Стальные клыки зверя

— Да, говорил еще кое с кем… Боятся. Один Кабан чего стоит! А Чинарик приведет с десяток, не меньше. Ладно, еще Брезгун в карцере. Да, еще Люкша подойдет. Хотя от него толку совсем нет. Выпускают его по болезни, ходить-то уже не может…

— Вот видишь, нас уже пятеро!

— А их сколько! А что Косого-то считать? А Люкшу… ох, он так ненавидит Чинарика. Тот ведь еще недавно шестерил на Люкшу, а сейчас объявил себя авторитетом… Многим бы хотелось дать по рогам Чинарику. Боятся только…

— А ты не боишься?

Цыган внимательно посмотрел Картавому в глаза:

— Ты-то, вижу, не боишься.

— Я что, я заговоренный.

— Ладно, пойду… — Цыган поднялся и направился к выходу.

Свой первый срок Картавый получил в восемнадцать лет. Много воды утекло с тех пор. Характер он имел задиристый, и имел много проблем. С раннего детства он дрался на улице, район был неблагополучный — приходилось защищать себя, да иногда побить хотелось кого нибудь: душу отвести. Однажды в камере он нарвался, его избил зэк, он даже мог подумать, что такой может справиться с ним. Хотя тот и был крупнее его. В их камере сидел странный зек. Звали его Рэм, а кликали Полковником. Тот после драки заметил:

— Когда дело имеешь с более сильными, надо иметь в запасе несколько нестандартных приемов.

— А что я мог бы сделать с этим?

— Помнишь, он пер вперед растопырив пальцы. Надо было ухватить его за палец и заломить его кверху, тогда бы он присел, а затем бить его коленом в челюсть. Удар получается сильным. Дух выбивает напрочь. Несколько раз пробовал — результат отличный.

Заключенный боялись Рэма, хотя тот был на редкость спокойным и агрессивности не проявлял. Ему вешали шесть убийств. Картавый сдружился с ним. Когда он сообщил Рэму, что его боятся, тот улыбнулся:

— Знаю? Хочешь, чтоб и тебя боялись?

Картавый хотел.

— Вот возьми узенькую доску, перекинь ее с табурета на табурет, пройдешь хоть десять раз. Если эту же доску перекинуть с крыши на крышу высоких домов, шиш пройдешь. Упадешь тут же!

— Ну, страх перед высотой — это понятно!

— Страх — да, но не обязательно перед высотой. Страх он и есть страх. Страх, когда вышибает мозги, когда ноги слабеют, когда в руках пропадает сила. Я тебе много мог бы рассказать о страхе. Страх — великая вещь! Если ты научишься внушать страх… знаешь что такое внушение?

— Знаю.

— Интересно. Что знаешь?

— Значит, еду я как-то в переполненном автобусе, и сзади ко мне прижали приятную женщину, я проехал так с десяток остановок, балдел, возбуждался. А потом увидел: меня прижали не к женщине, а к мужику. Так стало противно.

Полковник хохотнул и внимательно посмотрел в лицо Картавого:

— Глаза-то у тебя какие? Прямо оторопь берет. Тебе бы научиться владеть взглядом!

Картавый учиться был не прочь. Полковник дал ему кусок зеркала и заставлял часами смотреть в свои собственные глаза — это занятие неожиданно оказалось интересным, то появлялись странные мысли, то он переставал узнавать себя…

Картавый вздохнул и обежал взглядом помещение барака.

Немногочисленные светильники скупо освещали грубо тесаные бревна стен и длинный ряд двухъярусных нар, на которых, то сидели по одному, то сбивались кучками заключенные. В бараке стоял плотный гул голосов, иногда этот гул раскалывался громким хохотом, а то вдруг умолкал, и в напряженной тишине звенели наполненные ненавистью голоса. Ближе к входной двери с десяток молодых зеков плотно окружили нары, на которых сидел полный парень в очках. Он о чем-то серьезно толковал, его слушали молча и внимательно.

О чем шла речь, Картавому было плохо слышно, да он и не прислушивался. Рядом с ними, спиной к разговору сидел Никодимыч, зек по фамилии Никодимов. Картавый не раз замечал: стоит только собраться вместе нескольким зекам, Никодимыч оказывался тут как тут. Он не пользовался уважением, но его явно тянуло к людям. Еще по нескольким нарам кучковались заключенные, но многие уже спали.

ГЛАВА 4

Рыжий, хотя и торопился, но, тем не менее, не забывал незаметно оглядываться, как наставлял его Егоров, — за ним могли следить. Свернув за угол, он перешел на другую сторону улицы, прошел мимо дома, а затем вернулся, внимательно вглядываясь в лица редких прохожих.

Дом Егорова с улицы впечатления не производил, но зато внутри! Высокие потолки, лепные украшения, на полу дубовый паркет, в гостиной камин из дикого камня, отделанный благородной бронзой. Егоров как-то говорил: в этом доме жил купчишка, тот купчишка-то, видно, был не из последних. Рыжий прошел вдоль штакетника и толкнул калитку. На полу большой и светлой веранды, как всегда стояла штанга, лежали несколько разборных гантелей. Егоров, ни ростом, ни шириной плеч не отличался, но однажды он тряхнул напарника, да так, что у него до сих пор при одном воспоминании об этом ломило в плечах. Рыжий открыл дверь, снял в прихожей ботинки и прошел в комнату.

— А! Проходи! — как всегда с насмешкой в голосе, пригласил Егоров.

Он сидел за столом, на столе шахматы, горел экран ноутбука, при виде напарника Егоров откинулся на спинку стула, тот прошел к дивану.

Рыжий был невысок, лицо худое, густо усыпанное веснушками. Голова имела странную форму, словно ее когда-то сжали с боков, и она так и осталась на всю жизнь. На его лице постоянно висела та полуулыбка, по которой легко отличить уголовника.

— Как у нас дела? — спросил Егоров. Ему страшно не хотелось, что бы напарник принялся переживать события у кафе.

— Да по-прежнему, — отозвался тот.

Они собирались взять магазин…этот магазин Егоров заприметил на прошлой неделе, когда проходил мимо подсобных помещений центрального универмага. У железных ворот стояла женщина — охранница, ее лицо показалось Егорову знакомым. Он присмотрелся и ахнул — эта рыхлая вульгарная женщина была его первой любовью!

— Как обломала жизнь человека! — удивился Егоров.

Он прошел рядом с ней — его первая любовь открывала перед тяжелым грузовиком ворота. Глядя на нее, никак не верилось: как могли когда-то огромные голубые глаза так выцвести, сделаться наглыми и затеряться на круглых задубелых щеках.

Вечером, у горящего камина, Егоров вспоминал детство, свою первую девчонку, тоненькую, нежную, она все прятала лицо и робко отвечала на его поцелуи. Что же могло произойти с ней за эти годы? Он вдруг понял, что вспоминает не только девчонку и свое детство, перед его глазами все чаще и чаще вставали железные ворота, за которыми располагался тесный дворик, куда выходили черными ходами магазинчики, витринами глядевшие на улицу. Егоров отметил: в дворик попасть пара пустяков, несмотря ни на забор, ни на колючку. Он поделился с Рыжим своими наблюдениями. Тот на другой день сходил и глазом профессионала оглядел примыкавший к складам универмага дворик и подтвердил — проникнуть во двор дело пустячное! И подломать дверь магазинчика тоже будет нетрудно. Они наметили для кражи магазинчик побогаче, в котором торговали часами, роскошной импортной посудой и еще кое-какими дорогими вещами. Затем по очереди в течение недели следили за подсобными помещениями, отмечая, как несли службу охранники, и днем, и по ночам.

— Так, давай обсудим детали! — предложил Егоров.

— Подожди, курну!

В доме Егорова курить не полагалось.

Рыжий направился к двери, достал сигарету, прикурил от зажигалки, имитирующей форму пистолета, и вышел, уже за дверью выпуская дым. Курил он недолго, когда вернулся, Егоров попросил:

— Покажи зажигалку.

Тот достал ее и щелкнул, высекая пламя, а затем, притушив огонь, протянул зажигалку шефу.

— Как похоже, — удивился тот. — "Макаров", да и только! В зоне, наверное, делали.

— А то где же? Там есть мастера!

— Даже вес подходит, — добавил Егоров, качая в руках игрушку.

— Знаешь, — мечтательно произнес Рыжий, — я хочу купить себе настоящий.

— Да на что тебе?

— У тебя же есть.

— Ну, вообще-то, дело твое.

— Да я чуть не купил недавно, ладно, шепнули: меченый, мол. Из него главного архитектора шлепнули. Поди слыхал?

— Слышал. Вот так купишь себе с пистолетом чужой срок — это ведь дело такое…

— И не говори!

— Ну, давай обсудим детали…

— А че обсуждать-то, в натуре? — Рыжий повел плечами. — Ведь все ясно! Че мусолить-то?

— Ну, ладно…

— Да все будет на мази!

Егоров усмехнулся и предложил:

— Ты, давай, тогда иди. Встретимся, как договорились!

Рыжий поднялся и, не прощаясь, вышел, закрыв за собой калитку, он двинулся на остановку.

В автобусе, протиснувшись вперед, Рыжий принялся изучать карманы, правда, только глазами — Егоров строго-настрого запретил ему заниматься излюбленным промыслом.

Вот этот карман он мог бы взять запросто. Рыжий взглянул в глаза хозяина кармана — точно, раззява! А вот еще один стоящий…

— Надо же, когда нельзя…

Проехав с десяток остановок, он решил, что неплохо бы пройтись пешком. Рыжий стал пробиваться к выходу. На улице уже темнело. Горели фонари, по тротуарам шли прохожие, которым до него не было дела.

— Ну, привет. — Услышал он за спиной и обернулся, сзади шел Гоблин — его давний подельник, севший три года назад за пустой карман. Мосластый, с бритой головой и оттопыренными ушами, его маленькие глазки смотрели недобро.

— Когда откинулся?

— Да на днях. Следил за тобой в автобусе. Что-то ты все мимо, да мимо.

— Да я сейчас не по карманам.

— Масть что ли поменял.

— Да типа того.

— Возьми в дело.

— Да не могу, не от меня зависит.

— Так замолви словечко.

— Бесполезно.

— Ты что-то мне не нравишься. Не могу, не хочу. Ты мне в зону бухло хоть раз заслал?

— Я тебе не девочка что бы нравится.

— Ну, смотри.

— Не пугай.

Недовольный Гоблин отстал. Рыжий продолжил путь и тут же забыл про бывшего напарника. Он долго шел по центральной улице, затерявшись среди людей, чьи лица были разукрашены светом реклам в фантастические цвета. Рыжий взглянул вверх: сумеречное небо опустили тяжелые тучи — похоже, будет дождь. Дождь не помешает. На глаза попали часы, что висели на углу — время в запасе еще было. Его вдруг заколотило, ему стало страшно — кража занятие опасное, чуть что не так, и «век свободы не видать». Но в глубине души было что-то… с некоторых пор Рыжий боялся умереть на свободе.

Однажды во время карточной игры пустяковая поначалу ссора неожиданно обернулась кровавой поножовщиной. Рыжий стоял в толпе и наблюдал, как два полицейских, не скрывая отвращения, бросили труп незадачливого игрока в машину, и при этом голова того жутко стукнулась об пол.

— Собачья работа, — злобно проворчал один из ментов, отталкивая ногой труп с прохода.

В толпе настроение было совсем не грустное, какое вызывает обычно вид покойника. Все оживленно судачили, радостно констатируя, что вот еще одной сволочью стало меньше, и никто даже не снял шапки.

В лагере умирали по-другому. Смерть волновала заключенных, об умершем говорили хорошо, долго вспоминали… Рыжий хотел умереть в лагере — страшно было подумать, что его смерть кому-то доставит удовольствие…

Он бросил взгляд на руку, стрелка часов все же двигалась, Рыжий прикинул, инструмент подготовлен… наверное, уже пора!

ГЛАВА 5

Промзона расположилась на берегу небольшой быстрой реки. Старый деревянный корпус лесопильного цеха тянулся вдоль нее, а новый бетонный, мебельного производства, стоял на косогоре. Там же была столовая, управление и медпункт. А всю остальную территорию занимали бунты — скатанное в горы множество бревен, между бунтами высились штабеля досок. Повсюду висел запах прелой коры и свежепиленой древесины.

Картавый, закрыв глаза, сидел на бревне. Со стороны казалось, что он спит, на самом же деле Картавый напряженно размышлял… лагерный режим внешне он соблюдал — было нужно, чтобы его возили на работу — из промзоны уйти много легче. А работа была тяжелая. Шесть мужиков с помощью длинных металлических крючьев закатывали на лесотягу — движущуюся массивную цепь, с шипастыми металлическими поперечинами, бревна. Лесотяга тянула их вверх по эстакаде в помещение лесопильного цеха.

Но Картавый практически не работал. Потеря пары рук сказывалась чувствительно. Мастер биржи сырья — вольнонаёмный, полный рыхлый мужчина с красным равнодушным лицом, видимо много чего повидавший, делал вид, что ничего не замечает. Мужики недовольство скрывали, при появлении Картавого обрывали разговор и становились угрюмыми.

Картавый закрыв глаза, обдумывал план побега. Побег — это не просто расчет, это уравнение с множеством неизвестных. Здесь нужно поискать удачу, а удачу в долг не попросишь. Картавый думал и думал и вдруг понял: мысли его уже повторяются и повторяются. Он, вздохнув, поднялся, неторопливо прошел к реке, и уже в который раз осмотрел здание управления.

Путь на волю пролегал через медпункт — это он решил уже точно. Следовало узнать распорядок дня, кто там работает, их привычки, сейчас ему нужна любая информация. Он долго смотрел на часовых: на угловой вышке и вышке у здания управления, отмечая, кто как несет службу, кто куда смотрит, не отвлекается ли. Он смотрел и укреплялся в мысли, что задуманный им план наиболее подходящий, да и в голову больше ничего не шло. Он вернулся на рабочее место, вновь уселся на бревно и, закрыв глаза, принялся просчитывать неблагоприятную ситуацию, что могла возникнуть при побеге.

В побег Картавый уже сходить пытался — это был его второй срок. Сманил его в побег Старик, на счету которого их уже было несколько.

— Осталось мне полгода, — возражал поначалу Картавый. — Все равно на волю!

— Ну и что! — ухмылялся Старик. — Ты вор и жизнь твоя должна быть воровской, жить по своим понятиям. Да ты не бойся — не пропадем!

Картавый согласился…

С ними пошли два мужика, одному написали, что жена загуляла — тот обезумел, второй пошел с ним за компанию. Свои не пошли — Череп заявил, что никуда не торопится, Карим-Казань, вроде, хотел, но затем передумал. Емеля не хотел, чтобы Картавый уходил:

— Тебе сидеть-то? А? Бежать опасно…