У нас всегда будет Париж (сборник)

– Не скажу.

– Тогда я сам найду, – пригрозил он.

– А я себе новое куплю, и если понадобится, буду покупать одно за другим, – не сдавалась она.

– Энни, Энни, – взмолился он, останавливаясь. – Сколько можно продолжать этот балаган? Разве ты не видишь, что происходит?

Она уставилась в стену.

– Вынуждена признать, что ты никогда не был хорошим мужем и не уделял мне должного внимания. Зато, пока тебя нет дома, ко мне приходят друзья, мы устраиваем посиделки, и мне нравится наблюдать, как гости то появляются, то исчезают, то просто ходят кругами, мы пьем вино, у нас случаются романы – да, милый мой Джозеф, ты не поверишь, но это правда, настоящие романы! Мы смешиваем себе мартини, дайкири и манхэттены, дорогой мой Джозеф, а иногда просто так сидим, болтаем, вяжем, стряпаем, а бывает, и путешествуем – то на Бермуды, то еще куда-нибудь, хоть в Рио, хоть на Мартинику, хоть в Париж! Вот и сегодня у нас была такая грандиозная вечеринка, пока ты нам не помешал!

– Я – вам помешал! – вскричал он, испепелив ее взглядом.

– Да, – прошептала она. – По-моему, ты совсем не настоящий. Ты как призрак из другого мира: прилетел, чтобы испортить нам вечер. Слушай, Джозеф, может, тебе лучше уйти?

Он с расстановкой произнес:

– Ты сумасшедшая. Храни тебя Господь, Энни, но ты определенно сошла с ума.

– Пусть так, – ответила она наконец. – Все равно решение принято. Сегодня я сама от тебя ухожу. Ухожу к маме!

Он бессильно ухмыльнулся.

– Но твоей мамы больше нет. Она ведь умерла.

– Все равно я ухожу к маме, – повторила она.

– Где это проклятое радио? – завопил он.

– Не скажу. Без него мне до мамы не добраться. Не трогай его!

– Черт побери!

Тут в дверь постучали. Джо пошел открывать. На пороге стоял домовладелец.

– Прекратите крик, – потребовал он. – Соседи жалуются.

– Извините нас, – ответил Джо, выходя на лестничную площадку и прикрывая за собой дверь. – Мы постараемся потише…

Вдруг до него донесся дробный стук шагов. Он и оглянуться не успел, как дверь с грохотом захлопнулась и Энни заперлась изнутри. Она издала ликующий вопль. Джо начал молотить кулаком.

– Энни, открой, что за глупости!

– Не шуметь, мистер Тиллер, – предупредил его домовладелец.

– Опять эти дурацкие шутки. Мне нужно попасть в квартиру…

Он снова услышал голоса, громкие, оживленные голоса, и завывание ветра, и развеселую музыку, и звон бокалов. Кто-то сказал:

– Давайте впустим его, пусть делает, что хочет. Разберемся сами. Он нам не помеха.

Джо пнул дверь ногой.

– Прекратите, – возмутился домовладелец. – Сейчас полицию вызову.

– Валяйте!

Домовладелец побежал искать телефон, а Джо вышиб дверь.

Энни сидела в дальнем углу комнаты. Там было темно и мрачно. Лишь маленький радиоприемник, купленный за десять долларов, излучал тусклый свет. В комнате было полно народу, а может, теней. В самом центре стоял стул, на котором раскачивалась старушка.

– Это кто ж к нам пожаловал? – ласково проворковала она.

Джо сделал несколько шагов вперед и начал ее душить.

Маменька Перкинс вырывалась, кричала, билась, но все тщетно.

Он ее задушил.

Когда дело было сделано, она повалилась на пол, выронив ножик и рассыпав горошины. Дыхания не было, сердце остановилось – конец.

– Мы хотели, чтобы ты сделал именно это, – монотонно проговорила Энни из темноты.

– Включи свет, – задыхаясь, выдавил он.

Пошатываясь, он прошелся по комнате. Что это было? Сговор? Уж не собирались ли они появиться и в других домах по всему миру? Неужто маменька Перкинс и впрямь испустила дух или она испустила дух только у него дома? А в других местах – не осталась ли она в живых?

На пороге появились полицейские, а следом – домовладелец. Копы были вооружены.

– Не дури, приятель, руки за голову!

Они склонились над бездыханным телом маменьки.

Энни улыбалась.

– Я все видела, – торжествующе заявила она. – Он убил ее.

– И вправду мертва, – заключил один из полицейских.

– Да ведь она не настоящая, не настоящая, – всхлипывал Джо. – Не настоящая, поверьте.

– А по мне, так очень даже настоящая, – отрезал полицейский. – Только уже не подает признаков жизни.

Энни лучилась улыбкой.

– Она не настоящая, послушайте меня, это же маменька Перкинс!

– Ну да, а я в таком случае – тетушка Чарли. Пройдемте с нами, молодой человек.

Он почувствовал, как его развернули чьи-то руки, и тут же сообразил, что будет дальше. После всего, что было, его увезут, а Энни останется дома наедине с приемником. Ближайшие тридцать лет она проведет затворницей у себя в комнате. И то же самое ждет в ближайшие тридцать лет другие одинокие души, супружеские пары, кучу разного народу по всей стране. Все они будут слушать, слушать радио. Свет превратится в туман, а туман – в тени. Тени сменятся голосами, голоса – очертаниями, а те, в свою очередь, обретут плоть, и в конце концов по всей стране, точно так же, как здесь и сейчас, возникнут комнаты с гостями, настоящими и ненастоящими, и настоящие покорятся ненастоящим, и начнется сущий кошмар, в котором уже не отличить плоть от видимости. Десять миллионов комнат, в которых десять миллионов старушек по прозванию «маменька» будут чистить картошку, недовольно фыркать и разглагольствовать. Десять миллионов комнат, в которых юный Олдрич будет на полу играть в шарики. Десять миллионов комнат, где прогремят выстрелы и куда с сиренами примчатся кареты «скорой помощи». Боже праведный, какой колоссальный, вселенский замысел. Пропащий мир, но он положил этому конец. Мир пропал еще до того, как Джо поднялся на борьбу. Разве много других мужей начали сегодня сражаться, обреченные на печальный исход, на поражение, подобное тому, что потерпел он сам, и лишь потому, что простые законы логики были попраны злосчастной черной электрической коробкой?

Он почувствовал, что полицейские надели на него наручники. Энни улыбалась. Каждый вечер она станет устраивать безумства, смеяться и путешествовать, а он будет далеко.

– Выслушайте меня! – закричал он.

– Придурок, – разозлился полицейский и ударил его.

Когда они двинулись вперед, откуда-то послышались звуки радио.

Проходя мимо гостиной, манящей теплым светом, Джо на мгновение заглянул внутрь. Там, возле радиоприемника, раскачиваясь на стуле, сидела старуха, лущившая молодой зеленый горошек.

Он услышал, как где-то стукнула дверь, и непроизвольно шагнул туда.

Взгляд его упал на отвратительную старуху, а может, старика на стуле посреди уютной и прибранной комнаты. Что там происходило? Чем были заняты стариковские руки – вязанием, бритьем или чисткой картофеля? А может, лущили горох? Годков-то им сколько? Лет шестьдесят? Восемьдесят? Сто? Десять миллионов?

Он невольно стиснул зубы; вялый язык словно присох к нёбу.

– Входи, – послышался голос старушки-старика. – Энни на кухне, ужин готовит.

– Вы кто? – спросил он.

От волнения у него заколотилось сердце.

– Тебе ли не знать. – Ответ сопровождался пронзительным смехом. – Я – маменька Перкинс. Ты ж меня знаешь, конечно, знаешь, знаешь.

На кухне он прислонился к стене. Жена повернулась к нему, не выпуская из рук терку для сыра.

– Милый!

– Кто это, кто?.. – ошалело и невнятно повторял он. – Что это за личность в гостиной и откуда?

– Да это всего лишь маменька Перкинс. Ну, ты ведь знаешь, из радиопередачи, – вполне разумно объяснила жена и нежно поцеловала его в губы. – Не замерз? Ты весь дрожишь.

Прежде чем его увели, он успел заметить, как она с улыбкой кивнула ему на прощание.

Парная игра

Бернард Тримбл с женой пристрастились играть в теннис. Когда он у нее выигрывал, она жутко расстраивалась, а когда выигрывала она, в него будто вселялся бес, и он, мягко говоря, расстраивался так, что дальше некуда.

Как-то летним днем в зеленеющей Санта-Барбаре Бернард Тримбл ехал по загородной дороге с красивой покладистой девушкой, своей новой знакомой. Ее волосы и яркий шарф развевались на ветру, а философская глубина взгляда выдавала усталость от приятного времяпрепровождения, И тут мимо них по встречной полосе стремительно промчалась машина с открытым верхом: за рулем была женщина, а рядом с нею – молодой атлет.

– Боже мой! – вскричал Тримбл.

– Почему ты крикнул «боже мой»? – удивилась прекрасная искусительница, сидевшая рядом.

– Только что мимо нас проехала моя жена – у нее было ужасное выражение лица.

– Какое?

– Прямо как у тебя сейчас, – ответил Тримбл и вдавил педаль в пол.

В тот же вечер, заказав ужин в теннисном клубе раньше обычного, Тримбл сидел при свечах, слушал удары теннисных мячей, которые летали туда и обратно, будто послушные, кроткие голуби, и смаковал вино. Он выразил неудовольствие по поводу опоздания жены, когда та появилась наконец после непомерно затянувшихся водных процедур и села напротив. На ней была тончайшая испанская мантилья. От ее дыхания веяло свежестью, как от прохладного вечернего леса.

Он наклонился к ней поближе, чтобы внимательно изучить ее подбородок, щеки, глаза.

– Нет, не заметно.

– Чего не заметно? – спросила она.

Такого взгляда, мысленно ответил он, который выдает приятное времяпрепровождение.

Его жена тоже подалась вперед, изучая его лицо. Он откинулся на спинку кресла и наконец собрался с духом, чтобы сказать:

– Сегодня днем произошел странный случай.

Жена пригубила вино и ответила:

– Удивительно. Я собиралась тебе сказать то же самое.

– Тогда ты первая, – сказал он.

– Нет, лучше ты. Расскажи, что произошло.

– Понимаешь, – начал он, – еду я по загородной трассе, а навстречу несется машина. За рулем женщина, очень похожая на тебя, а рядом с ней в дорогом белом костюме, с развевающимися на ветру волосами, усталый, но довольный – миллиардер, любитель тенниса Чарльз Уильям Бишоп. Все произошло в считаные секунды, и машина тут же скрылась из виду. Все-таки скорость была немалая, сорок миль в час.

– Восемьдесят, – уточнила жена. – Если две машины двигаются навстречу друг другу со скоростью сорок миль, то в сумме получается восемьдесят.

– Да, верно, – согласился он. – Ну, что ты думаешь по этому поводу? Странно, правда?

– И в самом деле, – ответила жена. – А теперь послушай мою историю. Сегодня днем еду я со скоростью сорок миль в час по загородной трассе, а по встречной полосе летит машина с такой же скоростью, и мне показалось, будто за рулем сидит мужчина, вылитый ты, а рядом с ним – прекрасная испанка, наследница огромного состояния Карлотта де Вега Монтенегро. Все произошло очень быстро, я была потрясена, но тормозить не стала. Удивительное совпадение, да?

– Еще вина? – тихо спросил он и почему-то наполнил ее бокал до краев.

Они долго сидели, разглядывая друг друга, наслаждаясь вином и слушая стук теннисных мячей, которые летали туда и обратно, как послушные, кроткие голуби на фоне вечернего неба. Видимо, на кортах было немало завсегдатаев, приехавших поиграть в свое удовольствие.

Бернард прочистил горло, взял нож и стал водить им по скатерти.

– Думаю, – сказал он, – это и есть способ решения наших нетривиальных проблем.

Он очертил на скатерти удлиненный прямоугольник и провел линии вдоль и поперек, чтобы вышло похоже на теннисный корт.

Поверх теннисной сетки Тримбл с женой провожали взглядом удаляющиеся фигуры Чарльза Уильяма Бишопа и Карлотты де Вега Монтенегро. Те качали головами, понурив плечи в лучах полуденного солнца.

Жена Бернарда полотенцем промокнула пот у него на щеках; он тоже коснулся полотенцем ее щеки.