Помоги проекту - поделись книгой:
Разруха охватила не только полукрепостническое землевладение. Война ударила и по промышленности.
Военизированное капиталистическое хозяйство представляло весьма сложную картину. Разрушения, принесенные войной, прикрывались некоторое время обманчивой видимостью подъема. Война вызвала расширение промышленности, работающей на оборону. Это и создавало видимость подъема. Общая стоимость продукции выросла с 5 620 миллионов в 1913 году до 6 831 миллиона в 1916 году. За этим ростом военной продукции скрывался упадок основных отраслей промышленности. Предприятия, не работавшие "на оборону", в 1916 году сократили производство на 21,9 процента, но вскоре прекратился подъем и оборонной промышленности главным образом из-за недостатка топлива и металла. Через два года после начала войны добыча угля в Донбассе с трудом держалась на довоенном уровне несмотря на увеличение рабочих с 168 тысяч в 1913 году до 235 тысяч в 1916 году. До войны месячная добыча на одного рабочего в Донбассе составляла 12,2 тонны, в 1915/16 году - 11,3, а зимой 1916 года - 9,26 тонны. Министр Шаховской вынужден был признать, что падение производительности труда объясняется "ухудшением оборудования рудников за невозможностью своевременного, ремонта необходимых для добычи угля машин и приспособлений"[47].
Из-за недостатка топлива останавливались заводы, сокращалась выпечка хлеба. Обыватели жгли заборы и мебель.
Наряду с недостатком топлива сказывался и недостаток металла. В 1916 году потухли 36 доменных печей. Металл начали распределять по карточкам. К концу 1916 года заводы давали только половину металла, необходимого для оборонной промышленности.
Наиболее ярко и открыто развал хозяйства проявился на транспорте. Транспортный кризис отразил общий характер развития военизированного хозяйства. Вначале шел подъем, рост перевозок. Но этот подъем был явно недостаточен для полного удовлетворения требований войны. Наряду с ростом перевозок катастрофически увеличивалось количество не перевезенных грузов. Уже во второй половине 1914 года оно составило 84 тысячи вагонов. В первом полугодии 1916 года гора неперевезенных грузов выросла до 127 тысяч вагонов. 15 июля 1916 года генерал Алексеев, начальник штаба верховного главнокомандующего, писал в докладной записке царю: "В переживаемое время нет ни одной области государственной и общественной жизни, где бы не ощущались серьезные потрясения из-за неудовлетворения потребности в транспорте... В среднем заводы, работающие на оборону, удовлетворяются транспортом всего лишь на 50 - 60 процентов своей потребности, а для Петроградского района вместо необходимых 18 1/2 миллионов пудов по заявлению министра путей сообщения возможно перевезти лишь 8 миллионов. При таких условиях не только немыслимо увеличение производительности заводов, но придется сократить и теперешнюю работу"[48].
Хозяйство страны распадалось на ряд более или менее изолированных районов. Это уничтожало успехи общественного разделения труда, достигнутые капиталистическим развитием, и отбрасывало царскую Россию на много десятилетий назад. Так превышение осенних цен на рожь в центральных промышленных районах против цен в соседних районах Центрально-черноземной области составляло (в процентах):
В среднем за 1914 г. - 19
В среднем за 1915 г. - 39
В среднем за 1916 г. - 57
К 1916 году превышение цен выросло вследствие затруднений с переброской хлеба втрое.
Распад транспорта резко обострил продовольственный кризис. Плохо работающие железные дороги создавали недостаток продуктов питания уже в то время, когда в стране еще были запасы хлеба от урожаев прошлых лет. Около миллиарда пудов хлебных запасов не могло быть переброшено в районы потребления. На этой почве быстро росла спекуляция хлебом. Министр земледелия Ридтих осенью 1916 года решился даже на крайнюю меру: объявил принудительную разверстку хлеба. Ридтих был типичным представителем бюрократии. Он прошел отличную бюрократическую школу, возглавляя после революции 1905 года различные департаменты по земледелию и землеустройству. Однако практика столыпинского землеустройства не помогла ему осуществить хлебную разверстку. Попытка кончилась крахом. Хлеба получить не удалось. Быстро опустели товарные склады потребительских центров. Осенью 1915 года города сидели на голодном пайке. Армия получала только половину продовольственной нормы. Развал рынка и спекуляция усиливали расстройство денежного обращения. Золото исчезло из обращения в самом начале войны. Расходы росли с каждым годом. Государственные расходы были больше доходов (в процентах):
В 1914 г. - на 39
В 1915 г. - 74
В 1916 г. - 78
Бумажные деньги печатали все в большем количестве. Рубль падал. Кредит подрывался в корне. Подрыв кредита, в свою очередь, усиливал развал рынка.
