Уходил старик от старухи

Вера. Ноги не слушаются, Митя… помоги мне… Ах, ну, помоги же, подняться бы…

Он же мечется взад-вперед и словно не слышит. А может, и не слышит…

Дашь ты мне руку в конце-то?.. Руку, Митя?..

Порогин(руки не подает, но спрашивает резко). Да кто он? Этот пошляк, этот… Кто?

Вера(наконец, с чемодана перебирается на стул). Господи, какая тяжесть…

Порогин. Я прошу назвать! Ты не думай, мне это надо… Мне надо знать! Я имею право знать! Я требую! Иначе… иначе… (Без сил, вдруг, с остановившимся лицом оседает на стул.)

Вера. Митя… Митя… Да Митя же, что же ты… (С лекарством торопится к нему.) На-на-на, Митя… Ну, Митя же, прими…

Порогин(шепотом). Не прикасайся ко мне, ты не чиста…

Вера. Хорошо, ладно, потом, под язык, головой не верти… Митя, не упрямься, помрешь, что я с тобой потом делать буду?.. (Буквально запихивает ему в рот таблетку.)

Старик полулежит, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза. Старуха возле; сама дышит тяжело, сама принимает лекарство; наконец, устало отходит, опускается в кресло, считает пульс.

Ох, один, два, три… Боже мой-Боже мой… одиннадцать, двенадцать… Ох, зелень в глазах… и давление давит… ох, как же оно давит… Двадцать четыре, двадцать пять… Где ты его раскопал?

Порогин. В чемодане.

Вера. О, Господи, зачем ты в него полез? В рыжем, что ли? В рыжем, Митя.

Он молчит.

Ну, вот… вот… жить кончаем — полез… С войны я о нем помнить забыла. Чего тебе в нем понадобилось?

Порогин. Носки.

Вера. Какие носки? Митя, ты в памяти? Все носки в комоде. В ящике. В среднем. Всегда там были. Миллион раз твердила. И как только в ум тебе этот рыжий влез — не понимаю…

Порогин. Я не знал…

Вера. Да как же не знал? У меня всякая вещь свое место знает, а ты не знал! Не гляди так на меня, справедливо говорю. Никакой хоть на нитку ответственности. Правда, Митя! Всю жизнь как за ребенком — он в благодарность за носками в рыжий чемодан лезет, где их никогда не бывало! (Возмущена и возбуждена, поэтому принимает еще таблетку.)

Молчат.

Порогин. Я не знал, что в нашей жизни будет еще и это.

Вера. Это?.. Это — что?.. Что сказать хочешь?

Порогин. Пошлость нас не миновала.

Вера. Между нами ничего не было, Митя! Как про Толстого ты в книжке написал…

Порогин. Не трогай Толстого, не надо ложь!

Вера. Поклянусь, чем хочешь!

Порогин. Все ложь и предательство, ни единому слову!

Вера. Да нет же, Митя, ты, право… Какой, какой… Одной-то ногой уже — где я? Ну, для чего мне сейчас-то, посуди? Может, я рада даже — ты дурачок — что оно тебе попалось. Может, я сама бы тебе перед вечностью все рассказать захотела бы.

Порогин. Вся жизнь, оказывается, была… стыдная ложь.

Вера. Ну честное слово, Митя, как этот упрямый ты… ослик упрямый, о, Господи…

Порогин. Я тебя никогда ни о чем не спрашивал.

Вера. Спроси сейчас. Видит Бог, давай, отвечу.

Он молчит.

Ну, спрашивай?. Ну, чего же ты?

Порогин. Ты сама должна была рассказать. Тогда.

Вера. Да о чем, Митя? Мне и сейчас — захочу даже — припомнить нечего, а тогда… Да что ты такое, Митя? Я и ничего в голову не брала. Ничего не было, и ничего не брала. Понятно? (Молчит.) Глупый ты, Митя, честное слово. И не глупый даже, а какой-то… неумный. Подумай: муженек драгоценный с войны домой еле дополз, тут у него рана, там рана — я ему на шею и ну признаваться?.. Худо же ты обо мне думаешь, Митя. Видит Бог, вот не знала, что уж так дурно.

Порогин. Я бы мог понять тебя, Вера. По крайней мере хоть что-то понять…

Вера. Да что? Что? Что понять? (Держится рукой за сердце, мотает головой и бормочет.) Господи… Господи-Господи… конец мой приходит, Господи… (Отправляет в рот еще таблетку, закрывает глаза, считает пульс.)

Старик тяжело встает, медленно подходит к чемодану, сгибается, отрывает его от пола, тут же хватается за поясницу; не очень удачно, видно, нагнулся; опускается на колени, мгновение переводит дух, после чего уже с ношей превращается в некое подобие вертикали; после чего, не глядя на жену и не говоря ей ни хорошего, ни плохого, уходит. Старуха открывает глаза, выплевывает лекарство, торопится следом. Из прихожей в открытую дверь несутся их голоса.

Порогин. Отпусти меня, нет, я уйду…

Вера. Митя, погоди, Митя…

Порогин. Я все равно уйду…

Вера. Митя, надо поговорить, надо… поговорим, Митя… (Затаскивает старика в комнату, отнимает чемодан.)

Порогин. Чего нужно ждать, чего?..

Вера. Объяснимся, торопиться… Поспешишь — людей, Митя…

Порогин. Ничего не надо, ничего… там все написано…

Вера. Дурачок ты мой, одно написано, другое было… Послушай, как было. Может, это вообще художественная литература, откуда ты знаешь?

Порогин. Люблю, люблю? Художественная? Пошлость!

Вера. Да ты сядь, Митя, присядь…

Порогин. Отпусти руку, не хочу!

Вера. Садись, и отпущу… Обещаю, Митя, сразу… Ну, Митя, ну… (Наконец, удается.) Что за упрямый такой стал, честное слово! Прямо… ну, прямо… Никогда таким не был.

Порогин. Вера, я оскорблен. Мне надо уйти. Отпусти меня.

Вера(не отпускает). Ну, Митя, ну… Не пущу я тебя никуда. В таком виде как можно? Знаю я тебя: уедешь, нафантазируешь себе, потом и поверишь, а потом еще и… вон у тебя воображение куда разбежалось. А я не виновата. Невинная я!

Порогин. Ложь, все ложь…

Вера. Что мне — божиться, Митя? Клясться?

Порогин. Довольно, нет, лжи не желаю… Не желаю, не желаю…

Вера. Невозможно же так разговаривать, Митя!

И старик с удивлением, вдруг, на нее смотрит.

Я у тебя, Митя, по-моему, не заслужила, чтобы ты так. За столько времени, по-моему, заслужила, чтобы уже и не так. Сам, Митя, все время жалуешься, что люди не слушают друг друга, а сам… Сказать-то мне дай?

Порогин. Пятьдесят два года…

Вера. Опять не слушает…

Порогин. Жизнь! Больше, чем жизнь! Теперь, вдруг, выясняется…

Вера. Митя…

Порогин. Ложь, фальшь, лицемерие, стыд…

Вера. Упрямец недобрый, да выслушай ты, наконец, меня, меня!..

И опять старик с удивлением глядит на старуху.

Видит Бог, Митя… Горло… ох, как сдавил кто… У тебя памяти, Митя, шесть граммов осталось. И куда все девается?.. Война же была, ты помнишь? Что медсестрой в госпитале работала — это хоть не забыл?

Он молчит.

Митя, ну, Митя… раньше не рассказывала… Ну, потому что, ну, глупость одна, чего гордиться было? Ты бы не понял, а я бы толком не объяснила… Сейчас вот понять не желаешь, а тогда… Да хочешь знать, еще таких писулек тогда я чуть не миллион получила. Да хотела бы я тогда… Митя, хоть красоту мою неземную помнишь? Не помнишь? Забыл? Все забыл… Ох, верь ты мне, не думала я тогда ни о чем таком и ничего такого мне тогда… Только, Митя, мне-то не надо, а другим-то — им-то… И война, и блокада, и жуть, и стужа — а надо. И голодные, и пораненные, и жизни всей, уж кажется, конец, — а все надо. Вот верь не верь, Митя, а воины в меня через койку влюблялись. На губах, на записках — одно все и то же: люблю. Люблю, да люблю, да люблю. Вот ты мне сейчас, как нормальный человек скажи: я что, запрещать им могла?

Он молчит.

Худущая была, Господи… Шейка тонюсенькая, лицо шелушится, волосы лезут… а все равно только и слышала: «Вера Максимовна, на вас без удовольствия глядеть невозможно».

Порогин(тихо). Пошлость.

Вера. А мне до сих пор восточные мужчины на рынке говорят: «Такой ужасно красивый бабулька, все забирай подешевле!» Знаешь, сколько я тебе экономлю?

Порогин. Зачем пошлость, Вера? Я не понимаю, для чего ты мне все это рассказываешь?

Вера. Рассказываю, чтобы… Митя, сам всегда говоришь: человеческая жизнь густо замешана на несправедливости. Да чтобы сам не был несправедливым. Чтобы знал.

Порогин. Я говорил о жизни и смерти. Я говорил о несправедливости жизни, ведущей к смерти. Ты же всегда, всегда… У тебя поразительная способность снизить, упростить, подменить. Откуда это в тебе? Почему?

Вера. После грыжи, Митя. После этой грыжи дурацкой ты сделался невыносимым. Раздражаешься по мелочам, куда-то все рвешься от меня… Уже даже я тебя не устраиваю.

Порогин. Низкая жизнь меня не устроит.

Вера. В последнее время, я на тебя гляжу, у тебя ни к какой жизни желания нету. Ни к какой, Митя! Кафедру забросил, ректора своего послал… Я его встречаю днями, он говорит, до сих пор дойти не может. А уж как он к тебе, уж как перед тобой… А учеников? Их-то за что поразгонял?

Порогин. Бездари.