Смерть

В «Волосах Гарольда Ру», наверное, лучшем романе о писательском ремесле из когда-либо опубликованных, Томас Уильямс предлагает яркую метафору, может быть, даже притчу о том, как зарождается история. Представьте себе темную равнину, на которой горит небольшой костер. Один за другим, люди выходят из тьмы, чтобы согреться. Каждый приносит немного дров, и в итоге небольшой костер превращается в огромное пламя, освещающее стоящих вокруг него, их лица залиты светом, и каждое по-своему красиво.

Однажды ночью, когда я потихоньку дрейфовал в сторону сна, я увидел очень маленький огонек - на самом деле, от керосиновой лампы - и человека, пытающегося читать газету при его свете. Другие люди подходили к нему со своими фонарями, все больше освещая тоскливый пейзаж, который, на самом деле, оказался Территорией Дакоты. (организованная инкорпорированная территория США, существовавшая со 2 марта 1861 года по 2 ноября 1889 года, когда её остатки были разделены и включены в состав штатов Северная и Южная Дакота, прим. переводчика)

Я частенько вижу такие образы, хотя мне неловко в этом признаваться. Я не всегда рассказываю истории, которые идут вслед за ними; иногда огонь гаснет. Но эту, я хотел бы вам рассказать, потому что я точно знаю, какие слова хочу использовать: сухие и лаконичные, идущие вразрез с моим обычным стилем. Я понятия не имею, где происходит действие рассказа, но я уверен на все сто процентов, что язык отвел бы меня туда. И он это сделал.

СМЕРТЬ

Джим Трусдейл жил в хижине на западном отшибе запущенного ранчо своего отца, и именно там и нашёл его шериф Баркли с полудюжиной своих добровольных помощников из числа горожан. Он сидел в кресле возле остывшей печи в грязном пальто и читал старый выпуск «Пионера Чёрных Холмов» при свете фонаря. По крайней мере, просматривал.

Шериф Баркли встал в дверном проёме, практически заслонив собой солнечный свет. В руках он держал свой фонарь.

- Выходи, Джим, и держи руки поднятыми. Я пока не достал свой пистолет и не хочу делать это.

Трусдейл вышел. В одной поднятой руке он до сих пор держал газету. Он стоял, глядя на шерифа своими блёклыми серыми глазами. Шериф смотрел на него. Взгляды остальных тоже были направлены на Джима. Четверо из них были верхом, а двое сидели в лёгкой бричке с выцветшей надписью на боку «Похоронная Служба Хайнса», написанной жёлтыми буквами.

- Ты не спросил, почему мы пришли, - сказал шериф Баркли.

- Почему вы пришли, шериф?

- Где твоя шляпа, Джим?

Трусдейл ощупал голову свободной рукой, словно пытаясь найти свою коричневую шляпу, которую носил обычно, и которой сейчас там не было.

- Она в хижине, да? - спросил шериф. Порыв холодного ветра растрепал гривы лошадям, прижал к земле траву и побежал по ней на юг, оставляя волны.

- Нет, - сказал Трусдейл. - Не думаю.

- Тогда где?

- Наверное, потерял.

- Полезай в бричку, - сказал шериф.

- Я не хочу ехать в телеге, в которой возят покойников, - сказал Трусдейл. - Дурная примета. Это к неприятностям.

- У тебя и так неприятности, - сказал один из мужчин. - Ты увяз в них по самую макушку. Залазь.

Трусдейл подошёл к заду брички и залез в неё. Снова налетел ветер, на этот раз сильнее, и он поднял воротник своего пальто.

Двое мужчин, сидевших спереди, спустились на землю и встали по бокам. Один достал пистолет, второй остался безоружным. Трусдейлу были знакомы их лица, но имён он не помнил. Они были из города. Шериф с остальными четырьмя вошёл в хижину. Одним из них был Хайнс, гробовщик. Какое-то время они были внутри. Они даже открыли дверцу печки и начали рыться в золе. Наконец они вышли.

- Шляпы нет, - сказал шериф Баркли. - Мы бы её заметили. Она чертовски большая. Ничего не хочешь нам сказать?

- Жалею, что потерял её. Мне подарил её отец, когда ещё был в своём уме.

- Тогда где она?

- Я же вам говорю. Потерял, наверное. Или кто-то её украл. Такое тоже может быть. Я вообще-то собирался ложиться в кровать.

- О кровати можешь забыть. Ты был в городе сегодня днём, так?

- Конечно, был, - сказал один из мужчин, садясь в седло. - Я его видел своими глазами. И шляпа на нём была.

- Заткнись, Дейв, - сказал шериф Баркли. - Ты был в городе, Джим?

- Да, сэр, был, - сказал Трусдейл.

- В баре «Везунчик Чак»?

- Да, сэр, именно там. Я пошёл отсюда пешком, пропустил пару стаканов и вернулся домой. Думаю, там я и потерял свою шляпу.

- Это всё?

Трусдейл посмотрел в чёрное ноябрьское небо.

- Больше мне сказать нечего.

- Посмотри на меня, сынок.

Трусдейл посмотрел на него.

- Это всё?

- Говорю же, больше мне сказать нечего, - сказал Трусдейл, глядя на него.

Шериф Баркли вздохнул.

- Хорошо, поехали в город.

- Почему?

- Потому что ты арестован.

- Совсем, мать его, рехнулся, - вставил один из мужчин. - Хуже, чем его папаша.

Они поехали в город. До него было четыре мили. Трусдейл ехал в похоронной бричке, дрожа от холода. Мужчина, державший вожжи, сказал не оборачиваясь:

- Ты не только забрал её доллар, ты ещё и изнасиловал её, животное?

- Я не знаю, о чём ты говоришь, - сказал Трусдейл.

Остаток пути проехали в тишине, которую нарушал только ветер. В городе люди выстроились вдоль улицы. Вначале они стояли тихо. Потом какая-то старуха в коричневой шали, подковыляла к бричке и плюнула в Трусдейла. Она промахнулась, но в толпе кто-то захлопал ей.

Возле тюрьмы шериф Баркли помог Трусдейлу спуститься на землю. Дул холодный ветер, и в воздухе пахло снегом. По Главной Улице неслись перекати-поле, устремившись к городской водонапорной башне, где натыкались на покачивающийся забор из кольев и бились об него.

- Вздёрнуть этого детоубийцу! - раздался мужской голос, и кто-то швырнул камень. Он пролетел мимо головы Трусдейла и застучал по дощатому тротуару.

Шериф Баркли обернулся и поднял фонарь над головой, оглядывая толпу, которая собралась перед зданием.

- Не делайте этого, - сказал он. - Не будьте дураками. Всё под контролем.

Шериф провёл Трусдейла через свой офис, держа его за предплечье, и они подошли к камерам. Их было две. Баркли завёл Трусдейла в левую. В ней была койка, стул и помойное ведро. Трусдейл попытался сесть на стул, но Баркли сказал:

- Нет. Встань там.

Шериф обернулся и увидел своих помощников, которые сгрудились в проходе.

- Выйдите все отсюда, - сказал он.

- Отис, - сказал один из мужчин, - а если он набросится на тебя?

- Я усмирю его. Я благодарю вас за то, что вы выполнили свой долг, но теперь расходитесь по домам.

Когда они ушли, Баркли сказал:

- Сними своё пальто и дай его мне.

Трусдейл снял пальто и начал дрожать. Под ним у него была лишь нательная рубашка и вельветовые брюки, настолько заношенные, что рубчики почти вытерлись, а одно колено торчало наружу сквозь дыру. Шериф пошарил в карманах и нашёл табак, завёрнутый в страницу, вырванную из каталога Часовой Компании Р. В. Сирса, и старый лотерейный билет суливший выплату выигрыша в песо. Там же лежал чёрный мраморный шарик.

- Это мой счастливый шарик, - сказал Трусдейл. - Он у меня с детства.

- Выверни карманы штанов.

Трусдейл вывернул. В карманах лежали пенни, три пятака и сложенная газетная вырезка о серебряной лихорадке в Неваде, которая выглядела такой же старой, как лотерейный билет.

- Сними ботинки.

Трусдейл снял. Баркли заглянул внутрь. В одной из подошв была дырка размером с десятицентовую монету.

- Теперь носки.

Баркли вывернул их наизнанку и отшвырнул в сторону.

- Спусти штаны.

- Я не хочу.

- Не больше, чем я хочу видеть, что у тебя под ними. Снимай.

Трусдейл спустил штаны. Нижнего белья он не носил.

- Повернись и раздвинь ягодицы.

Трусдейл повернулся, взял себя за ягодицы и развёл их в стороны. Шериф Баркли поморщился, вздохнул и просунул палец в анус Трусдейла. Трусдейл застонал. Баркли вытащил палец, снова поморщился, когда Трусдейл пустил газы и вытер палец о его рубашку.

- Куда ты спрятал её, Джим?

- Мою шляпу?

- Ты что, думаешь, что я залез к тебе в задницу в поисках шляпы? И в золе в твоей печи я лазил для этого? Умника из себя строишь?

Трусдейл натянул штаны и застегнул их. Он стоял босиком и дрожал. Час назад он был дома, читал газету и подумывал развести огонь в печи, но с тех пор, казалось, прошла вечность.

- Твоя шляпа лежит у меня в офисе.

- Тогда зачем ты спросил меня?

- Посмотреть, что ты скажешь. Мне нет дела до шляпы. Что я хочу знать, так это куда ты спрятал серебряный доллар этой девочки. Я не нашёл его ни в твоём доме, ни в твоих карманах, ни в твоей заднице. Ты почувствовал угрызения совести и избавился от него?

- Не знаю ни о каком серебряном долларе. Могу я забрать назад свою шляпу?

- Нет. Это улика. Джим Трусдейл, я арестовываю тебя за убийство Ребекки Клайн. Ты хочешь что-нибудь сказать по этому поводу?

- Да, сэр. Я не знаю ни о какой Ребекке Клайн.

Шериф вышел из камеры, закрыл дверь, снял со стены ключ и запер её. Язычки замка скрипели, проворачиваясь. В камеру в основном помещали пьянчуг и редко запирали. Он посмотрел на Трусдейла и сказал:

- Мне жаль тебя, Джим. В аду недостаточно жарко для человека, который сотворил такое.

- Такое? Что такое?

Шериф молча вышел, тяжело ступая.

Трусдейл оставался в камере, жратву ему приносили из «Маменькиного Сынка», спал он на койке, справлял нужду в помойное ведро, которое выносили раз в два дня. Его отец не приходил навестить его, потому что на восьмом десятке совсем выжил из ума. За ним ухаживали две скво - одна была из племени Сиу, а вторая из племени Лакота. Иногда они стояли на пороге заброшенной ночлежки и пели церковные гимны. Его брат отправился добывать серебро в Неваду.

Иногда в аллее напротив окна его камеры собирались дети и распевали: «Палач, палач, иди к нам». Иногда к его камере приходили мужчины и грозили отрезать ему причиндалы. Однажды пришла мать Ребекки Клайн и сказала, что повесила бы его сама, если бы ей позволили.

- Как ты мог убить мою доченьку? - спросила она у него сквозь зарешёченное окно. - Ей было всего десять лет, у неё в тот день был день рождения.

- Мэм, - сказал Трусдейл, встав на койку, и глядя на неё сверху вниз. - Я не убивал ни вашу дочь, ни кого-либо ещё.

- Грязный лжец, - сказала она и пошла прочь.

На похороны убитой девочки собрался почти весь город. Пришли обе скво. Явились даже две шлюхи, ошивавшиеся у «Везунчика Чака». Трусдейл слушал пение из своей камеры, присев над помойным ведром в углу.

Шериф Баркли телеграфировал в Форт Пьерр, и неделю спустя в город приехал выездной судья. Он был недавно назначен на эту должность, для которой был ещё слишком молод. Он выглядел как денди с длинными волосами до плеч, как у Дикого Билла Хикока. Его звали Роджер Мицель. Он носил маленькие очки в круглой оправе и зарекомендовал себя как отъявленный сердцеед и у «Везунчика Чака» и в «Маменькином Сынке», несмотря на то, что носил обручальное кольцо.

В городе не было юриста для защиты Трусдейла, так что Мицель пригласил на эту роль Джорджа Эндрюса, владельца торговой компании, постоялого двора и гостиницы «Знатный Отдых». Эндрюс проучился два года в школе бизнеса в Омахе. Он заявил, что выступит в качестве адвоката Трусдейла, только если мистер и миссис Клайн дадут своё согласие.

- Сходи повидай их, - сказал Мицель. Он сидел, откинувшись в кресле парикмахера, пока тот брил его. - Не затягивай с этим.

- Что ж, - сказал мистер Клайн, когда Эндрюс изложил ему суть дела, - У меня один вопрос. Если ему не найдут адвоката, его смогут вздёрнуть?