В буржуазной экономической литературе приводятся данные о развале "народного имущества" в результате войны. По этим данным к концу войны (1919 г.) Россия потеряла 60 процентов того, что имела в 1913 году, тогда как потери Англии составили 15 процентов, Франции - 31, Германии - 33, Австро-Венгрии - 41. Лишь Япония и Америка увеличили свое "народное имущество", которое, впрочем, так же мало принадлежит в капиталистических странах народу, как и "народный доход".
Если сокращение совокупности всех имуществ было наибольшим в России, то и развал хозяйства в ней шел более быстрым темпом, чем в любой другой стране.
Следствием жестокого развала хозяйства было резкое обесценение валюты; по отношению к доллару оно составляло (в процентах):
В 1915 г. В 1918 г.
В Японии +0 +1
В Англии -3 -2
В Франции -8 -12
В Италии -16 -20
В Германии -16 -23
В Австро-Венгрии -27 -33
В России -29 -40
Темпы падения валюты в разных странах были разные. На золотом уровне она оставалась в Японии и близком к нему - в Англии. Больше всего обесцененными оказались валюты России и Австро-Венгрии. Значительно меньше - в два-три раза - обесценились валюты Германии, Италии и Франции.
Соединенные штаты, Япония, Англия вели войну только на чужих территориях. Италия осталась почти не затронутой военными действиями. Оккупированная союзниками часть Германии была невелика. Занятые неприятелем местности царской России далеко превосходили и по своим абсолютным размерам и по своему значению для страны все территории, захваченные у Австрии и Франции.
Россия резко выделялась огромной протяженностью фронта боевых действий. Линия русского фронта была в несколько раз длиннее фронтовых линий других держав. Многомиллионные русские и австро-германские армии прошли несколько раз взад и вперед по громадной территории восточного театра военных действий. Вследствие маневренного характера военных операций разрушения были особенно велики не только на местах военных действий, но и в прилегающих к ним областях, испытавших губительное влияние эвакуации. Эвакуации охватили в царской России больше 500 тысяч квадратных километров с населением в 25 миллионов человек, т. е. седьмую часть населения страны. Три миллиона человек были сняты с насиженных мест и брошены в тыл. Тысячные толпы беженцев несли с собой дезорганизацию, панику, расстраивая весь хозяйственный организм. В противоположность Франции, где оккупация и эвакуация пронеслись только один раз - в августе 1914 года, охватив небольшую часть территории, царская Россия в течение всей войны испытывала потрясения от оккупации и эвакуации.
Не сумев в силу своей технической отсталости мобилизовать все хозяйство на оборону, Россия должна была обратиться к помощи союзников.
Размеры открытых союзниками кредитов росли из месяца в месяц. Около восьми миллиардов рублей поплыло в руки правительства. Долги России за время войны почти вдвое превысили всю задолженность до войны - 7 745,9 миллиона против 4 066 миллионов рублей. Кредиты были значительно больше суммы размещенных Россией заказов у союзников. Кроме заказов надо было платить проценты по государственным займам, оплачивать заказы в нейтральных странах, главным же образом в Японии и Америке.
Войны еще более укрепляли зависимость России от союзников. Англия фактически определяла характер расходования кредитов. Под кредиты союзники выкачивали из России золото. В мае 1916 года Барк, министр финансов, писал: "Особенно невыгодные условия кредита, предлагаемые ныне Англией, свидетельствуют о том, что с дальнейшим развитием военных событий кредит России у одних только союзных держав становится все более затруднительным и полнейшая наша финансовая зависимость от союзников является чрезвычайно тяжелой "[49].
Даже министр самодержавного правительства вынужден был признать усиление полуколониальной зависимости России за время войны. Старый царский бюрократ видел только один выход: заключать новые займы в другом месте - у империалистов Америки.
Война с центральными державами привела Россию к резкому разрыву внешних хозяйственных связей. Половина покупаемых за границей товаров шла из стран центральной Европы. Около трети русского вывоза направлялось в эти же страны. Связь остальных стран с Германией и Австрией была значительно слабее, и естественно, что прекращение этих связей для Англии, Франции и даже Италии не имело таких разрушительных последствий. В России произошло нарушение хозяйственных связей не только с центральными державами: связь внезапно оборвалась почти со всем миром. Сухопутная европейская граница за исключением шведско-норвежской и не имеющей торгового значения румынской, через которую нельзя было никуда кроме Румынии попасть, оказалась закрытой. В Балтийском море хозяйничали германские подводные лодки. После вступления в войну Турции такое же положение создалось на Черном море. Через все эти границы в 1913 году проходило 9/10 вывоза и 5/6 ввоза. Во время войны связь царской. России с внешним миром повисла на тонкой нити Великого сибирского пути протяжением в 8 тысяч километров с единственным выходом к морю во Владивостоке - Мурманская железная дорога была закончена лишь в конце 1917 года. В дополнение к этому в летние месяцы связь поддерживалась через Архангельск, связанный с центром узкоколейной железнодорожной линией, перешитой на широкую колею только в 1916 году. Архангельск был рассчитан на небольшую пропускную способность грузов. Насколько недостаточна была грузоподъемность этой железной дороги, можно судить по тому, что устанавливалась гужевая перевозка товаров, как во времена Ивана Грозного. Гужем везли по тракту из Архангельска до Вологды и дальше - из Вологды в Петроград - около 1 200 километров. Родзянко писал: "Еще в начале войны в Думу стали поступать сведения, что вывозка по узкоколейной дороге из Архангельска очень затруднена, а порт завален грузами. Заказы из Америки, Англии и Франции складывались горами и не вывозились вглубь страны. Уже в первые дни войны Литвипов-Фалинский предупредил, что Архангельский порт в ужасном состоянии. Из Англии ожидалось получение большого количества угля для петроградских заводов, но уголь этот негде было даже сложить. Несмотря на то, что Архангельск был единственный военный порт, соединявший нас с союзниками, на него почти не обращали внимания. В одном из первых же заседаний Особого совещания пришлось поднять вопрос об Архангельске и запросить министров, что они намерены предпринять. Министры в лице Сухомлинова. Рухлова и Шаховского либо отписывались, либо обещали на словах, ничего на деле не предпринимая. Между тем к концу лета 1915 года количество грузов было так велико, что ящики, лежавшие на земле, от тяжести наложенных поверх грузов буквально врастали в землю"[50].
Разрушалось и все грузное здание императорской России. Издержки войны оказались для нее непомерно тяжелыми. За первые три года войны страна израсходовала 167 процентов всей совокупности доходов 1913 года, в то время как Франция - 105 процентов, Англия - 130 процентов. Только в Австро-Венгрии эти расходы достигли 160 процентов.
Тяжесть войны обрушилась на Россию с наибольшей силой. 30 месяцев напряжения вызвали в стране развал промышленности, упадок сельского хозяйства, транспортный кризис, голод. "Мы в тылу бессильны или почти бессильны... - писал Гучков в августе 1916 года генералу Алексееву, начальнику штаба верховного главнокомандующего. - Наши способы борьбы обоюдоостры и при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализовать"[51].
Война всей своей тяжестью обрушилась на плечи рабочих и крестьян. Массы все больше и больше охватывало революционное возмущение. Страна стояла перед взрывом. Империалистская война оказалась могучим ускорителем революции.
Ту же школу нужды и революционного воспитания проходила и армия. Кровавая бойня и неисчислимые потери открывали глаза обманутым. Миллионы убитых и искалеченных с беспощадной жестокостью вскрыли истинный смысл войны, ее грабительский характер.
К тяжелому кошмару бойни присоединялись невыносимые материальные лишения. Окопы, полные грязи и нечистот, отсутствие горячей пищи, недостаток хлеба, вши - такова общая картина фронтовой жизни. "Знаешь, как на позиции? - читаем мы в одном из многих и многих характерных солдатских писем. - Стоим в окопах. Холод, грязь, паразиты кусают, кушать один раз в сутки дают в 10 часов вечера, и то чечевица черная, что свинья не будет есть. Прямо так с голоду можно умереть..."[52]
Плохо вооруженная, руководимая бездарными генералами, обкрадываемая продажными интендантами, армия терпела поражение за поражением. Без веры в себя, без доверия к своим командирам, не зная, во имя чего гибнут миллионы, неподготовленная, голодная и разутая, она оставляла противнику города, целые области, десятки тысяч пленных.
Тяжелые поражения озлобляли солдат. В массах зрело недовольство, переходившее в глухое брожение, а потом и в активные выступления. Проклиная бестолковщину и неразбериху, солдаты отказывались выполнять приказы, не шли в наступление, избегали боя. "Здесь в армии большое волнение, - писали с Северного фронта, - надоело уж очень воевать. Уже несколько раз прикажут идти в наступление, но солдаты не выходят из окопов и конец, и так что наступление оставляют"[53].
Другой солдат из 408-го пехотного Кузнецкого полка того же фронта сообщал: "Я в наступление ходил четыре раза, только ничего не вышло: не пошли наши полки наступать. Кое-кто пошел, а кое-кто не вышел из окопов, так и я не вылез из окопов"[54].
По сведениям царских цензоров, вскрывавших солдатские письма, больше 60 процентов авторов писало о неуклонном росте пораженческих настроений. Солдаты бежали с фронта, сдавались в плен или сами простреливали себе руки, ноги, чтобы лечь в лазарет.
От диких ужасов войны пускались в дезертирство. Жили в обстановке постоянной травли, в страхе ежеминутной выдачи полиции. И все же предпочитали пребыванию на фронте полуголодную жизнь дезертира, за которым полевые жандармы охотились, как за зверем.
В 1916 году русская армия насчитывала уже более полутора миллионов дезертиров.
И без того тяжелое положение солдат становилось невыносимым из-за самодурства офицеров. Мордобой и угроза постоянных взысканий преследовали солдат на каждом шагу. За малейший проступок подвергали наказанию. Били за ошибки по службе, лупили за не вовремя отданную честь, за недоставленную водку. Калечили в пьяном виде, кровавили носы и в трезвом, срывая на солдате злобу за свои промахи. "Солдатское личико вроде как бубен: чем звонче бьешь, тем сердцу веселей", со злой иронией говорили солдаты по поводу мордобоя в армии.
В письмах, тысячами конфискованных царской охранкой, рассказывается об ужасах и лишениях солдатской жизни: "Чем дальше живется - тем хуже. Начальство наше душит нас, выжимает последнюю кровь, которой очень мало осталось. Не дождешься этого времени, когда придет конец всему этому..."[55]
Вот строки из другого письма, которого напрасно ждала убитая горем мать: "Дорогая мамаша, лучше бы ты меня на свет не родила, лучше бы маленьким в воде утопила, так я сейчас мучаюсь"[56].
Все более частыми стали случаи расправы солдат с жестокими начальниками. Ненавистные офицеры гибли в бою, расстреливаемые своими же.
Писатель Л. Войтоловский, наблюдавший жизнь армии, записал солдатскую песню, ярко передающую всю ненависть к офицерам: Эх, пойду ли я, сиротинушка,
С горя в темный лес.
В темный лес пойду
Я с винтовочкой.
Сам охотою пойду,
Три беды я сделаю:
Уж как первую беду -
Командира уведу.
А вторую ли беду -
Я винтовку наведу.
Уж я третью беду -
Прямо в сердце попаду.
Ты, рассукин сын, начальник,
Будь ты проклят![57]
Обычно в таких случаях виновники расправы оставались нераскрытыми. Офицеров убивали не только на фронте, но и в тылу, в запасных батальонах. Основа старой дисциплины - страх перед начальством - исчезала. В армии участились случаи прямых выступлений солдат против своих командиров и притом не в одиночку. Вместо безрезультатных, кончающихся обычно трагически индивидуальных возмущений и протестов солдатские массы начали действовать коллективно. Своеобразные "забастовки" уже не раз охватывали целые полки и дивизии. Одно из многих солдатских писем так рассказывает о подобной забастовке на фронте в 1916 году: "Узнал об этой забастовке начальник дивизии. Приехал сюда в полк и не застал ни одного офицера на месте. Они была где-то спрятаны. Одного только офицера-подпоручика застал на своем месте, которого заставил командовать полком, и приказал сию минуту же идти в атаку. Но и здесь все роты отказались идти, крича: "Давай есть, одевай и обувай, а то воевать не будем или все пойдем в плен". Дело было серьезное и даже критическое. Узнай об этом неприятель, он забрал бы всех нас голыми руками. За нашим полком забастовал Царевский полк, а там и другие полки нашей дивизии. Два батальона одного полка нашей дивизии целиком пошли в плен добровольно... Всех солдат хотели расстрелять, хотели было отобрать винтовки, бомбы и другое оружие, но солдаты не дали, да и забастовали другие дивизии, так что некому и расстреливать: все бастуют... Да и как не забастовать - ходят чуть ли не босые, голодные и холодные, даже смотреть - душа сжимается"[58].
Разложению армии немало содействовали также и классовые изменения, происшедшие внутри ее командного состава. Офицерский корпус представлял собой отборную, боевую, преданную "престолу", крепко спаянную классовым родством организацию, главным образом помещичьего класса. Царское правительство тщательно оберегало офицерский состав от пополнения его разночинцами. Само офицерство боролось с проникновением в его среду выходцев из низших классов. Но война расшатала устои этой замкнутой группы. Кадровики понесли большие потери в первые же месяцы войны. Их место постепенно заняли выходцы из других слоев. Старая каста потонула в море прапорщиков из разночинцев. Офицеры из адвокатов, учителей, чиновников, недоучившиеся семинаристы, гимназисты, мобилизованные студенты заполнили ряды командиров. Старики встретили новичков с нескрываемым презрением и враждебностью. Демократизация офицерства усилила разброд в командном составе и, в свою очередь, углубила противоречия в армии.
Нелепое истребление человеческих жизней, дикий произвол начальников, бездарное командование, хаос и тяжелые условия жизни разбудили самых отсталых солдат. У одних война рождала ужас и отчаяние, у других - желание найти выход, найти виновников бессмысленного кровопролития.
Патриотической печати, желтым потоком залившей армию, первое время удавалось отводить глухую солдатскую злобу в обычное русло ненависти к "неприятелю". Всякое поражение, малейшая неудача объяснялись происками врага внешнего - немцев - и "врага внутреннего" - евреев. Погромная волна смела на фронте сотни еврейских местечек, разорила, погнала с насиженных мест в неведомую даль десятки тысяч беженцев. У солдат сложилась даже особая примета. "Опять в приказе про еврейских шпионов пишут, - значит, отступать будем", язвили в частях.
У других солдат война вызвала чувство ненависти к буржуазии и правительству. Чем дальше затягивалась война, тем сильнее росло озлобление против господствующих классов. Организованность в этот стихийный процесс вносила партия большевиков. Поставленные вне закона царским правительством, большевики с исключительной самоотверженностью вели работу в армии. Там, где озлобленный солдат судорожно сжимал винтовку, не зная, на кого обрушиться, большевики умело направляли его возмущение против правительства и буржуазии. Там, где доведенные до озверения солдаты искали выхода в бесцельных насилиях над "инородцами", большевики вели интернационалистскую агитацию, противопоставляя ее мракобесию царизма и националистов. Стихийный взрыв отчаяния большевики настойчивой работой превращали в организованное выступление против власти. Преследуемые охранкой, предаваемые военно-полевым судам только за одну принадлежность к партии, большевики непреклонно выполняли долг революционных борцов.
Царское правительство, борясь с "крамолой", широко применяло "отправку недовольных" на фронт. Достаточно было высказаться против тяжелых условий работы на заводе, как хозяин или мастер брали рабочего на заметку, а назавтра его уже вызывали к воинскому начальнику и отправляли в "маршевые роты". В число этих "недовольных" прежде всего попадали подозреваемые в близости к большевикам. Близорукое царское правительство уже в начале войны мобилизовало в армию не менее 40 процентов промышленных рабочих. Кроме того в рядах армии и флота находилось немало активных участников революции 1905 года, немало бывших читателей большевистской "Правды", закрытой правительством в самом начале войны. Находя в этой среде преданных пропагандистов, большевистская партия с их помощью проникала все глубже в солдатскую массу.
Несмотря на правительственный террор большевистская партия сумела создать военные организации в ряде тыловых армейских частей. Работа здесь облегчалась влиянием местных пролетариев. В Петрограде, Москве, Смоленске, Киеве, Харькове, Екатеринославе, Саратове, Нижнем Новгороде, Самаре, Царицыне, Екатеринбурге, Твери, Баку, Батуме, Тифлисе, Кутаисе, в Латышском крае - всюду шла напряженная работа. Призыв в армию большевиков из Нарымской ссылки дал возможность создать в Томске довольно сильную военную организацию. Большое влияние на тыловые части имели также вневойсковые связи солдат с местными большевиками и большевистски настроенными пролетариями. Рабочие забастовки в стране указывали солдатской массе на возможность революционного выхода. Вот типичная картина влияния революционной борьбы рабочих на солдат: "Во время многочисленных демонстраций в день 9 января (1916 г. - Ред.) были случаи встреч демонстрантов с солдатами. Так по Выборгскому шоссе рабочие встречались с моторными обозами, везшими солдат. Происходил дружеский обмен приветствиями. При виде красных знамен солдаты снимали шапки и кричали: "Ура", "Долой войну" и т. д. 10 января вечером по Большому Сампсониевскому проспекту шествовала громадная колонна работниц, рабочих и солдат... Полиция все время держалась в сторонке... Присутствие в более чем тысячной толпе 300 - 400 солдат действовало на полицию "успокоительно"... Демонстрация длилась более часу"[59].
Какую исключительную энергию и самоотверженность проявила партия большевиков в борьбе за революционизирование армии, можно судить по одному из многих отзывов царской полиции, напрасно пытавшейся искоренить революционную организацию: "Ленинцы, приобревшие доминирующее значение в партии, имеющие за собой в России преобладающее большинство подпольных социал-демократических организаций, выпустили с начала войны в наиболее крупных своих центрах (Петроград, Москва, Харьков, Киев, Тула, Кострома, Владимирская губерния, Самара) значительное количество революционных воззваний с требованием прекращения войны, низвержения существующего правительства и устройства республики, причем эта работа ленинцев имела своим осязательным результатом устройство рабочими забастовок и беспорядков"[60].
Большевики шли к солдатам с ясной программой, разработанной Лениным, с четкими и понятными лозунгами, которые освещали самые больные и злободневные вопросы. Опираясь на недовольство солдат, на жадную тягу к миру, разоблачая режим мордобоя, предательство и бездарность командиров, большевики осторожно, но настойчиво подводили пробуждающихся солдат к программе революционного действия.
"Превращение современной империалистской войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг"[61] - так охарактеризовал программу революционной борьбы манифест Центрального комитета большевистской партии, опубликованный 4 ноября 1914 года. Только на этом пути могли вырваться пролетариат и трудящиеся из смертельного кольца войны, только в таком превращении надо было искать выхода из тупика, куда завели страну буржуазия и ее лакеи - меньшевики и эсеры. Но такая программа требовала определенного революционного действия, и Ленин указал, что именно нужно делать: "Революция во время войны есть гражданская война, а превращение войны правительств в войну гражданскую, с одной стороны, облегчается военными неудачами ( "поражением") правительств, а с другой стороны, невозможно на деле стремиться к такому превращению, не содействуя тем самым поражению"[62].
В другом месте Ленин писал: "Единственной политикой действительного не словесного разрыва "гражданского мира", признания классовой борьбы является политика использования пролетариатом затруднений своего правительства и своей буржуазии для их низвержения. А этого нельзя достигнуть, к этому нельзя стремиться, не желая поражения своему правительству, не содействуя такому поражению"[63].
Лозунг поражения своего правительства являлся ведущим в большевистской тактике во время империалистской войны. Задачей большевиков было широко использовать распространившееся в армии и в стране падение воинской дисциплины и пораженческие настроения для поднятия революционной активности рабочих и солдат. Нужно было внедрить в солдатские массы сознание противоположности интересов империалистского "отечества" и интересов трудящихся, необходимости превращения империалистской войны в войну гражданскую. Это не означало, конечно, как пытались "намекать" троцкисты, помощи германскому империализму, взрыва мостов в России и т. п. Это означало подрыв сил царской монархии - самого варварского правительства, угнетающего огромную массу населения Европы и Азии. Это означало упорную работу по революционному разложению армии, по революционной раскачке масс, продолжение и обострение революционной борьбы в условиях империалистской войны. Вот почему с такой решительностью выступили против этого лозунга все буржуазные и мелкобуржуазные партии в России: кадеты, трудовики, эсеры и все разновидности меньшевиков, в том числе и Троцкий. Плеханов писал по поводу большевистского лозунга: "Поражение России... замедлит ее экономическое развитие, стало быть, и рост ее рабочего движения"[64].
Троцкий же говорил, что поражение России означает победу Германии. При этом он грубо извращал лозунг Ленина, скрывая, что Ленин выдвигал данный лозунг не только для русских революционеров, но для революционных партий рабочего класса всех стран.
Против лозунга поражения своего правительства боролись не только откровенные социал-предатели и центристы типа Троцкого - его отвергали и правые и "левацкие" элементы в нашей партии. Так в начале войны на совещании в Озерках большевистской фракции Государственной думы с представителями наиболее крупных партийных организаций Каменев критиковал ленинский лозунг пораженчества. Каменев пытался доказать, что печальный для России исход войны был бы нежелателен с точки зрения интересов рабочего движения.
Будучи предан царскому суду вместе с большевистскими депутатами Государственной думы, он также пытался отмежеваться от партии в вопросе пораженчества.
Точно так же группа русских эмигрантов, руководимая тов. Бухариным и критиковавшая "слева" Ленина, в своих тезисах подчеркивала, что она категорически отвергает "выставление в качестве лозунга для России так называемого "поражения России", и указывала на "абсолютную невозможность практической агитации в этом духе"[65].
С лозунгом поражения своего правительства теснейшим образом был связан большевистский лозунг братания солдат враждебных империалистских армий. Наблюдая стихийные вспышки братания, Ленин внимательно следил за развитием этой революционной инициативы масс. Ленин посвятил специальную статью ряду случаев братания на франко-германском фронте, приведенных немецкими, английскими и швейцарскими газетами.
Все более частые случаи братания и на русском фронте позволили партии большевиков выдвинуть братание как практический лозунг в борьбе за превращение империалистской войны в войну гражданскую.
На совещании генералов в декабре 1916 года командующие армиями приводили десятки свидетельств распада, разложения армии. Дезертирство, уход целых полков с позиций, отказ идти в атаку, расправы с офицерами и в особенности братание - все это было налицо к концу 1916 года. Картина, нарисованная генералами, нисколько не отличается от того, что рассказывает о положении на австрийском фронте бывший солдат царской армии П. А. Карнаухов: "На фронте зимой 1916 года было спокойно. На передовой линии случалось, что солдаты, видя противника, уже не стреляли. Тем же отвечали и австрийцы. Иногда австрийцы кричали: "Пане! Кончайте войну!" И звали к себе русских, а русские - австрийцев. У нас еще с октября 1916 года на нашем участке началось братание с неприятелем, за что, конечно, немало влетало от офицерства, а в январе братание у нас уже стало обычным явлением. Доходило до того, что наши солдаты обменивались разными вещами, давая хлеб, сахар и получая ножичек, бритву"[66].
Революционное значение братания заключалось в том, что оно укрепляло сознание интернационального единства трудящихся по обе стороны окопов, приводило к сильнейшему классовому расслоению между офицерством и солдатами, расшатывало силу империалистских армий и развязывало тягу к миру.
Самоотверженная борьба большевистской партии на фоне растущего разложения армии дала быстрые результаты.
Война резко отразилась и на положении угнетенных национальностей.
Царская Россия была названа Лениным "тюрьмою народов". Это с исчерпывающей полнотой и яркостью определяло жизнь многочисленных национальностей "державы Российской".
При самодержавии в тяжких условиях находились все трудящиеся, но особенно невыносимым было положение трудящихся нерусских национальностей, или, как их тогда презрительно называли, "инородцев". Экономическая эксплуатация в отношении их усугублялась жесточайшим национальным угнетением. Даже те жалкие права, которыми пользовались трудящиеся-русские, безгранично урезывались для угнетенных национальностей. Политическое бесправие, административный произвол и культурный гнет несло самодержавие порабощенным народностям.
Политика русских царей носит ярко выраженный завоевательный характер.
В XVI - XVII столетиях русский царизм, отражая интересы господствующих классов, предпринимает широкие военные походы на Восток. Он накладывает грабительскую лапу на земли Среднего и Нижнего Поволжья, осуществляет покорение Сибири, достигая Великого океана, вторгается в степные пределы левобережной Украины. С еще большей резкостью проявляются интересы дворян, торгового и зарождающегося промышленного капитала в военных планах Петра I, стремившегося "стать твердой ногой" на берегах Балтийского, Черного и Каспийского морей. При нем были захвачены районы нынешней Эстонии, части Латвии и Финляндии, кавказское побережье Каспия. Екатерина II присоединила к России северное побережье Черного моря, Крым, правобережную Украину, Белоруссию, Литву и Курляндию. Александр I отнял у шведов Финляндию, у турок - Бессарабию и получил после войны с Наполеоном часть Польши с Варшавой. При нем же Россия закрепилась в Грузии и начала многолетнюю войну за порабощение кавказских горцев. Война эта продолжалась и на всем протяжении царствования Николая I. Александр II закончил покорение Кавказа, отнял у Китая Приамурский и Уссурийский края, захватил огромные территории в Средней Азии. Последний из русских царей Николай II, продолжая политику отцов и дедов, пытался вначале осуществить присоединение Манчжурии и Кореи, а затем вступил в мировую войну, преследуя захват Константинополя, Турецкой Армении, Северной Персии и Галиции...
Зловещая тень двуглавого орла реяла на огромном пространстве империи, простираясь от берегов Балтики до вершин Кавказа и от солнечных степей Украины до среднеазиатских песков и сопок Дальнего Востока.
Каждый шаг русского царизма, как и деятельность всех буржуазных правительств Европы, был отмечен огнем, кровью и насилием. Нищета и безысходное горе сопровождали победное шествие капитализма в аулы Кавказа, кишлаки Туркестана и финско-тюркские деревни Поволжья.
Царское правительство не останавливалось в случае сопротивления перед поголовным истреблением и выселением местного населения захваченных областей. Десятки цветущих горских аулов были превращены в развалины и пепел. Дым пожарищ стлался по ущельям. Вырубались леса, сравнивались с землей селения, вытаптывались посевы, расхищалось имущество горцев вплоть до домашнего скарба.
Отнятые у коренного населения земли раздавались русским офицерам, помещикам, кулакам. Тысячи богатейших барских усадеб создавались на расхищенных землях башкир на Волге; огромные роскошные царские и княжеские имения вырастали на Кавказе, в Крыму, в Средней Азии. Проведение этой "земельной реформы" в порабощенных областях сопровождалось насаждением крепостного права. Петр I ввел его в Прибалтийском крае, Екатерина II - на Украине, Николай I старательно укреплял его на Кавказе.
Следом за царским генералом в завоеванные районы шел русский помещик, устремлялись купец и фабрикант. Национальные области наводнялись русскими солдатами, жандармами, чиновниками. Вместе с ними пробирался туда и православный поп, утверждавший крестом право штыка и золота.
Военное насилие и разбой сменялись еще более страшным экономическим угнетением. Присоединенные районы превращались в колонии капитализма, становясь главными поставщиками сырья и топлива для развивающейся промышленности России. Украина дала ей донецкий уголь и криворожскую руду, Кавказ - нефть, Средняя Азия - хлопок и т. д.
На смену старинным крепостям с бастионами и пушками возводились помещичьи усадьбы, кулацкие хутора, капиталистические фабрики. А рядом с ними вырастали тысячи, десятки тысяч "божьих" церквей и государевых кабаков. В царских кабаках спаивали местное население водкой, в церквах кадили ладаном и возносили молитвы за успех колонизаторской политики "белого царя". Многочисленная армия попов усердно трудилась над внедрением в умы "дикарей" основ православия и самодержавия.
Поделиться книгой: