Бесконечное лето: Не чужие (СИ)

Алиска шмыгнула носом. Искусственная рука шевелила пальцами — я слышал легкое позвякивание. А может, это таяли льдинки у меня на сердце. Определенно, день начинал складываться.

— Нет, я серьезно, — продолжила она, помолчав несколько секунд. — То, что ты меня вытащил — это было реально круто. Типа как в «Чужих», что недавно показывали — взрывы, трубы какие-то… И ты всякую ахинею несешь в эфир, потому что надышался — смех один…

Она посерьезнела.

— И еще мы чуть не померли сегодня. Но не сложилось — как ты и говорил. Чудеса случаются.

Были у меня, конечно, догадки, чьих рук дело эти чудеса. Когда человек в шляпе снова появился рядом, там, внизу, я как раз баюкал на руках Алискино тело. Время имело значение, и поэтому я был очень конкретен в своем желании. Предельно короток. И одноглазый не стал спорить. Я только спросил его имя, и почему он мне помогает. Ответ был: «Зови меня Гангари»****. И еще: «Я помогаю не тебе, а ей. Моему сыну она приглянулась».

В общем, я не был чемпионом-похитителем женских сердец. И героическим пионером не был тоже. Просто инструментом, подходящим для выполнения именно этой задачи.

— Двачевская, — догадался я. — Так ты что, пытаешься поблагодарить меня, что ли? Так бы и сказала, а то тянешь кота, тянешь — за это самое…

— Вот еще! — фыркнула Алиса. И снова шмыгнула носом. Но уже не так воинственно. — Просто вспомнилось, что ты в свое время предлагал посидеть где-нибудь, послушать музыку, мороженое поесть… Предложение в силе?

Пасть Фенрира, моя удача и впрямь космически возросла!

— Я знаю местечко, тут недалеко… — захлебнулся я мыслями и предположениями, но окончательно умереть от радости мне не дали — у обочины затормозила замызганная «волжанка», из которой вывалился паренек-вестовой, суетливый, запаренный, самую малость старше меня, если вообще старше.

— Тащлейтенант, вас срочно требуют в штаб, — выпалил он на одном дыхании. Скосил глаза на Алису — «распутную рыжую обезьяну», по выражению Наливаныча. — И вас тоже. Словом, всех. Срочно!

* * *

Примечание к части

*Многие не знают, но концентрационные лагеря — изобретение сумрачного британского гения, впервые были созданы во время англо-бурской войны 1899–1902 гг.

**Имеются в виду поисково-спасательный вертолет КА-25ПС ОКБ Камова и воздушный командный пункт Ми-2Д ОКБ Миля и польской фирмы PZL Swidnik.

*** Почти точная цитата из сказки об Илье-Муромце.

****Примечание для двоечников: Гангари — одно из имен скандинавского бога Одина, покровителя воинов, поэтов, колдунов, висельников, а также отца всякой лжи.

«Славя». Глава 5. Последний бастион

Глаза у нее были синие. Как осеннее октябрьское небо, как спокойная вода тихого лесного озерца. Как ледовая корка на этом озере стылой зимой. В этих глазах хотелось раствориться и утонуть. Или сперва утонуть, а потом раствориться. В любой последовательности.

Я, может, так и поступил — сейчас уже не вспомнишь.

Мы встретились утром, на первом нашем — чуть не сказал построении, но у калек построений не бывает. Просто в пустующий спортзал с ободранной краской на стенах, ярким, по-баскетбольному раскрашенным полом, и, почему-то, изображениями марширующих солдат на щитах между окнами, пригнали пятерых подростков и одного командира. Наливаныч, наверное, хотел, чтобы все выглядело сурово и торжественно, только ничего не получилось — слишком уж велик был контраст между его речами и пыльной неприглядной реальностью.

Я, кстати, тогда еще мог ходить самостоятельно, чем сильно гордился — костыли не в счет — так что приписанные ко мне медбратья оставались, можно сказать, без работы, и только лениво курили, прислонившись бычьими телами к исцарапанным стенам.

— Взвод! — рявкнул Наливаныч. — Стро-о-ойсь!

Напрасно он это сказал. То, что сидело, лежало на каталках и, морщась бессмысленным взглядом, сползало по стеночке, строиться не могло в принципе.

— А и черт с вами, — сплюнул начштаба. — Но слушать я вас все равно заставлю — есть у вас у всех такая возможность. Слушать сюда!

Начальственный рявк отразился эхом от заросшего паутиной потолка, спугнул ненароком залетевших сюда воробьев.

— Из вас, говнюки вы мелкие, мы несколько месяцев пытались сделать что-то похожее на солдат! — сообщил Наливаныч. — И нам это не удалось! По очень простой причине — вы ни хрена не хотите делать, первый случай в моей практике!

— А может, потому, что вы имеете дело с несовершеннолетними калеками?

Голос был звонким, и холодным, и белым, как снег, который мелкими колючими крупинками на нас роняла все не желающая кончаться зима. Кому он принадлежал, было понятно — Алиска на построение не явилась, у криво сидящей в коляске зеленоволосой девушки было перебинтовано горло, привидение с сумасшедшими хвостиками лежало на каталке лицом вниз и пускало слюни, а малявка с красными волосами вообще, по-моему, никогда не открывала рта, только с хищным, практичным интересом зыркала вокруг. Обладательница звонкого голоса, высокая блондинка, стояла прямо и четко, как часовой у Мавзолея, как натянутая струна.

А правой стороны лица у нее не было. Светлая челка закрывала большую его часть, но и то, что из-под нее виднелось, могло вызвать у неподготовленного наблюдателя паническую атаку.

Счастье, конечно, что здесь все были подготовлены хорошо.

— Остынь, девочка, — примирительно сказал Наливаныч. — Это просто выражение такое, я ничего…

— Плевать я хотела на выражение, — сообщила девушка. — Ваше древнее говнооборудование заточено под управление учеными макаками, специально таким сделано, конструкторы знали, на что шли. Поэтому нет никакого толку притворяться, что мы сможем хоть когда-нибудь достичь уровня обученных десантников. Ставку нужно было изначально делать на совместную работу, знакомство и притирку. Причем делать еще три месяца назад. Но и сейчас еще не совсем поздно.

Наливаныч широко оскалился. Блондинка еще не знала, но это он так переключался из режима «отец-командир» в режим «адский джаггернаут».

— Славяна Сергеевна Одинцова, наше самое недавнее приобретение — и, как я безосновательно надеялся, удачное, — ласково прорычал он. — Десантная рота потеряла в недавних боях, и признала вас недееспособной, а мы — нет, мы не признали. Специнститут непривередлив. Мы даже от мусора не отказываемся.

Светловолосая Славяна, кажется, побелела еще больше, даже багровые рубцы и клочья плохо заживающей кожи на щеке и шее стали почти розовыми. Но командир еще не закончил.

— Искренне хотелось бы, милая девочка, чтобы начальство прислушалось к вашим мудрым советам и следовало им… но увы, оно приучено не слушать ахинею, а поступать так, как сочтет нужным. А если я еще раз услышу обращение не по уставу, отправлю вас, рядовая Одинцова, драить обыкновенные, измазанные говном по самую верхушку, сортиры, невзирая на медицинские показания. В качестве воспитательной меры, благо руки-ноги имеются. Доступно изложено?

— Так точно. — Девушка уже пришла в себя, и глаза ее, дивные синие глаза с поволокой, снова были холодны и бесстрастны.

Наливаныч придирчиво вгляделся в нее и нехотя кивнул.

— Теперь дальше. Если открыть устав и почитать, что там написано про обращение с инвалидами, мы не прочтем там ни хрена интересного, потому что про калек там ничего нет. Они тупо не допускаются в армию! Удачно, что мы к армии не имеем практически никакого отношения, мы — специнститут при Министерстве обороны с особыми полномочиями, и подотчетны только товарищу министру и еще товарищу Генеральному Секретарю. И то, насчет последнего я не уверен — вялый он какой-то…

— Здрасьте, пупсики! — в дверях стояла Алиса, рыжая шевелюра светилась золотым ореолом, какой бывает у святых в старых книгах. Но святой она не была, я это знал совершенно точно. — Что-то скучно здесь у вас, даже драки никакой нет… да вы еще и трезвые все, наверно.

— Двачевская! — по привычке загремел было Наливаныч, но быстро понял, что это напрасный труд и мгновенно сдулся. — Стать в строй.

Это он погорячился повторно — строя здесь никакого не было. Здесь все были, образно выражаясь, вышедшими из строя единицами.

— Я могу и тут постоять, — сообщила Алиса, изогнувшись у косяка совсем уже неприличным образом. — Многим нравится. Да, Сашок?

— А меня ведь звали в действующую армию, — тоскливо сказал Наливаныч в пустоту. — И еще предлагали завотделением в госпиталь под Ялтой, только я отказался — думал, тут больше пользы принесу. Да где там…

Топоча по полу тяжелыми военными ботинками и перемалывая челюстями жвачку — черт, где она ее уже нашла? — Алиса миновала загрустившего начштаба и плюхнулась на одну из стоявших каталок; тут же привстала, предъявив для всеобщего обозрения округлую попку, туго обтянутую черными джинсами. Снова уселась, неспешно поерзав — чтобы растянуть удовольствие.

Правда, удовольствие получал, похоже, я один, но это неважно.

— Таким образом, как уже было сказано, устав у нашего учреждения армейский, а контингент — наоборот, — откашлявшись, осторожно продолжил Наливаныч. — Контингент не имеет должной физической и, хм… моральной подготовки, и зачастую склонен к проблемам нервного и эмоционального характера — депрессиям и прочему. Нам это все не нужно. Не нужно вот буквально на хрен! Поэтому…

Пауза получилась хорошая — в правильном месте он ее расположил. Во всяком случае лежащее недоразумение — Лена, вроде бы, ее звали — даже подняло голову, зеленоволосая слушала, не отрываясь, да и у мелкой, одетой в неуставную красную футболку, на мордашке читалось нечто вроде слабого интереса.

Славяна и Алиса изучали друг друга. Потом что-то случилось — я не видел, что именно, но на лице блондинки проступило отвращение — и она отвернулась, принявшись с преувеличенным вниманием рассматривать начштаба.

— Поэтому, — уже более твердым голосом сообщил тот, довольный произведенным эффектом, — с сегодняшнего дня вы начнете отрабатывать такой важнейший элемент будущих кооперативных действий, как слаживание. Не боевое, обращаю ваше внимание! До боевого вам еще как до Киева в известной позе. Поэтому так и назовем его пока — «небоевое слаживание». Начнем с азов, с постепенным усложнением, но вам-то… вам хотя бы научиться разговаривать друг с другом — уже будет известный прогресс, а то пока только рычите, как Маугли или Тарзан из книг писателя Берроуза. Вопросы есть? Вопросов нет — разойдись. Тьфу, черт… Санитары, отвезите их там.

Славяна закатила глаза с видом «а я что предлагала?», но на нее никто не обратил внимания. Ну, кроме меня.

* * *

— Пара.

— Тяни.

— Хм… Посмотреть будущее… Один, два, три… Хм. Хм. Ну, ладно — атакую, значит.

— Ничего себе… что это у него — волосы?

— Угу. Что называется — до жопы. И на жопе тоже. С тебя два хода.

— Мутировавший плотоядный алмаз и белки-людоеды — минус половина штрафных очков. Это был первый ход, а вот второй — разумный пластиковый гамбургер.

— Вавилонская башня. Перемешивай колоду, пока не остановят.

— Ну, тогда и я атакую. Советская угроза — вот три холестериновых ракеты и четыре танка, похожих на жуков-скарабеев.

— А вот и нет. Отмена. Советская угроза — это мы и есть!

— Нет… Я…

— Думаю, этим жестом Мику хочет сказать «отмена отмены». Отмена в квадрате! Дай ей две своих.

— Хорош тасовать, мне нужна карта.

— Черт возьми, нет! Обезвредить! Обезвредить!

— Слишком поздно — твой котенок уже мертв.

Мы играли в очередное порождение загнивающего капитализма — настольную карточную игру с непроизносимым названием и разрывающими мозг в кровоточащие белые колбаски картинками. А как еще назвать карты, на которых изображен человек, анатомически похожий на дикобраза, козел, который видит будущее, завернутый во что-то вроде лаваша радостный кот, а целью игры является предотвращение взрыва маленьких пушистых комочков с помощью лазерной указки и бутербродов с валерьянкой?

Это был первый этап нашего «небоевого слаживания» — видимо, предполагалось, что именно за картами у нас проявится что-то вроде «чувства локтя» и возникнут дружеские чувства. «Нет уз святее товарищества! Пусть же знают все, что такое значит в русской земле товарищество!»* Или что-то в этом роде, у нас, поди, любой прапорщик имеет высшее образование и тонкий художественный вкус!

Вообще на картах мы остановились не сразу — поначалу отупевшие от штабной работы психологи пытались навязать что-то наподобие географического лото, где нужно было блистать знаниями вроде «эта карточка для того, у кого на листе нарисован Ботнический залив! А эта — у кого море Лаптевых!» Но наше сумрачное воинство послало такие приемы сразу и надолго, и малолетка Ульяна резво рванула в самый конец комнаты, где лежали запечатанные, новенькие, все в запахе типографской краски, игры от союзников. По какой-то причине мы остановились на этой.

Хотя почему — по какой-то? На фоне скучных дидактических развлечений, созданных психологами и педагогами Союза, она выделялась, как прыщ на разглаженном хорошей белорусской косметикой лбу старшеклассницы. Подчеркнуто яркая, сумасшедшая, с целой кодлой абсолютно немыслимых персонажей вроде блюющего радугой гиперскоростного кота и катапульты, стреляющей крабами — крабапульты — она затягивала не хуже мрачного норвежского Мальстрема. А правила, взявшие понемногу из покера, преферанса, и книги «Алиса в стране чудес», запоминались примерно минут за шесть.

Другое дело, что она — игра эта — никак не способствовала командному мышлению, взаимопомощи и зарождению крепкой дружбы. Она была вообще про другое — тактику, невозмутимость и умение вовремя подставить товарища под очередной неминуемый взрыв дешевой химической пудры. Не знаю, как эту игру вообще к нам пропустили. Но в одном это пока работало — мы разговаривали и понемногу узнавали друг друга. Шутили, радовались своим победам и смеялись над чужими проигрышами.

Счастье еще, что штабные мастера подросткового мышления не записали нас куда-нибудь вроде клуба «Юный техник» при местном Дворце пионеров. Там-то наши перекошенные рожи и искореженная тестами и медикаментами психика развернулись бы еще бодрее.

В углу работал и перемигивался желтыми лампочками, похожими на глаза неизвестного зверя, очередной музыкальный автомат, перепаянный местными умельцами так, чтобы не требовать монеток. Очередной пластмассовый музыкальный коллектив из Западной Европы радостно исторгал из себя словесную ахинею. «Доктор Розовый Бутон, скажи мне, отчего мое сердце не находит себе места… Скажи мне, доктор… а за это я позволю тебе… да-да, позволю тебе… О-о…»

Там так и говорилось — Розовый бутон. Rosebud. Фиг его знает, что это должно было обозначать, ассоциации приходили все больше неприличные.

Синеволосое чудо, которое звали Леной, обладало приятным, хоть и тихим, голосом. Девчонка с перебинтованным горлом сообщила знаками, что ее имя — Мику, но на этом ее жестовый потенциал иссяк, и дальше она только тыкала пальцами в нужные карты. Мелкая Ульяна не могла сидеть на месте, поэтому между своими ходами кружила вокруг стола, за которым мы разместились, пытаясь между делом заглянуть в чужие карты.

Ну, а Славяна — то есть Славя, как она милостиво, с высокомерной гримаской на личике, разрешила себя называть — и Алиса…

Они играли друг против друга, две противоположности: вальяжная, ехидная, грубоватая и развязная Алиса, вся, целиком, от горящих, непослушных прядей волос до коричневых наконечников шнурков, с обрезанными перчатками на руках и чуть ли не заклепками, как у металлистов, на дефицитной кожаной куртке, она встречала каждый ход соперницы презрительной ухмылкой. Славя, бесстрастная и прямая, как летящая в цель стрела, в форменной белой рубашке и черных форменных же брюках, сидела на стуле ровно, словно штык проглотила, и на ее лице — на той части, что была нетронута ожогами и свежими еще рубцами — не отражалось ровным счетом ничего. На другой, правда, тоже ничего не отражалось.

Сам я вышел из игры довольно быстро, сразу после Ульяны — все-таки не довела ее до добра привычка колесить по комнате. С другой стороны, с обсессивно-компульсивным расстройством не поспоришь. Говорит оно тебе, что все круглые предметы должны лежать в углах, карт в каждой руке должно быть не более трех, а сидеть на месте дольше десяти секунд нельзя — приходится подчиняться. Словом, мой котенок взорвался, оставив в воздухе над столом быстро испаряющееся облачко селитряного дыма, и дальше бой проходил уже без меня. Но это и хорошо — можно было беспрепятственно следить за девчонками.

Наверное, я понемногу становился вуайеристом. Добралась и до меня проклятая буржуйская зараза.

— Мексиканский психопат с топором и трезубцем из телевизионных антенн, моя дорогая, — промурлыкала Алиса. — А это значит, что…

— Сама знаю, что это значит, — отрезала Славя и протянула ей веер карт. — Бери любую.

— Детонация! — Лена не успела обезвредить своего котенка с привязанной тротиловой шашкой, и тот, возмущенно мяукнув, растаял в воздухе. Зеленоглазка сокрушенно покачала головой и, уткнув взгляд в пол, отодвинулась от стола. А раньше она ни на что внимания не обращала и не реагировала. Это успех? Может быть.

Следующей проиграла Мику — она собрала всех четверых Работяг, каждый из которых набрал по два Неподъемных Кредита, плюс в очередной раз вытянула Советскую Угрозу, что привело к банкротству. Девушка, конечно, ничего не сказала, но изобразила руками взрыв, виновато улыбнулась и пожала плечами.

Алиса сверлила невозмутимую соперницу хмурым взглядом.

— Итак, цыпочка, давай проверим, какой у нас с тобой расклад, — пробормотала она. — У меня, как ты понимаешь, есть минимум два сапера, так что взрывчаткой меня не взять. На твоего осьминога у меня есть обезьянья ПВО, а найдется ли у тебя управа на людей-мух и удавов-космонавтов?

Славя даже бровью не повела, все так же безмятежно смотрела на Алису своими огромными синими глазами, один из которых был окружен сеткой лопнувших сосудиков, словно ледовая полынья трещинами.

— Ну, давай посмотрим в будущее… — решила та и положила на стол соответствующую карту. — Хм, ладно. Вот так, значит. Тогда если я проведу йога-тролля с тремя взаимными отменами… и потом так… ага. Ага. Ну что ж, ладно. Выглядит неплохо, поехали!

Славя медленно опустила глаза на стол и оглядела расклад.

— Устный счет, — сказала она. И добавила: — Куколка.

— Чего? — Алиса немного растерялась.

— Я сказала «устный счет». У тебя с ним плохо, девочка моя. Кроме всего прочего, я имею в виду железную руку, чувство вкуса и общее воспитание.

— Да пошла ты! — Алиса среагировала привычно: обозлилась. — Пытаешься мне зубы заговаривать, чтобы не показывать свой веер? Дурацкая мысль, белобрысая! Карты на стол!

— Охотно, — Славя аккуратно выложила на стол. Один Князь Света, два Кота-палиндрома — мощная пара — осьминог-сердцеед, вооруженный пончиками, и падающая звезда с пулеметом в гибких, но очень правдоподобно нарисованных псевдоподиях*.

— Но… это же… — Алиса замерла, шевеля губами.

— Пирамида Бездны — плюс атака, в результате чего ты берешь еще три карты, одна из которых — смотри-ка! — является взрывающимся котенком. Итого, ты проиграла, мои соболезнования, но это было совсем несложно. Удачи в следующий раз, родная.

Славя легко поднялась, светлые волосы качнулись, закрывая лицо, но я готов был поклясться, что на нем по-прежнему не было никаких эмоций. Алиса сморщилась, как от зубной боли. Дернула щекой. Вздохнула.

— Что ж, твоя взяла, подруга, — она встала и протянула было Славе руку, но из этого ничего не вышло, та уже отворачивалась. Ни к чему ей были все эти дурацкие ритуалы, и налаживание дружбы тоже было ни к чему. Поэтому я шагнул в сторону и в последний момент заступил ей дорогу.

Было душно. Сводя с ума, гремела и дергалась механическая музыка из автомата.

— В чем дело? — Ее глаза обшарили мое лицо. Без особого интереса, просто сканируя.