— Нашелся Чабров! [17] Завтра же пишу ему, чтобы разложил карты: на Вас и на меня (отдельно, не предупреждая). Гадания пришлю.
Друг, простите мне эту слабость, слишком больно.
Ночью внезапно просыпаюсь: луна во всю комнату, в ушах слова: «Еще третьего дня он говорил мне, что я ему ближе отца и матери, ближе всех». И мое: «Ложь! Неправда! Милее, новее, желаннее,
(Это Б<улгако>ва [18] говорила в моем сне).
Кстати, отсутствие великодушия или чутья? Вчера я, не удержавшись, сдержанно: «Ну, как Р<адзевич>?»
Большая пауза, и
И, не пережидая вопроса: «М<арина> И<вановна>, я бы очень хотела прочесть Вашу прозу», и т.д.
Ах, мою прозу хочешь прочесть, а ПОЭМУ моей жизни нет?!
О, Радзевич, клянусь, будь
Потом среди совсем уже другого разговора, отчеканивая каждый слог: «Я забыла сказать, что Р<адзевич> просил передать Вам привет».
— Надо вытереть окно, сказала я, — ничего не видно! И, достав платок, долго-долго протирала все четыре стеклянных квадрата. — Слезы залили всё лицо. —
Посмертная ревность? Но тогда не ходи на могилу к мертвецу и не проси у него песен.
«Мо́лодца» я ей все-таки прочла, как всегда буду делать все, что она попросит — во имя и в память Вашу.
Но перебарывая одну за другой все «земные» страсти (точно есть — небесные!) я скоро переборю и самую землю. Это растет во мне с каждым днем. Мне здесь нечего делать без Вас, — Радзевич! Я недавно смотрела «Женщину с моря» [19] — слабая вещь и фальшивая игра — но я смотрела ее
Глядя на нее (я пьесы не знала) я все время, всем гипнозом желания своего, подсказывала: — «Ни с тем, ни с другим, — в море!».
Радзевич, не обвиняйте меня в низости и не судите
Надо кончать. Пишу Вам, как пью. Простите этот срыв. Я точно на час побыла в раю.
Что не пишете — хорошо. Всё хорошо — что делаете. Теперь, издалека, еще лучше вижу Вас. Вы были правы: всегда: во всем.
Итак, если заболеете (будете лежать) позовете? Не болейте, мое солнышко, будьте здоровы, веселы, знайте, что моя любовь всегда с Вами, что все Ваши радости — мои. На расстоянии это возможно.
Просьба: не слушайте ничьих рассказов обо мне. Человек в разлуке мертвец: без ПРАВА ЗАЩИТЫ.
«А на его могилке растут цветы, значит ему хорошо», — вот всё, что в лучшем случае, Вы обо мне услышите. Не давайте встать между нами третьему: жизни. И еще просьба: не рассказывайте обо мне Б<улгако>вой, не хочу быть вашей
Посылаю Вам посылочку. Не сердитесь. Больше писать не буду.
<
Единственное, чем я сейчас (во внешнем мире) дорожу, это мое пальто, которое люблю, как живого.
И еще — тот лев. Другой брошки у меня никогда не будет, надеюсь — что и пальто.
Впервые —
4а-24. К.Б. Родзевичу
Мой родной.
Слышала от Булгаковой, что Вы больны. Если будете лежать — позовите меня непременно. Решение не вид<е?>ться не распространя<лось?> ни на Вашу болезнь, ни на мою. Вы — больной, и под запретом для меня — это больше чем я могу вынести. Не бойтесь моей безмерности, буду с Вами, какой Вы захотите.
Живу снами о Вас и стихами к Вам, другой жизни нет. Снитесь мне каждую ночь. Сон под Новый (<19>24 г.) записан. Снился он мне, очевидно, в тот час, когда Вы с кем-то чем-то развлекались на острове (потом это зачеркнуто и взамен:) еще не уходили с острова.
Но не хочу (не до́лжно!) о себе, хочу о Вас и о Вашем здоровье. На днях пришлю Вам немного денег, Вы мне родной, эти деньги — мои, о них никто не знает, мысль о том, что я хоть чем-нибудь могу скрасить Вашу внешнюю жизнь моя единственная радость, Вы у меня ее не отнимайте, за нее Вам Бог — всё простит.
Благодарна Вам каждый миг моей жизни. Вся любовь, вся душа, все мысли — с Вами. Когда кто-нибудь передает от Вас привет закусываю себе губы в кровь. Не переставайте передавать приветов, это <
P.S. Нашелся Чабров! Завтра же пишу ему чтобы разложил карты: на Вас и на меня (отдельно, не предупреждая). Гадание пришлю.
