Помоги проекту - поделись книгой:
Иногда с утра взвесится – все в порядке, вес в норме, даже поменьше, он совершенно счастлив:
– Вот видишь! – улыбается. – Буду еще меньше есть и больше гулять.
Весь день у него радостное настроение, и окружающие – дома и на работе – тоже все довольны. Потом встает на весы – опять эти лишние 500 граммов!.. Опять меняем весы.
Тут еще провоцировали его верные соратники. Встретятся, он жалуется на полноту, а они дружно успокаивают:
– Да что вы, Леонид Ильич, вы прекрасно выглядите, подтянуто, свежо.
– Да вес же, вес…
– Нет-нет, все в порядке. У вас весы врут.
И, конечно, советы: побольше двигаться, гулять. Леонид Ильич спросит кого-нибудь:
– Ты чего на завтрак ешь?
– Одно яйцо и чай.
Он, может быть, с утра десять яиц ест, но разве скажет. «Одно…»
На другое утро повара спрашивают, что приготовить на завтрак. Леонид Ильич отвечает:
– Одно яйцо и чай.
Все весы, а их было десятки, надо было держать на контроле, не дай Бог – разнобой.
Раньше в Завидове в дни охоты стол ломился от закусок, и сам Генсек был молод и ел с аппетитом, и окружение тоже было далеко не малоежки – помощники, егеря, охрана, врачи. Официанты (все – из КГБ, из «девятки») вовсю старались угодить. Когда же с середины семидесятых Брежнев стал бороться с весом и перешел на творог, капусту, свеклу, он и всех прочих перевел на подобное меню.
Прелюдией к новому рациону стал один случай. Директор охотхозяйства как-то увлекся за столом черной икрой, ел ее ложками. Леонид Ильич молча наблюдал за ним и, когда тот закончил трапезу, сказал:
– Это же икра, а не гречневая каша.
– Что вы говорите? – не растерялся директор. – А я и не заметил.
После этого Брежнев отдал команду начальнику, личной охраны сократить для всех рацион питания. Думаю, что при общей скромной пище ему самому было легче сдерживать аппетит.
Эпизод с икрой он любил вспоминать потом за обеденным столом.
При росте 178 сантиметров Брежнев удерживал вес в пределах 90–92 килограммов.
С дачей в Заречье я познакомился, когда только-только закончилось ее строительство, точнее – реконструкция, Брежнев еще не жил в ней. Я осмотрел все – электросистему, пожарные краны, посты, какие деревья растут под окнами. Всю территорию дачи и всю округу, вплоть до пионерских лагерей по соседству.
Место само по себе замечательное – уютный уголок, густой лесопарк на высоком берегу речушки Сетунь; и вся эта заповедная красота, повторю, всего в десяти минутах езды от Кремля. Асфальтовые дорожки, яблоневый сад – предмет личной заботы Леонида Ильича. Кроме яблонь по его просьбе из Молдавии привозили и саженцы вишни, малины, смородины. Теплица с парниками. Открытый плавательный бассейн – 25 на 12 метров, в котором Леонид Ильич не купался (может быть, пару раз за все время), поэтому был бассейн не ухожен, запущен, в нем плавали осенние листья, плитка облетела, его все время с бесполезным постоянством ремонтировали.
Гаражи и помещения для охраны размещались за территорией дачи, которую огораживал зеленый деревянный забор.
Особой любовью Брежнева была голубятня. Десятка два красавцев голубей (отдельно – молодняк, отдельно – крупные) он иногда сам подкармливал. Водитель рядом с интересом наблюдал, и Леонид Ильич как-то спросил его:
– Соображаешь в голубях-то?
– Соображаю.
– Вот и займись, корми.
Сама по себе дача мне, откровенно говоря, с самого начала не понравилась. Она похожа была на Дворец культуры или административное здание. Полезной площади было здесь мало – огромные холлы, переходы, коридоры. Огромная мраморная лестница шириной в два метра вела на второй и третий этажи, от нее веяло холодом. Большие окна, стеклянные двери, модные витражи – все создавало вид музея. Не было здесь тепла, уюта да просто жилого духа.
На первом этаже кроме столовой размещался небольшой кинозал, а также зимний бассейн – 14 метров, три дорожки, здесь Леонид Ильич плавал каждое утро. Температуру воды держали 27–28°, а когда Брежнев постарел – 30°. Внизу располагались и комнаты для обслуживающего персонала, кухня, подсобные помещения. У обслуги был отдельный выход на территорию дачи, но им пользовались и Брежневы, а парадные двери открывали, в основном, когда приезжали званые гости, это было не часто.
На втором этаже – спальня его и Виктории Петровны и еще четыре спальные комнаты для детей и внуков. На третьем этаже находился кабинет, в нем Леонид Ильич работал, а также библиотека, на полках которой хранились сигнальные экземпляры многих изданий.
Стоял бильярд, но ни хозяин, ни гости никогда не играли.
Казенность и холодность сооружения еще более подчеркивали одиночество далеко уже не молодой пары, проводившей здесь время по преимуществу вдвоем. Я представляю себе, как странно неуютно смотрелись со стороны мы трое за ужином: большая, просторная столовая, большой, на десять персон, стол, и в торце его, как бы приткнувшись, Леонид Ильич, Виктория Петровна и я.
После вполне семейного ужина я вставал из-за стола: «Спасибо».
Леонид Ильич довольно часто отвечал: «Оставайся, посмотрим «Время»».
С нашей стороны стола стоял «Рубин». В другом конце комнаты – японский телевизор с видеомагнитофоном и набором кассет, но туда Леонид Ильич не подходил, это все было – для детей и внуков. Мы устраивались у «Рубина».
Сидим, смотрим втроем. Когда на экране появлялся он сам, Виктория Петровна оживлялась: «Вот какой ты молодец!» Она ему льстила. Потом, когда он уже начинал шамкать, она иронизировала. В последние годы околотелевизионные разговоры все чаще вертелись вокруг одного и того же. Увидев кого-то из старых зарубежных или наших деятелей, Виктория Петровна говорила: «Смотри, как хорошо выглядит».
Или: «Усталый какой».
Кроме «Времени» еще любил смотреть «Фитили», ни одного не пропустил – и то, и другое служило ему, оторванному от жизни, источником информации. Показывают в «Фитиле»: построили цементный завод в Навои, а сырья на месте не оказалось, возят его откуда-то с севера, за тысячи верст.
– Леонид Ильич, – спрашиваю я, – что же это за хозяйство такое?
Виктория Петровна тоже удивляется.
– Все вы вот такие… – отвечает он. – Давай вам сразу все…
– Да не сразу, но как же так-то? – не унимаемся мы.
Леонид Ильич замкнется, молчит. В последние годы, случалось, «Время» не смотрел, поднимался спать. Она говорила: «Иди. Я посмотрю передачу и приду». Около одиннадцати шла вслед за ним.
Одна из любимых передач Виктории Петровны – фигурное катание. Руководство телевидения знало об этом, и все семидесятые годы телеэкраны были заполнены трансляциями этого вида спорта: чемпионаты мира, Европы, СССР, Олимпийские игры, на приз газеты «Псковские новости» и так далее.
Сам Леонид Ильич с азартом смотрел футбол и хоккей. Тут уж он в одиночестве оставаться совсем не мог.
– Давай хоккей посмотрим.
Ему, конечно, не хватало общения – обычного, человеческого, без лести к нему и подобострастия. Он не то чтоб уж очень болел, просто отдавал предпочтение клубу ЦСКА. А в Политбюро многие болели за «Спартак», и он на другой день на работе подначивал своих соратников: «Как мы вам вчера!..»
Часто брал с собой кого-нибудь на хоккей или футбол. Черненко болел за «Спартак», тут уж Леонид Ильич подначивал его, не щадил. Устинов же, как и Брежнев, был за ЦСКА, и поэтому, когда они сидели в ложе рядом, Леонид Ильич в пику ему начинал азартно болеть за «Спартак». Приглашал он и Громыко, тот ни в спорте вообще, ни в хоккее в частности ничего не понимал, но – ездил. В перерыве могли позволить себе рюмочку-другую выпить.
Эти спортивно-зрелищные посещения начались еще при Хрущеве, они на пару с Брежневым ходили довольно часто и на футбол, и на хоккей. Хрущев, кстати, был поклонником «Спартака». Иногда после ужина шли в небольшой, на несколько человек, кинозал. Брежнев любил детективы, еще больше – «про разведчиков», «про войну». Вспоминал свои военные годы, даже и довоенные, поэтому мог смотреть фильмы и на колхозные темы. Когда здоровье уже было подорвано, смотрел и плакал. Из отечественных фильмов больше всех обожал «Подвиг разведчика» с Кадочниковым. Из иностранных трофейных – «Серенаду солнечной долины», «Девушку моей мечты». Посмотрит, вздохнет:
– Раньше они мне больше нравились.
Опять начнет вспоминать молодость.
Мог заказать три документальные ленты «Клуба кинопутешествий», и до художественного фильма дело не доходило.
Из актеров любил Андреева, Бернеса (несколько раз смотрел «Два бойца»), Крючкова, Матвеева, Глебова, Тихонова. Из эстрадных артистов – Райкина.
С опозданием просмотрел «Семнадцать мгновений весны». Медсестра, которая втерлась к Брежневу в доверие и с которой у него сложились особые, скажем так, отношения (о ней речь впереди), подсказала, что разведчик Исаев – реальное лицо, жив и поныне, всеми забытый. Все, что происходило дальше, стало анекдотом. Брежнев дает нам поручение:
– Узнайте, был ли такой разведчик Исаев и что с ним теперь?
– И узнавать не надо. Не было, – отвечали мы. – Это собирательный образ.
Разговор происходил несколько раз. Наконец он сам позвонил Андропову. Юрий Владимирович ответил то же, что и мы, тем не менее по картотекам все перепроверили. Нет такого. Но Брежнев уже настроился на заслуженную награду забытому человеку и в результате распорядился наградить Золотой Звездой… артиста, который играл роль Исаева. Имело значение, конечно, и то, что Вячеслав Тихонов – молодой, обаятельный, стал уже артистом придворным. С чувством читал по телевидению «Малую землю», каждый правительственный концерт 7 Ноября после открытия парадного занавеса начинали с торжественных пафосных декламаций во славу партии того же Тихонова.
Теперь, конечно, можно поиронизировать или посокрушаться. Но давайте взглянем на все это и с другой стороны. У истока всего – что? Добро, которое хотел делать Генеральный. Он вообще любил делать добро. Скажут: за чужой-то счет, за государственный, легко быть добрым. А я отвечу: другие ни за какой счет добрыми быть не хотят: на за свой, ни за чужой. И в том, что наградили Тихонова, беды нет. Беда в том, что по законам культа личности, кроме него, в многосерийной ленте больше не нашлось ни одного, достойного награды. А разве меньше заслуга в создании этой киноэпопеи ее режиссера Татьяны Лиозновой, стоявшей у истоков всего? Но тут уже больше виноваты советники по культуре, по кино. «Советчики», а не советники. Смотрели в рот, ловили любой вздох – особенно разочарования.
– Царь не дурачок был, зачем так? – сказал он, увидев «Агонию», и фильм запретили.
Очень не любил в фильмах поцелуи.
– Секс. Распущенность.
Видимо, до руководства кинематографии эти оценки не дошли, иначе бы во всех фильмах, наших и зарубежных, все поцелуи были бы вырезаны. Лучше ведь перебдеть, чем недобдеть.
Из певцов любил Утесова, Шульженко, Штоколова, Магомаева. Не любил модных Пугачеву и Высоцкого.
Советники-советчики ловили все. Не исключено, что его отношение к Высоцкому сыграло роль в судьбе замечательного певца.
Застойный период делало окружение. Он был – ширмой. Я еще расскажу об этом…
Жизнь на даче протекала, в общем, лениво, скучно, одиноко. Часто они с Витей – так он ласково называл Викторию Петровну – сидели летними вечерами в беседке. В руках – журнал «Крокодил», сидят, обсуждают. Видимо, в «Крокодиле», как и в «Фитиле», он черпал знание о нашей действительности. Обернется ко мне:
– Пакеты есть? Неси.
Фельдсвязь он не задерживал. Я заранее надрезал пакеты, он вставит палец – раз, быстро по шву разрывал, тут же расписывал резолюции и адреса и отправлял обратно в Москву. Иногда оставлял бумаги до утра и забирал на работу. Если раздавались звонки от Андропова или Громыко с просьбой «срочно», я разыскивал Брежнева где-нибудь на прогулке. Он просил: «Соедини меня с ним». Или звонил сам. Тех, кто мог просить Генерального «срочно», было немного, человек пять-шесть. Остальные просили: «Не срочно, по возможности доложить».
Кто-то из врачей внушил Брежневу, что ему нужно спать не меньше девяти часов – таков якобы его организм. Он поэтому укладывался довольно рано, засыпал всегда с трудом, его часто мучила бессонница.
Бывало, фельдъегерь привозил почту, когда Генеральный уже спал. Просил, как обычно:
– Срочно.
– Он спит. Будить?
– Нет-нет.
Иногда звонили поздно от министра обороны Устинова, тот работал до полуночи.
– Срочно.
– Будить?
– Да.
– Хорошо, но вы отвечаете, если я разбужу.
На том конце провода молчание, видимо – совет, потом ответ:
– Не нужно. До завтра.
В обычные дни он к вечеру уставал и в Заречье работал только по выходным дням с обязательным сном после обеда.
Далеко не каждую неделю, приезжали на субботу и воскресенье дети, внуки. Кажется, для стариков это радость. Но они проводили время как-то врозь. Молодые гуляют, старые сидя, кино смотрят, или наоборот, – молодые придут в кинозал, смотрят там фильм «про любовь». Он заглянет: «Тьфу!» – и уходит.
Чувствовалась какая-то скованность, даже напряженность между отцом и детьми. Иногда дети доставляли его в любимое Завидово и тогда чувствовали себя беззаботно, весело.
Однажды Леонид Ильич сказал довольно грустно:
– Если они приезжают, значит, чего-то им нужно, чего-то будут просить…
Галина, дочь, конечно, попортила много крови и отцу, и матери. Управы на нее практически не было, она делала все, что хотела, об этом уже написано много. Причина в том, что характером она была в отца, а воспитывать ее пыталась мать, так как Леонид Ильич был занят. Что могла мягкая Виктория Петровна против державной, иногда крутой дочери? В КГБ знали обо всех ее кутежах, закидонах и с мужьями, и с не мужьями, но докладывать Леониду Ильичу не решались.
Сын, Юрий Леонидович, занимал высокий пост первого заместителя министра внешней торговли – спокойный, выдержанный, к родителям относился с уважением, но, как мне кажется, на дачу он приезжал довольно часто «навеселе».
С внуками отношения были естественнее и проще. И Леонид Ильич, и Виктория Петровна больше всего любили дочь Галины – Викторию (Витусю), практически она была у стариков на воспитании и безвыездно жила на даче. Дети Юрия Леонидовича – Леонид и Андрей – жили с родителями и бывали в Заречье не так часто.
С особой любовью и уважением Леонид Ильич относился к двум женщинам – к матери и жене. Мать, маленькая, сухонькая старушка, подолгу жила на даче в Заречье. Сидела обычно у подъезда. Он утром уезжает – сидит, вечером приезжает – сидит, как будто и не уходила. Так она его провожала и встречала каждый день. А он иногда, в выходной, среди дня подойдет:
– Мама, смотри, солнце печет, уйди в тенечек.
Сын он был ласковый и о матери очень заботился.
Когда она умерла, он очень плакал. Это было в середине семидесятых годов, он уже принимал вовсю снотворное, психика была расшатана. На похороны съехалось много родни, у одной только Виктории Петровны были две многосемейные сестры. Похоронили на Новодевичьем кладбище, недалеко от центральной аллеи. И когда несли гроб, и когда закапывали – тоже плакал.
Отношения Леонида Ильича и Виктории Петровны друг к другу можно без преувеличения назвать старомодными. Однако, когда дело касалось работы, он был жестким, неумолимым. Однажды комендант сказал Виктории Петровне, что появилась ставка помощника коменданта, который должен заниматься хозяйственными делами, и посоветовал ей взять кого-нибудь из охраны: ребята свои, все знают – и хозяйство, и обстановку. Виктория Петровна предложила эту идею Леониду Ильичу без ссылки на коменданта. Разговор был как бы мимоходом, они шли по коридору.
Он вспылил:
– Это не твое дело! Ребят не трожь! Охрана выделена для меня, а не для тебя.
Ты – жена, домашняя хозяйка, мать семейства, в этом весь круг твоих обязанностей. Такую линию он проводил беспрекословно. Его предшественник – Хрущев – любил ездить за границу с женой, а иногда и всей семьей (знаменитая поездка на теплоходе), и особенно увлекался зарубежными поездками с женой пришедший на смену Горбачев. У Брежнева же в этом смысле были свои принципы – Виктория Петровна сопровождала мужа в заграничных командировках крайне редко. Брежнев справедливо считал, что служебные командировки – не прогулки, он утверждал списки пофамильно. Бывало, что помощники Генерального пропихивали своих друзей – «прокатиться», а Брежнев собственноручно вычеркивал их. Но Виктория Петровна ни на что не претендовала.
Так и жили: она не вмешивалась в политику и государственные дела, он – в домашние. Весь быт, уклад дома был на ней.
Она очень тяжело болела диабетом. Он переживал:
– Как бы Витю поднять на ноги…
Поделиться книгой: