Рорк!

Надеюсь, вы любите выпить, новичок. Мои ребята неплохо готовят выпивку. Эти токи бесполезны вообще-то, за ними приходится ежеминутно присматривать; хотя, что касается моих парней, их преданность мне несомненна, да и я сделал для них немало.

Его большие оливкового цвета глаза внимательно, сверху донизу, рассматривали Ломара, отмечая стройную фигуру, необычайно короткие каштановые волосы, густые брови, критичный рот, уверенный подбородок, мускулистые руки и ноги.

— Поскольку официально вы еще не здесь, — сказал командир станции, позвольте мне — вы извините меня за назойливость — позвольте мне все же спросить: что делает здесь, на краю света, такой умный, хороший мальчик?

Ломар улыбнулся. Его многие уже спрашивали об этом, однако Тан Карло Харб ему нравился.

— Вы обнаружите, сэр, в официальных документах, когда я передам вам их завтра при официальном представлении, — сказал он, — что мой обычный ранг три. Но на время командировки их светлости директорат Гильдии предоставил мне права седьмого ранга. Мое поручение заключается в том, чтобы выяснить причину сокращения производства краснокрылки и использовать все возможности для увеличения производства.

Он почувствовал, как второй офицер рядом с ним застыл в изумлении, видел, как вытягивается лицо командира Станции. Глаза оливкового цвета стали больше. Пухлые волосатые пальцы обхватили стакан, подняли его. Автоматически или умышленно Тан Карло Харб провозгласил традиционный тост:

— Смерть роркам!

2

Краснокрылка (иначе именуемая мускусным яблоком и мускусным драконом, обедом рорков и красным семенем). Стебель не собирают; может быть использована…

Ломар отбросил зачитанный экземпляр Харрела «Торговая фармакопея внешних миров». Тридцать пятое повторение двадцатого издания давно устарело, однако в новом варианте, которые просматривал он на Старой Земле, говорилось то же самое. Очевидно, Гильдия Второй Академии Науки Торговли и Искусства не нашла заменитель и не синтезировала другое средство; очевидно, необходимость в растении была по-прежнему велика, настолько велика, насколько возможно в это усталое время. Иначе ему не присвоили бы временно седьмой разряд и не послали бы увеличивать производство.

Дело не в том, что ему отводилось на выполнение задачи целых пять ничем иным не занятых лет; и не в том, что тридцатичасовой оборот Пиа-2 вокруг своей оси делал послеобеденный отдых как физической, так и социальной необходимостью; нет, вся атмосфера этой планеты смертоносна для быстроты и энергии. Он сказал себе, что здесь есть целый нетронутый континент размером с Новую Зеландию, который ждет его. Но он еще не принимался за работу.

Он обнаружил, что на своей кровати может сосредоточиться так же, как за письменным столом. Самые различные посторонние мысли приходили ему в голову. Офицеры, люди и автохтоны, например. Первые, очевидно, больше, чем люди, вторые — меньше. И как долго здесь, на Пиа-2, был всего один «офицер»? И кто он был, этот один? Неужели командир Станции отправлен сюда… сослан… из-за этой особенности? Или его отношение к людям всегда было таким и лишь здесь выступило на поверхность, как будто оторванность, изолированность смыла с его лица грим? Во всяком случае старик приспособился, был счастлив. Ломар знал людей похуже, чем командир.

Офицеры, люди и автохтоны. Глупая фраза, типичная фраза официального документа. Токи. Оскорбительное название, особенно когда его используют, чтобы отграничить от людей, но сами токи его приняли. Старуха, которая прибирает его помещение, например.

— Два тока и человек хотят видеть вас, — сказала она ему утром.

Человек — старый «кэп» Кондерс, пришедший показать ему, какой путь проделывает кипа листьев краснокрылки в своем медленном движении через сушильные навесы токи-склада, где он распоряжался. Токи — Большой Ток и Шорти, так они назвали себя. А вопрос об их настоящих именах вызвал только недоуменные взгляды и улыбки.

Краснокрылка. Ее лист слегка напоминает крыло. Длинный и широкий, он вырастает из мясистого стебля, и Большой Ток обрубает листья своей мотыгой. Цвет листьев — красный с различными оттенками, от алого до малинового.

— Здесь еще совсем свежие растения, вы можете рассмотреть, — сказал старик. — Но если оставить их токам, растения будут лежать, пока не сморщатся, высохнут и станут коричневыми, да. Вот для этого вы, Ран, здесь. Чтобы было побольше растений. И чтобы защитить этих бедных писунов от рорков. Если бы не мы, рорки вскоре овладели бы всей планетой и очистили бы ее, да. О, доброе утро! Мало ли я их стрелял в свое время, а, Большой Ток?

И Большой Ток, подняв глаза от своих грязных башмаков, сказал:

— О, да, мист кэп, о, да.

Ломар возразил:

— Но зачем, кэп? Я хочу сказать, зачем в них стрелять? Разве они не безопасны, если не нападать на них первыми?

Нотка недоумения в налитых кровью глазах старика.

— Вы узнаете разницу, — сказал старик. — Вы не первый, кто приходит с верой в книги, написанные триста лет назад, да. Вы спросите этих парней, они знают, они вам ответят. Расскажи ему о рорках, Большой Ток. Давай.

Большой Ток перестал чесать под мышками, где белая кожа резко отличалась по цвету от остальной поверхности тела. Он тут же вздрогнул, трижды плюнул и погрузил носки ботинок в грязь.

— О да, — сказал он низким голосом. — Мы все умерли бы, если бы люди не защитили нас от пауков…

— Пауков?

— Так они называют рорков. Давай, Большой Ток, расскажи ему о том, как ты был мальчиком…

— Да, мист кэп. Когда я был мальчиком, мы жили в доме далеко от Токитауна. Моя мама пошла занимать огонь, потому что у нас в доме не было огня. А огонь был далеко. А у мамы маленькие дети. Уже наступила ночь. Ночью мы должны спать. А когда пришла домой мама с огнем, одного ребенка мы не нашли. Потому что вокруг кричали крайбэби. А мы не можем сказать, кто кричит: крайбэби или настоящий ребенок…

Большой Ток продолжал многословно рассказывать свою историю, а Ломар молчал. Он внезапно представил себе эту дилемму… Как можно отыскать плачущего ребенка, человеческого ребенка, когда все деревья, кусты и травы полны маленькими насекомыми — древесным созданиям, чей крик во всем мире был бы принят за плач ребенка?

— Потому что ребенок только научился ходить. Ночью, когда мы уснули, он, наверное, вышел из дома. Мы и искали, и звали. А потом услышали… ух!

Лицо его исказилось от страха. Шорти задрожал. Кондерс посмотрел на Ломара, который спросил:

— Что услышали?

— Услышали паука. Близко. Он кричал: «Рорк, рорк!» И мы знали, что это паук, потому что он роркал. Мы убежали в дом, а на следующий день снова искали и нашли немного крови тут, немного крови там. Но мы не нашли ребенка. Паук взял его и съел. Да.

Наступило молчание. Ломар почувствовал озноб. С трудом верилось, что это не сказка. Кондерс сказал так же спокойно, как будто обсуждал утреннее меню или будто они были одни:

— Вот вам и токи. Убегают от страха и оставляют ребенка на милость рорка. Глупые, трусливые, бесполезные писуны, вот кто они такие. Конечно, девушки, да…

Кондерс заржал.

— Вы скоро испытаете это с одной из токских девушек, я думаю, сказал он. — Они не упираются, вовсе нет. Все наши молодые люди имеют их, да. За деньги, украшения или просто для развлечения они согласны на все. О, я знаю это — доброго утра! Я перепробовал их сотни. И я здесь не самый проворный, да. — Его покрасневшие глаза оглядели Ломара, как бы бросая вызов, губы кривились.

Ломара в данный момент не занимала мысль о девушке, такой же, как эти — Большой Ток и Шорти. Конечно, эта мысль имела определенный академический интерес, и на будущее отказываться от нее не стоило.

Неохотно в своей постели в комнате здания У-образной формы (Гильд-станция имела множество помещений, так как была рассчитана на гораздо большее количество персонала) он перешел к более срочным местным задачам. Мысль его вернулась к замечанию второго офицера Арлана о возможности отыскать заменитель или синтетическую форму экстракта краснокрылки… не очень реалистическое замечание. Впрочем, Арлан всего лишь беседовал.

Разве в наши дни хоть в какой-то области делаются открытия? Никогда… или почти никогда. Никто не ищет ничего нового, никто даже и не пытался. Никто не хочет беспокойства. Если так будет продолжаться, возможно, все человечество придет к тому, к чему пришли токи.

Прирученные токи… заброшенные здесь, на клочке территории наверху континента. Бродящие по Северному Токленду, земле токов, собирающие краснокрылку, перетаскивающие кипы растений к своим зловонным лачугам, здесь обрубающие листья и отдающие их гильдсменам взамен на расписки, за которые можно купить изношенную одежду или недоброкачественные продукты со складов Станции. Выращивающие жалкие посевы. Действующие как самая дешевая рабочая сила на Станции и у ее персонала. Замешивающие горшки токирота и пожирающие его, не дожидаясь, пока он перебродит полностью… Пьянство, драки, оргаистические сношения. Лежащие целыми днями и спящие. Развратничающие. Дремлющие на солнце.

— Болен. Да. Болен. Болен. Не могу сегодня работать. Болен…

Казалось, его задание провалилось еще до того, как он начал его выполнять.

Стоя на покрытой высохшей травой площадке у навесов, охватываемый тяжелым мускусным запахом, время от времени отбрасываемым соленым морским ветром, Ломар сделал первую попытку.

— Послушайте… Почему бы вам не приносить больший груз краснокрылки, а, токи?

— Не можем, мист Ран. Слишком тяжело.

— Да, но слушайте дальше. Вы видите эту краснокрылку. Вытаскиваете ее вместе с корнями. Грузите. Тащите ее сюда; затем обрубаете корень, стебель. И продаете лишь листья. Ну, неужели не ясно? Если вы обрубите корни и стебель на месте, вы сможете принести гораздо больше листьев.

Тупые взгляды, почесывание.

— Понимаете… половина вашей работы, может, и больше уходит на перетаскивание корней и стеблей, именно тех частей растения, которые нам не нужны. Зачем же их тащить? Если вы будете поступать по-моему, то принесете груз, который весь пользуется спросом. Не делая большой работы, вы сможете получить больше денег… понятно?

Нет, им не было понятно. Так всегда делали. Так нужно делать. По-другому никогда не делали. Делают так, как делают. Не делают так, как не делают. В этом токи. Но… Но нужны ли сами токи?

Офицер по торговле сидел в свей конторе, глядя на бутылку, поставленную точно в центре стола. Утро прошло только наполовину. Он провел час перед зеркалом, ухаживая за своими длинными рыжими усами. Когда вошел Ломар, Релдон медленно оторвал взгляд от бутылки. На его длинном бледном лице начала расплываться широкая улыбка.

— Релдон! Я…

— Посмотрим, что эти дьяволы прислали мне в подарок, — сказал Релдон. — Выпьем. — Он уперся ладонями в стол, собираясь подняться, но Ломар попросил его не вставать.

— Релдон, я пришел, чтобы сказать вам…

— Скажете — за выпивкой. Поверьте, тогда я расслышу гораздо лучше. На светло-коричневой стене наклонно висела единственная фотокарточка. Молодые люди в мундирах. Класс Релдона в Академии. Фотография покрыта пылью. Кроме нее, в комнате ничего не было: ни семейных портретов, ни картин, ни сувениров, ни катушек с записями — ничего, кроме бутылки на столе.

— Спасибо, спасибо, для меня слишком рано. Меня занимает вопрос, который…

Улыбка Релдона увяла.

— Для меня это не слишком рано. Если только есть законный повод. В одиночку действительно пить рановато. Поэтому я и ждал. Но в компании почему бы не выпить? А? Конечно.

Во время разговора его бледные руки с выступающими синими венами дергались. Лицо Ломара выразило неохотное согласие, Релдон подпрыгнул и так резко открыл стенной шкаф с надписью «Особой важности», что стоявшие там стаканы зазвенели.

— Смерть роркам! — приветливо сказал Релдон. Он налил себе немного, вопросительно взглянул на Ломара, налил еще… — И смерть роркам!

— А что такое эти рорки? — Ломар осторожно пригубил. Жидкость в стакане оказалась крепкой.

Лицо Релдона исказилось:

— Вы никогда их не видели?

— А вы?

Размахивая стаканом, Релдон выпятил губы.

— Да. Ужасные создания. Кончайте свою порцию. Выпьем еще?

Но Ран не хотел.

— Нет, я хочу рассказать вам о своей идее… — слова выходили с трудом. — Токи… напрасный труд… напрасно затраченное время… невозможность внести в их работу даже незначительные изменения…

— Послушайте. Нужны ли вам токи? Зачем они нам?

Релдон косо взглянул на него, необычная мысль с трудом доходила до него.

— Но, во имя ада, кто же будет собирать эти вонючие мускусные семена?

Сверкая глазами, облизывая губы, Ломар положил руку на плечо своего собеседника.

— Будем выращивать их! — Вот оно! Слово сказано. — Высаживать их и выращивать! В качестве эксперимента, но это делалось. И об этом написано в старых книгах. Перед Первой войной около пяти квадратных километров здесь были засажены краснокрылкой. Вы разве этого не знали?

— Ммм. Нет. Не знал. Кончайте вашу…

Но Ломар пытался убедить его. Разве он не видит? Разве Релдон не понимает? Гильдия хочет, чтобы производство краснокрылки возросло — и вот путь для этого. Правда, тут нет под рукой агротехнического оборудования но его можно и сделать!

— Сделать? — похоже, Релдон никогда не слышал этого слова. — Как это сделать?

— Импровизированно. Взять, например, эти скиммеры…

Скиммеры. Выражение слабого интереса совершенно исчезло с лица Релдона. Скиммеры. Не его дело. Это дело инженера. Чопорный Мантон, сумасшедший, который который всегда боится за свои скиммеры… Повидайтесь с ним. Это не касается Релдона. Скиммеры.

— Не касается? Черт побери! Вы ведь торговец. Разве здесь ведется торговля чем-нибудь, кроме краснокрылки? Директорат приказывает увеличить ее производство…

Длинные, бледные пальцы Релдона, слегка дрожа — три порции спиртного восстановили его равновесие, — ласкали извивы усов. Он, казалось, в этих извивах обретал уверенность.

— Ну, видите ли, мой мальчик. Гильдия. Директорат. Их приказы. Ммм. Ну, да. Но вы забываете. Эти приказы обращены к вам. Они не обращены ко мне. Я не хочу этим заниматься. Что я и делаю. О, и этого много. Очень много. Но я успеваю вовремя ко дню прилета Ку-корабля.

Вы энтузиаст. Это необычно. Это очень необычно. Люди сегодня не энтузиасты. Что поделаешь? Три галактические войны. Я на десять двенадцать лет старше вас. И единственная вещь, которая внушает мне каплю энтузиазма, вот это, — он коснулся бутылки рукой, — а иногда, — он указал на низ живота, — вот это. Но большей частью это. В мире нет ничего, нет ничего, из-за чего стоило бы волноваться. Итак, мм… итак… — Он поглядел на Ломара, помигал. Облизал губы. Подвигал руками. Потом какая-то мысль пришла ему в голову — одна из немногих, которых он не избегал. Смерть роркам!

Длинный ангар, где находились двадцать станционных скиммеров, мог легко вместить и двести. Очевидно, использовались они крайне редко. Да и для чего? Для разведки? Для добычи? Но кто и когда чем-нибудь интересовался. Десять машин, находившихся на консервации, вообще сняты с гусениц. Еще пять разобраны к тому моменту, когда Ломар, сердитый и раздраженный, вошел внутрь.

Вымазанные маслом токи медленно протирали детали скиммеров под холодным взглядом инженера в накрахмаленном мундире, из-за которого он и получил свое прозвище Старчи [старчи (англ.) — чопорный, накрахмаленный]. Остальные пять скиммеров стояли, сверкая чистотой. Работа над ними уже окончена. Каждый из них выделял, казалось, запах крепких специфических духов, которыми инженер растирал свое упитанное тело.

Отлет Ку-корабля несколько уменьшил обычную озабоченность Мантона… Он больше не бродил вокруг скиммеров, что-то бормоча. Сначала… выпью… потом… сяду на борт… осмотрюсь… проедусь… потом… ну… ну… Он лишь слегка повернул голову к вошедшему Ломару. Через несколько месяцев он настолько расслабится, что начнет улыбаться… Лишь один раз в истории случилось так, что Ку-корабль, взлетев, приземлился вновь. Повторение этого не исключено. Мантон не чувствовал себя в безопасности. День за днем и месяц за месяцем он будет становиться все более беззаботным… пока стрелки пятилетнего циферблата часов не дойдут до половины… а потом, месяц за месяцем и день за днем, он снова будет погружаться в страх и озабоченность. Никто не знал, чего стоили ему Ку-дни, об этом можно было только догадываться. И никто не догадывался, кого он опасается и кто, по его мнению, мог бы завлечь его на борт и привести к пугающему концу.

Он осмотрел Ломара, как непосредственную опасность, потом вернулся к наблюдению за чисткой машин. Тело его не расслабилось, мундир, так не соответствующий помещению ангара, не морщился. Он без всякого выражения выслушал изложение планов Ломара. Без выражения. Без комментариев.

Нетерпеливый, раздраженный, Ломар после короткого молчания спросил:

— Ну, что вы скажете?

Молчание. Потом:

— О чем?

— О чем? Об использовании скиммеров для выращивания и уборки краснокрылки… Все, в чем мы нуждаемся, это простейшие приспособления, их можно сделать здесь. Немного опустить скиммеры, на несколько дюймов… мы обсудим детали позднее, в процессе работы… тогда мы не будем зависеть от токов. Понятно? Сами будем давать продукцию… Ну, что же вы скажете?

Мантон сказал:

— Нет.

Ломар почувствовал, как к нему возвращается головная боль, мучившая его в последние часы на Ку-корабле. Болезненно застучало в висках.

— Почему нет?

— Это не моя работа. Я не обязан заниматься краснокрылками.

Ломар закричал. Токи, с лицами, покрытыми грязью, посмотрели на него. Не обязан заниматься краснокрылками? — закричал Ран. Когда они все, до одного человека, обязаны заниматься только одним краснокрылками. Неужели Мантон полагает, что находится здесь только для того, чтобы разбирать и собирать скиммеры? Снова, снова и снова.

— Нет… — сказал Мантон. — У нас есть один флайер и один катер, я и за них отвечаю.

— Но ведь они не нужны сами по себе!

Накрахмаленный человек кивнул: