Помоги проекту - поделись книгой:
Четверка заговорщиков углубилась в лес и окольными тропами вышла к Бухте Четырех Ветров.
— К чему эта спешка, — ворчал Ягуа, — ведь тут места открытые, все видно.
Внуки молча провели его на берег. Здесь на небольшом мыске стоял шалаш-барбакоа. В таких барбакоа держат сушеную рыбу, и в них в пору созревания маиса сидят живые пугала — мальчишки, наводящие страх на птиц.
Также молча внуки ввели Ягуа в шалаш.
— Сразу же за барбакоа, — сказал младший внук, — начинается полоска, которую захватил Гуакан. Он сидит и сторожит ее день и ночь, но по утрам отлучается в селение. Зачем, мы знаем — там у него Каона, но только не твоя, а другая. Когда солнце поднимется вот над той рощей, Гуакан явится сюда и полезет в барбакоа. Тут-то мы и разделаемся с ним.
— Будет шум, — проговорил Ягуа, — шум на совете старейшин. Но не думайте, что я боюсь шума, я боюсь за вас.
Старший внук, который до сих пор молчал, процедил сквозь зубы:
— Ничего не будет. Маски на что?
Действительно, в одном из темных углов уже приготовлены были четыре маски: куски хлопчатой ткани с прорезями для глаз.
Солнце взошло над рощей, и появился Гуакан-младший.
— Маски! — Команда старшего внука была исполнена мгновенно.
Нарушитель, не подозревая о засаде, бодрым шагом приближался к своему наблюдательному пункту. Он просунул голову в шалаш, и мигом восемь рук втащили его внутрь. Кто-то из внуков засунул ему в рот кляп. Из-за тесноты борцы мешали друг другу, и в какой-то момент Гуакану удалось на короткое время выскользнуть из их цепких объятий. Его снова скрутили, но он успел нанести Ягуа удар в плечо, и при этом в плечо больное. Рана раскрылась, и Гуакан-младший это заметил.
Связав нещадно избитого, друзья удалились. Спустя полчаса они прогуливались по селению, а Ягуа сидел у своей Каоны.
Вечером потерпевший, опираясь на палку и прикрывая рукой подбитый глаз, явился к великому вождю Гуабине.
На батее перед бохио Гуабины топталось десятка два зевак. Среди них не было людей из рода старого Гуакана.
— Меня бил сын твоего младшего брата, — заявил Гуакан-младший великому вождю.
— Возможно, — спокойно ответил Гуабина. — И ты это можешь доказать?
— Могу!
— Пусть придет Ягуа!
Ягуа пришел. Гуакан-младший, задыхаясь от ярости, проговорил:
— Вот он, злодей. Видите — у него на плече кровавый рубец. Это дело моих рук.
— Видим, — хором ответили зрители.
— Вижу, — сказал Гуабина, — но совсем не то, что видишь ты.
Двадцать и еще трое молодых островитян прошли друг другу в затылок мимо великого вождя. У всех были кровавые рубцы на правом плече.
— Ты великий воин, Гуакан, внук Гуакана, — улыбаясь проговорил Гуабина. — Двадцати и еще четырем молодцам оставил ты по себе отличную память. Мой совет тебе: отправляйся за Большое озеро и пережди, пока стихнет молва о твоих подвигах. Я сказал!
До дня «Икс» оставалось три дня.
День пятый
Шел шестьдесят восьмой день плавания. Давно уже на кораблях назревала смута. Чем дальше уходила в море-океан флотилия, тем громче моряки выражали свои опасения. «Куда ведет нас генуэзец?» — ворчали они. «Когда будет конец этому плаванию?» Позади 800 с лишним лиг, а земли, к которой вел их безумный иноземец, нет как нет. Кто знает, быть может, она плод его досужего воображения.
9 октября страсти накалились. Что именно произошло в этот день на кораблях, мы доподлинно не знаем. Испанский историк Гонсало Фернандес Овьедо-и-Вальдес — он не раз встречался с участниками великого плавания — писал, что на шестьдесят восьмой день пути моряки потребовали, чтобы адмирал взял курс на Испанию, и что с большим трудом он убедил их дать ему три дня отсрочки. В самом дневнике запись о мятежных настроениях команды помечена десятым числом, но, очевидно, критическими были оба этих дня — 9 и 10 октября.
До Гуанахани оставалось 109 1/2 лиг.
Время, когда бог Ураган выпускает из своей сумы злые ветры, — сезон сбора диких лесных плодов. Занимаются этим юные девы, и занимаются с удовольствием.
Леса на Острове Людей всякие. За Большим озером на восточной стороне, где нет селений, на полдня пути тянется непролазная, знойная и пьяная чащоба. Там огромные деревья перевиты цепкими лианами, через них надо прорубаться топорами, а попробуй прорубись, когда гибкие зеленые петли арканят ноги, а кожу раздирает густая колючая поросль.
Но за Большое озеро девушки не ходят. К самому селению подступают тихие и светлые леса с бархатистыми лужайками и звонкими ручейками. И чего только нет в этих лесах! Тут и гуанабаны — зеленые шишки с сочной мякотью, и кругленькие хикако — кожица у них сморщенная, а в середине большая косточка, и чудесные плоды хагуа — испей их сок, и усталость с тебя снимет как рукой. И конечно, дары красавца мамея, дерева с густой и ветвистой кроной. Они круглые, эти рыжеватые с кулак величиной плоды, и мякоть в них цвета меда, и ни с чем не сравнить ее нежный вкус и тонкий аромат. И пахучие зерна корбаны в длинных стручках, и желтые, чуть кисловатые асаны, и буроватые каймиты — от этих сладковатых рожков без ума все дети, и сочные плоды аноны…
Голова кружится от сладкого аромата цветов, и приятно обнять шершавый ствол и карабкаться к самой кроне, сбивая палкой спелые плоды.
Каона оторвалась от своих подруг, зашла далеко в чащу и спохватилась, только когда в просвете листвы увидела Озеро Духов. Это маленькое озерцо, круглое, как луна, лежало в стороне от торных лесных троп и считалось местом нечистым. Говорили, что в озере живут какие-то беспокойные чудища и что в темные ночи они до смерти пугают людей жалобными воплями.
Каона бродила по лесу с двумя тяжелыми корзинками — сбор был на редкость удачным, и она очень устала. Пристроив корзинки в тени высокой сейбы, она растянулась на мягкой траве, и дух сна увел ее в свое волшебное царство. Засыпая, она не без удивления заметила, что у ее ног безбоязненно суетится пушистая Утия.
Проснулась Каона от сильного толчка. Она попыталась подняться, но не тут-то было. Как поднимешься, если у тебя связаны руки и ноги. Перед ней стоял Гуакан-младший. Стоял и насмешливо улыбался.
— Духи озера привели тебя сюда, — сказал он. — Воля их свершилась.
— Какие духи, какая воля? Отпусти меня! Слышишь, отпусти сейчас же! Я буду кричать…
— Кричи, кричи, это можно. А кто тебя услышит? Накричишься, а после я отнесу тебя к Большому озеру. Там теперь мой дом.
— Но у тебя есть своя Каона!
— А мне нужны две Каоны.
— Две — это слишком много, — пролепетала Каона.
— Почему? У Гуабины три жены. Целых три. Зато у сына его младшего брата не будет ни одной. Молчишь? Хорошо. За твоими корзинками я приду после.
Взяв на руки Каону, Гуакан двинулся в сторону солнечного восхода. На берегу остались две корзинки и деловитая Утия. Запустив в одну из корзин лапы, она не спеша отобрала самые сочные плоды.
Пронзительный свист сорвал зверя с места. Молнией кинулась Утия в кусты, а оттуда выглянула нечесаная голова ее хозяина.
Схватив Утию под мышку, великий жрец побежал к селению. Сын младшего брата Гуабины лежал в гамаке и думал о Каоне. Блаженная улыбка озаряла лицо героя вчерашней схватки, и он все еще улыбался, когда Гуаяра вытряхнул его из гамака.
— Иди!
— Куда?
— К Большому озеру.
— Зачем?
— Бить Гуакана.
— Не пойду, я его уже бил вчера.
— Пойдешь. Он унес Каону. Твою Каону.
— Как, когда?
— Унес силком. Связал. Схватил на Озере Духов. Гуаяра был в своем канее, но он видел, ибо видит он через стены.
— Я бегу, — вскинулся Ягуа.
— Не беги, ты настигнешь Гуакана. Он с живой ношей.
Ягуа налетел на похитителя, как смерч, и сбил его с ног.
Он разорвал путы на Каоне и снова бросился к поверженному Гуакану.
— Подожди, — решительно сказала Каона. — Я сама!
Разукрасив лицо Гуакана, Каона приказала:
— Иди с нами. Возьмешь обе корзинки. Понесешь их в селение. А твоей Каоне мы найдем другого мужа. Я не хочу, чтобы у Гуакана, внука Гуакана, была жена.
Вечером обе корзинки Каона и Ягуа принесли в каней Гуаяры.
— Это тебе, — в один голос заявили влюбленные. — Тебе и твоей Утии. За то, что ты великий всевидец.
До дня «Икс» оставалось два дня.
День шестой
Шел шестьдесят девятый день плавания. Самый тяжелый день. Если бы назавтра не показалась бы земля или по крайней мере надежные ее признаки, мятежные команды кораблей повернули бы на восток… Индии. Так адмирал называл все дальние восточные земли Азии. Он был твердо убежден, что эти Индии лежат прямо по курсу кораблей и что до них день-два пути.
В этом убеждении он оставался до конца своих дней, не подозревая, что западный путь к берегам Дальней Азии куда длиннее пути восточного, и, быть может, лишь смутно догадывался, что открытые им земли вовсе не те Индии, о которых некогда писал великий венецианский странник Марко Поло.
До Гуанахани оставалось 60 1/2 лиг.
Гуакан-младший меньше всего хотел, чтобы обо всем, что случилось близ Озера Духов, узнали в селении. Того же желали и остальные участники ночных событий. Все они держали язык за зубами, надежно хранила тайну и Гуаярова Утия. И все же слух о последнем приключении злодея Гуакана каким-то образом дошел до Бухты Четырех Ветров. Каона Вторая, подруга незадачливого похитителя чужих невест, узнала о подвигах своего возлюбленного. Она пришла в шалаш Гуакана-младшего незадолго до полудня. Пробыла она там недолго, и после ее ухода Гуакан-младший отправился на поиски плодов хикако — их сок исцелял свежие раны и ушибы…
Ничего достойного внимания в этот день больше не произошло. Но быть может, именно в те часы, когда Гуакан-младший залечивал следы своих встреч с обеими Каонами, кое-что изменилось в судьбе великого жреца Гуаяры. Пока об этом он не знал, зато важные решения, которым суждено было нарушить привычный образ его жизни, приняла Каона Вторая…
До дня «Икс» оставался один день.
День седьмой
Шел семидесятый, и последний, день плавания. Приметы близкой земли, приметы бесспорные, успокоили команды кораблей. Теперь все напряженно всматривались вдаль. Там, на западе, вот-вот должна была появиться желанная земля. Разумеется, привлекала людей и обещанная награда. Десять тысяч мараведи годовой пенсии для матроса — сумма изрядная.
Прежде спокойное, море в этот день волновалось и попутный восточный ветер дул с силой шторма.
Свет! Этот слабый, едва мерцающий огонек, заметил в 10 часов вечера сам адмирал. И не только он один. Видел свет постельничий короля Перо Гутьерес — единственный пассажир на кораблях Колумба, видел свет контролер Родриго Санчес де Сеговия. Правда, оба они видели то, что желал видеть адмирал, и их показания вряд ли следует принимать во внимание. Но вот что крайне существенно: независимо от адмирала и чуть позже матрос Педро Искьердо тоже увидел свет и крикнул: «Lumbre, tierra» (Свет! Земля!). Этот возглас подхватил юный паж Колумба Педро Сальседо, и адмирал сказал ему: «Знаю, я уже видел свет с земли и об этом говорил». В дневнике Колумба о Педро Искьердо нет ни слова, но Овьедо в своем труде упоминает об этом эпизоде.
Что же это был за свет? Американский адмирал Сэмюэл Морисон — а он повторил в 1939 году маршрут Колумба — полагал, что флотилия великого мореплавателя в 10 часов вечера 11 октября находилась в 35 морских милях (в 65 километрах) от берегов Гуанахани. «Даже свет маяка с прожектором в 400 000 свечей, маяка, возведенного на высоте 170 футов, невозможно разглядеть на таком расстоянии». Так утверждал Морисон. Он отвергал и другое предположение — будто на «Санта-Марии» видели огни факелов на гуанаханийских рыбачьих лодках.
В ночной лов лукайцы ходили, но не при штормовом ветре. И кроме того, трудно предположить, что люди с Гуанахани на своих утлых каноэ отважились бы удалиться от берега на тридцать — тридцать пять миль. Одним словом, тайна этого путеводного огонька остается неразгаданной, и мы вправе строить любые предположения.
Итак, заметив свет, адмирал еще четыре часа шел вперед. Луна уже клонилась к западу. Волны дробили и взрывали серебристые лунные дорожки. Чуть выше горизонта мерцала Полярная звезда, заходил за горизонт Юпитер. Восток тонул во мгле, запад тускло сиял в свете ущербной луны.
Родриго Бермехо, он же Родриго де Триана, он же Родриго де Севилья[5], матрос «Пинты», сообщил о ней криком «Tierra! Tierra!» А увидел он белую скалу и темную полоску берега.
Экипажу была дана команда убрать паруса и лечь в дрейф.
До Гуанахани оставалось 5–6 лиг.
Столица Острова Людей лежала на его западном, подветренном берегу. Восточный, наветренный берег, открытый свежим пассатам и неистовым ураганам, был не заселен. Здесь, близ одиноких шалашей-барбакоа, стояли на приколе рыбачьи каноэ. В ясные дни рыболовы из селений подветренного берега отправлялись отсюда в походы, держа курс на восток.
Великий жрец Гуаяра был завзятым рыболовом. Рыболовом по страсти. Он знал все приемы и уловки гуанаханийских листригонов, он ловил рыбу сетью, охотился на нее с прилипалой-гуаиканом, глушил ее колдовской травой-баягвой, от которой она чумела и всплывала вверх брюхом, и тогда брать ее можно было голыми руками.
Отраднее всего был для Гуаяры лов ночной. И обязательно у наветренного берега, вдоль которого ходили косяки макрели и тунцов. Там же водились и рыбы покрупнее, нередко встречались огромные черепахи, а на рифах было сколько угодно крабов и лангуст.
Вечер был тихим, но на следующий день с раннего утра подул крепкий ветер, как всегда, с восхода. На небе же не было ни единого облачка, и, хотя высокая волна опасна даже для больших каноэ, Гуаяра решил отправиться на лов.
Если взглянуть на современную карту острова Гуанахани, то легко найти на ней длинный залив, врезанный в юго-восточный берег. Ныне он называется Пиджин-Крик (Голубиная река), а в годы правления великого вождя Гуабины был известен как Бухта Тишины. Действительно, гуанаханийские боги, создавая этот залив, заботливо укрыли его от ветров с моря. Бухта Тишины тянулась с юга на север. От ярости моря ее защищал узкий выступ берега. Здесь, в укромной бухточке, Гуаяра держал свое каноэ, и тут же стоял его шалаш с рыболовными принадлежностями.
Поделиться книгой: