими-то русскими студентами. Как правило, американцы передают телефоны русских людей по цепочке. И когда едет новая партия, говорят:

— Ну кто там есть?

— Ну там есть такой нормальный человек…

— Что ему привести?

— А вот он любит Толкиена, он любит панк-рок, или там регги, или что-то еще…

Таким образом мы получали информацию.

Такие знакомства, конечно, не могли не привлекать внимания кого положено.

Борис Гребенщиков: Одно время возле моего подъезда постоянно стояли черные «Волги». Просто все время. Вот что было достаточно стремно. Но жизнь есть жизнь, что делать?

(Ухмыляется.)

Забавно, что приходится об этом рассказывать. Как только собиралось больше двух человек, было понятно, что стукач уже наверняка есть. И поэтому все разговоры велись достаточно открыто, но при этом каждый в принципе отдавал себе отчет, что его слова могут быть донесены. Поэтому все говорилось как-то так, на пальцах.

…

Еще одна проблема, которую при записи «Радио Африка» приходилось решать постоянно, — это поиски инструментов. Кое-что было у самих, но очень немного. А так хотелось мощного, насыщенного звука, в первую очередь — клавишного! Позже Гребенщиков в одном из интервью обмолвится, что «новая волна» — это прежде всего большие деньги. А денег не было. На концертах в Питере зарабатывали несерьезно — но зато за них и не винтили, как в Москве.

Борис Гребенщиков: В Питере никто не брал денег за концерты. А если и брали, то речь шла о суммах в десять рублей, за которые даже менты брать не будут. Мы ездили зарабатывать деньги в Москву, в Питере ничего нельзя было сделать.

Поэтому инструменты приходилось доставать у знакомых. Даже такие, которые требовались на одну-две песни.

Борис Гребенщиков: До этого у Тропилло был строгий график. Мы начинали записывать альбом и каждый день туда ездили во внеурочные часы. Приходили и писали: вот сегодня это, сегодня это, и так подряд. А тут так получилось касательно «Африки», что мы какими-то кусками ее писали. Сначала одно, потом другое, потом я понимаю, что нужен Ляпин, поехал к Сашке, вытащил его, показал ему, какие песни мы делаем. И был такой… был поток разных музыкантов, потому что где-то один басист сыграл, где-то другой, где-то было что-то еще.

«Радио Африка» была записана в крайне хаотических условиях. К тому же мы проводили все время с Курехиным. Ночью нам приходило что-то в голову, и по утру мы ехали в такси, забирали у кого-то электронные барабаны, за ночь он кому-то дозванивался, у кого они есть. На день берешь этот барабан, вписываешь четыре ноты, отвозишь их обратно. Потом едешь за Ляпиным, потом едешь за кем-то еще или, там, басиста вытаскиваешь. И так вот она клочками записывалась.

В песню «Время Луны», например, решили воткнуть синтезаторы — чтобы получилось как у английской электронной группы «Orchestral Maneouvres In The Dark». Сейчас уже никто не вспомнит, что это была за клавиша и где ее нашли — но нашли в последний момент и воткнули. И песня получилась.

Борис Гребенщиков: Общая идея была, что это должно звучать как OMD, но за неимением возможности достать хоть какой-нибудь синтезатор, мы все-таки какую-то клавишу достали, у кого-то там заняли на одну ночь, быстренько записали…

При записи песни «Время Луны» в группе впервые появился басист Александр Титов. Он с ходу сыграл свою партию и закрепился в «Аквариуме» на долгие годы, а до 1986-го параллельно играл еще и в группе «Кино». В середине 1990-х, после записи «Снежного льва», Титов остался в Англии, но до сих пор, когда «Аквариум» выступает в Лондоне, старый басист выходит с ним на сцену.

…

Рок-н-ролльная среда Питера отнюдь не была такой дружной, какой кажется сейчас. Но друзья у «Аквариума» были. В первую очередь — Майк Науменко и младший товарищ музыкантов Виктор Цой.

Борис Гребенщиков: Точно могу сказать, что песня «Мальчик Евграф» появилась в такси, по дороге к Витьке Цою. Мы купили мешок вина и ехали к нему выпивать, потому что в то время мы ездили к нему выпивать каждые выходные. Значит, в пятницу мы выезжали, а в воскресенье приезжали обратно. Потому что у него была своя квартира. Ну, не своя… Они снимали какую-то полуторакомнатную квартиру, куда, однако, мы все помещались.