Нечто прекрасное

— Да, — ответил я.

— Забери меня у Морган Холла в шесть.

— Да…да, конечно, с радостью. Увидимся! — сказал я.

Она уже прощалась с Финчем и уходила.

— Святое дерьмо, — выдохнул я, — Кажется, я влюблен.

Трэвис вздохнул и со шлепком схватил меня сзади за шею.

— Конечно, влюблен. Пошли.

Америка

Свежескошенная трава, плавящийся на солнце асфальт и выхлопные газы — эти запахи будут напоминать мне о том моменте, когда Шепли Мэддокс вышел из своего черного винтажного Чарджера и подбежал ко мне по ступенькам Морган Холла.

Его глаза прошлись по моему бледно — голубому макси платью, и он улыбнулся.

— Выглядишь отлично. Нет, лучше, чем отлично. Выглядишь так, словно мне нужно сегодня показать лучшее, на что я способен.

— Ты выглядишь обыкновенно, — сказала я, замечая его рубашку поло и то, что было похоже на его выходные джинсы. Я подалась вперед, — Но пахнешь невероятно.

Его щеки загорелись достаточно, чтобы цвет проступил над его загорелой кожей, и он понимающе улыбнулся.

— Мне говорили, что я выгляжу обыкновенно. Это не заставит меня отказаться от ужина с тобой.

— Говорили?

Он кивнул.

— Они лгали. Как и я, — Я обошла его, направляясь к ступенькам.

Шепли быстро обогнал меня, потянувшись к дверной ручке пассажирского сидения до меня. Он дернул её, широко открыв дверь одним движением.

— Спасибо, — сказала я, садясь на пассажирское сидение.

Кожа приятно охлаждала тело. Салон был совсем недавно пропылесосен и вычищен, и все пахло обычным освежителем воздуха.

Когда он сел на свое место и повернулся ко мне, я не смогла сдержать улыбку. Его энтузиазм был чудесным.

В Канзасе парни были не такими…усердными.

Глядя на золотистый тон его кожи и крепкие мускулы на руках, которые вздувались при каждом движении, я решила, что он, скорее всего, работал снаружи все лето: вязал в узлы сено или таскал тяжести. Его орехово — зеленые глаза практически сияли, и его темные волосы — не такие короткие, как у Трэвиса — освещались солнцем, напоминая мне теплый карамельный цвет волос Эбби.

— Я собирался отвести тебя в одно итальянское место тут в городе, но на улице стало достаточно прохладно, чтобы…я…я просто хотел потусоваться и узнать тебя вместо того, чтобы меня перебивал официант. Так что я сделал это, — сказал он, кивая на заднее сидение. — Надеюсь, все в порядке.

Я напряглась, медленно оборачиваясь, чтобы увидеть, о чем он говорил. В центре сидения, пристегнутая ремнем безопасности, стояла накрытая плетеная корзина на плотно сложенном одеяле.

— Пикник? — спросила я, не в силах скрыть удивление и восторг в голосе.

Он выдохнул с облегчением.

— Ага. Это хорошо?

Я развернулась на сидении, подпрыгнув один раз, обратившись лицом вперед.

— Посмотрим.

Шепли привез нас на частное пастбище к югу от города. Он припарковался на узкой гравиевой дорожке и вышел из машины, чтобы открыть замок на воротах и толкнуть их. Двигатель Чарджера зарычал, когда Шепли поехал по двум параллельным полосам голой земли посреди акров высокой травы.

— Ты проделал тут дорогу, да?

— Эта земля принадлежит моему дедушке и бабушке. У подножья есть пруд, куда мы с Трэвисом раньше ходили на рыбалку.

— Раньше?

Он пожал плечами.

— Мы самые младшие из внуков. Мы потеряли обе пары своих дедушек и бабушек к тому времени как учились в средней школе. Я не только был занят спортом и уроками в старшей школе, но и чувствовал, что неправильно рыбачить тут без дедушки.

— Мне жаль, — сказала я. У меня еще есть все мои дедушки и бабушки, и я не могла представить, что потеряю их всех.

— Обе пары? Три пары, ты хотел сказать? — сказала я, задумавшись вслух. — О боже, извини. Это было грубо.

— Нет, нет…это обоснованный вопрос. У меня постоянно такое спрашивают. Мы дважды кузены. Наши отцы братья, и наши мамы сестры. Я знаю. Странно, ага?

— Нет, на самом деле очень круто.

Проехав через маленький холм, Шепли припарковал Чарджер под тенистым деревом меньше чем в десяти метрах от пруда площадью около пяти акров. Летняя жара помогла вырасти полевому хвощу и кувшинкам, а вода была прекрасна, морщась от легкого бриза.

Шепли открыл мне дверь, и я ступила на свежескошенную траву. Пока я осматривалась, он нырнул на заднее сидение, появившись вновь с корзинкой и лоскутным одеялом. На его руках не было ни одной татуировки, в отличие от его покрытого чернилами двоюродного брата. Я задумалась, нет ли у него татуировок под рубашкой. Потом мне внезапно захотелось стянуть с него одежду, чтобы найти ответ.

Он одним взмахом расстелил одеяло, которое идеально легло на землю.

— Что? — спросил он, — Это не…

— Нет, это удивительно. Я просто…это одеяло такое красивое. Не думаю, что должна на него садиться. Оно выглядит совсем новым.

Ткань была все еще накрахмалена и на ней виднелись складки.

Шепли выпятил грудь.

— Моя мама сшила его. Десятки таких. Она сшила его для меня, когда я окончил школу. Это точная копия, — Его щеки порозовели.

— Копия чего?

Как только я спросила, он вздрогнул. Я старалась не улыбаться.

— Это увеличенная версия твоего детского одеяльца, так?

Он закрыл глаза и кивнул.

— Ага.

Я села на одеяло и скрестила ноги, похлопывая место рядом с собой.

— Иди сюда.

— Не думаю, что могу. Кажется, я только что сгорел от стыда.

Я посмотрела на него, прищуривая один глаз от луча солнца, светящего сквозь листья дерева над нами.

— У меня тоже есть одеяльце. Марфин у меня под подушкой в общежитии.

Его плечи расслабились, и он сел, ставя перед собой корзинку.

— Блэйк.

— Блэйк?

— Кажется, я пытался сказать «блэнк», и в какой — то момент это стало Блэйком. (*Blank — от англ. пустой, чистый)

Я улыбнулась.

— Мне нравится, что ты не соврал.

Он пожал плечами, все еще смущенный.

— У меня это все равно не очень хорошо получается.

Я наклонилась, легко толкнув его плечо своим.

— Это мне тоже нравится.

Шепли просиял и открыл корзинку, достав накрытую тарелку с сыром и крекерами, а потом бутылку зинфанделя (*сорт калифорнийского вина) и два пластиковых бокала для шампанского.

Я подавила смешок, и Шепли хихикнул.

— Что? — спросил он.

— Просто…это самое милое свидание, на котором я когда — либо была.

Он налил вино.

— Это хорошо?

Я положила сыр на крекер и надкусила, кивая, и затем отпила вино, чтобы смочить горло.

— Определенно ставлю тебе пятерку за старание.

— Хорошо. Не хочу, чтобы это было настолько мило, что я окажусь во френдзоне, — сказал он, почти про себя.

Я слизнула крекер и вино со своих губ, глядя на его. Воздух между нами изменился. Он стал тяжелее…наэлектризовался. Я наклонилась к нему, и он безуспешно попытался скрыть удивление и возбуждение в своих глазах.

— Можно тебя поцеловать? — спросила я.

Его брови взметнулись вверх.

— Ты хочешь…ты хочешь поцеловать меня? — Он осмотрелся, — Прямо сейчас?

— Почему нет?

Шепли моргнул.

— Просто у меня, эм…никогда не было девушки…

— Тебе со мной неловко?

Он быстро замотал головой.

— Это определенно не то, что я сейчас чувствую.

Он накрыл ладонью мою щеку и притянул к себе, не колеблясь ни секунды. Я немедленно открыла рот, пробуя влажность внутренней стороны его губ. Его язык был мягким, теплым и имел вкус сладкой мяты.

Я промычала, и он отстранился.

— Давай, эм…я сделал сэндвичи. Тебе нравится ветчина или индейка?

Я коснулась своих губ, улыбаясь, а затем сделала невозмутимое лицо. Шепли выглядел возбужденным в самом хорошем смысле этого слова. Он протянул мне квадратик, завернутый в вощеную бумагу, и я осторожно развернула уголок, продолжая тянуть, пока не увидела белый хлеб.

— Слава богу, — сказала я, — Белый хлеб лучший!

— И не говори. Терпеть не могу цельнозерновой.

— К черту белизну и калории!

Я развернула бумагу и попробовала бережно приготовленную индейку и швейцарский сыр с чем — то, что пахло фермой, зеленью и помидорами. Я посмотрела на Шепли в ужасе.

— О боже.

Он перестал жевать и проглотил.