Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Мироздания… неконченное дело - Владимир Николаевич Леонов на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

«Две беспредельности были во мне — И мной своевольно играли они»

Поэт и любил раздвоенность (мысль и иррациональное), и тяготился ею, и описывал так:

«О, вещая душа моя, О, сердце, полное тревоги, О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия».

Двойственность – это и его личная жизнь. По свидетельству сына, « он мог искренно и глубоко любить… и не только одну женщину после другой, но одновременно».

Поразительная сила стихов Тютчева – в их краткости. У него нет эпических, развернутых широко картин. Нет сюжета, нет повествовательности и нет назидательности.

Он передавал читателям способность, деликатную и тонкую прелесть понимания человека и природы.

В Тютчеве нет бифштекса (грубости); в нем все неуловимое, невидимое – все духовное.

Он весь – в размышлениях о своей судьбе (и человека в целом) – « лишь жить в самом себе сумей» – и о природе, космосе, откуда человек пришел.

Он говорит о принадлежности самому себе, он отвергает власть Голема, собственного творения, над ним (власть рока).

Он – против Золотого тельца, которого признают за бога.

Как ни к кому другому, к поэту подходят мандельштамовские слова: « Но если подлинно поется и полной грудью, наконец, все исчезает, остается пространство, звезды и певец». Человек Тютчев смело выходит один (без толпы провожающих) на один к Вечности.

Он, выражаясь фигурой метафоры, есть поэт – айсберг. Зримая, вешняя часть невелика, но подсознательно угадывается огромная глубина человека: лирика, мыслителя и воспевателя красоты.

Ум, «доведенный до поэзии» – точный контур фигуры Тютчева

Надо признать: Тютчев не из легких поэтов. Как писал один из его критиков: « …поэзия, в которой надобно еще добиваться смысла».

Да, тютчевская поэзия – это поэзия смысла, она – антипод, враг внешней «отрицательной узости»:

«На Восток укройся дальний Воздух пить патриархальный».

Тихое благородство Тютчева пережило все, всех победило, прошло по всем городам и весям, из конца в конец России.

Фет назвал Тютчева «нашим патентом на благородство», а метафора дня и ночи прочно прижилась в русской поэзии. И томится, как деревенское молоко на печке, фраза русского поэта Хлебникова: «Ночь смотрится, как Тютчев».

И как много внутренних с Тютчевым совпадений и перекличек. « Пусть в горнем Олимпе блаженствуют боги – бессмертье их чуждо труда и тревоги». «Пусть боги смотрят безучастно смотрят на скорбь земли, их вечен век» – Брюсов.

Тема тютчевского молчания, тема «неизреченной мысли» подхвачена Мандельштамом: «Она еще не родилась, она и музыка, и слово, и потому всего живого ненарушаемая связь». И еще идентичность: « Немота – как кристаллическая нота, что до рождения чиста».

Близость к благородному поэту подчеркнул Северянин, назвав свой сборник «Громокипящий кубок».

Тютчев и Фет. Два сильных корня поэзии России и две фигуры – антиподы. Фет – весь радость, веселье шумное, то Тютчев – грусть, гражданин гиены. Фет – человек чувств, сама чувствительность, ее высшее проявлением (Вакханка), Тютчев – сама нежность, но нежность почти бессильная, почти без чувств.

Тютчева интересует вечер, ночь, зло как таково; гаснущий день, наползающие сумерки; Фет – это расцвет, природа в зелени и цветах. Тютчев – увяданье, сброшенный пылающий пурпур деревьев, он ценит « возвышенную стыдливость страданий».

Всю рельефную и колкую противоречивость поэзии своего антипода Фет выразил в следующих словах: « Весь поэтический образ стихотворения полон чувств, хотя и принадлежит человеку мысли… избыток рефлексии».

Тютчев – поэт с уникальным ощущением вселенной. Каждый его стих – это запечатленное мгновение, словно вспышка магнии или молнии. Это ощущение нервного спазма от мощи природа, благоговения перед ее силой, бьющей огненным фонтаном из неведомых недр.

Тютчев – это Коперник в поэзии, это мир Колумба. Можно заострить – это мир Фауста, мир дерзостного человека, выходящего к мировой бездне. Недаром Тютчев восклицает: «тебе Колумб, тебе венец!»

Поэт славит человека, славит того, кто открывает «новый мир, неведомый, нежданный»

Тютчев перевел строки Шиллера: «Мироздания не конченое дело». Вот именно: мир для поэта не замкнут, мир для него – весь динамика, весь становление, весь движение.

Чем близок и дорог Тютчев нам, живущим в 21 веке?

А тем, что он вселяет нам ощущение безмерности мира, его величия и его таинственности, «неразгаданных законов Мироздания».

С одной стороны, поэт сам умел трепетать перед чудным и непостижимым звездным небом, он умеет и читателя заставить трепетать; с другой стороны – он проникает в глубь человека, и потому заставляет читателя прислушиваться к голосу внутри самого себя. Он учит понять мир и понять самого себя.

В кантовском моральном императиве – вся сущность Тютчева, все содержание и вся форма: « Звездное небо над головой и моральный закон внутри нас».

Поэт «космического чувства», способный удивляться и замирать в священном трепете перед тайной мира и тайной человека.

Писал Л. Толстой: « Так не забудьте достать Тютчева. Без него нельзя жить».

Провел линию психологического размежевания Тургенев, написавший о Тютчеве: « О Тютчеве не спорят, кто его не чувствует,…не чувствует поэзию»

Список использованной литературы:

1. Стихотворения. Федор Тютчев. 2014

2. Лирика. Федор Тютчв. 2006

3. Тютчев Ф. И. Полное собрание сочинений в 6 – ти то мах. 2003

4. И. С. Аксаков. Биография Тютчева.

5. Брюсов В. Ф. И. Тютчев. Смысл его творчества. Собр. Соч. в 7 т. (т. 6) 1975

Фет Афанасий Афаасьевич

(1820 – 1892)

В нем вопила всесильная природа

Поэт, практик значительно глубокий, мощный, жизненный. Он не верил в смерть, он верил, что жизнь вечна («что жизни нет конца»). Преодолевал трагедии, сублимировал их в радость, в драматическую радость, гармонию. Для него «прошлое», настоящее и будущее – это «теперь». Обращаясь к будущему поколению, он говорит, что в этот самый миг: « …И ты и я – мы встретимся, – теперь».

Образы поэта подчас удивительно смелы, лирически дерзновенны и иррациональны – не смысловое сообщение, а внушение настроения, когда чувство абсолютно гнет логику:

«Хотя не вечен человек, то что вечно, человечно» А. А. Фет «солнечный поэт» мира

Основная тем поэзии Фета – любовь, чувственность. Языческий культ Прекрасной Дамы. Его поэзия покоится на эстетике красоты – на принципах гармонии, четкости, пластичности и ясности.

«Откуда у этого добродушного, толстого офицера такая лирическая дерзость, свойство великих поэтов?» — писал Лев Толстой.

«Лирическая дерзость» – очень точное определение основной доминанты фетовской поэзии.

Именно так: через все творчество Фета проходит одна рыдающая нота, звонка трагическая струна – поэт напряженный, динамичный, «дерзкий». Все остальные мотивы находятся на периферии его творчества, на окраине: все идиллики, безмятежные сельские радости.

Недаром А. Блок любил цитировать Фета: «Любить есть действие – не состояние».

Исток его напряженной лирики кроется в трагической коллизии… Еще в юности он влюбился в девушку из небогатой семьи Марию Лазич. Она ответила ему взаимностью. Но жениться на ней будущий поэт не смог – как «незаконнорожденный» сын родовитого и состоятельного помещика Шеншина, Фет был лишен дворянства, права наследования и отцовского имения.

.А вскоре девушка заживо сгорела – предполагают, что это было самоубийство…

До конца своих последних дней поэт не мог забыть девушку и простить себя: считал себя виновником ее смерти. Жизненная драма изнутри как подземный ключ питала его поэтический талант. Отсюда – тот напор в лирике, та острота в стихах, которую чувствовали такие тонкие ценители искусства как Толстой, Тургенев, Чайковский.

Стихи поэта – это монологи страдальца, страстные, рыдающие, обращенные к трагически ушедшей из жизни, наполненные раскаяния и смятенья (он называет себя «несчастный палач»).

Сила его чувств такова, что поэт отрицает смерть, не верит уходу любимой в «небытие», не верит вечной разлуке – как Данте, он говорит со своей Беатриче, как с живой:

«Ты отстрадала, я еще страдаю, Сомнением мне суждено дышать. И трепещу, и сердцем избегаю Искать того, что чего нельзя понять. А был рассвет! Я помню, вспоминаю Язык любви, цветов, ночных лучей — Как не цвести всевидящему маю При отблеске родном таких очей!… Скорей, скорей в твое небытие!»

«Твое небытие». Какая энергия переживания, чтобы ощутить «небытие» как реальность, как действительность, принадлежащие той, с потерей которой не смиряется сердце поэта. Болезненная четкость, нервная напряженность.

Красота в его стихах – это постоянное преодоление боли и страдания, это радость, как руда, добытая из боли; красота в его стихах питается живой жизнью, как капилляры мозга питаются кровью. Гармония – как великая истина для поэта.

«И в эту красоту невольно взор тянуло. В тот величавый блеск за темный весь предел. Ужель ничто тебе в то время не шепнуло: Так человек сгорел!»

«Напряжение» – емкое слово, определяющее фетовский стих, «паутинку» индивидуальной гармонии, конкретную крупицу его творческого бытия, где не обновка и польстительные речи, а талант имеет вес.

Жизнь берется в стихах Фета в миг ее наивысшего напряжения, миг счастья, в момент страсти, экстатического, наивысшего подъема:

«Одежда жаркая все ниже опускалась, И молодая грудь все больше обнажалась, А страстные глаза, слезой упоены, Вращались медленно, желания полны».

В каждом его стихотворении – пружина. Его поэзия – это всегда преодоление земного притяжения, это всегда взлет, разбег, рывок подняться и заглянуть запредельно:

«Одним толчком согнать ладью живую С наглаженных отливами песков, Одной волной подняться в жизнь иную, Учуять ветр с цветущих берегов».

Для Фета жизнь всегда риск; он осознанно отказывается «от излишних запасов равновесия»; жизнь представляется ему ласточкой, обладающей молниевидным крылом. По словам поэта, он живет, чтобы стихии чуждой, запредельной… хоть каплю зачерпнуть:

«Пускай клянут, волнуяся и споря, Пусть говорят: то бред души больной; Но я иду по шаткой пене моря Отважною, нетонущей ногой».

Свое жизненное кредо Фет выразил в следующих словах: он тот, кто в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой с непоколебимой в верой в то, что он воспарит по воздуху.

Туго, словно пружина, раскручивается любое стихотворение поэта и бьет в конце мощными ритмическими паузами; внутренняя перекличка начала и конца, многослойность интонаций, обилие повторений и параллелей – все это и есть необычный феномен фетовской поэзии. « Стих густой, как смола» – эти слова Гоголя о пушкинском стихе можно и нужно с полноценным правом отнести и к Фету.

Густота достигается вязким, сильным напором чувств, который открывает шлюзы языка, нарастающие и затихающие звуковые сцепления и сопоставления:

«Под тенью сладостной полуденного сада, В широколиственном венке из винограда…»

Музыкальными фигурами, звуковыми «волнами» полны стихи Фета: « Ища воссоздать гармоническую правду, душа художника сама приходит в соответствующий музыкальный строй… Нет музыкального настроения – нет художественного произведения».

Чайковский писал о Фете: « …Считаю его поэтом абсолютно гениальным… часто Фет напоминает мне Бетховена». И потому музыкант сравнивает Фета с Бетховеном, что многие стихи поэта совершенно музыкальны. Фет писал: «Поэзия и музыка не только родственны, но и неразрывны. Все вековые поэтичные произведения – от пророков до Гете и Пушкина включительно – в сущности, музыкальные произведения, песня… Гармония – также истина». И пишет дальше: « Меня всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки…».

Поэт не понимал мысли, отделенной от стиха, от музыкального настроя души. Мысль у него, как соль в воде, полностью растворена в музыке. В одном стихотворении у него есть строка: «Я думал… не помню, что думал». Поэт бежит рассудочности – мысли рождаются у него сами по себе, возникают неожиданно и ослепительно, как маячковые проблески.

Фет относится к миру осязательно, чувствительно. Он подчас наивен в мыслях, но мудр в другом – в биологическом, органическом: « В нас вопиет всесильная природа». Сама органика мира и органика стиха – иррациональное, подсознательное – связаны у него в единое целое.

«Этот листок, что иссох и свалился, Золотом вечным горит в песнопенье»

Фетовским стихам присущи импрессионистическое своеволие, смелая артистическая прихоть; образы его порой смелы и динамичны, а сравнения – экспрессивны:

«За высоким ревнивым забором», «в грядущем цветут все права красоты», «ярче играла луна».

«…Обтрепались мохнатые ветви от бури, Обрыдалася ночь ледяными слезами, Ни огня на земле, ни звезды В овдовевшей лазури»

Тонкая фиксация минутного, но вечно повторяемого – и это тоже Фет:

«Не жизни жаль с томительным дыханьем. Что жизнь и смерть? А жаль того огня, Что просиял над целым мирозданьем, И в ночь идет, и плачет, уходя».

Сумятица ощущений, прихотливость настроения:

«…и темный бред души И трав неясный запах»

Как умеет подчас поэт сказать непосредственно, наивно и по – детски открыто:

«В моей руке – какое чудо! – твоя рука…».

Вдруг заявить искренно и просто:

«Рассказывал я много глупых снов, На мой рассказ так грустно улыбались».

Нередко болезненная четкость, нервная напряженность:

«Что за звук в полумраке вечернем?»

Или автору в кружащейся на потолке тени от висящей лампы чудится стая вспугнутых грачей, а вслед за этим перед ним встает и вся сцена прощания у крыльца с уезжающей женщиной (стих «На кресле отвалясь»).

Несмотря на внутренний трагизм, а может быть, благодаря ему, Фет – один из самых солнечных поэтов мира («Я пришел к тебе с приветом», «На заре ты ее не буди» и т. д.). Толстой писал Фету: «Я свежее и сильнее вас не знаю человека». Они были разными: и как характеры, и как таланты. Поэтому Фет так говорил о своих отношениях с Толстовым: «Мы обнимаемся, но осторожно, как будто у меня пальцы в чернилах, а у него в мелу».

Фет – это поэтический мост от Державина и Батюшкова к Блоку. Блок писал: «Все торжество гения, не вмещенное Тютчевым, вместил Фет». И дальше замечает, что описать Фета – « это значило бы – желать исчерпать неисчерпаемое».

Без Фета немыслим и Есенин, показавший высоту лирического дерзновения, образец «стихотворного захлеба».

От Фета идет и «рыдающей строфы сырая горечь» Пастернака.

Кредо Фета, его аксиологический поэтический стержень: « Художнику дорога только одна сторона предметов: их красота».

Заболоцкий спрашивает, как бы полемизируя с Фетом: « Что есть красота и почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?»



Поделиться книгой:

На главную
Назад