Помоги проекту - поделись книгой:
Кюре, обеспокоенный отсутствием на службе своих прихожан, приказал звонить двенадцать раз, однако увлеченные танцоры не слышали небесного зова об оставлении греховных соблазнов и даже не замечали, что уже и солнце начинало садиться.
Колокол замолк. Перестал играть и скрипач. Внезапно луга и танцоров покрыла бездна — это провалилась земля под действием подземных вод, образовавших когда-то озеро Ламэ.
Скрипач тут же бросил свой инструмент на скалу и стал подниматься на воздух. Скрипка же внезапно загорелась и начала издавать запах серы. Из глубины заливавших окрестность вод доносились вопли и стоны обезумевшей молодежи, однако их заглушал адский хохот.
Жила когда-то семья арендаторов, в которой только и говорили, что о Дьяволе. Однажды после ужина, когда они вели беседу на любимую тему, он сам пришел на ферму. Это было существо, одетое в красное, с большими рогами, длинным хвостом и ногами, как у старого козла.
Дьявол сел в углу у огня и сидел до полуночи. Затем он вышел, а арендаторы, со страхом переглянувшись, принялись за молитву, которая продолжалась до зари.
На следующий день, и еще на следующий Дьявол возвращался и вел себя, как и в первый раз.
Все это арендаторы рассказали приходскому кюре.
— Друзья мои, — сказал кюре, — вы получили то, что заслужили. Если бы вы столько не говорили о Дьяволе, он бы к вам и не приходил. А я помолюсь Господу Богу, чтобы он впредь хранил вас от визитов этой мерзкой твари.
Кюре сделал все, что обещал. Однако молитвы его не принесли пользы, и Дьявол по-прежнему каждый вечер являлся на ферму. Пришлось арендаторам обратиться к епископу, который вскоре явился к ним в митре и с крестом, сопровождаемый многочисленный духовенством.
Когда епископ со свитой вошли на ферму, Дьявол, как обычно, сидел у огня. Епископ сотворил молитву и начал кропить святой водой. Однако Дьявол не шевелился. Все молились об одном: чтобы, когда он будет уходить, он не проломил, как обычно это делает, стену так, что дыру потом не могут закрыть ни плотники, ни каменщики. Чтобы такого не случилось, епископ возложил на спину Дьявола епитрахиль и только затем погнал его с фермы. Дьявол помчался с быстротой молнии. Через час, однако, пошел такой град, что он побил весь урожай и местность не скоро еще вернулась к прежнему благополучию.
Сопровождаемый стуком сухого дерева, огромный детина бодро и быстро проходит мимо первого дома в Брандах — дома Сабера, старого лесничего. Человек выходит на тропинку, которая, сперва поворачивая к широкой и ровной полосе песка на равнине Буассьер, покрытой зарослями кустистого дрока, вдруг останавливается и не ведет больше никуда.
На каждом спуске башмаки звенят, как деревянные колокола. Внутри них ноги ходят туда-сюда, как сухие орехи в своей скорлупе. На плечи его большого плоского тела натянут широкий черный плащ, который можно принять за небосвод этой ночи… большой, хорошо отрезанный кусок с отделкой и капюшоном, опущенным на голову неизвестного, сидящим на ней, как наседка на яйцах.
Длинные, вытянутые ноги делают его походку расхлябанной, создается впечатление, что грудь резкими рывками тянет его вперед, а руки делают такие широкие движения, что, кажется, будто они косят сумерки, чтобы сложить их в снопы. Подобным образом, повсюду сцепляясь с ночью, человек идет дьявольски быстро и за ничтожно малое время оказывается в центре Брандов. Можно подумать, что песчаная равнина освободилась от него одним ударом, как от паразита.
Подобный гигантской летучей мыши, которая пытается идти, как человеческое существо, прохожий обращает внимание на яркие огни постоялого двора. Он отправляется прямо туда и останавливается только для того, чтобы толкнуть закрытую дверь.
При виде того, как входит это большое тело, плоское и черное, на минуту деформированное движением вверх, которым он сбрасывает свой капюшон, у хозяев постоялого двора создается впечатление, что перед ними вдруг возникло само Лихо в человеческом обличье.
Он садится и заказывает выпить, он говорит так резко, что каждое слово звучит, как приказ.
— И куда это вы идете в такой час? — беспокоится женщина; на ее губах застыла натянутая улыбка.
Человек плотно прислонился к стене и вытянул ноги, длинные, как рукояти грабель. Не глядя на нее, он уклончиво отвечает:
— …Быть может, сюда… Быть может, туда…
Слоги резкими толчками бьются у него между языком и нёбом: можно сказать, он плюется булыжниками.
Хозяева, желавшие услышать другой ответ, попытались бы добиться этого при помощи лукавства, но он не проявляет ни малейшей тени любезности. Затем он протягивает руку к куску хлеба, который остался на столе.
Тогда женщина видит, какие длинные и тонкие у него пальцы; какие у него тонкие и ухоженные ногти, как если б он никогда не пользовался руками, чтобы заниматься каким-нибудь мужским делом. Это, должно быть, учитель из соседней деревни, думает она, и, чтобы ответить на слова незнакомца, она с запозданием выговаривает покорное «Ах!». Затем, опустив голову над тарелкой, она глотает кусок, который не сразу проходит в горло, настолько она под впечатлением того, как над ней насмеялся этот посетитель.
Как только хозяин гостиницы приносит ему флягу белого вина, незнакомец некоторое время пьет. Когда его стакан пустеет, он наполняет его до краев. При каждом глотке его взгляд скользит по входной двери, а его угрюмое лицо, кажется, силится оживить грубая улыбка… но это, должно быть, только игра тени, которую отбрасывает лампа, висящая над ним.
Через некоторое время беспокойство охватывает хозяев постоялого двора, которые вдруг спрашивают себя, а не замышляет ли этот посетитель зла против них. Ночь приносит только неприятности, думают они, а этого человека забросила к ним ночь… Так что они пристально и подозрительно смотрят на него, желая проникнуть в его мысли.
Несмотря на грубость его черт, покрывающую его кожу морщинами, в его губах видна молодость, и это дает основания предполагать, что ему, видимо, еще не перевалило за сорок… может быть, меньше, но не больше… Его костлявое лицо — как будто охряная маска, срубленная из двух овалов, удлиненных к вискам, внутри которых находятся его глаза, обладающие животной пристальностью. Его голова, вытянутая вверх, слишком узкая и столь обезображивает большое тело, что наводит на мысль о незрелом фрукте, который остался на дереве, задержанный каким-нибудь морозом. Сильный нос, короткий лоб, похожий на столб, обрамленный черной блестящей шевелюрой, разрезает эту маску и помогает ей парализовать любую волю, которая бы противоречила ее собственной… С таким властным носом и не может быть иначе. Его скулы выступают, натягивая на себя щеки, также перерезая их.
На первый взгляд, это лицо, кажется, выдает все то, что оно выражает, но каждый раз украдкой хозяева постоялого двора открывают детали, которые стирают предыдущие; можно подумать, что оно состоит из дюжин подвижных углов, чья подвижность со временем сбивает с толку и в то же время завораживает.
Наконец незнакомец вытаскивает из кармана кожаный кошелек, полный и раздутый. Он небрежно развязывает его и двумя пальцами достает оттуда красивый новенький луи, который бросает на стол так, чтоб хозяин мог достать его рукой. Тот немедленно хватает его, боясь, чтоб незнакомец немедленно не забрал его обратно или, может быть, не заставил его исчезнуть у хозяина под носом… а этому человеку, кажется, по силам сыграть подобную шутку. Нагнувшись, хозяин видит, что кошелек еще полон золотых: металлических яблочек, которые ворошит рука незнакомца.
При виде этого насупившееся лицо Гробуа раздувается от удовольствия и лопается улыбкой, как переспелый финик. Теперь, сбросив этот груз, он ощущает потребность пошутить. В конце концов, у него есть интересная тема для разговора.
— На это, — говорит он, — вы можете купить целый город…
Человек снова кладет кошелек в карман.
— Если есть что купить, — отвечает он сухо, — я куплю…
— Всегда есть что продать, — снова вступает в разговор Гробуа, глаза которого блестят от внезапного приступа алчности.
Вдруг становясь привлекательной, его жена встает и подходит ближе. Она не видела содержимого кошелька, но заметила отблеск в глазах мужа.
— Вы здесь найдете то, что ищете…, — вставляет она.
— Я по ремеслу кузнец, — сказал незнакомец, и грудь его раздулась, как кузнечные меха.
— В таком случае, — говорит хозяин, — вам не повезло, в этой деревне ничего такого не продашь… У нас уже есть один железных дел мастер. И он не собирается нас покидать… Я вам это говорю…
— Я кузнец, и я решил ковать здесь…
И, сказав это, человек как будто превращается в статую из гранита и бронзы.
Вдруг, как раз в этот момент, снаружи доносятся громкие звуки ударов, как будто кто-то вывалил прямо в дверь полную телегу груза. Дверь открывается, можно подумать, что она не устояла от этого толчка. Руки, локти и сумасшедшие лица тотчас же снимают это впечатление.
Это Жантиль — поденщик, Вэрон — столяр, Жерли — дорожный рабочий, Лоран, Монж и еще другие. Они жестикулируют, призывая друг друга в свидетели того, что привело их сюда и что их ошарашило.
— Ну?.. Что?.. Что с вами приключилось?.. — кричит женщина, охваченная ужасом, которой почти кажется, что, воспользовавшись этим шумом, незнакомец прыгнул на нее.
Люди остаются на пороге.
— Вы не знаете? — говорит Вэрон.
— Кристоф мертв… — выпаливают другие.
Взволнованный голос каждого — звено в тяжелой цепи, которую они тащат, позвякивая, через всю деревню.
— Он повесился, — добавляет Жерли.
— Кто это сделал? — жадно спрашивает женщина, стараясь не глядеть на незнакомца, который выказывает ко всему полнейшее равнодушие.
— Кто бы это его мог силком повесить? — отвечает кто-то. — Вы можете представить, чтоб он дал себя связать?
Когда все уходят, хозяин резко обращается к незнакомцу:
— Вы, конечно, не знаете, кто такой был этот Кристоф?
— Честно говоря, нет, — отвечает он бесстрастно.
— Вы, может быть, поднимете свой нос, если я вам сообщу, что это был наш кузнец и что нет никого, кто мог бы продолжить его дело?
Незнакомец наконец удостаивает его взглядом. Его лицо не выражает радости, которую парочка ожидала там увидеть.
— А! — только и говорит он.
Он встает, высоко поднимается его длинное плоское тело. Кажется, что на его плечи натянут кусок черной ткани, которую они поднимают вверх.
— Можно сказать, — продолжает жена, — что вам, с вашей стороны, повезло.
— Может быть, — говорит человек, широко зевая и глядя в сторону лестницы.
Она так спешит с ним расстаться, что приносит ему лампу. Он берет ее, не поблагодарив.
— Вы увидите комнату на втором этаже, на площадке, прямо перед вами, — проговаривает она, не смея взглянуть на него.
Вскоре он поднимается. Его деревянные башмаки скрипят на ступеньках. Приободренная тем, что находится от него далеко, она кричит ему:
— Кстати, как вас зовут?
Постояв немного, он как будто возвращается очень издалека, кажется, что он колеблется, потом отвечает:
— Зовите меня… Рок.
— И это все?
— Да… Коротко… Рок.
Он поднимается наверх. Дверь его комнаты захлопывается за ним. Пол скрипит и тотчас же скрипит кровать. Человек лег спать совсем одетым.
Тогда они вдруг чувствуют, как тяжело им стало от присутствия на постоялом дворе этого незнакомца.
В четверти часа ходьбы от местечка Гебвиллер на высоком холме расположены развалины замка Гюгштейн. Когда-то им владели два брата, рыцари-разбойники, ведшие разгульную жизнь. Они были преданы Дьяволу душою и телом. Грабили они купцов и путников на дороге из Франции в Германию. Нападая на них, братья требовали значительных денежных сумм, а если жертвы грабежа таковыми не располагали, их бросали в ров и морили голодом. Говорили, что ров был полон костей.
Как-то вечером Гюгштейны остановили доверху груженую повозку. Под шпалерами они обнаружили до смерти перепугавшегося торговца, которого отвели в один из самых темных казематов замка и потребовали выкупа.
Богатства, которыми была гружена повозка, оказались столь значительны, что братья провели всю ночь в их подсчетах.
Утром слуга доложил:
— Путешественник не хочет есть сухой хлеб, который вы ему дали, и воды не пьет. Он говорит, что достаточно богат, чтобы хорошо питаться, и готов дать вам вдвое больше, чем у него в повозке, но при этом обедать вместе с вами.
Просьбу братья уважили. Путешественник вошел к ним и обнял их. За обедом он прекрасно пел, и все обитатели замка были очарованы. Пленник сам накрывал на стол, на котором появились вина из его повозки — французские, испанские, итальянские. Кроме того, он проделывал тысячи фокусов — превращал вино в воду, делал так, что зубы одного оказывались во рту другого, беззубого, а борода господина вдруг перемещалась на подбородок слуги — и множество других, изрядно всех веселивших.
На замок пала ночная тьма, но веселье продолжалось. Путешественник дарил дорогие плащи, чудесные шелковые ткани, невиданные цветы, драгоценные вазы и ожерелья, блиставшие слепящими огнями.
Часы в Гебвиллере пробили полночь. Путешественник достал из маленького сундучка бутылку, которую особенно похвалил, и предложил распить. И тут, хотя и охваченные винными парами, братья Гюгштейны увидели, что над головой незнакомца высятся рога, а тело пылает огнем. Гость открыл свой сосуд, но оттуда вместо вина хлынул огонь. Раздался взрыв, гром которого разбудил все окрестности, а замок взлетел на воздух.
Малья была девушкой, блиставшей поистине солнечной красотой. Все до одного парни из ла Пьеве хотели на ней жениться, но она была очень разборчива и не останавливала свой взор ни на ком. Уж не поклялся ли ей в вечной любви сын местного землевладельца, местного господина?
Да, так оно и было, хотя отец прекрасной Мальи и господин делла Рокка были врагами. Однако что для девушки какая-то отеческая вражда?
Как-то вечером, ближе к полуночи, Малья ждала своего возлюбленного у окна. Малейший шорох листвы, малейшее дуновение заставляли девушку вздрагивать.
И, наконец, он появился. Плащ его развевался на ветру над его скорой лошадью.
— Малья, Малья, спускайся и поедем со мной.
— Сейчас, мой любимый. О, как я тебя ждала…
— Быстрее, быстрее, ведь завтра ты будешь владелицей замка делла Рокка.
С трепетом Малья открыла дверь. Ее не останавливали воспоминания ни об отце, ни о матери, ни о братьях, готовых убить, но отомстить.
А пока что девушку ждал всадник.
— Вот, Маттео, видишь, как я дрожу, но сердце мое полно радости.
— Быстро на лошадь! Ведь скоро уже рассвет.
Малья подчинилась.
Табурым, табурым, табурым! — все вперед и вперед! Вот уже исчезают деревни, равнины и горы!
Табурым, табурым! — Это Сатана похитил девушку! Мимо кладбища — табурым, табурым! — они летят, словно ветер.
— Мой любимый, я голодна, мой Маттео, ах! Мне холодно, мне очень холодно!
— Ха-ха-ха!
Безумный полет продолжался.
Поделиться книгой: