Помоги проекту - поделись книгой:
Я улыбнулся. Генерал-лейтенант Николай Михайлович Потапов был начальником военной разведки русской армии. С июля 1917 года он тесно сотрудничал с большевиками.
– Нет, Иосиф Виссарионович, сейчас мы не из этого ведомства, хотя некоторые из нас и имеют к нему прямое отношение. Особенно Николай Арсентьевич, – я жестом указал на Бесоева.
И в этот момент у меня в кармане запищала рация. Достав ее – Бесоев потом сказал мне, что в этот момент глаза у Сталина стали по девять копеек, – я включил прием и услышал голос Вадима Свиридова, одного из бойцов обеспечения, отвечавшего за нашу связь с адмиралом Ларионовым.
– Дед, я Пегий. Только что вышел на связь Первый. Публика прибыла, большая музыка началась. Как понял меня? Прием.
– Пегий, я Дед, понял тебя. Оставайся на связи, – ответил я.
– Что все это значит, товарищи? – несколько изумленно спросил у нас Сталин.
– Это значит, товарищ Сталин, что германский флот сосредоточился на исходных позициях для осуществления операции по прорыву русских минно-артиллерийских позиции в Рижском заливе…
До рассвета еще полтора часа. Все вокруг укутывает непроницаемая тьма. Ночь. «Час Быка». Время, отведенное нам на раздумье, почти вышло. До начала операции по принуждению Германской империи к миру осталось всего ничего – меньше пяти минут. Только что поступило сообщение от капитана 1-го ранга Перова. Его отряд последовательно форсировал и Передовую и Центральную минные позиции и теперь на максимальной скорости движется к месту временной стоянки у острова Гельголанд. Как это и было предусмотрено планом, получив сообщение, что два противолодочных вертолета Ка-27-ПЛ вылетели на «Адмирала Кузнецова», отправил им взвод СПН ГРУ на двух транспортно-ударных Ка-29.
Немецкий флот тоже прибыл в зону сосредоточения к точке «Вейс». Группы тральщиков с авангардом десанта на борту уже начали прорыв минных заграждений у входа в бухту Тагалахт. Артиллеристы двух русских батарей на мысах Хунденсорт и Ниннаст, которые должны были прикрывать это минное заграждение, сейчас спят сном младенца. Да и что смогли бы поделать против тяжело бронированных германских линкоров береговые батареи калибром в 120–152 мм, предназначенные для борьбы с эсминцами и легкими крейсерами! Хотя десанту проблем они доставили бы предостаточно. Но все дело в том, что в те времена, если цель была не видна невооруженным глазом или в бинокль, означало, что она вообще не видна.
Для своей операции немцы вовсю использовали подготовку своих моряков к действиям в условиях плохой видимости. Отметки, соответствующие немецким кораблям, на планшете почти совпадают с данными фон Чишвица. Новейший германский линкор «Баерн» уже на подходе к своей позиции напротив Серро. Еще два линкора бросили якорь в виду Церельской батареи. Двадцать 12-дюймовых стволов против двух. Если верить старой схеме, то церельцы не смогут им даже ответить, ибо немецкие линкоры стоят вне сектора их обстрела. Адмирал Шмидт, командующий операцией, осторожен, и немцы не рискуют ничем. Десантный же флот на планшете напоминает стаю лососей, идущих на нерест в устье реки.
Быстро поднимаюсь в башню управления полетами. Хочется все видеть своими глазами. На ярко освещенной палубе почти праздничная суета. Экипажи и технический персонал готовят к вылету ударные вертолеты. Три МиГ-29К и один Миг-29КУБ стоят со свернутыми консолями крыльев в специальном кармане перед «островом». Под каждым из них подвешено четыре управляемых высокоточных противобункерных бомбы. Задача простая, как апельсин – максимальный шоковый эффект при минимальных затратах боеприпасов и моторесурса. Не до жиру. Глубины под линкорами небольшие, и впоследствии мы позволим немцам забрать свой металлолом. Но исключительно после заключения мирного договора, а пока пусть побудет у нас в заначке.
Я уже в башне. Время – без одной минуты начало операции. «Москва», «Адмирал Ушаков», «Ярослав Мудрый», «Сметливый» готовы к ракетной атаке. Они легли на курс ост. На палубе «Кузнецова» четыре Ка-52 и четыре Ми-28Н уже установлены на стартовые позиции и раскручивают винты роторов. Шесть Ка-29, находящиеся на кормовой стоянке с еще сложенными винтами, готовы занять их место на старте.
Планшет на башне показывает воздушную обстановку. Пока в воздухе один вертолет ДРЛО Ка-31 с «Москвы» и разъездной вертолет КА-27ПС с «Кузнецова», на котором оператор телеканала «Звезда» готовится снимать свой самый забойный документальный фильм под названием «Крах Альбиона». Кстати, это идея Тамбовцева. Журналисты захватили с собой в Сирию даже принтер, печатающий на кинопленке. Собирались они, как на необитаемый остров. И правильно, лучше ни от кого и ни в чем не зависеть.
Время «Ноль», чуть в стороне от нас два раза полыхнуло багрово-розовое пламя, и две огненные кометы, косо прочертив небо, скрылись в облаках. Это «Москва» нанесла удар двумя «Вулканами» по линейному крейсеру «Мольтке», на котором находится штаб десантного корпуса. Мгновение спустя «Адмирал Ушаков» начал выпускать во тьму свои «Москиты». Их цели – легкие крейсера «Эмден», «Франкфурт», «Кенигсберг», «Карлсруэ», «Нюрнберг». И «Москиты», и «Базальты» за каждую секунду полета преодолевают по 830 метров, до их целей 110–115 километров. Это всего 135 секунд полета ракет. Когда они истекут, немецким морякам придется взглянуть прямо в глаза Большому Полярному Лису.
Стартовавшим одновременно с ними «Уранам», нацеленным в транспорты с десантом, добираться до цели втрое дольше – больше шести минут. Как только последний «Уран» покинул свою пусковую установку и направился к цели, я перевел дух. Как говорил Темуджин Есугеевич Борджигин, больше известный как Чингисхан, «Пущенную стрелу не остановишь». А головной «Вулкан», между прочим, уже преодолел половину расстояния до цели.
Ракеты ушли вперед. Точно в соответствии с графиком от палубы «Кузнецова» начали взлетать ударные вертолеты. Когда все идет согласно заранее составленным планам, то, с одной стороны, по сердцу разливается мед – от осознания хорошо выполненной работы, с другой – возникает тревога. Накапливающаяся энтропия, вылившись в крупный сбой или аварию, способна так дать копытом по зубам, что мало не покажется никому. Поэтому не будем говорить гоп, пока не поймем, во что впрыгнули.
Минус тридцать секунд. Странная сложилась ситуация. Русские моряки и солдаты на берегу ничего не подозревают о нацеленных на них германских орудиях. В свою очередь, немецкие моряки на боевых и транспортных кораблях, солдаты на пароходах и десантных баржах, ничего не подозревают о приближающейся к ним крылатой смерти.
Минус десять секунд. Вспоминаю строчку из труда фон Чишвица: «Всего в двух эшелонах надо было переправить около 24 600 офицеров и нижних чинов, 3500 лошадей, 2500 повозок, 40 орудий, 220 пулеметов, 80 минометов и сверх того большое количество боеприпасов, инженерного имущества и запас продовольствия на тридцать дней; только одно продовольствие весило 2300 т».
А вот лошадок жалко, это вам не «дойчен зольдатен унден официрен», это действительно божьи твари, которые не ведают, что творят…
Ноль – время вышло! Позднее я много раз просматривал отснятый Андреем Владимировичем Романовым фильм. Оба «Вулкана» наводились на центр ЛК «Мольтке», который находился в районе второй трубы. Всего лишь 50-мм бронепалубы прикрывали сверху 3-е и 4-е котельные отделения, а также пороховые и бомбовые погреба башен «В» и «С». И вся эта роскошь в радиусе пятнадцати метров от точки прицеливания.
Ракеты ударили в палубу почти одновременно, под углом примерно семьдесят градусов. Ослепительная вспышка расколола темноту. Боевая часть первой ракеты весом в тонну пробила бронепалубу, прошла через котельное отделение и взорвалась под снарядным погребом башни «С». Кумулятивная струя разрушила внутренние перегородки и пробила в правом борту ниже ватерлинии дыру диаметром в семь-восемь метров, в которую хлынула вода. «Мольтке» – корабль с кочегарками, работавшими на угле.
Взрыв котлов выбросил в небо облако раскаленного докрасна шлака. В принципе, вторая ракета уже не нужна – немецкий крейсер смертельно ранен. Но что сделано, то сделано. Вторая ракета ударила в его середину, между трубами, повредив паропроводы и добавив еще одну пробоину по правому борту. Дело в том, что вся конструкция подводной части боевого корабля была рассчитана на то, что мина или торпеда взорвутся у борта с наружной части корпуса и придется оказывать сопротивление ударной волне, идущей внутрь. Кумулятивная струя, порожденная взрывом полутонны взрывчатки, ударила изнутри. На это немецкие конструкторы не рассчитывали.
Примерно через три минуты после первого попадания, «Мольтке» сел на грунт, имея крен в тридцать градусов. Корма ушла под воду по верхнюю башню, полубак частично остался над водой. Получив доклад о попадании в «Мольтке», я приказал отправить группе Тамбовцева сообщение о начале большой музыки.
Почти одновременно с «Мольтке» взорвался легкий крейсер «Франкфурт», который шел вслед за тральщиками, сопровождая авангард десанта в бухту Тагалахт. «Москит» не умеет бить в палубу. Высокий профиль полета у него не предусмотрен. Он бьет исключительно в борт. Куда попала «Франкфурту» осколочно-фугасная боевая часть, вызвавшая такой эффект, я не знаю. Но факт остается фактом – крейсер был уничтожен почти мгновенно. Правда, это был единственный легкий крейсер, пораженный «Москитом» насмерть. Крейсер «Эмден», получивший семидесятисантиметровую надводную пробоину в левом борту и трехметровую подводную в правом, сумел выброситься на отмель у Памерорт. При этом из-за возникшего крена пользоваться артиллерией он не мог.
Через полтора часа, когда рассвело, сидящий на мели крейсер стала обстреливать русская батарея у Серро, что вынудило команду сойти на берег. «Кенигсберг» горел в ночи, как факел, освещая все вокруг. «Карлсруэ» оказался прошитым насквозь по диагонали. Взрыватель сработал со слишком большой задержкой. Но даже так его скорость после попадания «Москита» не превышала двенадцати узлов.
Еще один крейсер, «Нюрнберг», получив попадание в носовую часть и подводную пробоину, с сильным дифферентом на нос потерял ход, но остался на плаву. Некоторое время спустя, во время спасательных работ, он все же напоролся на русскую мину, сорванную с якоря, и затонул.
Отгремел последний взрыв, и наступила тишина. Но у немецкого экспедиционного корпуса все было еще впереди. Смерть приближалась к ним тремя волнами. В первой шли ракеты «Уран», нацеленные на самые крупные транспорты. Во второй – восемь ударных вертолетов были готовы устранить недоделки, оставшиеся после крылатых ракет. В третьей волне шесть транспортно-ударных вертолетов должны были завершить разгром десанта. Прилетать потом МиГам или нет, я решу, когда мне станет ясна вся картина происходящего.
Линкоры кайзеру было бы неплохо вернуть потом обратно. Но все будет зависеть от того, как поведут себя их командиры. Если они, поджав хвосты, уползут в свой Данциг, то скатертью им дорога. А если попробуют с ослиным упрямством выполнить полученный приказ и начнут обстреливать русские береговые батареи, то… В общем, выбор за ними – и жизни, и смерти. А пока будем гонять вертолеты на уничтожение транспортного флота.
Все, до рассвета еще полчаса. Германского десанта, считай, что уже и нет на этой грешной земле. Сначала по самым крупным пароходам ударили «Ураны», рассекая темноту вспышками взрывов. Большая часть транспортов имела водоизмещение от двух до трех тысяч тонн, при полном отсутствии герметичных внутренних переборок. Тонули они, как утюги. Кроме них море было забито деревянными посудинами самого разного назначения и водоизмещения. Баркасы, баржи, плашкоуты… Примерно в полпятого этот суп с клецками атаковали подоспевшие ударные вертолеты. Они же добили несколько крупных пароходов, не желающих тонуть после попадания «Урана». Подоспевшие Ка-29 занялись тральным флотом, прорывающимся к месту высадки.
Все море заполнилось немецкими солдатами, офицерами и моряками в спасательных жилетах, пытающимися добраться до берега вплавь. Но балтийская вода в октябре – это вам не Ницца в июле, и немцы быстро замерзали насмерть в ледяной воде.
Вернувшиеся с вылета вертолеты уже дозаправляются и перевооружаются.
Глянув на часы, я понял, что все закончилось в течение часа. Десантной армады больше нет, и в любой момент я могу отдать приказ, обрекающий на ту же участь и немецкие линкоры. Сейчас все зависит только от их командиров и высшего командования. Эфир забит морзянкой. Все, теперь при любом изменении обстановки меня немедленно поставят в известность.
А мне сейчас надо спуститься к себе и оттуда попробовать выйти на связь с Тамбовцевым по закрытому каналу. Надо узнать, как там у них идут дела…
После моего заявления Сталин ненадолго, что называется, слегка впал в ступор. Он минуты две молчал, не отрывая взгляда от пламени на конце фитиля керосиновой лампы. Потом он встрепенулся и, внимательно посмотрев на Бесоева, спросил у него (он, видимо, считал Николая Арсентьевича морским офицером, несмотря на сухопутную форму):
– Товарищ старший лейтенант, какими силами германцы намереваются прорваться в Рижский залив?
– Товарищ Сталин, – четко рапортовал Бесоев, – командование германскими вооруженными силами задействовало для осуществления операции «Альбион» десять линкоров, один линейный крейсер, девять легких крейсеров, пятьдесят восемь эсминцев, семь миноносцев, шесть подводных лодок, двадцать семь тральщиков, четыре прорывателя минных заграждений, пятьдесят девять патрульных судов, один минный, два сетевых и два боновых заградителя, пять плавучих баз, тридцать два транспорта и ряд других кораблей – в общей сложности триста пятьдесят одну единицу. Для захвата островов немцы выделили десантный корпус генерала фон Катена: около двадцати шести тысяч человек, двести двадцать пулеметов и сорок орудий. Операция по высадке десанта должна начаться сегодня на рассвете ровно в шесть тридцать по петроградскому времени.
– А какие силы у русских войск, защищающих Рижский залив? – спросил Сталин. – Я слышал, что подступы к заливу заминированы и прикрыты огнем мощных береговых батарей.
– Товарищ Сталин, – вмешался я в разговор, – в настоящий момент русский флот имеет в районе боев два броненосца времен Русско-японской войны, два броненосных крейсера, один бронепалубный крейсер, три канонерки, двадцать шесть эсминцев, семь миноносцев, три подводные лодки, три минных заградителя и другие корабли – всего сто двадцать пять единиц. Наиболее мощные береговые батареи – это 305-мм батареи на мысе Церель и на мысе Тахкона. Ну, и еще одиннадцать тысяч якорных мин, выставленных в этом районе.
Что касается сухопутных войск, то о них можно сказать следующее: они деморализованы и практически небоеспособны. Гарнизон острова состоит из мобилизованных третьей очереди, почти полностью разложившихся и готовых скорее сдаться, чем оказать сопротивление врагу. В лучшем случае эти части способны на организованное отступление. Подчиняющиеся Центробалту отряды матросов-большевиков, конечно, боеспособны, но, в случае высадки десанта, не смогут повлиять на ситуацию из-за своей малочисленности. Вся операция спланирована для того, чтобы организовать захват со стороны суши Церельской батареи.
– Да, положение действительно серьезное, – Сталин озабоченно прошелся по комнате, – немцы могут прорваться в Рижский залив и выйти к Ревелю. А там и до Петрограда рукой подать. Товарищи, вы точно уверены в своих сведениях?
– Товарищ Сталин, – сказал я, глядя прямо в глаза будущему генералиссимусу, – мы совершенно точно осведомлены о планах германского командования. Но у нас есть твердые основания считать, что сейчас в нескольких милях западнее залива Тагалахт на острове Эзель происходят события, которые поставят жирный крест на немецких планах прорыва в Рижский залив, и их десантная операция закончится полным провалом. Германские войска и флот понесут такие значительные потери, что после этого поражения утратят наступательный потенциал и начнут искать возможность заключить с Россией сепаратный мир.
Вы помните, что немцы уже закидывали удочку на эту тему – через фрейлину императрицы Марию Васильчикову в декабре 1915 года и через члена Государственной думы Александра Протопопова в Стокгольме в 1916 году. За мир с Россией выступают такие влиятельные персоны в Германии, как гросс-адмирал фон Тирпиц, дипломаты Ульрих Брокдорф-Рантцау и Хельмут Люциус фон Штедтен. Стать посредником в переговорах между Россией и Германией вызвался племянник вдовствующей императрицы Марии Федоровны датский король Кристиан Десятый.
– И какие условия мира предлагали германцы? – заинтересованно спросил у меня Сталин.
– Речь шла о территории Польши и части Прибалтики, – ответил я. – Взамен немцы предлагали России приращение ее территорий за счет… своей союзницы, Австро-Венгрии…
Сталин рассмеялся.
– Конечно, чужое отдавать не жалко… – Потом он снова стал серьезным: – В общем, условия мира не такие уж тяжелые. Об этом стоит подумать. К тому же в ходе переговоров возможен торг – не так ли, товарищ Тамбовцев?
– Все зависит от обстановки на момент переговоров, – ответил я. – Если дела на фронте у немцев будут идти не очень хорошо, то можно добиться и более существенных уступок.
Сталин опять замолчал, о чем-то задумавшись. Потом он потер руками воспаленные от бессонницы глаза:
– Товарищи, как вы насчет того, чтобы сообразить чаю?
– Мы не против, – ответил я за себя и Бесоева. – Честно говоря, эта ночь выдалась для нас очень бурной, и мы тоже ни минуты не спали.
Сталин взял чайник и пошел куда-то в глубь типографии. Мы с Бесоевым переглянулись. Похоже, что Коба отправился не только за кипятком. Я знал, что практически весь центр Петрограда был телефонизирован. Интересно, кому сейчас звонит Иосиф Виссарионович? Понятно, что не Ленину в Выборг. Интересно все же, кому?
Сталин вернулся минут через десять и уже не выглядел таким озабоченным. Поставив на стол большой медный чайник, он открыл тумбочку в поисках заварки. В жестяной банке было пусто. Для верности Виссарионович поковырялся в ней пальцем, а потом развел руками:
– Прошу прощения, товарищи, чаю не осталось. Весь кончился. Можно, конечно, выпить просто кипятка. У меня есть немного сахарина.
Я приоткрыл свой сундучок и достал оттуда походный набор – пластиковую коробку, в которой лежали с десяток чайных пакетиков и столько же кусочков сахара. Выложив все это на стол, я повернулся к Сталину и увидел его изумленные глаза.
– Это заварка, – сказал я, демонстрируя пакетик с желтеньким ярлычком, – надо положить его в стакан и залить кипятком. Хвостик с бумажкой оставляем снаружи. А это натуральный сахар – кладите его себе по вкусу. Для меня вполне достаточно двух кусочков.
Сталин с удивлением покрутил в руках пакетик, потом, глядя на нас, заварил чай и добавил в стакан сахар.
– Как все удивительно и просто, – пробормотал он себе под нос, – никогда в жизни не видел ничего подобного.
Пока мы не спеша пили по первому стакану чая. Сталин с интересом нас разглядывал. Потом, видимо, сделав какие-то свои выводы, сказал:
– Товарищи, я уже почти час общаюсь с вами, но так и не смог понять, кто вы и откуда. Не могли бы вы раскрыть мне свое инкогнито?
– Иосиф Виссарионович, мы ведь уже представились вам, – ответил я, – поверьте, мы назвали свои настоящие имена и род занятий. А вот ту информацию, которая вас так интересует, мы раскроем вам в самое ближайшее время. Сейчас наш рассказ может показаться вам невероятным. Потерпите немного. Иногда не надо спешить – вы ведь помните кавказскую пословицу: «Быстрая река до моря не добежит».
Сталин молча усмехнулся и пригладил усы. Он с удовольствием прихлебывал горячий чай, продолжая внимательно разглядывать нас. Коба явно чего-то ждал. Чего-то или кого-то? Интересно…
Все выяснилось через несколько минут. Снова у меня в кармане запищала рация. Включив ее на прием, я услышал спокойный, немного замедленный голос еще одного бойца из группы Бесоева – Максима Турдибекова:
– Дед, я Алтай. К дому подъехал тарантас с мотором, – в наушниках раздалось сдавленное хихиканье, – и колеса, как у велосипеда – со спицами. В авто два человека: водитель в коже и пассажир в офицерской форме. Пассажир вышел из машины и идет в редакцию. Нам его брать его, или как? Прием.
– Отставить… – ответил я, искоса посмотрев сначала на Бесоева, потом на Сталина. – Пусть идет, а вы еще усильте наблюдение. До связи.
– Ну, товарищ Сталин, и кого нам ждать? – спросил я нашего гостеприимного хозяина. – С кем мы будем иметь честь познакомиться через несколько минут?
Ответить мне Сталин не успел. В помещение вошел высокий худощавый офицер лет пятидесяти, с небольшими усиками и в пенсне. Я его узнал, хотя качественных фотографий этого человека мне видеть не довелось. И немудрено – люди его профессии не любили, чтобы их фотографировали.
– Доброй ночи, Николай Михайлович, – вежливо поздоровался я с вошедшим, чем привел его в состояние легкого обалдения, – или точнее, доброе утро, – глянув на часы, поправился я. – Наверное, скоро уже начнет светать?
Офицер, точнее, генерал – об этом говорили его золотые погоны с зигзагом и красная подкладка шинели, – удивленно посмотрел на меня и на Бесоева. Но как человек воспитанный, генерал вежливо поздоровался с нами и присел в углу на топчан.
«Удивительно, как он похож на полковника Бережного, – подумал я, – прямо родной брат, интересно будет посмотреть на них, когда они будут знакомиться».
– Вот это те самые люди, о которых я и сообщил вам, Николай Михайлович, – сказал Сталин. – Похоже, что это ваши коллеги. Они обладают совершенно секретной информацией о замыслах германцев, но с ней почему-то пришли не к вам, а ко мне.
– Представьтесь, пожалуйста, господа, – твердым и властным голосом обратился к нам генерал-лейтенант Потапов. – Я начальник военной разведки русской армии.
– Николай Михайлович, – ответил я, – мы ваши коллеги, только пришедшие издалека. Я Тамбовцев Александр Васильевич, в настоящее время журналист и военный корреспондент, но в свое время работал в одной разведывательной структуре, название которой вам незнакомо. Ведь слова «Первое главное управление» вам ничего не говорят?
А вот мой коллега, старший лейтенант Бесоев Николай Арсентьевич, действительно служит в ГРУ – военной разведке, нынче пока именуемой разведуправлением главного штаба, а точнее, в одном из ее специальных силовых подразделений.
– Я ничего не понимаю, – Потапов снял фуражку и вытер пот со лба, – Александр Васильевич, какое Первое главное управление? Что это за структура, о которой я ничего не знаю? А про ГРУ, в котором служит Николай Арсентьевич, я тоже до сегодняшнего дня не имел никаких сведений. Будьте любезны, может быть, вы мне скажете прямо – кто вы и откуда?
Мы с Бесоевым переглянулись. Видимо, подошло время приоткрыть карты.
– Иосиф Виссарионович, Николай Михайлович, – обратился я к Сталину и Потапову. – Мы из вашего будущего, из конца 2012 года. Не считайте нас сумасшедшими или шарлатанами. Мы говорим вам правду…
В этот момент у меня в кармане снова запищала рация.
– Дед, я Пегий. Первый сообщил: «Первое отделение концерта окончено. Антракт. Публика довольна». Как поняли меня? Прием.
– Пегий, я Дед, понял тебя. До связи, – ответил я и посмотрел на часы – шесть ноль пять. Похоже на правду.
На недоуменное молчание Сталина и Потапова я коротко ответил:
– Товарищи, командующий нашей эскадрой контр-адмирал Ларионов только сообщил нам, что германская операция «Альбион» полностью и окончательно провалилась. Десантный корпус и часть флота кайзера Вильгельма уничтожены. – Увидев, как вздрогнул генерал Потапов, я добавил: – Да, Николай Михайлович, именно так. Мы сюда попали не втроем и не вдесятером. В ста верстах западнее острова Эзель находится русская боевая эскадра из нашего времени. И то, что она сделала – это только начало.
Сталин и Потапов изумленно переглянулись. И тут в нашу загородку просунулась вихрастая голова мальчишки-курьера:
– Товарищ Сталин, вам юзограмма из Центробалта…
Погода в эту ночь была туманная – наблюдателям, стоявшим с биноклями на вышках, не видно было ни зги. Волнение моря было не более двух баллов. С неба сыпалась морось, слабый западный ветер насквозь пронизывал тонкие шинели русских моряков.
Под утро уставшие и озябшие наблюдатели в предрассветном тумане заметили серые призрачные силуэты неизвестных кораблей, медленно крадущихся к бухте Таггалахт. Впереди шли тральщики и миноносцы, а сзади, едва видные на фоне темно-серого неба, маячили линейные корабли и крейсера.
Четыре шестидюймовых орудия батареи № 45 были изначально предназначены для отражения высадки вражеского десанта в наиболее удобном для этого месте на Эзеле, а именно – в бухте Тагалахт. Однако орудия были вынесены на наружные мысы, и в случае нападения они первыми подвергались огню корабельной артиллерии. Если против эсминцев и даже крейсеров шестидюймовки и смогли бы устоять, то против «чемоданов» германских дредноутов они были бессильны. По существу, артиллеристы на батарее были смертниками. И желания погибнуть за какое-то там Временное правительство и лично за Сашку Керенского моряки не испытывали.
Получив сигнал с наблюдательных постов, командир батареи № 45 приказал сыграть «тревогу». Артиллеристы обреченно направились к орудиям, рассчитывая при первых же выстрелах вражеских линкоров бросить все и спрятаться в бетонированных блиндажах.
Но тут произошло то, чего никто не ожидал. Один из вражеских крейсеров вдруг со страшным грохотом взорвался. Никто не увидит атакующий на скорости 2,8 Маха «Москит» – весь процесс занимает лишь доли секунды, не успевая отобразиться на сетчатке человеческого глаза. И этот «Москит» решил взорваться как раз в носовом бомбовом погребе крейсера. Ослепительная вспышка осветила морскую гладь, буквально забитую вражескими кораблями. Не успели моряки очухаться, как в море прогремело еще несколько взрывов, причем два из них, более мощные, произошли на крупном линкоре или линейном крейсере, который с сильным креном быстро пошел ко дну. Еще один немецкий корабль пылал как факел, два других крейсера, накренившись, едва держались на плаву…
Артиллеристы батареи № 45, уже приготовившиеся к открытию огня по противнику, застыли с открытыми от изумления ртами. После прогремевшей серии взрывов наступила тишина. Текли томительные минуты. Медленно приходящие в себя моряки-балтийцы судорожно пытались понять, что происходит, кто и какое оружие уничтожило германские корабли. Было не похоже, что противника накрыли залпы наконец-то вышедших из Гельсингфорса линкоров. К тому же даже их двенадцатидюймовые снаряды не способны были отправить на дно крейсер одним попаданием.
Поделиться книгой: