Надгробие Комати

Мисима Юкио

Надгробие Комати

Юкио Мисима

НАДГРОБИЕ КОМАТИ

Одноактная пьеса

Пер. с японского Г. Чхартишвили

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Старуха

Поэт

Мужчина

Женщина

Кавалеры А, В,

Дамы А, В, С

Полицейский

Аляповато, по-опереточному вульгарно оформленная сцена изображает угол парка. Полукругом, на ровном расстоянии одна от другой, расположены пять скамеек, повернутых к зрителям. Уличный фонарь, пальма. Сзади - черный занавес. Вечер. На скамейках сидят пять парочек, не обращая внимания на происходящее вокруг. Появляется отвратительная старуха нищенка, подбирает с земли окурки. Шарит вокруг скамеек, потом останавливается возле той, что в центре, и присаживается. В круге, освещенном фонарем, возникает молодой, неряшливо одетый Поэт. Он пьян. Опирается на столб и пристально смотрит на старуху. Пара, сидевшая на центральной скамейке, раздраженно поднимается и, взявшись за руки, удаляется. Оставшись одна, старуха достает газетный лист, раскладывает его на скамейке и начинает пересчитывать окурки.

Старуха. Два, четыре, шесть, восемь, десять... (Подносит окурок к свету, оценивающе разглядывает, потом просит прикурить у мужчины с соседней скамейки. Возвращается, несколько раз затягивается, гасит окурок и кладет его на газету. Продолжает считать.) Два, четыре, шесть, восемь, двадцать. Два, четыре, шесть, восемь, тридцать.

Поэт приближается к Старухе и смотрит на нее в упор.

Старуха (не поднимая головы). Тебе чего, бычок дать? На, бери. (Выбирает один подлиннее и протягивает.)

Поэт. Благодарю. (Чиркает спичкой, прикуривает.)

Старуха. Ты что это все следишь за мной? Не угодила чем?

Поэт. Да нет, я так.

Старуха. Ты, наверное, из этих, которые стишками зарабатывают? Поэт, верно?

Поэт. Как ты догадалась? Да, иногда я пишу стихи. Стало быть, поэт. Только вот насчет заработка...

Старуха. Что, не покупают? Ну, тогда плохо дело. (Впервые поднимает голову и внимательно смотрит на Поэта.) Молодой какой. А проживешь недолго. Маска смерти на лице.

Поэт (без удивления). Ты что, старуха, раньше гадалкой была? По лицам судьбу предсказывала?

Старуха. Как тебе сказать. Гадалка не гадалка, но столько в жизни своей рож перевидала - аж противно... Да ты садись. Ишь как тебя шатает.

Поэт (садится, закашливается). Ф-фу, и надрался же я.

Старуха. Ну и дурак. Пока можешь двумя ногами по земле ступать, ступай твердо.

Пауза.

Поэт. Послушай, старуха, я уже который день за тобой наблюдаю. Не могу понять. Каждый вечер в один и тот же час ты приходишь сюда и сгоняешь очередную парочку с этой скамейки. Старуха. А-а, вот чем я тебе нехороша. Может, скамейки твои, и за место платить надо?

Поэт. Нет-нет. Просто скамейка не умеет говорить, поэтому за нее говорю я.

Старуха (успокоившись). Да я их не сгоняю. Они сами уходят. А чего такого - скамейка на четверых рассчитана.

Поэт. Это днем. А по вечерам она принадлежит влюбленным. Я всегда прохожу вечерами через этот парк, вижу, что на каждой скамейке сидят двое. И душа моя успокаивается. Я шагаю тихо-тихо. Бывает, усталость вдруг подкатит или нахлынет вдохновение - но я ни разу не позволил себе присесть... И тут какая-то старая карга вот уже несколько вечеров подряд...

Старуха. Поняла, все поняла. Тут у тебя огород. Поэт. Что?

Старуха. Грядки, из которых растут твои стихи. Поэт. Господь с тобой. Парк, скамейки, парочки, фонарь - слишком банально.

Старуха. Скоро это перестанет быть банальным. Все на свете когда-то уже считалось банальным. Проходит время, и все возвращается.

Поэт. Ого, как ты заговорила! Ну, давай тогда и я отвечу тебе высоким стилем. Хочешь, произнесу тебе целую речь про эту скамейку?

Старуха. Не стоит. Речь сведется к одному: тебе неприятно смотреть, как я тут сижу.

Поэт. "Неприятно"! Осквернение - вот как это называется! Старуха. Молодые обожают высокие слова. Поэт. Так слушай же!.. Да, я - никуда не годный, жалкий стихоплет. Ни одна девушка не взглянет на меня. Но я преклоняюсь перед любовью - благодаря ей мир в глазах влюбленных становится прекраснее во сто крат. Посмотри на них - ведь они не слышат нашей болтовни. Они стали высокими, выросли до самых звезд, даже еще выше - они глядят на звезды сверху вниз... Понимаешь ли ты, что эта скамейка лестница, лестница, ведущая в небесную сферу? Это - маяк, самый высокий на всей земле?

Это - горный пик! Я... даже если я встану на эту скамейку (встает на скамейку), все равно один я ничего отсюда не увижу... Вон там - еще скамейки. Кто-то ходит с фонариком... Ищейка полицейская, кто еще. Костер вон там горит. Бродяги греются... Машина едет... Все, проехала. Свернула за теннисные корты. В машине полно цветов... С концерта, что ли, кто-то едет? Или на похороны?.. (Садится.) Вот и все, что могу отсюда увидеть я.

Старуха. Глупости. Перед чем там преклоняться? Поэтому-то ты и кропаешь сладенькие стишки, которые никому не нужны.

Поэт. И я никогда - ты слышишь? - никогда не приближаюсь к этим скамейкам. Когда здесь сидит старуха или субъект вроде меня, это просто кусок деревяшки. Но стоит скамье дать приют влюбленным, и она обретает вечную жизнь в их воспоминаниях, она становится мягче любого дивана, она вбирает тепло и огонь сказочного фейерверка, рассыпаемого любовью... А когда сюда взгромождаешься ты, скамья делается холоднее могилы, превращается в надгробие. И с этим я смириться не могу!

Старуха. Охо-хо. Зелен, бездарен, да к тому же еще и слеп. Ты хочешь сказать, что скамейки оживают, когда на них садятся эти вот сопливые юнцы со своими подружками? Брось. Надгробия там, а не здесь. Ты посмотри, как иссиня-бледны их лица в свете фонаря. И глаза у всех зажмурены. Ну чем не покойники? Пока они сидят здесь, они мертвы. (Принюхивается.) Правда, здесь пахнет цветами. По вечерам клумбы так благоухают... Но в гроб тоже кладут цветы. Взгляни - это просто мертвецы, обложенные цветами... А живых здесь всего двое: ты да я.

Поэт (смеется). Шутишь! Это ты-то живее их?

Старуха. А то нет. Смотри, какая я крепкая, а ведь мне девяносто девять лет.

Поэт. Ну да?!

Старуха (поворачивается лицом к свету) Смотри сам.

Поэт. Какие страшные морщины!

Мужчина, сидящий на скамейке справа, громко зевает.

Женщина. Ты что?! Как тебе не стыдно!

Мужчина. А чего? Хватит уже, пошли. Простудимся еще.

Женщина. Какой ты противный! Тебе со мной скучно, да?

Мужчина. Да нет, вспомнил кое-что.

Женщина. Что?

Мужчина. Куры завтра нестись должны. Вспомнил - ну и забеспокоился, сама понимаешь.

Женщина. В каком смысле?

Мужчина. Ну так, вообще.

Женщина. Ты меня больше не любишь, да?

Мужчина. Ладно, ладно, пошли. Последняя электричка уйдет.

Женщина (встает и в упор глядит на него). До чего ж у тебя галстук уродский.

Мужчина молча подталкивает ее в спину, и они удаляются.

Старуха. Ну вот, ожили.

Поэт. Нет, не ожили - просто фейерверк погас.

Старуха. Ошибаешься. Уж я-то знаю, какие у людей лица, когда они оживают. Слава Богу, насмотрелась. Такая на этих лицах появляется скука. И я люблю наблюдать эту перемену... Давным-давно, когда я была молода, я чувствовала себя по-настоящему живой, только когда со мной приключалось нечто необычайное. Мне казалось, что я живу лишь в те мгновения, когда забываю обо всем на свете. Но потом я поняла свою ошибку. Да, бывают минуты, когда мир предстает уютным и гостеприимным, когда чахлые розочки кажутся размером с купола, а голуби вдруг заворкуют человечьими голосами... И люди все становятся милыми и приветливыми, и вдруг находишь на полке вещь, которую искала десять лет, а все встречные девушки похожи на принцесс. Так ведь? И на засохшем розовом кусте вдруг распускаются цветы... Всех этих глупостей когда-то вкусила и я, но теперь мне ясно, что в такие мгновения я просто была мертва... Чем дешевле вино, тем быстрее пьянеешь. А как напьешься - льешь слезы умиления. Вот и я лила сладкие слезы, а сама в это время не жила... С тех пор я всегда трезва. Потому и прожила на свете столько лет.

Поэт (насмешливо). Ну и в чем же смысл твоей жизни?

Старуха. Смысл жизни? Опять шутишь? Да просто в том, чтобы жить. Я не из тех ослов, что бегут за висящей перед носом морковкой. Ну а что вообще бегу - так то закон природы.

Поэт. Ты - такой осел, который бежит и не смотрит по сторонам.

Старуха. Да, и не отводит глаз от собственной тени.

Поэт. Но на закате тени делаются такими длинными.

Старуха. Они просто искажаются. А стемнеет - и вовсе исчезают.

Во время их разговора парочки одна за другой уходят.

Поэт. Скажи, старуха, кто ты?

Старуха. Когда-то меня звали Комати.

Поэт. Как-как?

Старуха. Я была прекрасна, но все мужчины, называвшие меня прекрасной, умерли. И теперь я знаю: мужчина, который назовет меня прекрасной, обречен на смерть.

Поэт (смеется). Ну, мне это не грозит. К счастью, я познакомился с тобой слишком поздно.

Старуха. Да, тебе повезло... Такой несмышленыш, как ты, наверняка считает, что красавица, состарясь, становится уродливой каргой. Так? О, как ты ошибаешься, мальчик. Красавица остается красавицей всегда. Я теперь уродлива - но все равно я красавица, только уродливая красавица. Когда все называют тебя прекрасной и ты живешь с этим семьдесят, нет, восемьдесят лет, глупо и скучно начинать убеждать себя, что ты некрасива, что ты, оказывается, не красавица, а нечто иное.

Поэт (в сторону). Ну да, ну да. Представляю, какой тяжкий груз знать, что когда-то давно ты была красива. (Старухе.) Понятно. У мужчин то же самое: раз побывав на войне, они всю жизнь только об этом и говорят. Конечно, конечно, я верю, что ты была прекрасна...

Старуха (топнув ногой). Не была, не была! Я и сейчас прекрасна!

Поэт. Ладно, договорились. Расскажи-ка мне лучше про старые времена. Про свою юность - девяносто, нет, восемьдесят лет назад.

Старуха. Восемьдесят лет назад... Мне шел двадцатый год. Да, как раз тогда за мной ухаживал один генерал-майор из Генерального штаба...

Поэт. Ну вот, представь, что я этот самый генерал, как там его?

Старуха. Не болтай глупостей. Куда тебе до него... Я сказала ему: "Вы должны приходить ко мне сто вечеров подряд, и тогда я внемлю вашим мольбам". И был вечер - наше сотое свидание. Мы танцевали в самом модном салоне, он назывался "Олений крик". Потом, разгоряченные, вышли в сад и сели на скамейку...

Тихо возникает мелодия вальса, постепенно усиливаясь. Черный занавес сзади раздвигается, и виден силуэт салона "Олений крик", размытый, как на старинной фотографии.

Старуха. Смотри, а вон и тогдашняя "золотая молодежь". Превульгарнейшая публика!

Поэт (всматриваясь в правую часть сцены). Неужели? А с виду такая блестящая компания.

Старуха. С виду-то да. Ну же, давайте вальсировать, не будем от них отставать!

Поэт. С тобой? Вальсировать?

Старуха. Не забывай - ты ведь генерал.

Они кружатся в вальсе. К ним присоединяются еще три пары, одетые по моде эпохи Рокумэйкана. Музыка кончается. Все собираются вокруг Старухи.

Дама А. Госпожа Комати, сегодня вы еще очаровательней, чем всегда!

Дама В. Я лопну от зависти! Где вам сшили такое платье? (Трогает старухины лохмотья,)

Старуха. В Париже. Мерку с меня сняли здесь, а сшили там.

Дамы А и В. О, какой шик!

Дама С. Да, это единственный выход. Японские портные - такие дикари.

Кавалер А. Увы, носить можно только заграничные туалеты.

Кавалер В. Мужского платья это тоже касается. Вы видели, в каком фраке нынче премьер-министр? Лондонская работа! Настоящее джентльменство бывает в одной лишь Англии.

Дамы, окружив Поэта и Старуху, весело болтают и смеются. Кавалеры садятся на скамейку.

Кавалер С. Ах, Комати! Чертовски хороша! Кавалер А. В лунном свете она еще красивее.

Кавалер В. Лунный свет вообще дамам к лицу. А Комати в лучах луны просто небожительница.

Кавалер А. Гордячка. Вот и распускают про нее всякие сплетни.