Инструкция на конец света (ЛП)

Так что, думаю, нет ничего страшного, если я поступлю также.

Я как раз заканчивала плести вторую косичку, когда услышала голос мамы, он был с нотками злости, и я начала кусать губы, думая, где можно скрыться, чтобы избежать ругани.

Но это был лишь первый порыв, я немного успокоилась, когда поняла, что она возмущается из-за этого дома и по поводу того, что она отказывается здесь жить, на данный момент я не могу с ней не согласиться. Я бы могла даже поддержать ее в этом желании убраться отсюда.

Хотя, нет, не смогла бы, была моя вторая мысль, после того как я услышала голос отца, я не поняла что именно он сказал, и приблизившись к ним я стала свидетелем кое-чего, ранее мною не виданного во всех их ссорах.

После того, как отец сказал матери заткнуться хотя бы на минуту, она влепила ему пощечину.

Это вовсе не первый раз, когда он предлагает ей помолчать, но, насколько я помню, впервые она ударила его.

Мои глаза широко распахнулись от удивления, и я поторопилась изменить выражение лица, будто всё это не так важно, да и вообще, я ничего не заметила, потому что, если отец увидит, как я таращусь, неизвестно, какое наказание он выдумает.

Снять шкурку с курицы; найти, выкопать и выкинуть камни с огорода…

Пару минут ничего не происходило, всё как будто замерло. Мой отец был в шоке от того, что мама ударила его, он стоял и непонимающе моргал, его лицо порозовело от злости, и на нем проявился красноватый отпечаток руки мамы.

Должно быть, жара совсем свела их с ума.

Я заметила какое-то движение в комнате, и увидела Ник, видимо она тоже стала свидетелем этой сцены. На ее лице застыло глупое выражение, рот приоткрылся.

То, что мама осмелилась ударить отца, но и сделала это при нас – это просто ужасно, кажется, даже воздух между всеми нами трещит от напряжения.

Когда напряжение, наконец, спало, отец поднял руку, как будто хотел перехватить мамину ладонь, но она закричала: «Не трогай меня!» и увернулась от его руки.

В следующую секунду мама выбежала из дома, отец побежал следом за ней. Николь тоже рванула за ними, видимо думая, что спасет ситуацию и окажется «хорошей дочерью».

А я просто стояла и смотрела, желая увидеть, кто же выйдет победителем.

Конечно, про себя я аплодирую маме, но за всю мою жизнь она, пожалуй, худший оппонент для «каменного» отца.

На улице я с удивлением обнаружила не продолжение драки, а совсем иную картину – папа прижал маму к себе и обнял, но она начала вырываться и плакать. После нескольких неудачных попыток, мама притихла в его руках и мои надежды на то, что мы покинем этот дом, плавно растворились в воздухе.

Николь

Родители никогда не дрались вот так, или хотя бы не при нас.

Драка предполагает двоих участников, а отец, как правило, не принимает в этом участия. В такие моменты как сейчас, когда мама зла на него. Она начинает пытаться сказать ему что-нибудь, и, когда он не отвечает, она начинает выражать недовольство с сильным кхмерскими акцентом, пока не прекратит говорить на английском совсем. И после того, как он так и не отвечает, мама носится вокруг дома, хлопает дверьми или затевает уборку.

Свидетелем таких выходок я была множество раз, в детстве я думала, что виновницей всему была мама, то, что она поступает очень нехорошо. Со временем я передумала.

Всё это сложнее, чем кажется.

Что, если один человек зол, а другой человек его всё время игнорирует?

Что, если у человека, о котором тебе следовало заботиться, как ни о ком другом, есть проблема, но ты ничего не делаешь, чтобы помочь? Или вы делаете вид, будто не слышите этого вообще?

Сейчас уже за полночь. А я лежу в спальном мешке в темноте, свернувшись и обнимая подушку.

Мама вопит, отец молчит. И его молчание громче любого крика.

– Ты меня никогда не спрашивал, – заявила мама, – ты просто привез нас сюда, даже не посоветовавшись.

Отчасти я могу понять, почему он так поступает. Претензии мамы всегда одни и те же, ну приблизительно одни и те же. У нее всегда заготовлен стандартный бланк недовольств: ты не знаешь, чего я хочу, не слышишь меня и не заботишься обо мне.

Кроме этого, куча вещей угнетает ее. Например, таких, как этот пыльный дом, расположенный в какой-то глуши, полное отсутствие людей в округе, и мы, сводящие ее с ума.

Последнее обвинение больно ударило меня, заставив сильнее прижаться к подушке, как будто относилось только ко мне.

Не знаю, почему так.

Хотя… Знаю.

Потому что это действительно так, а я не хочу, чтобы это было правдой.

Даже не представляю, как мы будем лечиться от этого безумства. От этого некуда бежать.

После отставки из армии отец был совсем разбит. Поскольку до этого условия жизни ему диктовала армия: как поступить, во что верить, как быть. И только всё стало налаживаться, как появилась группа террористов, разрушивших наши иллюзии о системе безопасности в целом.

Видите? Отец ошибается, он ведет нас не той дорогой.

Мама никогда не была его сторонницей, и ему следовало бы это заметить.

Она с нетерпением ждала его выхода на пенсию, надеясь, что после сможет вернуться в школу и сосредоточиться на своей карьере.

Отец надеялся, что после переезда в эту глушь, мама будет обучать нас на дому, но ей никогда не нравилась эта идея.

Мама работала учителем на постоянной основе, у нее был собственный класс на втором этаже, и я знаю, ей нравилось, когда в этом классе было много студентов. Маму увлекала работа с необычными студентами, помню, как видела из-за ее плеча, как она осваивает на компьютере программу специального образования по обучению детей с ограниченными способностями, аутизмом. Она разрывалась между нашим новым домом и Калифорнийским университетом в Дэвисе (прим.: Институт расследований нарушений, связанных с неврологическим развитием), который должен был стать экспертом в области аутизма. Позже мама подала заявку на онлайн-обучение в этом институте.

Было больно смотреть на то, как мама всё же продолжала обучать меня и Иззи без особого интереса, особенно притом, что были дети, реально нуждающиеся в ее помощи.

Честно говоря, я вообще не уверена, что отец когда-нибудь по-настоящему слушал маму или хотя бы интересовался ее желаниями и мечтами. И судя по состоянию этого дома – совершенно не понимал, каково ей пришлось в детстве, и что она совсем не хочет возвращаться к удушающей бедности, о которой она хранила воспоминания. Мама прекрасно знает, что есть большие красивые пригородные дома, с шикарным ремонтом, с подстриженным газоном и чистой проточной водой, а что самое главное – это всё может принадлежать нам, только при условии, что отец как-то забудет о том, что мир умрет в следующий четверг.

И почему она не может желать того же, что и все остальные?

Отец заставлял меня вести тетрадь, где были сохранены все премудрости выживания. Я помню, как сделала самую первую запись в нём, как в тот момент отец внимательно смотрел на меня и объяснял произношение слов, это было на кухне вечером. Звучало это примерно так: «Выживание – это вера в свои способности вне зависимости от сложности ситуации».

Тогда мне было лишь восемь, и, если честно, я не поняла смысла его слов, хоть он и пытался объяснить. У меня были идеи, как например, если бы я заблудилась в лесу и смогла сама достать пищу и кров, или как если бы с моими родителями случилось несчастье, а я была бы в состоянии позаботиться о себе сама. В общем, я вроде поняла. А вроде и нет.

Есть кое-что, в чём я совсем не могу разобраться: неужели на Земле нет никого, кто хотел бы что-либо изменить и как-то спасти ситуацию? И совсем никого, кто мог бы обнять тебя и сказать, что всё будет хорошо?

Изабель

Сегодня моя жизнь перестала быть моей. Этот день войдёт в историю как день, когда все разом обломались. Не, ну может это я громко заявила, но мой чудесный мир определённо был разнесён на кусочки.

Правительство должно запретить таким людям как мой отец иметь детей.

Ещё этот дурацкий дом. С каждым днем, что мы поводим в нём, он становится только хуже.

Знаете, ощущение такое, будто вы смотрите ужастик, где семья только заселилась в новый дом, но он так ужасен, что вам хочется во весь голос крикнуть что-то типа: «Берите свои шмотки и убегайте вместе с ними оттуда нахер, пока на вас не начали охотиться привидения, видно же, что в этом доме не произойдёт ничего хорошего!».

Сейчас четырнадцать минут второго ночи, а я до сих пор тупо лежу на кровати. Телефон здесь не ловит сеть. Я даже не разбирала вещи, те, которые привезла из моей старой комнаты, – не хочу всё это раскладывать здесь.

Я лежу и смотрю в потолок, он весь в каких-то пятнах, они похожи на очертания континентов.

Спать мне неохота, и я даже не представляю, чем можно здесь заняться.

Не могу заснуть. Может сбежать отсюда? Но куда… Здесь у меня нет ни друзей, ни знакомых, никого на тысячи миль вокруг, а желания стать бездомной у меня нет. Хотя мы и так отчасти как бездомные, и меня бесит такой образ жизни, ладно, хотя бы есть вода и еда.

А ещё тут когда-то умерла моя прапрабабушка, и в доме наверняка есть привидения, хотя пока ни одного не видела.

Пока.

Я слышу голос мамы снизу, кажется, она плачет. Она снова накричала на отца, а он снова промолчал. Иногда, когда она не кричит, слышен низкий гул голоса отца.

Мама уже начинала психовать, когда мы только подъехали к дому после обеда. Вернее, началось это задолго до того. Она начала злиться ровно с того момента как мы стали удаляться от города. И чем дальше мы уезжали от центра и магазинов, тем злее она становилась.

Мама любит магазины (впрочем, как и я).

Потом она начала бормотать на кхмерском, а это всегда плохой знак.

Мои родители стоят в комнате прямо подо мной, поэтому я могу слышать обрывки их фраз. В основном ничего нового, заезженная пластинка, ещё, видимо, мама ходила из комнаты в комнату, потому что её голос то приближался, то отдалялся.

«Противный старый дом... ты никогда не слушаешь... не заботишься о нас... невозможно жить в середине леса...».

Я услышала достаточно, чтобы понять, что мама «сделала» его. Отец всё-таки довёл её до края, и я снова начинаю надеяться, что она переубедит его и он поймёт, что здесь невозможно жить, и прямо с утра мы соберём вещи и свалим отсюда в «Мариотт-Отель», пока не найдём нормальный дом.

Вот что должно произойти, если во Вселенной есть хоть сколько-нибудь справедливости, если существует Бог, в которого все верят? Я не молюсь, но я закрыла глаза и, лёжа в этом пыльном спальном мешке, повторяю слова: «Боже, позволь нам убраться отсюда, пожалуйста. Если Вы слышите, помогите нам уехать прямо завтра. Или сейчас, как Вам удобно. Аминь».

Оказывается, я произнесла это вслух.

Вдруг хлопнула дверь.

А затем дверь машины.

Завёлся двигатель, водитель газанул и машина уехала. Всё это произошло так быстро, что я даже не успела подбежать к окну и посмотреть, кто сел в машину, которая уже удалялась в лес по гравию. Но, вроде, это была мама.

Я смотрела в окно, пока машина не исчезла из виду, а затем вернулась в спальник, вытерев ноги полотенцем перед этим. Не хочу, чтобы грязь из этого дома попала в спальный мешок. Дом погрузился в тишину. Обычно, если мама злится, она ходит и вопит, собеседник ей в тот момент не нужен. Она может хоть целый час распинаться перед стеной, так что, судя по воцарившемуся молчанию, уехала именно мама.

Куда она могла поехать в час ночи во вторник? Магазины, рестораны и всё подобное закрыты. Может, она просто решила проехаться, чтобы остыть? Или ее уход означает нечто большее?

Я представила, как она едет по дороге, останавливается у мотеля и берёт там комнату. Но... Что дальше? Она вообще вернётся к нам? По крайней мере, ко мне? Как она могла меня оставить одну? Понятно, конечно, что она была зла и думала, что я сплю, поэтому и не пришла меня будить, чтобы забрать с собой.

Походу она просто решила сбежать из этого дебильного дома, от отца и отдохнуть где-нибудь в уютной комнатке мотеля. Эта мысль немного успокоила меня, но заснуть по-прежнему не удавалось. Я посмотрела на свой телефон, с его экрана постоянно маячила идиотская надпись «Связи нет», и мне захотелось бросить эту железку об стену, чтобы она разлетелась на сотни кусочков. Но вместо этого, я решила заглянуть в сообщения. Я пересматривала переписки с моими друзьями, с которыми мне уже не удастся встретиться снова.

Ненавижу всю свою жизнь! Всю!

Может, спуститься на первый этаж к отцу и высказать ему всё? Рассказать, что я чувствую. Но, разумеется, я этого не сделаю. Вместо этого, я тупо лежу и залипаю в потолок, на эти чёртовы пятна, ожидая рассвета.

Глава 3

Лоурель

Не могу даже сказать, насколько я счастлива из-за того, что Анника пришла домой.

Кто вот это может понять?

Точно не Вольф, для которого присутствие матери рядом, как петля на шее.

И точно не сама Анника. Она не знает, что для меня значит.

И явно не мои родители, которые ушли четырнадцать лет назад в туман (с наркотиками) и даже не удосужились послать хотя бы открытку.

Каждый раз как я вижу Анни после возвращения, я испытываю противоречивые чувства. С одной стороны, радость. А с другой... Разочарование и что-то ещё, непонятное мне самой.

Я застыла у двери в ее комнату. Моя рука парит в воздухе, готовая постучать, но пока я слушаю ее голос с мягким немецким акцентом – она разговаривает с кем-то.

Она смеется, и моё сердце готово выскочить из груди. Она вернулась уже как две недели, но пока у нас не было возможности остаться с ней наедине. Тут раздаётся низкий мужской голос, и моя рука опускается. Неужели она за две недели умудрилась найти парня? Может, это друг. Хотя эта догадка даже звучит глупо. Нет, Анника не из тех женщин, кто может дружить с мужчинами. Она слишком прекрасна.

На самом деле, мать Вольфа – самая красивая женщина из всех, что я видела. Она необычна, нереальна как богиня из греческих мифов. Когда я была меньше, в моих мыслях Анника была моей матерью. Вольф был мне как брат, но иногда я жалела, что он рядом. Потому что он хотел всецело быть во внимании Анни.

А я и сейчас хочу.

У нее есть домик в северной части деревни, в котором никто не жил с того момента, как она уехала.

Она является одним из первых членов Садханы, и с таким долгим членством ей полагаются привилегии. Кроме того, мне кажется, что у Махеша кое-что для нее есть. Он даст ей то, что она захочет, в том числе уединенное место, где никто не сможет ее достать (даже ее сын). Поэтому мне противно даже думать о том, что какой-то левый парень там с ней. И он своими грязными руками может дотронуться до ее мягкой кожи. Его присутствие разрушает всякую надежду на то, чтобы хотя бы час побыть около нее.

Я только хотела предложить ей позавтракать вместе. Чай она будет или кофе. Я бы рассказала о своей реабилитации, о том, что благодаря ее заботе мне лучше. Мне следовало лучше оценить ситуацию, но я ничего не могу с собой поделать. Я развернулась и уже начала уходить, как щелкнул замок, и дверь отворилась, отчего я застыла на месте. Я покраснела, как будто сделала что-то предосудительное. В дверях замер парень и тоже уставился на меня, он был какой-то помятый растаман, с дредами до пояса, бородкой и футболкой с надписью «Я – солдат в армии Джа» (фраза из песни).

И, прежде чем я смогла улизнуть, послышались шаги, а в дверях возникла сама Анника.

– Лоурель, дорогая! Какой сюрприз!

– О, привет, – я растерялась и не знала, что сказать.