Орлы на войне

Тук. Тук. Тук. Тяжелые удары в дверь вернули его из грез в действительность.

– Кто там?

– Осберт.

Хотя это имя и не было именем херуска, тот, кто стоял за дверью, вряд ли был римлянином. Он обошелся без слова «господин». Назови его так кто-то из его воинов, Арминий изрядно удивился бы. Это была еще одна привычка его соплеменников, на которую офицеры-римляне посматривали свысока. То, что германские вожди относились к соплеменникам как к себе равным, было выше их понимания.

– Входи.

В комнату вошел германец, такой же бородатый, как и Арминий. Низкорослый, с выпуклой, словно бочонок, грудью, пьяница и задира, Осберт был одним из его лучших воинов. Он бесцеремонно подошел к карте и провел корявым пальцем по дороге, ведущей на восток.

– Думаешь о походе, Арминий?

– Да.

– Ничего сложного, да поможет нам Донар.

– Верно, – ответил Арминий. «А вот это мы еще посмотрим», – добавил он про себя. Посвящать Осберта в свои замыслы ни к чему. – Что привело тебя ко мне?

– Жрец Сегимунд будет приносить жертву на алтаре в честь Августа. Он с радостью примет пожертвования, поэтому мы с парнями приведем несколько баранов. Я знаю, ты не из тех, кто ищет милости богов, но наши воины будут счастливы принять благословение Сегимунда прежде, чем мы покинем лагерь.

Эта церемония послужит укреплению духа воинов, решил Арминий.

– Я приду. Думаю, будет нелишне узнать, что боги на нашей стороне.

Большой алтарь в честь Рима и Августа был установлен восемь лет назад по приказу первого наместника Германии, Луция Домиция Агенобарба. В честь этого события поселение было переименовано из Оппидум Убиорум, «лагерь убиев», – в Ара Убиорум, «жертвенник убиев». Огромный каменный прямоугольник алтаря покоился на постаменте, украшенном изображениями эпизодов из жизни Августа и его семейства, главным образом сценами жертвоприношений. Своими размерами он превосходил все жертвенники, какие можно увидеть снаружи других храмов. Он был настолько огромен, что стоявшее позади него святилище Августа, чей фасад украшали шесть огромных колонн, казалось на удивление небольшим, хотя и было призвано поражать своим величием.

Храмовая территория, огромное пространство, обнесенное низкой стеной, раскинулась за пределами города, на берегу Ренуса. В дополнение к главному храму и огромному алтарю там были святилища меньших размеров, жилища жрецов, комнаты для обучения их помощников и загоны для скота. Имелся даже постоялый двор и таверна для паломников, пришедших из дальних краев.

Место было переполнено молящимися.

Сопровождаемый Осбертом и десятком воинов, которые вели с собой трех молодых баранов, Арминий пробирался через толпу к торцу алтаря. Перед алтарем стояли около сотни легионеров и офицеров, включая легата. Все они наблюдали за тем, как Сегимунд совершает обряд жертвоприношения в честь Августа. Подобные ритуалы проводились в течение всего года. Арминий бывал только на тех из них, которые носили официальный характер, когда приглашения исходили из принципии. Такие «священные» дни были хитроумной уловкой, призванной укреплять власть Августа, внедряя в сознание подданных мысль о его божественной сущности.

Большинство людей были бы не прочь стать абсолютными властителями половины мира, подумал Арминий, как обычно, раздраженный распространением имперских идей. Зачем Августу изображать из себя бога? Арминий подозревал, что немало римлян разделяют его взгляды; иное дело, что они опасаются высказывать их вслух. Если вы состоите на имперской службе, вам лучше помалкивать.

Подойдя ближе к жрецу, Арминий понял: что-то явно идет не так. Собравшиеся стояли с хмурыми лицами и даже, прикрыв ладонью рот, что-то шептали друг другу на ухо. Бросив взгляд на бараньи туши – их было не менее шести, – он поначалу ничего не понял. В конце концов, божественная особа императора требует богатых жертвоприношений. Сегимунд – его было легко узнать по копне непокорных светлых волос – нагнулся над очередным бараном, которого держала пара храмовых слуг. Чуть в сторонке, удерживая еще нескольких баранов, приготовленных к закланию, стояли другие помощники жреца.

Сегимунд полоснул ножом по горлу животного. Фонтаном хлынула кровь. Прежде чем околеть, баран выбил копытами безумную дробь.

– Животное встретило смерть, как то полагается, – нараспев произнес жрец. – Это вселяет надежду.

– То же самое ты сказал и про остальных баранов, – услышал Арминий слова одного из офицеров.

– Давай дальше. Осмотри его печень, – произнес другой офицер.

С привычной ловкостью помощники жреца опрокинули барана на спину. Сегимунд наклонился над ним и ножом вспорол животному брюхо от таза до грудины. В нос Арминию тотчас ударил удушливый запах бараньих внутренностей. Из-за спины Сегимунда ему не были видны скользкие кольца кишок и серые желудки других выпотрошенных баранов, однако он сам в свое время забил немало домашних животных и знал, как выглядят потроха. Как правило, жрецы на них практически не смотрели, подбираясь к главному предмету гадания – печени. Однако до нее, расположенной под грудной клеткой, добраться было труднее, чем до кишок.

Похоже, Сегимунд не сумел до нее добраться. Присев на корточки, он поднял глаза на собравшихся и объявил:

– Я вижу на внутренностях следы болезни!

С губ офицеров слетел вздох разочарования.

Хотя Арминий не слишком верил в гадания, его сердце застучало сильнее прежнего. Радость на лицах Осберта и других воинов была красноречивее любых слов. Хотя Сегимунд и происходил из другого колена племени, он тоже был херуском, а значит, соплеменники верили ему, полагаясь на его предсказания.

Сегимунд продолжил изучение внутренностей барана, когда к алтарю подошел легат. Обычно спокойный, сегодня он выглядел недовольным.

– Клянусь Гадесом, как такое может быть, Сегимунд? Один баран, даже два… но разве может такое быть со всеми? Разве могут у всех быть больные внутренности?

– Я говорю лишь то, что вижу, – мрачно ответил Сегимунд. – Посмотри сам.

– Я надеюсь – и ожидаю, – что печень этого барана окажется здоровой, – сказал легат, вопреки обычаю глядя жрецу через плечо.

Сегимунд поработал ножом и вскоре высоко поднял окровавленную руку. На его ладони лежал осклизлый, рыхлый комок. Легат вздрогнул и отпрянул назад. Офицеры с отвращением вскрикнули. Арминий растерянно заморгал. Вместо обычного бордового цвета печень барана, лежавшая на ладони жреца, была бледно-розовой. Лишь лжец – или безумец – мог утверждать, что это печень здорового животного.

– Что это значит? – строго спросил легат.

– Не берусь утверждать, – ответил Сегимунд, – но, боюсь, это не предвещает ничего доброго для императора, да хранят его вечно боги. Или, возможно, империю ждут какие-то испытания…

Лицо легата приняло воинственное выражение.

– Чушь! Я считаю, что эти бараны – из худшего стада на ближайшую сотню миль. Забейте другого! Перебейте всех, пока не найдете того, у которого хорошая печень!

– Как прикажешь, легат, – почтительно склонил голову жрец. – Приведите сюда другого барана!

Арминий обвел римлян пристальным взглядом. Слова легата до известной степени успокоили их, однако многие по-прежнему тревожно перешептывались. Когда же печень следующего барана оказалась бледно-розовой, а за ним такая же и у третьего, их беспокойство усилилось. По лицам его собственных воинов было видно, что те растеряны и пытаются понять, что это значит. Если честно, он и сам был неприятно удивлен. Почему у такого количества баранов оказалась больная печень?

Наконец Сегимунд объявил, что печень последней жертвы говорит о добром предзнаменовании, однако легата это не убедило. Он подозвал крестьянина, продавшего баранов для жертвоприношения. Стоило Арминию на него посмотреть, как в нем тотчас возобладал разум, взяв верх над шевельнувшимся в душе суеверием. В каких-то обносках, грязный и тощий, словно ощипанная курица, крестьянин выглядел крайне бедно и неприглядно. Когда же легат прилюдно унизил этого убогого, заявив, что он-де продал его офицерам плохих баранов, настроение Арминия улучшилось.

И все же на лице Сегимунда читалась тревога. Внезапно на Арминия снизошло вдохновение. Его соплеменники столь же суеверны, как и римляне. Что может быть лучше для того, чтобы перетянуть их на свою сторону, чем рассказать про то, что случилось у алтаря? А чтобы сделать историю еще убедительнее, надо лишь умолчать про крестьянина, продавшего животных, и последнего здорового барана. Вот вам и знамение! Спасибо тебе, Донар, поблагодарил громовержца Арминий. Было бы также неплохо прощупать настроение Сегимунда. Он всегда был предан Риму, и по традиции его ветвь племени херусков не ладила с той ветвью, к которой принадлежал Арминий. Однако поддержка жреца – если ею удастся заручиться – была бы весьма полезна.

Уверенность Арминия в том, что настало время действовать, еще больше окрепла после того, как в жертву принесли приведенных им баранов. Все трое пошли под нож безропотно, и у каждого оказались здоровые внутренности. Сегимунд объявил, что ближайшие месяцы будут благоприятными для Арминия, его воинов и их близких. Его кавалеристы восприняли это сообщение с радостью. И даже столпились вокруг жреца, чтобы выразить ему благодарность.

Арминий воспользовался толкотней, чтобы добавить в кошелек еще монет, после чего приблизился к Сегимунду.

– Прими мою благодарность за твои предсказания, – сказал он, вложив кошелек в руку жреца, и мысленно добавил: «Она даже больше, чем ты можешь себе представить». – Боги будут благосклонны к нам этим летом.

Взвесив кошелек в руке, Сегимунд улыбнулся.

– Ты воистину щедр, Арминий.

Второго такого момента не будет, решил тот. Куй железо, пока горячо. Если Сегимунд согласится распространить среди племен слух о том, что боги разгневались на Рим, его мечты разгромить легионы Вара перестанут быть мечтами. Арминий большим пальцем указал на туши больных баранов.

– Скажи, эти бараны действительно были больны, потому что хозяин плохо о них заботился?

Сегимунд пристально посмотрел на своего собеседника.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Мне показалось, тебя покоробило, когда легат обрушился с обвинениями на несчастного крестьянина.

Сегимунд глазами указал на своих помощников и прочих присутствующих.

– Если ты хочешь обсудить со мной этот вопрос, то лучше сделать это наедине. Пройдем со мной в храм.

Арминий был внутри храма не раз, но никогда не уставал восхищаться его великолепием. У стены в ряд выстроились масляные лампы на бронзовых подставках. Их мерцание заливало длинное узкое помещение красновато-золотистым светом. Как и алтарь, внутреннее убранство храма и его статуи не имели себе равных. Самая большая из статуй, скульптурное изображение Августа, даже без постамента была в два человеческих роста, а сам постамент был примерно по пояс взрослому мужчине. Считалось, что это самое правдоподобное изображение императора из всех, когда-либо созданных в мраморе. Август был изображен военачальником – узорная кираса, наручи и невысокие сапоги. Шлема не было. Суровый, пристальный взгляд. Сильная нижняя челюсть. С высоты на своих подданных смотрел прирожденный властитель, способный вести за собой в бой целые армии и одерживать победы любой ценой. Почти бог.

Но Арминий вместо благоговейного трепета проникся презрением. Август больше не казался ему богом. Скульптурный портрет явно сделан пару десятков лет назад. Теперь император – старик, которому нужно класть в постель горячие камни, чтобы согреть старые кости.

В храме было пусто. Но Сегимунд на всякий случай огляделся по сторонам и лишь после этого заговорил.

– Несмотря на обвинения легата, даже самый никудышный скотовод может вырастить здоровых животных. Разве тебя не огорчило бы, что все пожертвованные тобой бараны, за исключением одного, больны?

– Конечно, огорчило бы, – признался Арминий. – Но я не понимаю, как здоровая печень последнего барана способна отменить все дурные предзнаменования, которые ты предрек по печени больных животных.

– Все просто. Не способна.

Арминий глубоко вздохнул. Он достиг развилки пути. Одна дорога ведет к успеху замыслов, другая выдаст его Риму. Единственный способ выбрать ту, по которой следует пойти – правильную или неправильную, – это открыть свои намерения. Внезапно ему подумалось, что Сегимунда терзают те же сомнения, что и его: жрец был уверен, что он, Арминий, предан Риму. Осознав всю иронию своего положения, он рассмеялся вслух.

Сегимунд вопросительно наклонил голову.

– Что тут смешного?

– Мы с тобой ходим вокруг да около, пытаемся раскусить намерения друг друга, понять, что у каждого из нас на уме.

– Неужели?

– Можно подумать, ты сам не знаешь, Сегимунд.

– Пожалуй, – усмехнулся жрец и, немного помолчав, добавил: – Интересно, как легат отнесся бы к рассказу о моем вчерашнем сне.

– А что за сон? Рассказывай, – произнес заинтригованный Арминий.

– Я видел золотого орла, такого, какой есть в каждом легионе, – сказал Сегимунд и испытующе посмотрел на собеседника. – И он медленно сгорал в огне.

В сердце Арминия встрепенулась надежда.

– Сильный образ. Наверняка это знак богов, как ты думаешь?

– Я уверен, что так оно и было. Это видение я узрел в священной роще сигамбров. Вчера я был на другом берегу реки, проводил ритуал, – пояснил Сегимунд. – Когда я закончил дела, был уже поздний час, и жрец из тамошнего поселения пригласил меня заночевать у него. Когда наступила ночь, я решил провести некоторое время в роще, вдруг Донар пожелает пообщаться со мной. Я пошел один, как обычно, вознес молитвы богу и выпил немного ячменного пива. Сначала ничего не было. Спустя какое-то время я уснул.

От его слов на шее у Арминия запульсировала жилка.

– Сон с горящим орлом был таким живым, таким сильным, что я проснулся. Я был весь в поту. – Глаза Сегимунда пылали страстью. – Донар ниспослал мне видение. Я знаю это. Сегодняшние бараны – тому подтверждение.

Арминий и жрец пристально посмотрели друг на друга.

Первым заговорил Арминий:

– Твои слова наполняют радостью мое сердце. Я слишком долго служил Риму. Слишком долго, ничего не делая, смотрел, как империя притесняет германцев. Разве мы, херуски, не братья друг другу, а также хаттам, марсам и ангривариям? У нас гораздо больше общего, чем когда-либо будет общего с римлянами.

– Я, пожалуй, соглашусь с тобой, – отозвался Сегимунд. Выражение его лица сделалось серьезным. – Ты что-то задумал?

Слова жреца заставили Арминия отбросить всякую осторожность.

– Я намерен создать союз племен. Мы навсегда отбросим римские легионы на западный берег Ренуса.

Сегимунд вопросительно посмотрел на него.

– Задача не из легких.

– Моя часть племени пойдет за мной. Надеюсь, что вскоре к нам присоединятся хатты и узипеты. Возможно, мы перетянем на нашу сторону и остальную часть херусков. Если ты поддержишь меня или, еще лучше, расскажешь всем о твоем сне и о том, что случилось сегодня в храме, мы наверняка убедим перейти на нашу сторону и другие племена. Что скажешь?

Сегимунд не ответил. Арминий поймал себя на том, что от напряжения сжимает кулаки. Может, он ошибся в жреце? «Будь все проклято, – подумал он, чувствуя, как в нем закипает злость. – Я скорее заставлю его замолчать на веки вечные, чем позволю донести на меня легату». Правда, как потом ему уйти из храма незамеченным, Арминий не знал. Он исподтишка окинул взглядом святилище. Похоже, в храме, кроме них, никого нет. Повернувшись так, чтобы Сегимунд не заметил его жеста, он осторожно взялся за рукоятку меча.

– Не иначе как тебя послал сам Донар!

Голос жреца звенел страстью. Арминий опустил руку и посмотрел ему в лицо.

– В самом деле? Ты так считаешь?

– Подумай сам. Почему все случилось именно так, а не иначе? Сон, больные бараны, затем рассказ о твоих замыслах…

– Так, значит, ты поможешь?

– Да будет Донар мне свидетелем, – серьезно ответил Сегимунд.

– Спасибо тебе, – искренне поблагодарил жреца Арминий, крепко пожимая ему руку.

– Мы можем поговорить вечером, у меня дома.

Арминий почувствовал, что улыбается.

– Буду с нетерпением ждать вечера.

Он вышел на яркий солнечный свет. Как и его первый союзник, жрец, солнце как будто было ниспослано ему самим Донаром. «Следующий шаг – заручиться доверием вождей других племен, – подумал он. – Тогда у меня будет целая армия».

При мысли о будущем Арминия охватило волнение. Что касается места и времени засады, где он подстережет легионы Вара, то у него уже имелись кое-какие соображения. О боги, поскорей приблизьте тот день, когда его мечты станут явью!

Глава 2

Старший центурион Луций Коминий Тулл стоял на обочине дороги рядом с главными воротами Ветеры. Прямоугольный, размером девятьсот шагов на шестьсот, этот укрепленный военный лагерь, место дислокации его Восемнадцатого легиона, вот уже более двадцати лет служил римским форпостом на этих землях. Основанный Августом всего полстолетия назад, в годы гражданской войны, которая привела его к власти, легион Тулла был относительно нов. Свою службу Восемнадцатый начинал в Аквитании, но спустя всего несколько лет был переброшен в Кастра Ветеру, на берег Ренуса. Когда пятнадцать лет назад Тулл был повышен в звании до центуриона, он из прежнего легиона получил назначение в Восемнадцатый.

Стук, стук, стук. Это мимо прошагали солдаты его центурии. Следуя за знаменосцем, они шли двенадцать рядов шеренгами по шесть человек, семьдесят два солдата из положенных восьмидесяти. Увы, его подразделение никогда не имело полного состава. Замыкающим шел опцион Фенестела.

Проходя мимо Тулла, каждый старался распрямить плечи и правильно нести копье. Зоркий и внешне бесстрастный центурион следил за тем, исправно ли оружие, нет ли на снаряжении следов порчи или износа. Большую часть проблем он уже выявил, когда легионеры собрались возле своих казарм: плохо сидящие доспехи у одного, сломанный нащечник шлема у другого. Впрочем, ни тогда, ни сейчас это не мешало движению. Они уже получили нагоняй и все исправят, как только вернутся. В противном случае они отведают силу ударов его витиса[3].

Время от времени внимание Тулла переключалось на внушительные укрепления лагеря. Вот уже полтора десятка лет тот был его домом, но Тулл, как и в первый день, не переставал восхищаться надежностью его фортификаций. Здесь все дышало постоянством и мощью Рима. Сначала шел глубокий двойной ров, причем дно каждого было устлано колючими ветками. За рвами высился насыпной вал, сооруженный из земли, оставшейся после рытья рвов, – высотой выше сидящего верхом кавалериста. По валу, защищая лагерь по всему периметру, протянулась каменная стена – она была еще выше.