1941-1945. Оболганная война

Такое положение дел сохранялось еще с начала Первой мировой войны и было обусловлено многими причинами. Прежде всего это отсутствие у Российской империи подготовленного мобилизационного плана по промышленности, отправка профессиональных рабочих на фронт, а затем их же мобилизация в РККА. Значительная часть так называемой рабочей аристократии пошла вверх по карьерной лестнице Коммунистической партии и стала номенклатурой. В общем, по оценкам многих историков, рабочий класс после Гражданской войны в России перестал существовать.

Кроме того, как известно, молодая советская республика находилась в кольце врагов, и мы занимались мировой революцией. Еще был нэп, но ресурсов на то, чтобы возродить промышленность, у советского правительства не оказалось.

Восстановление военно-промышленного потенциала могло идти постепенно с опорой на иностранную помощь, которая, как считает журналист и историк А. Байков, могла исходить из двух источников: либо от Германии, либо от Антанты. Антанта поставила условия менее приемлемые, чем Германия, и советское руководство начало договариваться с немцами.

Германия в обход Версальского договора тайно организовала выпуск запрещенного вооружения вначале в Италии и Португалии, а затем в СССР.

В недрах рейхсвера фон Сектом было организовано специальное подразделение – зондергруппа R с официальным названием «Ассоциация содействия предпринимательству», миссия которой впоследствии была открыта в Москве.

Советские политические деятели приезжали в Берлин для участия в секретных переговорах о налаживании военно-технического и экономического сотрудничества. Руководство вермахта, в свою очередь, посещало оборонные заводы и верфи Петрограда, которые советская сторона рассчитывала восстановить и модернизировать благодаря немецкому капиталу и специалистам.

После Гражданской войны работоспособным в нашей стране оставался лишь военно-промышленный треугольник Москва – Тула – Санкт-Петербург. Он и был задействован.

В 1921 году РСФСР посетила миссия по делам военнопленных, в состав которой были включены представители крупнейших германских концернов, производивших оружие в Первую мировую войну. Но поскольку состояние производственных площадок было катастрофическим, быстрых результатов ждать не приходилось.

Вместе с тем руководству подразделения R удалось договориться с промышленниками о том, что они предоставят России и свои технические силы, и нужное оборудование. В Германии был даже образован консорциум, в который вошли все крупнейшие банки страны, для финансирования будущих проектов. Первоначально в процесс были вовлечены фирмы Blohm und Voss (подводные лодки), Albatros Werke (самолеты) и Krupp (оружие).

Первой ласточкой стало размещение на заводах в Златоусте, Туле, а также в Петрограде крупных заказов по производству военной техники и боеприпасов немецкими предприятиями Junkers, Stolzenberg и Krupp. Впрочем, нельзя сказать, что сотрудничество между советским правительством и немецкими частными промышленниками шло гладко. Контракты расторгались, в том числе по причине нехватки финансов у германской стороны.

Самым же крупным и известным совместным проектом стало строительство авиазавода компанией Junkers в Филях. В соответствии с производственной программой завод должен был производить 300 самолетов в год, из которых 60 покупались бы советской стороной. На проектную мощность завод должен был выйти к январю 1925 года. Но реализация проекта сопровождалась рядом скандалов, и в результате все контракты с фирмой Junkers были расторгнуты. Свою роль в провале проекта сыграли и экономическая ситуация в СССР, и зачастую нечестное поведение немецких промышленников, которые преследовали чисто коммерческие цели.

Тем не менее можно утверждать, что немецкие мозги и немецкие деньги внесли значительный вклад в создание боевой мощи Красной армии в 1920-е годы.

Но Советский Союз, стремившийся иметь сильную и боеспособную армию, не мог позволить себе длительную зависимость собственной военной промышленности от иностранных разработок. Ставшие в начале 1930-х годов на ноги отечественные конструкторские бюро постепенно стали вытеснять немецкие образцы практически из всех отраслей военной промышленности. К 1937 году на вооружении Военно-воздушных сил не осталось ни одного германского самолета, а количество типов артиллеристских орудий, имевших германские корни, в массовом производстве исчислялось единицами.

Вообще, тема советско-германского военно-технического сотрудничества в 1930-е годы обросла таким количеством мифов, что ее вполне уже можно поставить в ряд с культовыми документами из серий об обмене опытом НКВД и гестапо в 1939 году, параде в Брест-Литовске, оперативном плане «Гроза» и пр.

И одной из центральных тем данного мифотворчества, безусловно, является секретная авиашкола в Липецке. Соглашение о ее создании было подписано в Москве 15 апреля 1925 года. Первый же вопрос, волнующий умы наших современников, – обучение в этой школе будущего командующего люфтваффе Германа Геринга, у которого якобы даже была любовница в Липецке. Миф этот с легкостью развенчивается любой общедоступной биографией группенфюрера. Геринг в это время находился в Швейцарии, а в Германии разыскивался как военный преступник. И такого человека немцы вряд ли допустили бы на один из секретнейших объектов рейхсвера. Соответственно, не было и никакой Нади Горячевой.

И второй момент, на который следует обратить внимание. Масштаб этого проекта никак не позволяет говорить о «ковавшемся в СССР мече». За восемь лет существования школы в ней были подготовлены 120 немецких летчиков-истребителей и 100 летчиков-наблюдателей, что никак нельзя сопоставить с размахом тайных авиашкол, действовавших в самой Германии. Точное количество прошедших обучение в Липецкой авиашколе советских военных неизвестно, но, как считается, оно не меньше, поскольку только за один 1926 год подготовку в ней прошли 16 советских летчиков-истребителей и 45 авиамехаников.

Деятельность авиашколы дала нам немало. Советское руководство было крайне заинтересовано в использовании немецкого летного опыта и знакомстве с немецкой авиатехникой для укрепления собственных ВВС. Кроме тренировочных полетов летчики упражнялись в стрельбе из пулеметов по мишеням, буксируемым за самолетом, проводились учебные бои истребителей, «слепые полеты». На полигоне отрабатывалась техника бомбометания. Шли тренировки по воздушной разведке и аэрофотосъемке.

Изучались возможности самолетов в ведении химической войны с помощью выливных авиационных приборов (ВАП). Здесь следует сделать оговорку, что, несмотря на запрет химического оружия, ни одна из сторон не прекращала его производить. Историк и журналист А. Байков считает, что соответствующие опыты на базе Липецкой авиашколы сыграли нам на руку во время Второй мировой войны. Ведь немцы прекрасно знали о совместной работе по этому направлению и о том, что может находиться в химических арсеналах Советского Союза. В ином бы случае с высокой вероятностью они могли применить химическое оружие против Красной армии в полном масштабе.

Кроме официального сотрудничества в рамках летной школы имело место и нелегальное изучение немецкого опыта. Так, есть свидетельства, что ее сотрудники получали секретные задания от наших военных.

Таким образом, мы получили уникальную возможность знакомиться с новинками немецкого авиастроения на своей территории и изучать германский опыт боевого применения авиации. Можно сказать, что благодаря этой школе в 1934 году в СССР вышло первое наставление по технике бомбометания. После закрытия школы в 1933 году на ее базе была создана Высшая военно-техническая школа ВВС РККА, позднее преобразованная в летный центр по испытаниям боевых самолетов.

В Казани была создана танковая школа «Кама» (производное от названия города Казань и фамилии ее первого начальника подполковника рейхсвера Мальбрандта) с немецким штатом и вспомогательным персоналом с советской стороны. Расходы по содержанию и обустройству учебного заведения были возложены на немцев. С этой школой связан еще один устойчивый миф об обучении в ней начальника Генерального штаба сухопутных войск германской армии генерал-полковника Гейнца Гудериана. На самом деле обучался он в нейтральной Швеции, а «Каму» посетил лишь однажды в качестве начальника штаба автомобильных войск рейхсвера и руководителя немецкой комиссии.

Еще один крупный совместный советско-германский проект – химический объект «Томка» в Саратовской области, где проводились аэрохимические испытания.

Советские военачальники неоднократно посещали Германию, одни – с целью пройти обучение, другие сами читали лекции в германских военных учебных заведениях. По итогам была создана целая библиотека, и, как говорит А. Байков, вся эта информация легли в копилку знаний РККА.

Постепенно в 1930-х годах сотрудничество СССР и Германии стало сворачиваться. И происходило это на фоне того, что у руководства Красной армии, в частности К. Е. Ворошилова, крепла убежденность в нашей силе и превосходстве над немцами. В определенном смысле это было не чем иным, как головокружением от успехов. Опыт воздушных столкновений в Испании подготовил почву для веры в то, что в воздухе мы продвинулись далеко вперед по сравнению с немцами. Этому способствовало и проведение масштабных военных учений – так называемых Больших Киевских маневров в 1935 году.

Основной причиной сокращения сотрудничества СССР и Германии стал не приход к власти Гитлера, как считают многие. Рейхсканцлер, по ряду свидетельств, изначально пытался делать миролюбивые жесты в сторону Советского Союза. Будучи ярым антикоммунистом, в то же время он осознавал важность экономического сотрудничества с нашей страной. Но ситуация в экономике сильно повлияла на бюджет рейхсвера, и на финансирование проектов за рубежом денег попросту не осталось. Кроме того, СССР к тому моменту стал импортировать меньше. По мере развития собственной промышленной базы потребность во внешних закупках оборудования снизилась.

Наступил 1939 год. Был подписан пакт Молотова – Риббентропа. В этом же году В. М. Молотов в докладе о внешней политике правительства на заседании Верховного Совета СССР 31 октября произносит следующие слова:

«Со времени заключения 23 августа советско-германского договора о ненападении был положен конец ненормальным отношениям, существовавшим в течение ряда лет между Советским Союзом и Германией. На смену вражды, всячески подогревавшейся со стороны некоторых европейских держав, пришло сближение и установление дружественных отношений между СССР и Германией.

…Наши отношения с Германией… улучшились коренным образом. Здесь дело развивалось по линии укрепления дружественных отношений, развития практического сотрудничества и политической поддержки Германии в ее стремлениях к миру. Заключенный между Советским Союзом и Германией договор о ненападении обязывал нас к нейтралитету в случае участия Германии в войне.

…Отношения Советского Союза с Германией строились на другой основе, не имеющей ничего общего с интересами увековечения послевоенной Версальской системы. Мы всегда были того мнения, что сильная Германия является необходимым условием прочного мира в Европе».

Поскольку западные демократии не горели желанием помогать нашей стране, СССР намеревался использовать возможное сближение с Германией для удовлетворения своих потребностей в высокотехнологичном оборудовании.

Сотрудничество это, как известно, выражалось в поставках сырья в обмен на оружие. А. Байков приводит в качестве примера факт покупки у Германии плавучего крана, с помощью которого монтировалась батарея, защищавшая Кронштадт. И подобных случаев использования современного оборудования было немало.

Немецкие технологии и оборудование использовались нами все четыре года Великой Отечественной войны. Разработки Германии применялись в производстве вооружений и боеприпасов, машиностроении и оптике, химии и металлургии. Все это дает основания как минимум поставить под сомнение утверждение о том, что «фашистский меч ковался в СССР».

Глава 5. Война между СССР и Финляндией

Долгие годы о советско-финской войне в отечественной историографии предпочитали не вспоминать. Неслучайно ее называют «забытой». Хотя события того конфликта были подробно задокументированы в многочисленной литературе – очерках, воспоминаниях, сборниках (вспомним, например, двухтомник «Бои в Финляндии», изданный в 1941 году).

Многие историки связывают это, во-первых, с тем, что война между СССР и Финляндией произошла непосредственно накануне Великой Отечественной. А в советской историографии, как и в официальной пропаганде, было принято возвеличивать последние и самые важные успехи, будь то военные победы или же достижения на трудовом фронте. Так что после нападения Германии на Советский Союз в 1941 году события советско-финской войны, как и советско-японский конфликт, сразу же отошли на задний план. Одновременно они обрастали множеством мифов, которые живы и по сей день.

Люди предпочитают находить простые ответы на очень сложные вопросы. Когда речь заходит о советско-финской войне, то и обыватели, и многие историки, в общем-то, единодушны. Это был акт неприкрытой агрессии – не что иное, как знаменитая, потом уже введенная в исторический оборот красная экспансия. Но действительно ли о тех событиях можно говорить лишь в таком ключе?

Чтобы ответить на этот вопрос, прежде всего нам нужно взглянуть на советское геостратегическое пространство и ситуацию на северо-западных рубежах страны.

Проблема была даже не столько в сухопутной границе (близость Финляндии, лимитрофные Прибалтийские республики). Хотя некоторые считают, что финны могли бы обстреливать окрестности Ленинграда. Однако главная сложность заключалась в том, что весь Балтийский флот фактически оказался в ловушке – он был заперт в Кронштадте.

Так что целью СССР было добиться военным путем того, чего не удалось сделать мирным, – обеспечить безопасность Ленинграда, который находился в опасной близости от границы. В случае начала войны, в которой Финляндия была готова предоставить свою территорию врагам СССР в качестве плацдарма, город неминуемо был бы захвачен в первые дни или даже часы.

При изучении истории советско-финской войны военно-морской аспект зачастую не учитывается. Военный историк и писатель Б. К. Иринчеев обращает внимание на то, что зимой Кронштадт замерзал и финны могли заминировать самое узкое место Финского залива в южном направлении от полуострова Порккала. Чтобы расширить свою сферу влияния на Балтике и действительно обезопасить северо-западные рубежи, Советский Союз должен был получить военные базы в Прибалтике. Или, можно сказать, вернуть то, что когда-то входило в Российскую империю и обеспечивало безопасность границы.

Также не следует забывать, что советско-финской войне предшествовало пять раундов переговоров. По мнению историков, этот процесс затягивали обе стороны, чтобы успеть сосредоточить силы для военной операции. Считается, что план непосредственной войны против Финляндии был принят в Москве только 29 октября 1939 года. То есть на подготовку кампании времени было катастрофически мало.

Поспешность и непродуманность подготовки советских войск к боевой операции свидетельствуют и в пользу того, что война с Финляндией могла произойти вследствие резкого изменения ситуации в Европе в 1930-х годах. В. Р. Барышников пишет, что «Германию в высшем военном командовании СССР определенно стали видеть в качестве одного из наиболее вероятных противников, а Финляндию четко рассматривать в немецкой коалиции в виде возможного военного союзника».[7]

Некоторое время назад в околоисторических кругах получило распространение утверждение, что война с Финляндией стала своеобразной местью товарища Сталина белым финнам за поражение, которое потерпели красные финны во время их местной гражданской войны, бушевавшей одновременно с Гражданской войной на территории нашей страны. Действительно, в советских книгах, газетах, листовках того времени, да и в работах, которые выходили в эмиграции, постоянно встречаются наименования «белофинны», «финская белогвардейщина» и т. п.

Поражение красных в Финляндии у нас, конечно, помнили. И это стало одной из предпосылок просчета нашего высшего руководства. Ведь существовало представление, что финский рабочий класс и крестьяне в 1939 году находятся в том же ужасающем положении, что и в 1918 году. Предполагалось, что как только Красная армия пересечет границу Финляндии, финские рабочие и крестьяне сразу же поднимут восстание. Об этом говорит и формирование в Терийоки (сегодня Зеленогорск) 1 декабря 1939 года (то есть во второй день войны) марионеточного, абсолютно подконтрольного советскому руководству правительства во главе с О. В. Куусиненом.

Таким образом, среди главных причин советско-финской войны следует выделить внешнеполитическую ситуацию, желание советского руководства быстро решить проблему с обеспечением безопасности северо-западных рубежей, несговорчивость финнов на переговорах и неверные представления о внутриполитической ситуации в Финляндии и степени боеготовности финской армии, которая не рассматривалась как серьезный противник.

Наиболее интересной и противоречивой фигурой периода советско-финской войны является, конечно же, Карл Густав Маннергейм. В наши дни социум с удивлением узнал, что это, оказывается, был не какой-то лютый фашист и ненавистник всего русского, а российский генерал, до конца своих дней любивший Николая II и державший у себя на столе его фотографию с надписью «Мой император». Маннергейм постоянно переписывался с лидерами русской военной эмиграции. В этой связи возникает закономерный вопрос о личной мести Сталина. Но данное утверждение опровергается тем фактом, что во время тайных переговоров СССР и Финляндии о выходе последней из войны верховный вождь СССР через дипломатов передал финскому правительству условие: «Мы примем только такое соглашение, за которым будет стоять маршал Маннергейм». Также считается, что Сталин собственноручно вычеркнул Маннергейма из списка главных финских военных преступников.

И все же неясным остается самый главный вопрос: можно ли было избежать этой незнаменитой войны? Б. К. Иринчеев обращает внимание на два момента. Поскольку финское руководство не шло на компромисс, Советскому Союзу требовалось поставить в Хельсинки подконтрольное лояльное правительство, которое будет выполнять все наши требования. Советское политическое и военное руководство пребывало в некоем заблуждении относительно того, что народ Финляндии поддержит операцию СССР и воспримет эти события просто как смену правительства.

В свою очередь финны рассматривали заявления советского руководства и передислокацию войск к границе как своего рода блеф, особую тактику ведения переговоров. Их второе заблуждение заключалось в уверенности в том, что Европа непременно придет на помощь, если Советский Союз все-таки нападет. К тому же как молодая страна, только что получившая независимость, Финляндия вела себя на переговорах достаточно гордо и резко.

Одной из мифологем, введенных в оборот в последнее время, стало утверждение о том, что Великая Отечественная война является второй гражданской, корни которой уходят именно в советско-финскую кампанию. Ведь за обе стороны в этих конфликтах воевали русские люди.

По мнению историка Б. К. Иринчеева, связано это с борьбой двух группировок внутри новой финской армии в 1920-е годы. Первую группировку действительно составляли выходцы из Русской императорской армии: К. Маннергейм, В. Ненонен, в некоторой степени О. К. Энкель и еще несколько генералов. Вторая группировка – это несколько сотен молодых финских офицеров, которые в 1914 году тайно перебрались в Германию через Швецию и из которых был сформирован Королевский прусский 27-й егерский батальон германской армии, воевавший на Восточном фронте в Прибалтике. То есть здесь речь идет о военных, совершивших государственную измену и перешедших на сторону противника. Эти егеря принимали активное участие в финской гражданской войне на стороне белых. И когда после нее началось формирование вооруженных сил, они сразу же вытеснили выходцев из русской армии. Таким образом, в 1939–1940 годах русских военнослужащих в финской армии было абсолютно незначительное количество.

Также известно, что еще в начале войны председатель Российского общевоинского союза А. П. Архангельский в письме маршалу Маннергейму предложил свои услуги в борьбе с Советской Россией. Маннергейм отклонил предложение, поскольку появление белогвардейцев в частях финской армии было бы негативно воспринято самими финнами. Кстати, Архангельского впоследствии осуждал Деникин. По его мнению, нельзя было воевать на стороне тех, кто проводил антирусскую пропаганду.

Однако руководство Финляндии одобрило инициативу Б. Г. Бажанова, бывшего секретаря Сталина, сбежавшего во Францию, о создании так называемой Русской народной армии. Бажанову было позволено сформировать части РНА из советских военнопленных. Но агитация проходила крайне плохо: русские военнослужащие были невосприимчивы. Причем впоследствии финны выдали СССР всех солдат, записавшихся в РНА, и они были расстреляны.

Агитацию среди военнопленных пытались вести украинские националисты, обращавшиеся с соответствующим предложением в посольство Финляндии в Париже. Но архивных материалов по вопросу перехода наших военных к украинским националистам на данный момент нет.

Что касается четвертого пехотного русскоязычного батальона, то это были граждане Финляндии – призванные в финляндскую армию жители деревень на Карельском перешейке. То есть они воевали вынужденно.

Таким образом, утверждение о том, что советско-финская война является продолжением русской Гражданской войны или второй гражданской войной, в корне неверно.

Отдельного обсуждения заслуживает вопрос неудач СССР в ходе этой операции. Продолжительность военных действий с 30 ноября 1939 года по 12 марта 1940 года стала в каком-то роде неожиданностью для нашей страны. Ведь соотношение сил не оставляло никаких сомнений в скорой победе Советского Союза. Но триумфа у нашей легендарной, несокрушимой, в боях познавшей радость побед армии не получилось.

Конечно, сказался кадровый голод в военной среде, а как результат – плохая подготовка и неверное планирование операции.

Б. К. Иринчеев отмечает:

«Если посмотреть на дорожную сеть Карельского перешейка, который стал в конечном итоге главным театром военных действий, то мы увидим лесистую болотистую местность, есть три железные дороги, есть четыре шоссе. Красная армия все-таки привыкла воевать на сплошном фронте. И это предоставляло достаточно большие сложности. Первый этап операции был провален по логистике, снабжению и многим другим факторам. Не было расчета, что может вынести дорожная сеть, какое количество войск там вообще может поместиться. Дороги моментально запружались, графика движения не было. Можно сказать, была общая неподготовленность к проведению таких маршей. В результате план наступления запаздывал, и все делалось в спешке».

Естественно, ошибки и неорганизованность в первую неделю войны были характерны и для финнов. К тому же они не обладали современной полевой артиллерией, которую в срочном порядке пришлось закупать за рубежом. Но из-за долгого срока поставок оружие поступило в Финляндию уже после завершения боевых действий.

Итак, негативным результатом зимней войны для СССР стало подтверждение слабости Красной армии. Разгромить Финляндию в кратчайшие сроки не удалось. Однако наши вооруженные силы получили опыт ведения войны в зимнее время на лесисто-болотистой территории, прорыва долговременных укреплений и борьбы с противником, применяющим тактику партизанской войны.

Самым же главным итогом войны, запечатленным массовым сознанием, стал прорыв линии Маннергейма: наша армия сделала то, что всем казалось невозможным.

И в этой связи можно говорить о целом наслоении мифов, поскольку после окончания советско-финской войны в Советском Союзе сразу начали преувеличивать мощь этого укрепленного района. Говорилось, что линия Маннергейма создана по последним европейским образцам, что она более непреступна, чем линия Мажино, что ее строили лучшие инженеры. И в обществе сложилось представление, что вся Финляндия – одна сплошная неприступная линия Маннергейма.

На самом же деле финны попросту не имели достаточно финансов на возведение новейшей разветвленной системы оборонительных сооружений, часть объектов была безнадежно устаревшей. Укреплен был только Карельский перешеек, далее на север простиралась тайга с еще худшей дорожной сетью. В месте прорыва советскими войсками имелось всего два крупных современных бункера и несколько устаревших. Минные поля были далеко не везде. На мины не хватало денег, зачастую использовались самодельные снаряды.

Можно отметить лишь лучшую стрелковую подготовку финских военных, и связано это с образом жизни самих финнов. Навыки стрельбы были для них чем-то само собой разумеющимся. Б. К. Иринчеев в качестве примера приводит факт того, что в ходе скрытой мобилизации в 1939 году каждый третий финский солдат явился на сборы с личной винтовкой. Здесь же уместно вспомнить о шюцкоре – гражданской гвардии самообороны, которая существовала с 1917 по 1944 год.

Первый неудачный штурм линии стал результатом плохой подготовки операции, недостаточного уровня взаимодействия между родами войск и отсутствия нормальной разведки. Однако к планированию нового штурма советское командование подошло по науке, в том числе изучив опыт западных стран во время Первой мировой войны. На Карельском перешейке было сосредоточено большое количество артиллерии, и войска вели просто ураганный огонь.

С тяжелыми условиями ведения операции связан еще один миф. Сильные морозы, снежный покров, обилие дотов, глубина минного покрытия, снайперские обстрелы – атаковать в такой ситуации едва ли сможет какая-либо армия. И во многом благодаря популяризации темы заградотрядов нашим кинематографом в обществе сложился некий стереотип: если наша армия успешно атакует, значит, обязательно сзади кто-то должен держать войска на прицеле пулемета.

Однако историки считают, что в ходе советско-финской войны, в частности при штурме линии Маннергейма, в Красной армии заградотрядов не было. Как и на любой войне, были случаи дезертирства, самострелов и показательных расстрелов.

Относительно же сложнейших климатических условий Б. К. Иринчеев предлагает обратить внимание на то, что первое декабрьское наступление состоялось при снежном покрове порядка 30 сантиметров и температуре не ниже минус 10 градусов. Морозы ударили в середине января, когда на Карельском перешейке активных боевых действий не велось, поскольку Красная армия готовилась к следующему штурму. Наиболее сложной погодной ситуацией стали оттепель с мокрым снегом и последовавшее резкое снижение температуры. Люди на передовой просыпались буквально в ледяном панцире.

Плюс ко всему финны обладали преимуществами в некоторых на первый взгляд незначительных аспектах. На вооружение армии Финляндии была принята лодочка-волокуша, в которую могли впрягаться несколько лыжников. С ее помощью финны перемещали по бездорожью, через снег тяжелые пулеметы, минометы, а также раненых. Кроме того, финские военные использовали рассчитанную на 12 человек палатку с печкой, что позволяло создать для солдат более комфортные условия. Лыжная подготовка у финнов была лучше, чем у советских войск. В общем, в определенном смысле эти небольшие преимущества стали серьезным ответом Красной армии, обладавшей значительным техническим превосходством.

Подводя итог, нельзя не затронуть вопрос освещения этой забытой войны в самой Финляндии, общество которой было действительно едино в своем желании оборонять страну. И советско-финская война до сих пор воспринимается как акт агрессии соседа, от которого финны отбились, понеся большие потери и утратив часть территории. Вторая мировая война и активное сотрудничество Финляндии с Германией расцениваются финляндским социумом как совершенно отдельная история.

Глава 6. Главное оружие победы. Июнь 1941 года

Долгое время после войны советская историческая наука избегала давать оценки по поводу количества имевшейся на вооружении СССР бронетехники, в частности танков. Писали буквально следующее: «Советские конструкторы еще до начала Великой Отечественной войны разработали новый образец среднего танка Т-34 и тяжелого танка КВ». Однако к производству этой техники приступили только в конце 1940 года, поэтому к началу сражений с фашистской Германией наши танковые войска имели эти модели в ограниченном количестве. Даже в специализированной литературе в то время не сообщалось ни о количестве танков в армии, ни о распределении их по механизированным корпусам.

По современным статистическим данным, Советский Союз на начало войны имел 24 300 танков. Это число упоминается и в книгах небезызвестного В. Суворова. На мой взгляд, вопрос соотношения сил бронетехники СССР и Германии заслуживает отдельного обсуждения. В книге Д. Шеина и А. Уланова «Порядок в танковых войсках? Куда пропали танки Сталина» приводятся донесения советской разведки. Предполагалось, что только одна Германия выставит на поле боя одновременно около 10 000 танков, а мощность немецкой бронетанковой промышленности оценивалась в 20 000 танков в год. Естественно, на фоне этого количества численность советского танкового парка уже перестает выглядеть такой значительной, тем более с учетом рассредоточенности нашей техники по всей огромной стране. Ведь мы нуждались в определенной концентрации своих сил как на Дальнем Востоке, так и в Средней Азии и Закавказье.

В итоге, как отмечает Д. Шеин, в наших западных округах насчитывалось около 14 000 танков. И отсюда возникает закономерный вопрос: были ли у Сталина достоверные сведения о реальной численности танковой группировки немцев?

Как отмечают многие историки, разведка в донесениях давала вождю многократно завышенную общую численность немецкой армии. Таким образом, Советский Союз получал основания считать себя серьезным и значимым противником. Однако сравнивая эти данные с числом, которое, как предполагалось, необходимо Германии для нападения, руководство страны думало, что противник пока не сконцентрировал достаточного количества сил у границ.

И здесь встает следующий вопрос: почему же руководители СССР не воспользовались предложением маршала М. Н. Тухачевского, сделанным еще в декабре 1927 года? Военачальник выступил с инициативой строительства в течение года-двух 50–100 тысяч танков, которые могли бы стать тем самым необходимым заградительным барьером на пути германского агрессора. При ближайшем рассмотрении несложно заметить утопичность этого предложения. Во-первых, в это время ни Германия, ни Япония вообще не располагали танками. Что касается оговоренного количества, то даже за 1944-й – год пикового производства в мировом танкостроении – Советский Союз, США, Великобритания, Германия, Япония и все остальные страны, вместе взятые, не произвели 100 тысяч танков. Что вообще означала бы реализация идеи Тухачевского для экономики страны, только встававшей на путь индустриализации? Полную остановку производства на всех заводах тяжелого машиностроения и их перестройку для выпуска танков. А это невероятные трудовые, материальные, энергетические и финансовые затраты. Далее мог произойти полный крах экономики, да и всей страны. И все это без учета таких «мелочей», как решение вопросов использования этих заводов в будущем, комплектования танковых войск обученными кадрами, обслуживания техники и т. д. Неслучайно Сталин ответил К. Е. Ворошилову, направлявшему записку М. Н. Тухачевского, буквально следующее:

«Этот план нарушает в корне всякую мыслимую и допустимую пропорцию между армией как частью страны и страной как целым… План сбивается на точку зрения “чисто военных людей”, нередко забывающих, что армия является производным от хозяйственного и культурного состояния страны… Анализ заменен в нем “игрой в цифири”, а перспектива роста Красной Армии фантастикой. Осуществить такой “план” – значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Отрадно, что Штаб РККА… ясно и немедленно отмежевался от плана Тухачевского».

Кстати, на тот момент, когда Тухачевский выступил с данным предложением, основным сухопутным противником Советского Союза считалась Польша при поддержке других приграничных государств и военно-технической помощи со стороны Англии и Франции.

Тем не менее накануне войны в стране шло обширное строительство и развертывание танковых войск, парк бронетехники непрерывно увеличивался. Однако здесь, конечно же, нужно принимать во внимание размеры нашей страны и вытекающую отсюда сложность с быстрым маневрированием. В связи с этим на каждом театре военных действий мы вынуждены были формировать собственную значительную группировку.

Говоря о техническом оснащении Рабоче-крестьянской Красной армии, нельзя не упомянуть Большие Киевские маневры 1935 года – самые масштабные общевойсковые учения перед войной, в которых участвовало более 65 тысяч человек, а также свыше тысячи танков. В их ходе была впервые продемонстрирована доставка танков Т-37А по воздуху бомбардировщиками ТБ-3. Причем кинохроникой запечатлено, что после отделения танка от самолета он сразу приходил в движение. Значит, во время полета экипаж находился в машине.

Несомненно, эти маневры были демонстрацией несокрушимой мощи советского государства, а также своего рода заявкой на вступление в «клуб больших европейских держав» в качестве полноправного игрока. Вместе с тем, как отмечают некоторые историки, большого резонанса, а соответственно, и какого-то трепета перед советской мощью учения Киевского военного округа не повлекли. Со стороны европейцев к советской технике возникло определенное внимание, но предчувствия скорой катастрофы у Европы не было.

Интерес для историков, да и для широкой аудитории представляет тема технического превосходства наших танков над машинами вермахта. Во многом благодаря популярной литературе последних лет, с гордостью описывающей советские «автострадные» (то есть колесно-гусеничные) танки, сформировался некий миф о значительных качественных преимуществах нашей бронетехники, якобы специально создававшейся для покорения автобанов Германии. Здесь следует сделать оговорку, что как таковой колесно-гусеничный танк не является советским ноу-хау. Подобные разработки велись в ряде европейских государств, в том числе в тех, которые не были замечены в агрессивных намерениях. Например, с такими машинами экспериментировали Чехословакия, Венгрия, Швеция. Велись соответствующие разработки в Англии и Франции.

Вообще, как считает Д. Шеин, реальной причиной разработки, постройки и впоследствии широкой эксплуатации колесно-гусеничных танков в СССР был ничтожный ресурс гусеницы как конструктивного элемента. Ведь переброска танков по нашим далеко не идеальным и протяженным путям сообщения своим ходом приводила к тому, что машины, приезжая на место назначения, вставали на долгий ремонт. При этом, как свидетельствуют историки, первые месяцы боев показали, что оценка боеспособности советских танков была явно завышена: сказались износ механизмов, отсутствие запчастей для уже снятых с производства танков, низкая надежность техники.

У Германии в танковых войсках дела обстояли значительно лучше. Даже в 1941 году немецкие танки зачастую отличались большей долговечностью и выносливостью. Д. Шеин вспоминает в качестве примера о рапорте одного из командиров немецких танковых дивизий в рейх, из которого следовало, что ему срочно требуется замена техники, поскольку некоторые его танки прошли около 11 тысяч километров. Для советского танка того времени это было немыслимое расстояние.

Капремонт техники требовал ее отправки на завод и занимал значительное и даже непозволительное по военным меркам время – до нескольких месяцев. Существовали сложности и с рабочим персоналом, и с сырьем, и особенно с запчастями, что еще больше затягивало возвращение машин в строй. Еще один пример – случай с танками, отправленными на ремонт на Кировский завод в 1940 году. Машины были разобраны и переплавлены. О состоянии дел на заводе можно судить по акту переучета машин Т-28, текст которого приводится в книге «Порядок в танковых войсках». В этой ситуации в 1941 году разбиралась специальная комиссия с участием представителей органов НКВД.

Как уже было сказано, информация на 22 июня 1941 года о действительном состоянии дел в армии, в том числе в танковых войсках, традиционно замалчивалась советскими историками. Сложность ситуации, в которую попало руководство страны, состояла в том, что, широко огласив такую статистику, пришлось бы столкнуться с новыми проблемами. Ведь получив информацию о количестве танков, среднестатистический гражданин от вопроса: «Сколько же было танков в СССР?» автоматически переходил к другому вопросу: «Как, имея такое количество танков, мы умудрились в начале войны потерпеть столь сокрушительное поражение?» Итак, 24 300 советских танков против 3300 немецких…

Нам вновь придется обратиться к периоду предвоенной подготовки. Судя по документам июня 1941 года, советское руководство не верило в то, что война уже стоит на пороге. Предполагалось, что страна успеет разработать и произвести достаточно единиц и новых танков, и вспомогательной техники. На все это должно было хватить времени. Однако 22 июня армии пришлось противопоставить врагу то, что у нее имелось.

К сожалению, уровень общей боевой подготовки войск был невысоким, а техники, как и топлива, не хватало. Вопреки искаженной картине значительного превосходства СССР в техническом плане ситуация была отнюдь не радужной. Д. Шеин отмечает, что в начале 1941 года знаменитый танк Т-34 даже хотели снять с производства до устранения его основных недостатков.

Не был впечатлен нашим «всесокрушающим» оружием и противник. Изучив наши новые танки в первые дни войны, в июле немцы уже разослали в войска памятку о том, каким именно снарядом и в какие места нужно бить, чтобы вывести машины из строя.

Кроме того, наши войска явно уступали немецким в уровне взаимодействия. А ведь это играет даже бо́льшую роль, чем толщина брони. Д. Шеин обращает внимание на то, что танки противника были проще и удобнее в эксплуатации. Это именно те факторы, которые помогают выжить на войне.

В июне 1941 года произошло одно из крупнейших танковых сражений всей Второй мировой войны – битва за Дубно – Луцк – Броды, в которой участвовали 800 немецких танков против 3000 советских. После четырех дней ожесточенных боев Красная армия была вынуждена отступать. Именно в этом сражении немцы столкнулись с танками Т-34, которые до сих пор во многих источниках признаются лучшими машинами Второй мировой. Однако советским войскам не помогло ни это, ни количественное превосходство бронетанковой техники. Битва нами была проиграна в том числе из-за огромных тыловых проблем, нехватки боеприпасов, общей несогласованности, а также мощной поддержки немецких танков силами люфтваффе.

Так что летом 1941 года противник явно имел качественное превосходство. И здесь нужно обратить внимание на некоторые моменты, которые часто упускаются из вида при анализе расстановки сил. Во-первых, так или иначе, но в СССР было налажено серийное производство танков. Это означает, что промышленность могла восстанавливать потери в технике. Во-вторых, педантичный подход немцев к подготовке высококвалифицированных кадров в определенном смысле сыграл против них. Ведь обучение таких специалистов в условиях военного времени представляет огромные сложности и требует времени. А в условиях боевых действий всегда существует потребность в восполнении понесенных потерь.

Так что к середине войны германская армия потеряла многие из своих качественных преимуществ. В то же время наши танковые войска быстро набирались опыта, приспосабливались и обучались. Плюс ко всему они сохранили количественное превосходство.

Все это не могло не повлиять на исход самого крупного и долгого сражения с участием тяжелой бронетанковой техники – битвы на Курской дуге, которая длилась с 5 июля по 23 августа 1943 года. Как известно, в ней мы понесли огромные потери, но в результате все же вышли победителями. Герой Советского Союза Евгений Шкурдалов писал об этом бое:

«Боевые порядки перемешались. От прямого попадания снарядов танки взрывались на полном ходу. Срывало башни, летели в стороны гусеницы. Стоял сплошной грохот. Были мгновения, когда в дыму свои и немецкие танки мы различали только по силуэтам. Из горящих машин выскакивали танкисты и катались по земле, пытаясь сбить пламя».

Кстати, с этой битвой связан невероятно живучий миф. В Советском Союзе любили с упоением рассказывать о 700 немецких танках, наступавших под Прохоровкой (эта крупнейшая танковая битва являлась лишь одним из этапов Курского сражения). Однако эти данные не вполне соответствуют действительности. Столько танков было у Эриха фон Манштейна на Курской дуге. На участке фронта под Прохоровкой наступал 2-й танковый корпус СС. В дивизиях «Мертвая голова», «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер» и «Дас Райх», вместе взятых, насчитывалось 211 танков и 124 самоходные артиллерийские установки. А воспетых советской пропагандой новейших «Пантер» не было вообще. Что, естественно, не отменяет итога сражений для обеих сторон.

Глава 7. Рижский погром и холокост в Прибалтике

Как показывает практика, о том, что происходило в июле-августе 1941 года в Латвии и других Прибалтийских республиках, знают лишь очень немногие наши соотечественники. Однако те события играют далеко не последнюю роль для понимания современных реалий.

В ходе Второй мировой войны около 90 % еврейского населения Литвы и Латвии было уничтожено. Захваченные нацистами в первые дни войны страны Балтии стали настоящей ловушкой для евреев: эвакуироваться им было практически невозможно. Несмотря на то что и Латвия, и Литва к началу военных действий уже находились в составе Советского Союза, старая граница охранялась – и ее переход представлял немалые сложности.

В Каунас и Вильнюс немецкие войска вошли уже к вечеру 24 июня 1941 года, 26 июня были оккупированы литовский Шяуляй и латвийский Даугавпилс. Но первые расправы с евреями осуществляли не айнзатцгруппы СС. Погромы организовывало местное население. Немцы лишь всячески поощряли такое развитие событий. Так, в секретной телеграмме от 29 июня 1941 года шефа полиции безопасности и СД Р. Гейдриха, направленной командованию оперативных групп полиции безопасности и СД, говорилось следующее:

«Не следует чинить препятствий самостоятельным стремлениям антикоммунистических и антиеврейских кругов к чисткам во вновь занятых областях. Напротив, их [чистки] надо интенсифицировать и там, где это требуется, направить в нужное русло, но не оставляя никаких следов, чтобы эти местные “круги самообороны” не могли позже сослаться на какое-либо распоряжение или данное им политическое обещание.

Так как такие действия, по очевидным причинам, возможны только в первое время после военной оккупации, оперативные группы и команды полиции безопасности и СД, по согласованию с военными органами, должны стремиться по возможности хотя бы во вновь занимаемых областях создавать предварительные команды, которые могли бы делать все, что требуется.

Командирами таких предварительных команд должны быть отобраны только те силы полиции безопасности и СД, которые располагают необходимой политической интуицией.

Создание постоянных отрядов самообороны с централизованным управлением пока что нужно избегать, пока что целесообразнее наблюдать погромы, проводимые местным населением, как было сказано выше».