Анатомия страха

- А что бы ты сделал на моем месте?

- Не знаю... У меня нет детей.

Мы замолчали. Время уже не работало против меня. Не работало и за - оно шло где-то в другом измерении. А в этом - остановилось.

- Я знаю, это тяжело... - Костя задумчиво рассматривал свои руки. - Никто не воспринимает это спокойно. Пусть человека уже фактически нет, но он дышит, сердце бьется. Мозг умер, но тело-то еще живет. И нужно решиться, отнять у любимого человека последние искорки жизни, своей волей превратить его в кучу гниющих останков...

- Прекрати! - крикнула, еле сдерживаясь, чтобы не ударить его.

- Прости, - вздохнул Костя. - Я не должен был так говорить.

- Это ты меня прости, - мне удалось наконец справиться с собой. - Можно я посижу с ней?

- Конечно.

Я вошла в палату. Медсестра, не говоря ни слова, пододвинула мне стул и вышла в смежное помещение, оставив дверь открытой.

Бледное лицо с опущенными темными веками... Слезы жгли мне глаза, крупными каплями расплывались на простыне. Я вспоминала, вспоминала...

«Мамоська, я так теба лублю, ну плосто как Мулзика. Или дазе больше!». «Мамуленька, тебе плохо? - голос дрожит от близких слез. - Поправляйся скорее, мне без тебя скучно!». «Ой, мама, ну почему я такая уродина, ну почему я не похожа на тебя ни капельки?». «Вы, взрослые на все смотрите по-другому. Вы просто не можете нас понять. Как будто сразу же взрослыми и родились и сами такими не были!». «Самое страшное, что я по-прежнему его люблю. Это сильнее меня»...

- Маленькая моя, - прошептала я. - Что же ты сделала и с собой, и со мной!

«Отпусти меня, мама! И прости!» - голос прозвучал так тихо, умоляюще.

Похолодев, я вглядывалась в Наташино лицо, но оно оставалось неподвижным. По-прежнему тихо попискивал кардиомонитор и, словно аккомпанируя ему, в углу басовито урчал холодильник. Что это было? Галлюцинация? Или спирт наконец подействовал? Или я на самом деле это слышала?

Костя стоял в коридоре, на том же месте у окна, где я совсем недавно вглядывалась в метельную мглу. Встретив его вопросительный взгляд, я не нашла в себе сил, чтобы ответить, и только кивнула. Так же молча подписала нужный документ и снова вернулась в палату.

Я смотрела на Наташу, вглядывалась в каждую черточку, стараясь запомнить навсегда. Остановившееся время рванулось вперед со страшной скоростью. Рубикон был перейден, и песчинок в часах с каждой секундой становилось все меньше и меньше...

- Иди домой, - сказал Костя. - Ни к чему тебе это видеть. Мы обо всем позаботимся. Прими снотворное и ложись спать. И помни, Наташи давно уже нет. Ты не должна себя винить. Ты же знаешь, к чему это может привести.Я снова кивнула, механически, как робот. Когда умер Коля, я чувствовала себя щенком, выброшенным из теплой комнаты на мороз. А сейчас мне казалось, что мир сжался до размеров этой комнаты. И стоит из нее выйти, я окажусь в пустоте. Абсолютной, космической пустоте...

Хилый заполярный день давно угас, не успев начаться. Я сидела в полной темноте за письменным столом в комнате Наташи, положив голову на руки. Организацию похорон взяли на себя наши друзья, и мне с утра было нечем занять себя.

Вернувшись из больницы, я едва успела положить голову на подушку - и пришел сон, больше похожий на обморок, глубокий и черный, как омут. Утром я чувствовала себя абсолютно больной и разбитой, но все-таки встала. И вот так до сих пор бесцельно бродила по квартире. Мне страшно было зайти в Наташину комнату, но словно какая-то сила тянула меня туда.

Устав сопротивляться, я вошла и села. За окном снова завывал ветер, поднимая снежную муть. Мне захотелось, чтобы снег не прекращался никогда, чтобы он шел, пока не погребет под собою весь город, весь мир - навсегда.

Вдруг мне показалось, что я слышу какой-то шепот, странные шорохи, краем глаза улавливаю движение теней. «Помоги мне! - молила я высшую силу, знающую суть вещей и законы мировой гармонии. - Подскажи, что мне делать! Дай знак!»

«Смирись!» - услышала я.

«Нет! Только не это!».

«Тогда я не смогу тебе помочь».

Словно крылья большой птицы прошумели рядом. Что-то твердое мешало под правым локтем. Я включила настольную лампу. Бумажник. Тот самый, что был в Наташиной сумке.

Охваченная непонятной дрожью, я крутила его в руках, пристально рассматривая со всех сторон. Натуральная, тонко выделанная кожа, золотое тиснение. Такая штучка стоит немалых денег. Почему она оставила его себе, не продала, не обменяла на наркотик? Почему он лежит здесь, на столе?

Я открыла портмоне, заглянула во все отделения, расстегнула молнию на маленьком кармашке. Пусто. Только старый проездной по-прежнему сиротливо ютился в прозрачном окошке. Какие-то цифры написаны на нем...

Я пригляделась внимательнее и вдруг увидела, что из-под проездного выглядывает белый уголок. Приподняв пластик, вытащила проездной и то, что пряталось под ним. Это оказалась маленькая, размером не больше визитки, фотография, на обороте которой четким почерком было написано: «Моей сладкой ягодке Натали. С любовью, Пушкин».

Чувствуя, как пересыхает во рту и немеют руки, я перевернула фотографию и встретилась взглядом с холодным прищуром светлых глаз...

Санкт-Петербург, полтора года спустя

Глава 1.

Дима сидел за своим столом в своем же кабинете и откровенно бездельничал. Утробный гул восьмиполосного (плюс трамвай посередине) проспекта, подтаявшего от жары, как крем на пирожном, действовал усыпляюще. Конечно, он вполне мог найти себе занятие. Например, разобрать бумаги на столе, вставить клизму парочке нерадивых подчиненных, наконец включить компьютер и поиграть в какую-нибудь хитрую игру, вроде «Века королей». Он мог даже плюнуть на все, уехать домой и завалиться спать под мерное гудение кондиционера. В конце концов он был директором и подчинялся напрямую хозяину фирмы, которого интересовали исключительно престиж и прибыль своего детища.

Их детективному агентству исполнилось недавно три года, располагалось оно в бывшей огромной коммуналке недалеко от кинотеатра «Зенит» и называлось весьма неоригинально: «Аргус», хотя местные остряки предлагали переименовать его в «Рога и копыта». Помимо классического, в этом было еще как минимум два смысла. Первый - намек на рогоносцев-клиентов и ходоков-наблюдаемых. А второй намек - на то, что оставалось после клиентов после того, как они оплачивали счет. Как ни противно было Диме рыться в чужом грязном белье, он не мог не признать, что бизнес этот приносит солидный доход. Впрочем, ему самому заниматься делами было необязательно.

Попал Дима в «Аргус», можно сказать, случайно. Если, конечно, не считать, что случайностей на свете не бывает. Его элементарно попросили из органов, когда он, майор уголовного розыска одного из РУВД, совершенно сознательно и демонстративно позволил скрыться преступнику. Летчик гражданской авиации выпустил шесть пуль в бандита, который, ограбив его квартиру, зарезал жену и двух дочек трех и семи лет. Грабителя задержали, но через несколько дней, хотя все улики были на лицо, по высочайшему повелению отпустили. И тогда летчик свершил правосудие сам.

Диме светил суд, но, хотя умысел в его действиях был очевиден всем и каждому, доказать это не удалось. Тогда его начали элементарно увольнять, намекнув, правда, что если он раскается - как следует раскается, то дело, возможно, удастся замять. Дима раскаиваться не желал, ни как следует, ни как-либо вообще. Он любил свою работу, но этот случай стал критической точкой, в которой количество негативных эмоций перешло в качественно новое к ней отношение. Он просто не мог больше выносить жадность и продажность своих коллег, не мог терпеть несправедливость. Конечно, он понимал, что не всегда бывает так. Чаще всего - не так. Но и того, что было «так», Диме вполне хватило.

Он подождал, пока все документы на увольнение «за дискредитацию» были оформлены, а потом зашел к кадровику и ткнул его носом в свое личное дело, из которого следовало, что Дмитрий Иванович Сиверцев с учетом льготных (были в его карьере такие адреналиновые периоды, когда год засчитывался за полтора, а то и за три) уже полгода как может удалиться на пенсию. Кадровик схлопотал взыскание, а Диму, к великому разочарованию начальства, вместо позорного изгнания проводили на заслуженный отдых.

Однако через три месяца, когда все положенные при выходе в отставку выплаты были проедены, а ореол героя-мученика несколько потускнел, Дима призадумался. Прожить на мизерную пенсию представлялось нереальным, а послов, предложивших бы ему пост главы какой-нибудь службы безопасности, что-то не наблюдалось. Оставшихся не у дел ментов, фээсбэшников и прочих силовиков в Питере было гораздо больше, чем синекур, к тому же в определенных кругах стало известно о его нелояльности.

Скоро дела стали совсем плохи, и Дима стал всерьез задумываться, а не занять ли где денег и получить лицензию на право заняться частной детективной деятельностью. Он видел себя эдаким Арчи Гудвином. Вот тогда-то ему и позвонил бывший сокурсник Вадик Соловьев по прозвищу Птица.

Они не сталкивались с самого выпуска, и Дима был изрядно удивлен, увидев вместо тощего пронырливого паренька солидного лысого дядьку в роскошном костюме, вылезающего из «вольво» цвета зеленой навозной мухи. Птица сразу взял быка за рога и предложил Диме пост генерального директора своего нового предприятия - детективного агентства, специализирующегося на слежке за неверными супругами. К посту прилагался процент от прибыли и служебная «волга», правда, без шофера.

Дима колебался. Это было уж как-то слишком вовремя. Он элементарно не мог понять, зачем Птице понадобилось детективное агентство. Для прибыли заводят совсем другие игрушки. Для охраны и прочих бандитских гешефтов - тоже. Но он также знал, к счастью, не по своему опыту, что проявлять любопытство насчет бизнеса даже близких друзей, не говоря уже о просто знакомых, может быть опасно для здоровья.

Птица отверг все возможные возражения и сомнения. В качестве зицпредседателя предполагался коммерческий директор. На Диму возлагались обязанности главного специалиста-координатора, кадровика и технического директора. Однако по глобальным вопросам предлагалось все же советоваться с большим боссом Птицей, который поклялся, что не собирается втягивать его ни во что скользкое. «Мне нужен человек, которому можно доверять и в личном плане, и в профессиональном. Который, к тому же, не будет задавать лишних вопросов», - сказал он.

И дела пошли. Был ли Дима таким хорошим организатором, или все дело было в актуальности услуг, но клиент повалил валом, оставляя в кассе немалые денежки.

Итак, в пределах своей миссии Дима мог все, но в данный момент не хотел ничего. Ему было элементарно лень даже подняться из-за стола и доползти до кресла или диванчика. А объяснялось все просто: он очень плохо переносил жару, тем более жару питерскую, не очень жаркую, но влажную и душную. Вообще он был «кофейным наркоманом» и не мог сносно существовать без ведерной чашки животворного напитка с утра и еще нескольких в течение дня. Но в жару кофе рыл подкоп под сердце, и приходилось переходить на крепкий холодный чай.

Глотая отвратительную бурую бурду, Дима исходил раздражением и с грустью вспоминал об отпуске. Сотрудники агентства родили «народные приметы»: «Жара - к начальственному гневу» и «Лето на жару, Сиверцев - на север». Словно оправдывая свою фамилию, Дима уже лет двадцать ездил отдыхать не в Крым, не на Кавказ и даже не на модные заграничные курорты (хотя такая возможность появилась совсем недавно), а действительно на север - в Карелию или Поморье.

Он любил хмельной боровой воздух, холодную синь озер, торжественную тишину бескрайних лесов, нарушаемую лишь щебетом птиц и шумом ветра. Там были его корни: Димин дед родился в крохотной лесной деревушке под Сортавалой, прожил в ней всю свою жизнь и умер в возрасте ста тринадцати лет - еще крепким и вполне здоровым, тихо, как уснул...

Дима собрал себя веничком на совочек и нажал кнопку переговорного устройства.

- Слушаю, Дмитрий Иваныч! - кокетливо отозвалась секретарша Леночка.

- Лена, меня нет, - простонал Дима. - Ни для кого.

Он отключился и вяло добрался до дивана. Нет, жара жарой, а так распускаться просто неприлично.

Зимой ему стукнуло сорок два. Именно стукнуло, а не исполнилось, потому что как-то вдруг, неожиданно он заметил, что время с каждым годом летит все быстрее и быстрее. Конечно, с его сумасшедшей работой оно никогда не стояло на месте, но только после сорока Дима отчетливо понял, что прожитых лет становится все больше, а тех, что остались, - соответственно меньше. Это ведь только в молодости кажется, что впереди - немереная целина, которой столько, что и не жаль.

Тем не менее, сорок два ему никто не давал, от силы лет тридцать пять. Статью Дима пошел в предков-поморов, по семейному преданию, в восемнадцатом веке переселившихся в Карелию из-под Архангельска. Он был высоким, худощавым, но не тощим, а жилистым, крепким. Русые волосы, серо-голубые глаза и аккуратная, чуть светлее волос, борода делали его похожим на былинного витязя. Помимо всего прочего, в Диме была какая-то загадочная отстраненность, делавшая его необыкновенно притягательным для дам всех возрастов.

Не вставая с дивана, Дима позвал Лену, и, когда она просунула в дверь голову, попросил еще чая. Хотел было попросить ее заодно почесать ему пятки, но побоялся, что она воспримет это всерьез. Он поправил под головой ярко-желтую ворсистую думочку с вышитыми пальмами, снежинками и пронзительной надписью «Хреновое лето!». Подушку ему презентовала в качестве сувенира именно Леночка. Она привезла сувенир из Сочи, куда поехала отдыхать одна после нескольких неудачных намеков на то обстоятельство, что их отпуска совпадают. Дима намеки понял, равно как и надпись на подушке, но виду не подавал. Ему казалось слишком банальным заводить интрижку с секретаршей. Тем более Леночка, которую он звал про себя Подлещиком, была совершенно не в его вкусе: мелкая и чудовищно костлявая.

Отхлебывая мерзкий холодный чай, пахнущий веником, Дима с сожалением думал о том, что, наверно, придется скоро расстаться с Аллочкой, невероятно сексуальной девицей, обладавшей ногами от подмышек, длинными рыжими волосами и малахитовыми глазами. Аллочка могла соблазнить даже идола с острова Пасхи, но при этом слишком бросалась в глаза и поэтому хорошо запоминалась.

Помимо слежки за неверными супругами агентство занималось и вовсе малопочтенным промыслом, именуемым «провокацией». В обязанности нескольких ослепительных красавиц и красавцев, работающих провокаторами по трудовому договору, входило соблазнение супруга или супруги клиента, причем секс был необязателен. Считалось достаточным, чтобы клиент просто застукал свою половину в пикантной ситуации и получил повод для развода, скандала или чего он там еще желал.

Несколько раз Диму просили сделать видео- или фотосъемку, но не жены или мужа, а совершенно постороннего человека. Памятуя о громких скандалах с голыми министрами и прокурорами, он неизменно отказывался.

Посылая своих подчиненных на ассенизационные работы, сам Дима изнывал от скуки. До тех пор, пока не появлялось настоящее дело. Обычно это были личные просьбы знакомых. Он вставал на уши, задействуя все свои старые связи, и чаще всего добивался успеха. Деньги при этом брал исключительно на текущие расходы. Если адюльтеры были его нудной, но доходной работой, то раскрытие краж, убийств, поиск пропавших людей превратились в хобби, дело для души.

Однако если нет худа без добра, то и добро, как известно, без худа - чудо. «Собственные» дела имели обыкновение сваливаться на него именно в тот момент, когда это было наименее кстати. Так случилось и сегодня. Запищал мобильный, который Дима, размякший от духоты, забыл отключить, и голос бывшего сослуживца Вальки Стоцкого произнес:

- Митька, у меня тут клиентка есть. Для тебя лично.

Женщина сидела перед Димой, нервно комкая носовой платок. Ей было лет тридцать пять. Около глаз посетительницы прорезались заметные морщинки, корни рыжевато-каштановых волос предательски темнели, кое-где поблескивая серебряными нитями.

«Еще лет пять назад, наверно, была красавицей, - подумал он. - Или это от переживаний так сдала?»

- Валентин Сергеевич сказал., что еще раньше хотел с вами связаться, но забыл. А когда я спросила, не знает ли он хорошее частное детективное агентство, снова вспомнил.

- Да, я знаю, - кивнул Дима. - Он мне говорил по телефону. Понимаете, дело в том, что мы с Валентином тоже закончили юрфак, как и Сергей, только Валентин на год раньше. Когда завели дело, Стоцкий подумал, что я должен Сергея знать, но закрутился, так и не позвонил. Мы когда-то вместе с ним работали, с Валентином, я имею в виду, хотя и недолго.

Он раскрыл блокнотик и приготовился записывать. При первой беседе с клиентом он никогда не полагался на память, чтобы не упустить впоследствии какую-нибудь важную деталь, показавшуюся поначалу незначительной.

- Итак, Ольга Артемьевна, давайте по порядку. Стоцкий мне все обрисовал очень кратко. Я с ним потом еще встречусь, а пока расскажите, что знаете. Дело в том, что мы с вашим... мужем дружили в детстве. Жили в одном доме, учились в одном классе, вместе в университет поступили. Но... так уж сложилось, что курса с четвертого перестали общаться, и я о нем абсолютно ничего не знаю.

- Сережа был генеральным директором «Радио-Эль». Новая станция, ей всего-то полтора года. Российско-американская, принадлежит компании «Медиа-Экшн». Это девелоперская фирма.

Поймав недоумевающий Димин взгляд, женщина пояснила:

- Открывает станции по всей стране, раскручивает и продает.

- Хорошо, я понял, продолжайте, - Дима сделал в блокноте кое-какие пометки.

- Ну и вот... Пятого июня он пропал. Обычно он всегда звонил, если задерживался. А тут ничего. Наоборот, утром сказал, что придет пораньше, часа в четыре. Я ждала до двух ночи, потом стала звонить на станцию, всем знакомым, в больницы. Никто его не видел. Юля, секретарша, сказала, что он ушел около часа дня. Машина осталась около станции, на Гороховой.

- А сегодня у нас второе августа. Почти два месяца... - нахмурился Дима. - Скажите, у него были какие-нибудь служебные неприятности? Или еще какие-нибудь?

- Точно не знаю, но думаю, что нет. Наоборот, в последнее время он такой веселый был, оживленный. Как будто какую-то проблему для себя решил. А до этого - да, было, еще весной, хмурый ходил, неразговорчивый. Сердился из-за ерунды всякой.

- Враги были у него?

Ольга с досадой покачала головой:

- Не знаю! Не могу сказать, что Сережа часто делился со мной своими проблемами. Мы прожили вместе четыре года, но он так и остался для меня загадкой. Честно говоря, я особо и не пыталась ее разгадать.

- Можно нескромный вопрос?

- Пожалуйста.

- Вы ведь не расписаны, да? А кто из вас не хотел этого?

Женщина чуть порозовела.

- Если честно, то я. Сережа настаивал, он хотел в церкви венчаться. Но, во-первых, я неверующая, а во-вторых, уже была замужем...

- Понятно. Скажите, когда вы подали заявление о розыске?

- Восьмого, через трое суток, но заявление у меня не приняли. Сказали, принимают только от родственников или с работы. Тогда я приехала на следующий день с коммерческим директором, Никитой. Никита привез справку со станции, что Сергей - генеральный директор. У него приняли, хотя и со скрипом. Вы же знаете, наверно, как неохотно такие дела заводят.

- Да уж, - согласился Дима. - А почему вы решили обратиться в частное агентство?

Ольга помолчала какое-то время, разглядывая замок своей сумки, потом подняла голову, и у Димы дух захватило от ее огромных серо-синих глаз.

- Честно говоря, я не верю, что милиция сможет что-то сделать. Если бы Сергей был жив, думаю, за два месяца он дал бы о себе знать. А если... - голос женщины дрогнул, - если нет, то найти его могут лишь случайно.

- Возможно, вы и правы... А вы не исключаете такую мысль, что Сергей может просто скрываться от кого-то? Или от чего-то?

Она не ответила, только вздохнула тяжело и снова опустила глаза.

- Значит так, Ольга Артемьевна, - Дима захлопнул блокнот и отложил его в сторону. - Давайте договоримся... Не знаю, сказал ли вам Стоцкий, что у нашего агентства совсем другой профиль, нежели поиск людей. Но Сергей как никак был моим другом когда-то, и я займусь этим сам. Постараюсь сделать, что могу.

Заметив, что жена Сергея порывается что-то сказать, он остановил ее жестом:

- Насчет оплаты. Я возьму с вас деньги только на необходимые по делу расходы. Но сделаем так. Если в течение трех месяцев ничего выяснить не удастся, мне придется от расследования отказаться. Согласны?

Ольга согласилась, оставила свои координаты и ушла. А Дима, наплевав на жару, созвонился с Валентином, оседлал служебную «Волгу» и поехал к нему на Васильевский.

Следователь районной прокуратуры Валентин Стоцкий восседал в том же кабинете и за тем же столом, что и семнадцать лет назад, когда Дима перебрался на работу из своего отделения в Василеостровское РУВД. С тех пор Дима поменял не одно место службы, а Валентин был незыблем, как скала. Казалось, он даже внешне почти не изменился, разве что чуть погрузнел и обзавелся плюсовыми очками.

В университете они знакомы не были. Но когда после выпуска Дима, отчаянно считая себя неудачником, пришел в отделение на должность, более приличествующую выпускнику школы милиции, он сразу подумал, что физиономия вон того молодого опера ему, кажется, знакома. Общая несправедливая, как им тогда казалось, судьба, общие воспоминания о промерзающих зимой насквозь аудиториях и злодеях-преподах, разумеется, сблизили их моментально. Год они проработали бок о бок, а потом Валентин, отличавшийся какой-то врожденной занудливостью и педантизмом, попал в зону особого внимания пожилого следователя прокуратуры Егора Андреевича.

По согласованию с начальством, Андреич методично натаскивал Валентина и, уходя на пенсию, завещал ему свой кабинет. А следователь из Стоцкого получился отменный. Возможно, на начальном этапе расследования его въедливость и тормозила дело, поскольку он никогда не отвергал версию, не проверив ее от и до. Зато ухватив истину за хвост, он вцеплялся в нее, как бультерьер, и не ослаблял хватку до тех пор, пока дело не отправлялось в суд.