Друг; простите эту слабость, слишком больно.
Ночью внезапно просыпаюсь: луна во всю комнату, в ушах слова: — «Еще третьего дня он говорил мне, что я ему ближе отца и матери, ближе всех». И первое: «Ложь! Неправда! Милее, дороже, желаннее пусть! Но ближе — нет!» (Это Булгакова говори<ла?> в моем сне.)
Кстати, отсутствие великодушия или чутья? Вчера я, не удержавшись, и очень сдержанно: — Ну как Р<одзевич>?
Большая пауза, и
— Он болен.
Я, выдерж<ивая?> паузу: — Чем?
— Невроз сердца.
— Лежит?
— Нет ходит.
И, не переждав моего следующего вопроса: — «М<арина> И<вановна>, я бы очень хотела прочесть Вашу прозу…» и т.д. Ах, ты мою прозу хочешь прочесть, а ПОЭМУ моей жизни — нет?!
О, Р<одзевич>, клянусь, будь я на ее месте я бы так непоступ<ала?>! Это то же самое, что запрещать нищему смотреть на дворец, который у него вчера продали с молотка. Нововладельчество во всей его грубости и мерзости. Право последнего. Право присутствия. Во мне негодование встало. Ведь, если она хоть что-нибудь понимает, она должна понимать, что каждое ее посещение — один вид ее! — для меня нож, что только мое исконное спартанство и — может б<ыть> мысль что обижая ее я обижаю Вас — заставляет меня не прекращать этого знакомства.
Потом, среди совеем уже другою разговора, отчеканивая каждый слог:
— Я забыла сказать, что Р<одзевич> просил передать Вам привет.
— Надо вытереть окно, сказала я, ничего не видно.
И достав носовой платок долго-долго протирала все четыре стеклянных квадрата.
Посмертная ревность? Но тогда не ходи к <
Мо́лодца я ей все-таки прочла, как всегда буду делать всё, о чем Вы попросите — во имя Ваше и в память Вашу.
Но перебарывая одну за другой все «земные» страсти (точно есть — небесные!) я скоро переборю и самую землю. Это растет во мне с каждым днем. Мне здесь нечего делать без Вас. — Р<одзевич>! — Я недавно смотрела «Женщину с моря» — слабая пьеса и фальшивая игра — но я смотрела ее в абсолюте, помимо автора и исполнителей. Обычная семейная трагедия: справа — долг, слева — любовь. Любовь — моряк, а сама она «с моря». И вот, Р<одзевич>, она остается.
Глядя на нее (я пьесы не знала) я всё время, всем гипнозом своим подсказывала: — Ни с тем, ни с другим, — в море!
Р<одзевич>, не обвиняйте меня в низости и не судите до сроку.
Итак, если заболеете (будете лежать) позовете? О, я ни в чем не нарушу покоя Вашей души. Кроме того, увидев Вас, просто увидев, услышав — нет, это такое счастье, к<оторо>го я даже не могу мыслить.
Не болейте, мое солнышко, будьте здоровы, веселы, знайте, что моя любовь всегда с Вами, что все Ваши радости — мои. На расстоянии это возможно.
Целую Вашу руку в ладонь.
Просьба: не слушайте никаких рассказов обо мне. Я сейчас в Вашей жизни — мертвец: без ПРАВА ЗАЩИТЫ.
«А на его могилке растут цветы, значит ему хорошо» — это всё, что, в лучшем случае, Вы обо мне услышите. Не давайте вставать между нами (полнотою фактического незнания и полнотою внутреннего знания) третьему лицу: жизни. И еще просьба: не рассказывайте обо мне Б<улгако>вой: не хочу быть Вашей совместной собственностью.
(«Et dites-vous parfois mon nom dans un baiser…» M<ademoiselle>de Maupin. {13} [20] Пометка 1933 г.)
Посылаю Вам посылочку. Не сердитесь. Больше писать не буду.
Впервые —
5-24. В Комитет помощи русским писателям и ученым во Франции [21]
В Парижский Комитет помощи русским писателям и ученым:
Ссуду в размере 275 французских> фр<анков> (400 чешск<их> крон) с благодарностью получила.
Впервые —
6-24. <А.А. Чаброву>
(Не Р<одзевичу>)
Вы хотите перейти через жест, я хочу перейти через слово, — не хочу слов (обычной монеты), не хотите жеста (своей обычной) — из какой-то гордости. Слово со всеми, жест — со всеми, хотим говорить друг с другом на чужом (его) языке.
Я нашла формулу: меня притягивает к Вам Ewig-Weibliche {12}.
Мы с Вами заблудились в Pays du Tendre {14}, — видите — немалая страна! (Malá Strana! {15})