Помоги проекту - поделись книгой:
— Да, господин, — прошептала Беллатрикс, и глаза её наполнились слезами благодарности. — При первой возможности!
— Она у вас будет, — пообещал Вольдеморт. — И в вашей семье, и везде... Мы удалим гниль... Очистим кровь...
Вольдеморт направил волшебную палочку Люциуса Малфоя на тело, медленно вращавшееся над столом, и легонько ею взмахнул. Жертва очнулась, застонала и задёргалась, вырываясь из невидимых пут.
— Узнаёшь гостью, Злотеус? — осведомился Вольдеморт.
Злей поднял глаза к перевёрнутому лицу. Упивающиеся Смертью, словно получив наконец разрешение полюбопытствовать, жадно уставились на несчастную. Та, оказавшись лицом к камину, хрипло, испуганно взмолилась:
— Злотеус! Помогите!
— А... да, — сказал Злей. Её тем временем снова повернуло.
— А ты, Драко? — спросил Вольдеморт, свободной рукой поглаживая морду змеи.
Драко нервно дёрнул головой. Было ясно, что теперь, когда женщина пришла в сознание, он уже не в силах на неё смотреть.
— Но ты бы и не стал у неё заниматься, — подбодрил Вольдеморт. — Кстати, для непосвящённых: сегодня нас почтила своим присутствием Мируша Милейдж, до недавнего времени — преподаватель «Хогварца», школы колдовства и ведьминских искусств.
С разных концов стола донеслись возгласы — о Мируше Милейдж слышали. Толстая сгорбленная старуха с острыми зубами неприятно хихикнула.
— Да... Профессор Милейдж рассказывала детишкам ведьм и колдунов о муглах... о том, как они практически ничем не отличаются от нас...
Один Упивающийся Смертью сплюнул на пол. Мируша Милейдж опять оказалась лицом к Злею.
— Злотеус... Прошу вас... Умоляю...
— Молчать! — приказал Вольдеморт, ещё раз легонько взмахнул палочкой Малфоя и будто заткнул Мируше рот кляпом. — Профессору Милейдж показалось мало морочить головы детям колдунов, и на прошлой неделе она разразилась пылкой статьёй в «Оракуле» в защиту мугродья. Колдуны, утверждает она, должны признать этих негодяев, нагло ворующих наши тайные знания. Если верить профессору, сокращение числа чистокровных колдунов можно только приветствовать... Дай ей волю, она заставила бы нас всех спариваться с муглами... а также, полагаю, и с оборотнями...
Никто не засмеялся — так явственно звучали ярость и презрение в голосе Вольдеморта. В третий раз Мируша Милейдж умоляюще посмотрела на Злея. Слёзы ручьями стекали вниз, ей в волосы. Злей остался бесстрастен; несчастную женщину снова медленно повернуло.
— Авада Кедавра.
Зелёная вспышка ярко озарила комнату. Мируша рухнула на стол, и тот дрогнул и заскрипел. Несколько Упивающихся Смертью подскочили, отпрянули. Драко упал на пол.
— Ужинать, Нагини, — ласково шепнул Вольдеморт, и огромная змея враскачку сползла с его плеч на полированную столешницу.
Глава вторая. In Memoriam
У Гарри шла кровь. Зажав правую руку левой и ругаясь вполголоса, он плечом открыл дверь своей спальни. Хрустнул фарфор: Гарри наступил на чашку с холодным чаем, оставленную на полу за порогом.
— Что за?..
Гарри огляделся; лестничная площадка дома № 4 по Бирючинной улице была пуста. Фокусы Дудли? Надо же, вот ведь умница, подложил бомбу. Гарри, держа кровоточащий палец на весу, одной рукой собрал осколки и бросил их в мусорную корзину, и без того переполненную. А затем направился в ванную — сунуть палец под воду.
Какая глупость, идиотизм и бессмыслица, что ему ещё целых четыре дня нельзя колдовать!.. Правда, порез он всё равно бы не вылечил. Огромный пробел в образовании — учитывая его планы на жизнь. Не забыть спросить у Гермионы, как это делается. А пока он отмотал побольше туалетной бумаги, промокнул, сколько смог, пролитый чай и захлопнул за собой дверь комнаты.
Утро Гарри провёл, вытрясая школьный сундук — впервые за шесть лет учёбы. Обычно перед началом учебного года он вытаскивал примерно три четверти содержимого сверху, менял старые вещи на новые или складывал старые обратно, не касаясь всякой ерунды на дне: негодных перьев, сушёных жучиных глаз, одиноких носков, маленьких и давно лишившихся пары. И вот только что, запустив руку в глубь этой мульчи, он сильно поранил правый безымянный палец.
Теперь Гарри действовал аккуратней. Он встал на колени перед сундуком, осторожно пошарил внутри и достал значок, поочерёдно мигавший надписями «БОЛЕЙ ЗА СЕДРИКА ДИГГОРИ» и «ПОТТЕР — ВОНЮЧКА», старый треснувший горескоп, золотой медальон с посланием, подписанным инициалами Р. А. Б., а затем и то, обо что порезался. Этот предмет он мгновенно узнал: двухдюймовый осколок волшебного зеркала, когда-то подаренного покойным Сириусом. Гарри отложил осколок и осторожно ощупал дно сундука в поисках других кусочков, однако от последнего дара крёстного не осталось ничего, кроме блескучей стеклянной крошки, запорошившей придонный хлам.
Гарри сел и осмотрел осколок, однако увидел в нём только собственный ярко-зелёный глаз. Положил осколок на кровать, на свежий, непрочитанный выпуск «Оракула» и всерьёз взялся за мусор в сундуке: прочь, горькие воспоминания и напрасные сожаления, связанные с этим зеркалом!
На опустошение сундука ушёл час. Гарри выбросил ненужное, а остальное разложил по кучкам: что взять с собой, что нет. Школьные и квидишные мантии, котёл, пергамент, перья, большинство учебников останутся лежать в углу комнаты. Интересно, как поступят с ними Дурслеи? Наверное, сожгут во тьме ночной, как улики страшного преступления. Дальше: мугловая одежда, плащ-невидимка, набор для зельеделия, кое-какие книги, альбом с фотографиями (подарок Огрида), пачка писем и волшебная палочка. Все — в старый рюкзак. В переднем кармане — Карта Каверзника и медальон с запиской Р. А. Б. Почётное место медальон заслужил не ценностью — по сути, он ничего не стоил, — а тем, какими страданиями за него заплачено.
За лето на столе рядом с клеткой полярной совы Хедвиги образовалась кипа газет: по одной за каждый день пребывания Гарри на Бирючинной улице.
Гарри встал с пола, потянулся, подошёл к столу и начал перебирать газеты, безжалостно выкидывая их в мусор. Хедвига сидела не шевелясь. Она спала — либо притворялась: злилась на хозяина, что её теперь редко выпускают из клетки.
Стопка порядком уменьшилась, и Гарри сбавил темп, просматривая газеты внимательней: искал один номер, вышедший, насколько он помнил, в самом начале каникул. В передовице ещё упоминалось об отставке Мируши Милейдж, преподавательницы мугловедения в «Хогварце». А, вот! Открыв газету на десятой полосе, Гарри уселся за письменный стол и перечитал статью.
Эльфиас Дож
Я познакомился с Альбусом Думбльдором в одиннадцать лет, в наш первый день в «Хогварце». Взаимная симпатия, несомненно, возникла оттого, что мы оба чувствовали себя изгоями. Я незадолго до начала учебного года переболел драконьей оспой, и, хоть уже и не был заразен, моё зеленоватое рябое лицо не способствовало популярности. Альбус же появился в школе, образно говоря, помеченный клеймом прискорбной славы. Годом ранее его отца Персиваля посадили в тюрьму по обвинению в жестоком нападении на трёх юных муглов — нашумевшая тогда история.
Альбус не отрицал, что его отец (которому предстояло окончить дни в Азкабане) совершил преступление, и, когда я собрался с духом и заговорил об этом, он сказал, что знает: отец виновен. Но более ни словом Думбльдор не обмолвился о печальном деле, хотя вызвать его на откровенность пытались многие. Некоторые даже хвалили поступок его отца, полагая, что и Альбус-муглоненавистник. Они глубоко ошибались: всякий, кто знал Альбуса, уверенно подтвердил бы, что тот ни в малейшей степени не страдал муглофобией — напротив, неотступной борьбой за права муглов нажил себе в дальнейшем немало врагов.
Однако спустя всего несколько месяцев Альбус затмил известностью своего отца. К концу первого года обучения он прославился как самый блестящий ученик за всю историю существования школы. Тем, кому посчастливилось с ним дружить, несказанно повезло: мы много от него почерпнули. Альбус никогда не скупился на помощь и поддержку, а в последние годы жизни признался мне: уже тогда он знал, что рождён быть учителем.
Он не только выигрывал все значимые призы, но и вёл регулярную переписку с выдающимися колдунами тех дней, в том числе великим алхимиком Николя Фламелем, замечательным историком Батильдой Бэгшот и теоретиком магии Адальбертом Вафлингом. Некоторые работы Думбльдора были опубликованы в популярных изданиях: «Современные превращения», «Чрезвычайное в чарующем», «Заботы зельедела». Казалось, Думбльдора ждёт стремительная и блестящая карьера — неясным оставалось только, когда именно он займёт пост министра магии. Но, сколько бы это ни пророчили, подобное будущее его не интересовало.
Через три года после нашего поступления в «Хогварц» там появился и младший брат Альбуса, Аберфорс. У братьев было мало общего; Аберфорс не любил учиться и любые споры предпочитал разрешать дуэлью, а не разумной дискуссией. Из этого, впрочем, не следует, что братья не ладили между собой. Нет, ладили — насколько это возможно для мальчиков, слепленных из абсолютно разного теста. Справедливости ради надо отметить, что Альбус затмевал всех. Вечно пребывать в его тени для брата куда неприятнее, чем для друзей.
Окончив «Хогварц», мы с Альбусом по тогдашней традиции собирались в кругосветное путешествие пообщаться с колдунами других стран, прежде чем разойтись каждый своей дорожкой. Помешало несчастье. Накануне нашего отъезда мать Альбуса, Кендра, умерла, оставив сына главой семьи и единственным кормильцем. Я отложил отъезд, чтобы проводить Кендру в последний путь, а затем отправился путешествовать один. Альбус, на которого свалились заботы о младшем брате и сестре, оказался в стеснённых обстоятельствах и ехать уже не мог.
То было время, когда мы общались реже всего. Я — пожалуй, мало считаясь с его чувствами, — в письмах повествовал об иноземных чудесах: о том, как чуть не пал жертвой греческих химер, об экспериментах египетских алхимиков. Он отвечал, почти не упоминая о своей повседневной жизни — надо полагать, удушающе скучной для столь одарённого чародея. К концу путешествия я с ужасом узнал, что Альбуса постигла новая трагедия — умерла его сестра Ариана.
Ариана болела давно, однако удар, последовавший так скоро после смерти матери, потряс обоих братьев. Близкие Альбуса — а я отношу себя к этим счастливым избранным — сходятся во мнении, что смерть Арианы и угрызения Альбуса (который, разумеется, в её кончине виновен не был) наложили неизгладимый отпечаток на его душу.
Вернувшись, я встретился с молодым, но не по возрасту настрадавшимся человеком. Альбус отчасти замкнулся и существенно растерял легкомыслие юности. К тому же в довершение бед братья, потеряв Ариану, не сблизились, но отдалились друг от друга совершенно. (Со временем это прошло, и вернулись если не близкие, то достаточно тёплые отношения.) Однако с тех пор Альбус редко поминал о родителях и Ариане, и его друзья также научились не затрагивать больную тему.
О его дальнейших заслугах напишут другие. Вклад Думбльдора в копилку волшебных знаний неоценим. Открытые им двенадцать способов использования драконьей крови ещё послужат грядущим поколениям, как и необыкновенная мудрость принятых им судебных решений в должности Верховного Ведуна Мудрейха. По сей день считается, что не было равных дуэли, произошедшей в 1945 году между Думбльдором и Гриндельвальдом. Те, кто её видел, с ужасом и восхищением описывали битву этих двух исключительных чародеев. Победа Думбльдора и её значение для истории колдовского мира столь же велики, как, например, введение Международного закона о секретности или падение Того-Кто-Не-Должен-Быть-Помянут.
Альбусу Думбльдору чужды были чванство и тщеславие; любой человек, по видимости самый незначительный и убогий, становился бесконечно интересен ему и ценен. Я склонен считать, что именно потери, пережитые в юности, наделили его столь глубокой человечностью и сострадательностью. Не могу передать словами, как мне будет не хватать его дружбы, однако моё личное горе — ничто в сравнении с утратой, которую понёс весь магический мир. Вне сомнений, Альбус был самым талантливым, заботливым и любимым из директоров «Хогварца». И умер он, как жил: во имя высшего блага, таким, каким был всегда, — неизменно готовым протянуть руку дружбы мальчику, только-только переболевшему драконьей оспой.
Гарри дочитал, но продолжал смотреть на фотографию при некрологе. Знакомая добрая улыбка, очки-полумесяцы — но взгляд поверх них, даже в газетной печати, пронзал Гарри, будто рентгеновские лучи. А Гарри было и горько, и стыдно.
Он считал, что хорошо знает Думбльдора, но после некролога стало ясно, что он не знает практически ничего. Гарри никогда не думал о детстве Думбльдора или его юности, словно тот так и появился на свет мудрым, убелённым сединами старцем. Думбльдор — подросток? Как-то не вяжется. Всё равно что безмозглая Гермиона или ласковый взрывастый дракл.
Почему он никогда не интересовался жизнью Думбльдора? Конечно, это неподобающе и могло показаться дерзостью, но ведь, в конце концов, легендарная дуэль Думбльдора и Гриндельвальда — событие историческое, а Гарри не удосужился расспросить профессора ни о ней, ни о других выдающихся достижениях. Нет, они бесконечно говорили о самом Гарри — о его прошлом, настоящем, будущем, о его планах... И сейчас, хотя будущее Гарри было туманно и опасно, он жалел, что безвозвратно упустил возможность побольше узнать о самом Думбльдоре. Впрочем, отвечая на тот единственный личный вопрос, который Гарри всё-таки задал, профессор, похоже, слукавил:
—
—
В конце концов стряхнув задумчивость, Гарри вырвал из «Оракула» некролог, аккуратно сложил и спрятал в первый том «Практической защитной магии и её применения в борьбе с силами зла». Затем бросил газету в мусор и оглядел комнату. Что же, намного чище. Только на кровати — сегодняшний номер «Оракула» и осколок зеркала поверх него.
Гарри стряхнул осколок на покрывало и раскрыл газету. Утром, когда сова доставила свёрнутый свежий номер, Гарри лишь мельком глянул на заголовки и, не увидев ничего о Вольдеморте, с досадой отбросил «Оракул» — ну конечно же редакция под давлением министерства придерживает неприятные новости. И только сейчас Гарри заметил, что пропустил.
В нижней половине первой полосы над фотографией идущего куда-то и несколько затравленного Думбльдора размещался небольшой заголовок:
Читайте на следующей неделе! Шокирующий материал о порочном гении, которого многие считали величайшим колдуном поколения. Что скрывалось под маской невозмутимого сребробородого мудреца? Рита Вритер срывает завесы. Трудное детство, мятежная юность, пожизненная вражда и постыдные тайны, унесённые в могилу... ПОЧЕМУ Думбльдор, которого прочили на пост министра магии, довольствовался скромной должностью директора школы? Каковы ИСТИННЫЕ задачи секретной организации, известной как Орден Феникса? КАК в действительности умер Альбус Думбльдор?
Ответы на эти и другие вопросы — в скандальной биографии «Жизнь и ложь Альбуса Думбльдора», написанной известной журналисткой Ритой Вритер. Эксклюзивное интервью с ней, данное нашему корреспонденту Бетти Брейтуэйт, читайте на стр. 13.
Гарри рывком развернул газету. Вот: страница тринадцать. Знакомое женское лицо: прихотливо уложенные светлые кудельки, очки в оправе с бриллиантами, победительный оскал. Приветственный взмах пальчиками. Стараясь не замечать тошнотворной физиономии, Гарри продолжил читать.
Первое впечатление: в реальности Рита Вритер гораздо мягче и милее, чем можно предположить по её знаменитым беспощадным принципиарным заметкам. Она встречает меня в своей уютной прихожей и проводит на кухню, где нас ждёт горячий чай, бисквитный кекс и — куда же без них! — свежайшие, с пылу с жару, сплетни.
— Бесспорно, Думбльдор — мечта любого биографа, — смеётся Рита. — Такая долгая, насыщенная жизнь... Я уверена, моя книга — лишь первая из числа очень, очень многих.
Прямо скажем: Рита времени не теряла. Её девятисотстраничный труд был закончен всего через месяц после загадочной смерти Думбльдора. Как же ей это удалось?
— О, при моём журналистском опыте умение писать к сроку — это вторая натура! Я знала, что колдовской мир жаждет полного жизнеописания, и первой откликнулась на зов.
Я цитирую недавнее, широко разошедшееся в прессе замечание Эльфиаса Дожа, давнего друга Думбльдора и особого советника Мудрейха: «Из книги Вритер вы почерпнёте меньше, чем из карточки в шокогадушке».
Вритер хохоча запрокидывает голову.
— Миляга Дожик! Помню, несколько лет тому назад я его интервьюировала о правах русалидов. Лапушка, только совсем ку-ку: думал, что мы с ним на озере Уиндермир, и без конца повторял: опасайтесь уток!
И всё же не один Эльфиас Дож обвиняет Риту в неточности. Неужели она и правда полагает, что за каких-то четыре недели можно составить полную картину долгой и удивительной жизни Думбльдора?
— Ах, дорогая моя, — Рита Вритер ласково похлопывает меня по руке, — вы не хуже других знаете, сколько сведений ловится на увесистый кошель галлеонов, на отказ слышать слово «нет» и остро заточенное принципиарное перо! Да люди в очередь ко мне вставали, и каждый — со своим ушатом помоев! Не все, ох не все обожали Думбльдора... Он успел изрядно потоптаться на больных мозолях разных бонз. А рыцарь Дожик пускай слезает с белого гиппогрифа — мне удалось заполучить такого очевидца, за чьи воспоминания многие журналисты не раздумывая отдадут свои волшебные палочки! Этот человек никогда прежде не выступал публично, но очень близко знал Думбльдора в самый сложный период его мятежной юности!
Реклама книги недвусмысленно намекает, что тех, кто считал Думбльдора святым, ждут потрясения. И каковы же самые крупные сюрпризы?
— Бросьте, Бетти, не стану же я пересказывать книгу, особенно до начала продаж! — ухмыляется Рита Вритер. — Однако обещаю: холодный душ поклонникам Думбльдора обеспечен! Старый колдун вовсе не был таким белым и пушистым, как его знаменитая борода. Вспомните его гневные речи насчёт Сами-Знаете-Кого. Придёт ли после этого в голову, что в юности и Думбльдор якшался с силами зла? И что, вовсю пропагандируя терпимость и всеобщее равенство, в молодости он подобной широтой взглядов не отличался? Да-а, прошлое Альбуса Думбльдора темно и не слишком чисто... Я уж молчу про его семейку, о которой он и сам предпочитал не распространяться.
Я спрашиваю, что имеется в виду — пятнадцатилетней давности скандал с братом Думбльдора Аберфорсом, которого Мудрейх осудил за неправомочное колдовство?
— Ой, Аберфорс!.. Верхушка навозной кучи, — отмахивается Рита. — Нет-нет, я говорю о вещах посерьёзнее, нежели братец, чрезмерно увлечённый козами, или отец, калечащий муглов! О них так или иначе всё известно — в конце концов, оба угодили под следствие. Нет, меня куда больше интересовали мать и сестра, и, лишь чуточку покопавшись, я обнаружила настоящее змеиное гнездо... Впрочем, читателям придётся подождать книги — главы с девятой по двенадцатую! Однако кое-что я скажу: неудивительно, что Думбльдор помалкивал о том, как умудрился сломать нос.
Хорошо, но если отвлечься от скелетов в семейном шкафу, признает ли Рита научный гений Думбльдора и его выдающиеся открытия?
— Конечно, мозги у старика были, — отвечает та, — но подлинное авторство многих открытий теперь под вопросом. Так, например, в шестнадцатой главе моей книги Айвор Диллонсби рассказывает, что успел обнаружить восемь способов применения драконьей крови на момент, когда Думбльдор временно «одолжил» его бумаги.
И всё же важность некоторых его достижений отрицать нельзя, осмеливаюсь заметить я. Знаменитая победа над Гриндельвальдом, например?
— Рада, что вы упомянули об этом, — очаровательно улыбается Вритер. — Боюсь, тех, кто до сих пор со слезами умиления восхваляет победу Думбльдора, ждёт бомба... пожалуй, навозная. История грязна до крайности. Намекну: неизвестно, в самом ли деле легендарная дуэль имела место. По прочтении моей книги многие, возможно, придут к выводу, что Гриндельвальд попросту сотворил белый платочек на кончике своей волшебной палочки и тихо сдался.
Рита отказывается дальше развивать эту интригующую тему, поэтому мы переходим к взаимоотношениям, которые, без сомнения, вызовут жаркий интерес у большинства читателей.
— Да, — кивает Рита. — Отношениям Думбльдора и Поттера я посвятила целую главу. Их называли нездоровыми, даже опасными. Опять-таки придётся купить мою книгу, чтобы узнать все подробности, но нельзя отрицать, что с первого дня знакомства Думбльдор проявлял к мальчику повышенный, противоестественный интерес. Только во благо ли Поттеру? Увидим. Ни для кого не секрет, что отрочество Гарри было весьма непростым.
В прошлом году Рита Вритер опубликовала нашумевшее интервью, в котором Гарри Поттер утверждал, что Сами-Знаете-Кто вернулся к власти. Я спрашиваю, продолжают ли Гарри с Ритой общаться.
— Да, разумеется, и весьма тесно! — восклицает журналистка. — У бедного мальчика так мало друзей, а мы встретились в один из самых трудных моментов его жизни — на Тремудром Турнире. Пожалуй, только я одна и знаю настоящего Гарри Поттера.
Разговор естественно переходит к бесконечным слухам о последних часах жизни Думбльдора. Верит ли Рита, что Поттер был с Думбльдором в момент его смерти?
— Что ж... не хочу выдавать подробности — всё есть в книге, — однако многие в «Хогварце» видели, как Поттер бежал прочь с места происшествия буквально через несколько секунд после того, как Думбльдор упал, спрыгнул или был скинут с башни. Позже Поттер обвинил в убийстве Злотеуса Злея, человека, к которому издавна питает глубокую неприязнь. Однако всё ли так очевидно, как кажется? Решать колдовскому сообществу — после прочтения моей книги, разумеется.
На этой загадочной ноте я откланиваюсь. У меня нет сомнений: из-под пера Риты Вритер вышел безусловный бестселлер. Бесчисленные же почитатели Думбльдора трепещут в неведении — что-то они вскоре узнают о своём герое?
Гарри дочитал статью, но продолжал слепо смотреть на газетную полосу. Омерзение, ярость поднимались в нём, как рвота; он скомкал газету и со всей силы швырнул об стену. Бумажный ком упал на гору хлама, выросшую у переполненной мусорной корзины.
Гарри бесцельно заходил по комнате, едва понимая, что делает, — открывал пустые ящики, хватал какие-то книги и тут же клал их на место... В голове мелькали обрывки статьи:
— Враньё! — заорал Гарри и увидел в окно, как сосед, собиравшийся в очередной раз запустить газонокосилку, замер и испуганно посмотрел наверх.
Гарри тяжело сел на кровать. Осколок зеркала отпрыгнул. Гарри взял его и принялся вертеть в руках и всё думал, думал о Думбльдоре, о том, как его оклеветала Рита Вритер.
И вдруг перед ним мелькнуло что-то ярко-голубое. Гарри замер; порезанный палец вновь скользнул по неровному краю осколка. Нет, показалось. Показалось. Гарри обернулся. Стена позади него — отвратительного персикового цвета, выбранного тётей Петунией. Ничего голубого в зеркале отразиться не могло... Гарри снова глянул в осколок — и увидел там собственный зелёный глаз.
Померещилось — единственное объяснение; померещилось, потому что он слишком напряжённо думал о бывшем директоре своей школы. Пронзительного взгляда ярко-голубых глаз Альбуса Думбльдора ему больше не увидеть никогда — уж в этом Гарри был уверен.
Глава третья. Дурслеи дают драпака
Хлопнула парадная дверь. Стук эхом разнёсся по дому, затем послышался крик:
— Эй, ты!
К Гарри подобным манером обращались шестнадцать лет, так что он понял, кого дядя зовёт, но отзываться не спешил. Он по-прежнему не отрываясь смотрел на осколок зеркала, где ему померещился глаз Думбльдора. И лишь когда дядя истошно заорал: «ПАРЕНЫ» — Гарри встал и поплёлся к двери, задержавшись на секунду у рюкзака, чтобы сунуть туда осколок. Его тоже надо взять с собой.
— А подольше нельзя? — рявкнул Вернон Дурслей, едва Гарри появился на площадке. — Быстро вниз. Надо поговорить!
Гарри спустился, глубоко засунув руки в карманы джинсов. В гостиной его ждали Дурслеи — все трое, в дорожной одежде: дядя Вернон — в бежевом пиджаке на молнии, тётя Петуния — в изящном пальто лососевого цвета, а блондинистый здоровяк Дудли, двоюродный брат Гарри, — в кожаной куртке.
— Что? — спросил Гарри.
— Садись! — приказал дядя Вернон. Гарри поднял брови. — Пожалуйста! — прибавил дядя Вернон и поморщился, будто слово оцарапало ему горло.
Гарри сел. Он, кажется, знал, что сейчас будет. Дядя Вернон заходил по комнате. Тётя Петуния и Дудли тревожно следили за его перемещениями. Наконец дядя остановился против Гарри. И, наморщив большое сизое лицо, сообщил:
— Я передумал.
— Удивительное рядом, — сказал Гарри.
— Что за тон!.. — пронзительно начала тётя Петуния, но дядя Вернон замахал на неё руками.
— Всё ерунда и собачья чушь, — объявил он, уставив на Гарри поросячьи глазки. — Не верю ни единому слову. Я решил окончательно: мы никуда не едем. Остаёмся.
Гарри взглянул на дядю с насмешливой досадой. Вот уже месяц Вернон Дурслей ежедневно менял решение, причём всякий раз упаковывал, распаковывал и переупаковывал вещи. Особенно забавно было, когда он, не зная про гантели, которые присовокупил к своим пожиткам Дудли, попытался закинуть чемодан обратно в багажник и рухнул, рыча от боли и изрыгая проклятия.
— По твоим словам, — дядя Вернон снова заходил по комнате, — всем нам — Петунии, Дудли и мне — угрожает опасность. И опасность эта исходит от... от...
— Да-да, от «нашей братии», — договорил за него Гарри.
— Так вот — я тебе не верю. — Дядя Вернон опять остановился перед ним. — Я полночи думал и догадался: вы хотите заполучить дом.
— Дом? — переспросил Гарри. — Какой дом?
—
— Вы с ума сошли? — возмутился Гарри. — Какая недвижимость? Вы что, и правда такой тупой?
— Не смей!.. — взвизгнула тётя Петуния, но дядя Вернон снова от неё отмахнулся. По сравнению с опасностью, которую он заподозрил, личные оскорбления — пустяки.
— На всякий случай напоминаю, — сказал Гарри, — что у меня вообще-то есть дом: крёстный завещал. Зачем мне ваш? На добрую долгую память?
Наступила тишина. Гарри решил, что аргумент возымел действие.
— Значит, ты утверждаешь, — дядя Вернон опять забегал по комнате, — что этот ваш лорд... как бишь его...
— ...Вольдеморт, — нетерпеливо перебил Гарри. — И мы это обсуждали сто раз! И не я утверждаю, а так и есть! И Думбльдор вам говорил в прошлом году, и Кингсли, и мистер Уизли...
Вернона Дурслея передёрнуло, и Гарри понял, что дядя пытается отогнать воспоминания о непрошеном визите двух взрослых колдунов в начале летних каникул. Появление Кингсли Кандальера и Артура Уизли в доме на Бирючинной улице стало для Дурслеев весьма неприятным потрясением — впрочем, немудрено: однажды мистер Уизли разгромил здесь полгостиной. Было бы странно, если б дядя Вернон ему обрадовался.
— ...Кингсли и мистер Уизли тоже вам всё объяснили, — безжалостно продолжал Гарри. — Как только мне исполнится семнадцать, защитные чары спадут, и вы вместе со мной окажетесь под угрозой. Орден считает, что Вольдеморт может взять вас в заложники — либо чтобы под пытками узнать, где я, либо в надежде, что я прибегу вас спасать.
Гарри и дядя Вернон встретились взглядами; Гарри был уверен, что в этот миг оба они задумались об одном и том же. Затем дядя опять зашагал по комнате, а Гарри снова заговорил:
— Вас надо спрятать, и Орден хочет помочь. Вам предлагают серьёзную защиту, лучше не бывает.
Дядя Вернон не ответил и не перестал расхаживать. Солнце низко висело над кустами бирючины. Соседская газонокосилка опять заглохла.
— Есть ведь, кажется, министерство магии? — вдруг спросил дядя Вернон.
— Есть, — удивлённо подтвердил Гарри.
— Почему же оно нас не охраняет? Мы ни в чём не виноваты, кроме того, что укрываем тебя... Мы же наверняка подпадаем под какую-нибудь правительственную программу защиты!
Гарри рассмеялся — не смог сдержаться. Как это в духе дяди Вернона — уповать на власти, даже в презираемом и страшном мире.
— Вы сами слышали Кингсли и мистера Уизли, — ответил Гарри. — Мы считаем, что министерство захвачено.
Дядя Вернон прошёл к камину и обратно. Он дышал так тяжело, что колыхались чёрные усы, а лицо по-прежнему было сизым от раздумий.
— Хорошо, — сказал он, вновь воздвигнувшись перед Гарри. — Допустим, мы согласились на защиту. Но я всё равно не понимаю, почему нас не может охранять этот ваш Кингсли?
Гарри стоило труда не закатить глаза. На этот вопрос он отвечал не раз и не два.
— Я уже говорил, — процедил он сквозь зубы. — Кингсли охраняет министра муг... ну то есть вашего премьер-министра.
— Вот именно — значит, он лучше всех! — Дядя Вернон ткнул пальцем, показав на пустой телевизионный экран. Дурслеи видели Кингсли в новостях: он неприметно шёл за премьер-министром, когда тот посещал больницу. Это плюс умение Кингсли одеваться как мугл плюс его неторопливый, спокойный бас заслужило ему некоторое доверие Дурслеев. Правда, они ни разу не видели Кингсли с золотым кольцом в ухе.
— Он занят, — отрезал Гарри. — Но Гестия Джонс и Дедал Диггл тоже очень...
— Если б нам хоть показали их резюме... — начал дядя Вернон, но у Гарри лопнуло терпение. Он встал, подошёл к дяде и тоже ткнул пальцем в экран телевизора.
— Все эти бесконечные несчастные случаи вовсе не просто так. Аварии, взрывы, крушения поездов и что там ещё произошло, пока мы не смотрели новости. Люди пропадают, погибают, и за всем этим стоит он — Вольдеморт. В тысячный раз повторяю: муглов он убивает для развлечения. Даже туманы — из-за дементоров! Если не помните, кто это такие, спросите своего сына!
Дудли в ужасе закрыл рот ладонями. Родители и Гарри повернулись к нему. Он медленно опустил руки и спросил:
— Их что... много?
— Много? — захохотал Гарри. — А ты думал, их двое — те, что на нас напали? Их сотни, а сейчас уже, может, и тысячи — они же питаются страхом и отчаянием...
— Хорошо, хорошо, — перебил дядя Вернон. — Мы поняли...
— Очень надеюсь, — сказал Гарри. — Потому что, едва мне исполнится семнадцать, до вас сможет добраться вся компашка: и Упивающиеся Смертью, и дементоры, и, наверное, даже инфернии — а это, между прочим, мертвецы под заклятием чёрных магов. И если вспомнить, чем всё кончилось, когда вы последний раз пытались бегать от колдунов, я думаю, вы дружно согласитесь, что нуждаетесь в помощи.
Ненадолго повисла тишина, в которой, казалось, зазвучало далёкое эхо: кулак Огрида вновь вышибал дверь деревянной лачуги. Тётя Петуния смотрела на дядю Вернона, Дудли — на Гарри. Наконец дядя Вернон выпалил:
— Прекрасно, но как же моя работа? А школа Дудли? Я понимаю, колдовским бездельникам эти вещи неинтересны...
— До вас что, не доходит? — заорал Гарри. —
Поделиться книгой: