Как это было

— Ах! Ну, мы посмотрим. Завтра мы, возможно, узнаем, что ограбление тоже было частью твоего чрезвычайно любопытного сна.

— А кипарис! — воскликнул Оуэн. — Это единственное доказательство, которое у меня осталось, но, по крайней мере, оно принесло свои плоды. Вы сами это видели!

— Да, Питер, мой мальчик, я это видел. Поздравляю с тем, что ты столкнулся с очень интересным вещим сном. И это не может быть ничем иным. Ты устал, мой мальчик. И перевозбужден. Так что, я рекомендую тебе, — да, да, ты угадал, Питер. Тебе лучше допить пиво и лечь в постель.

— Я уже устал ложиться в постель! — отчаянно сказал Оуэн. — Кроме того, я могу проснуться вчера. Путешественники во времени могут поймать меня. Может быть, они как раз ловят рыбу на ужин.

— Допивай пиво, — невозмутимо сказал Краффт. — Благодарю, что рассказал мне, где найти Макси.

— Если его там нет, — цепляясь за соломинку, спросил Оуэн, — то вы мне поверите? Если узнаете, что грабители действительно ворвались в дом, вы поверите?

— Но Питер, ты говоришь об уже свершившемся факте. Если это вообще случилось, то еще до десяти часов вечера. Именно так. Только вот причем тут путешествия во времени? Если ты говоришь, что был внизу и видел разбитое окно, я верю в это. Но для того, чтобы это узнать, не нужны магические часы. Ты должен был рассказать обо всем дяде, а не сидеть со мной, беседуя о странных вещах. Нет, нет, ты перевозбужден, Питер. Мне нужно идти. Мне действительно нужно идти.

Доктор Краффт повернулся к выходу.

Вздохнув, Оуэн взял часы. Ему не хотелось этого делать, но выбора не было. Добрый старик обнаружит обчищенный сейф и вызовет дядю Эдмунда и полицию, а ярость дяди Эдмунда не знает границ.

— Спокойной ночи, доктор Краффт, — спокойно сказал Оуэн и повернул стрелки часов назад.

Глава VI. Губка из прошлого

ПОЗЖЕ Питер все-таки лег в кровать. Со временем он заснул, а его голова кипела от бесполезных планов и мыслей, таких мудреных, что они не поддавались описанию. И приснился ему странный сон.

Летающее блюдце плавало на поверхности непонятно выглядящего океана, где волны необъяснимо походили на минуты, хотя как Оуэну удалось определить такую схожесть, он и сам не понял. На борту блюдца находились трое путешественников во времени, которых звали Прищур, Зевок и Кивок[3], и все они страдали от морской болезни.

Периодически они с трудом добирались до якорной цепи и вяло пытались вытащить ее. Цепь продолжала болтаться и дико извиваться.

Кроме очевидного факта, что все трое членов экипажа непрерывно сворачивались и разворачивались, как гастроподы, внешность путешественников во времени было невозможно описать.

* * *

На следующее утро, — так сказать, — Оуэн проснулся с гораздо более ясной головой, но ощущение скорой гибели, висевшее над ним, заставило его чувствовать себя, как кипарис. Было очень рано. Свежий, рассветный морской ветерок, пахнущий солью с ароматом шалфея, приправленного лимоном, веял с холмов неподалеку, наполняя комнату сложной смесью запахов.

Оуэн сел на кровати и задумался.

— Гибель? — вопросительно пробормотал он себе под нос. — Почему?

И ответ тут же пришел к нему. Путешественники во времени, тянущие цепь, к которой прикреплен якорь. Оуэн быстро схватил голубые часы и также быстро их отпустил, боясь, что его в мгновение ока унесет через потолок в паравремя.

— Это, конечно, не совсем так, — принялся убеждать он себя. — На самом деле, они не страдают от морской болезни. Мы приукрашиваем свои сны в соответствии с личными предрассудками. Я, наверное, беспокоился о том, что якорь проскальзывает каждый раз, когда я отматываю время. Но разве я могу быть уверен, что они не поднимают якорь? Эти часы совсем не подарок. В лучшем случае, возможно, одолжение, и его могут забрать в любую минуту.

В этом и состояло чувство грозящей гибели. Оуэн мог потерять часы в любое время. А он стал зависеть от них. Ни одно человеческое учреждение не могло распутать отвратительную неразбериху с «Леди Пантагрюэль», дядей Эдмундом, начальником Иганом и Клэр. Даже с часами Оуэн не знал, как можно добиться этого.

— Ох! — внезапно воскликнул Питер и сел еще прямее.

Конечно, он мог кое-чего добиться. Даже всего, если будет действовать быстро и думать головой. И ему придется действовать быстро, потому что Прищур, Зевок и Кивок могли решить поднять якорь и отправиться домой прежде, чем Оуэн справится со своей задачей.

В конце концов, доктор Краффт дал подсказку. Оуэн не мог предотвратить кражу, но целью было помешать грабителям, а если дядя Эдмунд не узнает об ограблении до того, как, к удовлетворению Оуэна, продаст «Леди Пантагрюэль» Клэр, тогда будет достигнут тот же результат.

Оуэн возбужденно поморгал в сером воздухе раннего утра. Вскоре он спустится к завтраку. Затем дядя Эдмунд, — если время не изменилось больше, чем казалось, — начнет намекать, что предложение Клэр может быть принято. Тогда наступит время нападения, пока настроение дяди Эдмунда остается относительно хорошим.

Каким-то образом Оуэну придется держать ограбление в тайне. Каким-то образом ему нужно будет заставить замолчать доктора Краффта всякий раз, когда тот близко подойдет к тому, чтобы вспомнить, что оставил Макси в библиотеке. Надо будет не пускать в дом начальник Игана, и, во что бы то ни стало, привести Клэр.

В халате и тапочках, бесшумно двигаясь по молчаливому дому, Оуэн быстро спустился к телефону в гостиной. У него было тревожное чувство, что он может пройти мимо себя самого где-то в паравремени, и разыгрался настоящий невроз из-за боязни найти Питера Оуэна, спящего в его собственной постели, по возвращении в комнату. Но он сумел дозвониться до апартаментов Клэр в Лос-Анджелесе без каких-либо серьезных промахов.

Долгое время Оуэн слышал только гудки.

— Алло, — после несколько невыносимых минут раздался сердитый и сонный голос Клэр. — Здравствуй... Питер? Зачем ты звонишь в такую рань?

— Дорогая, выслушай меня. После вчерашнего, я не вынесу еще одну сцену. Сделай глубокий вдох и постарайся не злиться. Хорошо? — быстро проговорил Оуэн.

КОЛЕБЛЯСЬ между гневом и нежностью, Клэр неуверенно рассмеялась.

— Я хочу, чтобы ты прямо сейчас собралась, разбудила своего юриста и приехала в Лас Ондас, — торопливо продолжал Оуэн.

— Питер, ты сошел с ума!

— Не спорь, дорогая. Ты не знаешь, через что я прошел со вчерашнего вечера. Если ты будешь делать все, как я скажу, то смогу достать для тебя «Леди Пантагрюэль».

— Я ненавижу «Леди Пантагрюэль»! — страстно заявила Клэр.

Оуэн, словно на экране телевизора, увидел копну ее светлых волос и внезапную вспышку в больших голубых глазах.

— В гробу я видела твоего противного дядю Эдмунда и его пьесу.

Так продолжалось еще некоторое время. Но все же не вечно.

— Ну, дорогой, если бы не ради тебя, я никогда бы не согласилась. В отличие от меня, у тебя доброе сердце, дорогой Питер. Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Приезжай сюда как можно быстрее. Дядя Эдмунд садится завтракать в девять. Я собираюсь сделать так, что к девяти тридцати он будет готов подписать договор. И будет нужно, что бы ты со своим юристом вошла в дом в ту же минуту. Если остановишься на завтрак в... скажем — в отеле «Лас Ондас», я позвоню, как только придет время.

— Ладно, дорогой. Я сделаю это.

— И не выходи из себя!

— Постараюсь, Питер. — Пауза. — Питер, дорогой!

— Да, дорогая?

— У меня есть для тебя хорошие новости. Отгадай, какие? Ты будешь работать управляющим в кинокомпании «Клэр Бишоп»... если мы получим «Леди Пантагрюэль».

Оуэн глубоко выдохнул прямо в телефон.

— Как тебе это удалось?

— Ох, я долго занималась этим. Твой опыт работы на коммерческую кинокомпанию сделал тебе имя в определенных кругах, и я продолжала нахваливать тебя. Вчера вечером я выбила конкретное обещание из самого важного поручителя, и все, что нам надо, — подписать договор с дядей Эдмундом. Что думаешь, Питер, дорогой?

— Ах, — сказал Оуэн, а затем последовал короткий период символических чмоки-чмоки.

* * *

— Необязательно было так торопиться, Питер, — с язвительной улыбкой заметил дядя Эдмунд. — Присаживайся, располагайся, раз уж пришел. Боже, как это ужасно, что я вынужден есть овсянку. Особенно, когда одновременно приходится видеть твое постное лицо по другую сторону стола...

И он наигранно содрогнулся.

— Доброе утро, дядя. Доброе утро, доктор Краффт. Приходила какая-нибудь интересная почта?

— Да, приходила, — ответил дядя Эдмунд. — Я получил предложение от «Метро», перебивающее цену мисс Бишоп на целых десять тысяч. Разумеется, я собираюсь...

Тут он резко дернул рукой, зацепил рукавом кувшин со сливками и опрокинул его содержимое прямо себе на колени.

От яростных воплей задрожали стекла.

— Разумеется, я собираюсь продать пьесу «Метро», как только Луис доберется до своего стола! — прокричал дядя Эдмунд, вскакивая и неистово отряхивая брюки. — Питер, это твоя работа следить, чтобы мои вещи не стояли там, где я могу уронить их. Мне очень хотелось кинуть кувшин тебе в лицо!

Оуэн безмятежно сунул руку в карман и перевел стрелки часов...

— ...получил предложение от «Метро», касающееся «Леди Пантагрюэль», — работая ложкой, весьма спокойно проговорил дядя Эдмунд.

Оуэн перегнулся через стол и осторожно передвинул кувшин со сливками. Дядя Эдмунд одарил племянника раздраженным взглядом, но, прежде чем он успел открыть рот, тихо заговорил доктор Краффт, следуя какой-то своей нити размышлений.

— Вы знаете, — мечтательно рассматривая ноготь своего большого пальца, сказал он, — я почти вспомнил кое-что. Подождите, пожалуйста. — Он плотно закрыл веки. — Думаю, я знаю, где оставил моего дорогого малыша Макси.

— На пляже! — выпалил Оуэн так резко, что дядя Эдмунд подпрыгнул и чуть не перевернул тарелку с овсяной кашей. Открыв глаза, доктор Краффт поморгал и покачал головой.

— Нет, Питер, ты ошибся. Это было... стойте, я почти...

— Вчера утром вы пошли прогуляться по пляжу, — сказал Оуэн. — Вам нужно было о чем-то подумать. И вы взяли Макси с собой, помните?

— Ах, но я принес его обратно, — прошептал доктор Краффт. — Нет, я оставил Макси... оставил его...

— На пляже, — уверенно закончил Оуэн. — Вы оставили его там. Я точно помню. Еще подумал, что вы, наверное, положили лягушку в карман. Но вы не могли. Потому что на вас были только плавки. Это логично, разве нет?

— Что? — спросил вконец запутавшийся старик. — Карманы? Нет, у меня нет карманов на плавках. Так что, конечно, Макси не мог быть там. Но я почти...

— Ну, вот мы все и выяснили, — многоречиво продолжал Оуэн. — Вы пришли на пляж поразмышлять и посадили Макси так, чтобы сосредоточиться на нем, а когда закончили, просто забыли про него. Он. наверное, все еще сидит на том камне — если, конечно, прилив не смыл его в океан, — хитроумно добавил Оуэн.

— Ох, мой бедный малыш Макси! — схватившись за сердце, воскликнул доктор Краффт.

Он оттолкнул стул и бросил на стол тревожный взгляд.

— Вы должны извинить меня, Эдмунд, Питер. Моего бедного Макси смыло в океан! Нет, нет! Я иду. Макси!

И он быстро вышел из комнаты.

ШТАММ МРАЧНО продолжал есть овсяную кашу, многозначительно игнорируя неловкий момент. Оуэн кашлянул.

— Если пытаешься привлечь мое внимание, — заметил Штамм, — помни, что ты разумное существо, а не тупое животное. Лаять, как эрдельтерьер — плохая замена цивилизованной речи.

Подавляя желание спросить дядю Эдмунда, откуда ему знать, что такое цивилизованная речь, Оуэн тактично затронул тему «Леди Пантагрюэль». Штамм сказал, что получил лучшее предложение, и тут больше нечего обсуждать.

— В почте нет ничего, кроме счетов, — весьма смело заметил Оуэн.

— Следи за своим языком, — приказал дядя Эдмунд. — Основной постулат... — Тут он слегка замялся, осознав величие предмета, к которому приближался, передумал и вытащил из внутреннего кармана конверт. — Ты видел только часть почты, — сказал дядя. — А не всю ее. Я вскрыл это письмо до того, как ты с таким запозданием притащился к завтраку. От «Метро». Видишь? — Он протянул конверт, но быстро отдернул руку, когда Оуэн потянулся к бумаге. — Не лапай, — сказал он. — У меня и в мыслях не было ублажать твое любопытство.

Оуэн быстро подумал.

— Это не от «Метро», — сказал он. — Я вижу это.

Дядя перевернул конверт, проверив оттиск на лицевой стороне.

— Ты что, ослеп? — язвительно спросил он. — Вот, — смотри.

Резко дернувшись вперед, Оуэн выхватил конверт из рук дяди и вытащил письмо. С. Эдмунд Штамм, потеряв дар речи, сидел изумленный и такой испуганный, словно его обругала овсяная каша.

Оуэну хватило мимолетного взгляда на письмо. Потом он бросил его обратно на стол, ухмыляясь прямо в багровеющее лицо Штамма.

— «На десять тысяч больше», да? — спросил он у задыхающегося дяди. — Тогда почему «Метро», в ответ на вашу просьбу, говорит, что они не могут повысить свое предложение шестимесячной давности, которое стоит считать окончательным? Дядя Эдмунд, вы лжец.

— Питер Оуэн, ты понимаешь, что сейчас произойдет? — спросил дядя Эдмун хриплым, задушенным голосом.

— Я прекрасно знаю, что произойдет, — самодовольно ответил Оуэн.

Голубые часы уже были в его руке. Сделав быстрый подсчет и приготовившись увернуться от кувшина, он отмотал время на две минуты...

И пол рухнул под ногами!

Это было как сон, как кошмар, только еще хуже. У Оуэна закружилась голова, возникло чувство дезориентации, словно его бросили в неизвестном направлении, а измерения вращались вокруг, хотя на самом деле он прекрасно осознавал, что комната не изменилась, — разве что поведение Штамма стало совсем уж омерзительным, — он подносил пустую ложку ко рту, наполнял ее до краев овсянкой, складывал кашу в тарелку и заново повторял этот тошнотворный процесс.

А доктор Краффт, предположительно сойдя с ума из-за потери Макси, вбежал в комнату, плюхнулся на стул и вскоре начал повторять отвратительные замашки хозяина. Затем и доктор, и Штамм вскочили и выбежали из комнаты, и... и...

Пол под ногами еще быстрее устремился вниз! Страшный толчок чуть не вытряхнул из Оуэна душу, затем он полетел в обратном направлении, также странно, как и в первый раз. Штамм и доктор Краффт опять ворвались в кухню, запрыгнули на стулья и начали уплетать завтрак, будто не ели целый день. Затем доктор Краффт вскочил на ноги, — он и минуты не мог просидеть спокойно, — и выбежал из комнаты, в то время, как С. Эдмунд Штамм встал, достал из кармана конверт и...