Невеста без места

— Оборотни? Волки? — Велька тихонько ахнула. — Никогда не видала оборотней. А так поглядеть, люди как люди. Но почему же они меня так заприметили? Как бы понять?

— Я не знаю, дорогая моя Велья-ола. Скажу только, что уважаемая мной Аленья-кер раньше принадлежала к народу, что жил там же. И еще скажу, что волки весьма чтят огненную богиню Кару. Драгоценная Аленья-кер в юности служила этой богине, если я ничего не путаю. Ты что-нибудь знаешь о служении Каре, дорогая Велья-ола?

— Ничего, — пожала плечами Велька, — совсем ничего. Меня такому не учили. Нет у нас Кары, мы Сварожича почитаем.

Ливец понимающе закивал, пояснил:

— Оборотни считают, что эта богиня — родная сестра вашего огненного бога, имя которого вам тоже заповедано произносить. Настоящее имя Кары совсем иное, а это — для людей, его можно произносить, не осквернив настоящее. Настоящее имя Кары знают великие огненные волхвы, Матери Огня. Собственно, вот и все, что мне известно, дорогая Велья-ола. Что касается этих волков, они торговые люди, поэтому скоро уедут из Верилога. Просто подожди. А если тебе понадобится еще что-нибудь, любая редкость — пошли мне весточку, ты знаешь как.

— Да, Мураныч. Спасибо тебе большое, — она поклонилась купцу, тот тоже поклонился, но слегка, не низко. — И за совет спасибо, буду осторожна.

— Пусть солнце светит тебе долго, Велья-ола…

Бабка когда-то давно объясняла, что «ола», приставленное сзади к имени, всего лишь значит «девушка из достойной семьи», а «кер» — уважаемая пожилая женщина. Если бы ливец обращался к Вельке, как к княжеской дочери, он должен был бы называть ее Велья-бона, и еще ему нельзя было бы на нее смотреть и нельзя подниматься с колен. Странные все же обычаи есть в дальних землях. Хоть бабка твердила еще, что все обычаи, принятые у разных народов, мудры, что мудрого в том, чтобы купцу не смотреть на того, с кем говорит, и ползать по палатке на коленях? Нет, она лучше будет Вельей-олой, так даже красивей.

Ириней с кметями ждал у палатки, и другие княжичи тоже подошли — вот не сиделось им во дворе. Велька вышла, держась за ошейник Волкобоя. Когда Ириней протянул к ней руку, пес грозно рявкнул, и парень поспешно руку отдернул, ткнул кулаком Волкобоя в бок, усмехнулся:

— Ох и глупая зверюга! Прыгает под мечи, а мы его шкуру мохнатую обороняем. И чем ты, красавица, его так покорила? Приворожила, может?

Волкобой сдержанно рыкнул, на морде его было красноречиво написано: и что с дурака взять? Велька прыснула, но тут же посерьезнела, вздохнула, поклонилась княжичам.

— А где… они, позволь спросить?

— Ушли. Я сказал, что ты челядинка на княжьем дворе, не надо тебя трогать, сердить князя Велеслава, — ответил Ириней. — Касмет обещал, что придет к князю откупить тебя. Но я считаю, что он передумает. Ему не нужны лишние трудности.

— Ох, да что же им в голову взбрело? — горестно вздохнула Велька.

— Твои амулеты, — он показал взглядом на подвески на Велькиной груди, — как я понял, они что-то означают. То, что делает тебя особенной. Ты якобы собственность семьи Касмета… или я чего-то не понял. Но какие-то права на тебя он за собой знает. А ты — знаешь?..

— Нет! — Велька мотнула головой. — Не может такого быть, вот и все!

— Значит, он ошибся, бывает, — Ириней улыбнулся. — Надеюсь, тебе нечего бояться. Князь ведь тебя не отдаст? А захочет отдать — я перекуплю. Обещаю. Золотом за тебя заплачу, хочешь? Со мной в Карияр поедешь. Ты ведь меня меньше боишься, чем Сараватов?

— Сейчас забоюсь, — буркнула Велька, берясь за ошейник Волкобоя.

Тот не возражал. А парень криво усмехнулся, предложил:

— Хочешь, орехов жареных тебе куплю?

— Спасибо тебе, боярин, за помощь, за защиту. Не надо орехов. Пора мне, пойду…

— Э, нет. Я не боярин, я княжич, это первое. И не пойдешь ты одна, мы до ворот доведем — это второе. А то случится что с тобой, князь Велеслав разгневается, а нам его гневить никак нельзя, он и так нам не больно рад! Как зовут-то тебя, скажешь хоть?

Не боярин, значит, а княжич. Жених Чаяны. Один из четырех. И он не прочь перекупить ее, челядинку княжью, у оборотней и увести в Карияр вместе в Чаяной…

Вот радость-то.

Как бы сбежать? Уж до отцовского двора она доберется, а там спрячется и точно гостям дорогим больше не покажется…

Оказалось, сбежать — никак. Отпустить ее наотрез отказались, и княжич Ириней, и Волкобой тоже — вцепился зубами в край поневы и повел, и деваться было некуда. Ириней, пока шли, пытался байками развлекать, да все обещал изловить ее сегодня ночью во время русальего гона, и ничего он, дескать, не боится, и терять ему-де нечего, и он уже столько русалок словил, что и со счета сбился.

Болтун он редкий, хоть и княжич! Русалку поймать, поцеловать — к удаче, а вот русальим чарам поддаться — это, говорят, беда большая, это весь год маяться, томиться, до следующей Купалы можно и не дожить.

Поймать… поддаться… а велика ли разница? Легко ли понять, кто тут кого поймал? Поэтому русалок ловить можно, а вот изловить — не надо! Все об этом знают. Русалку нелегко поймать, почти невозможно, хоть парни и стараются, изо всех сил стараются, напрочь забыв, что — не надо…

— А обручье-то у тебя серебряное, — вдруг заметил княжич, — ишь ты, у челядинки — серебряное! Кто же одарил тебя, милая?

— Родной батюшка! — не без яда бросила Велька. — Это мое девичье, а ты что, княжич, подумал?

— Девичье? Это хорошо! — Ириней заулыбался. — Я ведь не знаю, какие рисунки бывают на ваших браслетах. Это у тебя, чтобы жениху дарить, правильно? И никому ты еще не обещалась? Я ведь не хочу увозить тебя в Карияр от жениха, сама понимаешь. Хоть ты и не желаешь мне говорить, как тебя зовут!

Два года как с первой своей русальей рубахой получила Велька и обручье серебряное, тонкий ободок, покрытый узором из дивных листьев. Отец наказал беречь, не терять, без его веленья никому не дарить. Она пообещала. Обручье Велька не снимала, просто подтягивала повыше, чтобы под рукавом рубахи спрятать, так вот же, не углядела — упал на запястье серебряный ободок, а княжич такой глазастый оказался.

— Видать, не беден твой батюшка? Иначе откуда он взял для тебя такое обручье? Может, на дороге нашел? Не сердись, милая, но погляди вокруг, сегодня праздник и все уже нарядные, а ты одета так, словно и не праздник. Значит, твой отец не может одеть тебя красиво? Зато я первым делом куплю тебе все, что захочешь, и ожерелье обязательно, из сердоликовых бусин! У тебя есть бусины из сердолика? А из хрусталя?

Велька не выдержала, рассмеялась.

— То-то мне волки то же самое обещали. И бусы сердоликовые, куда без них!

Князь не растерялся.

— Это потому, милая, что сердолик тебе дивно пойдет! Вот увидишь, ты от этих бус глаз отвести не захочешь, а я — от тебя! Хотя от тебя и без бус глаз не отведешь!

Ну, княжич. Всем вроде хорош, и ее вот выручил, а пустобрех редкий. И жених, опять же! Что за жених, если за невестой приехал, а вокруг другой вьется?

А может, на Чаяне вовсе не он женится? Их же четверо.

Да без разницы. Не нужен он Вельке, и ей в Карияр с ним не ехать! Она сказала:

— Ответь, княжич, а не ты ли нашей княжны жених?

Глаза Иринея хитро заблестели.

— А это, милая, тебе пока нельзя знать! Да и зачем? Или иначе со мной не поедешь? Или тебя твой добрый батюшка только в старшие жены мне отдаст?

Парни заухмылялись, словно шутку веселую услышали.

— Кто знает! — усмехнулась девушка. — Пока ведь не стал ты князем? Так, может, и не отдаст!

Кмети скалились веселее, да и сам Ириней откровенно забавлялся разговором. Ну и ладно, отчего не позабавиться, дорога недлинная — почти пришли уже.

Они, и верно, уже были у ворот, и Велька успела подумать, что, пожалуй, без труда за спинами кметей прошмыгнет через двор до хором, и все, только ее и видели. Уже приготовилась благодарить да прощаться и Волкобоя напоследок погладила. Ну, с ним-то еще увидятся, она постарается!

И прямо перед ними открылись ворота. И всадники выехали, числом больше десятка, а впереди — князь-батюшка.

Велька замерла. Вот ведь не повезло!

Князь Велеслав коня придержал, посмотрел, словно глазам не веря, на меньшую дочь рядом со страшенным псом в окружении парней.

Все учтиво князю поклонились, и Велька тоже. Князь-батюшка лицом потемнел, глазами сверкнул, дочку поманил, она подошла. Нагнувшись с седла, Велеслав Судиярыч основательно взялся за толстую дочкину косу, на грудь перекинутую, стиснул в кулаке так, что костяшки побелели. Не дернул, нет. Но Велька малость струхнула.

— Я тебе чего велел? — выдохнул князь.

— Прости, батюшка…

Пес зарычал, князь посмотрел удивленно и косу отпустил, бросил:

— Ступай в горницы.

Велька побежала во двор, пес за ней следом, а княжич с кметями своими остался говорить с князем. Обогнув столовую избу, она взбежала на гульбище, и пес — следом…

— Стой, Волкобой, — Велька поймала его за ошейник, — тебе со мной нельзя. Спасибо тебе, родной мой, — она крепко обняла собаку, — ничего, батюшка долго не сердится. Главное, ты меня от оборотней оборонил. Ох, боюсь я оборотней. Бабка столько меня в детстве оборотнями пугала! Боюсь. Хоть бы больше их не встретить никогда! Ну, ладно, ступай! — а сама все гладила, теребила мохнатую собачью шерсть, не отпускала. — Потом повидаемся, опять утащу тебе мяса с кухни! Не откажешься?

Судя по выражению на песьей морде, тот был на все согласен.

Скрипнула ближняя дверь, из-за нее выглянула Малка, Велькина сенная девка, всплеснула руками:

— Княженка! Ой, и псина эта! Не трогай, страсть какая! А ну как порвет тебя? Отойди, отойди!

— Не глупи, Малка, — отмахнулась Велька, — погляди, не рвет же? Зачем ему это? Сама отойди, если боишься.

Девка опасливо отодвинулась, зачастила:

— А мы тебя, княженка, обыскались. Княгиня велела в баню тебя сводить, да по-быстрому, все уж готово. А какую она тебе верхицу прислала, из зеленого шелку — глаз не оторвать! Говорит, тебе зеленый шелк всего лучше. К таким-то волосам. Только подол девки подошьют, как надобно. Да косу с перебором тебе заплести велено, и с жемчугом, и с лентами. Пойдем, княженка!

— Поняла я, Малка, не тараторь, — вздохнула она, — поесть сначала дай, хоть молока. Все, ступай, хороший мой! — махнула она Волкобою.

Тот послушно отошел. Вот же умный пес. Подарили бы Вельке такого, в придачу к ее Званке!

Не подарят. Такого пса да девке во владение — где видано?..

ГЛАВА 3

Четверо из ларца

Велька, по-праздничному причесанная и наряженная, так и просидела в своей горнице, с девками-челядинками — княгиня велела им ее не оставлять. Отец не звал, чтобы отругать, видно, занят был. Да Велька его и не боялась. Покричать князь мог, когда она своевольничала, но чтобы с настоящей злостью — никогда. Князь-батюшка вообще был человек незлой и отходчивый. А чтобы, к примеру, хворостиной — так Вельку только бабка учила уму-разуму, и то давным-давно, да и, прямо скажем, всякий раз за дело. Княгиня и подавно не сердилась, осмотрела падчерицу, нарядную, непослушные прядки на ее голове убрала под венчик, улыбнувшись. Сказала:

— Вот и хорошо. Тебя одеть, и такая девка получается, просто глаз не отвести. Где княжича кариярского встретила, почему вместе пришли?

— На ярмарке и встретила, — Велька потупилась, — он думает, что я челядинка здешняя…

— Вот как? — княгиня рассмеялась. — Челядинка! Ох, Велья! Ладно, челядинка, а что ему надо было от тебя?

— Ничего. Просто… веселый он.

— Просто веселый! Скажешь тоже. Ни дать ни взять дитятко малое, и понятия не имеешь, с чего бы это парням с девками веселиться и байки им сказывать. Понравилась ты ему?

— Нет…

— Нет? — теперь княгиня хмурилась. — Оно и понятно, что нет! Точно дитя! Не понимаешь, что если такой молодец заскучает да сенную девку с собой на лежанку уложит, то за это спрос невелик? Не тот, что за княжескую дочь?

Да какой там вообще спрос, с гостя-княжича да за сенную девку…

Велька только кивнула, голову опустила:

— Понимаю, матушка.

Ее-то силой на лежанку не уложишь, и княгиня об том знает. Бабка давно заклятью простенькому научила, еще когда и для поневы время не пришло.[9] Непросто силой взять внучку старой Аленьи. У княжича, к примеру, не выйдет. А у тех, оборотней? Какая-то пугающая мощь, власть непонятная чудилась Вельке в их взглядах, в самом их странном, чужом облике. Сможет ли она им противиться, чужакам этим, которые чего-то от нее хотят? Она им нужна. А зачем?

— Жди, — сказала княгиня, — как понадобишься, за тобой придут. Готова будь, и вниз из горниц ни ногой, поняла?

Зря Велька прождала, за ней не пришли. Без нее отец с ближними и гостями отполудничал в трапезной избе, народу нынче там собралось столько, что столы, один за другим поставленные, продолжались и за широкими дверями трапезной, чуть не до конюшен. Помимо бояр, воевод с женами, ближней дружины и гостей княжьих, купеческие старшины еще пришли, и купцы именитые самые, и мастеровые старшины с женами, а кто и с сынами и дочками. Как всегда в такие дни, народу набрался полон двор. Княжна Чаяна, конечно, пошла за те столы, с матерью и боярынями, чары с медом подавать будет самым почетным гостям. Может, женихов своих хоть рассмотрит толком, наконец.

В другой раз вовсе была бы не прочь и Велька там посидеть, да кариярскому княжичу теперь на глаза попадаться не хотелось. Не увидит он ее — и не поймет, кто такая. Вот то бы и хорошо.

Жалко, бабки Аленьи нет больше. Она бы все толково объяснила, и про кариярцев, и про тех оборотней с ярмарки. Недоговорила бабка чего-то в свое время, скрыла важное. Как Велька ни силилась думать, вспоминать, мелькало что-то в памяти, как отдельные огоньки, но ясным не становилось. Ведь ее ни много ни мало за робу приняли, за холопку! Из-за бабкиных оберегов? А если эти трое сунутся к князю права свои неведомые предъявлять? Конечно, отец ее не отдаст и не продаст, но что не обрадуется он — точно.

Но что же не так с бабкиными оберегами? Ведь невольничий знак мудрая волхва, всю жизнь прожившая на чужой стороне, носить бы не стала. Да и не бывают волхвы невольницами, не бывают, это всякий, кто хочешь, подтвердит! Значит, врут оборотни?

А что она им так вдруг в жены понадобилась — этому Велька и на капельку не поверила. Не глупая же она, в самом деле…

Кончилось застолье, вернулась Чаяна. Веселая. Порывисто обняла Вельку, шепнула:

— Видела княжичей? Тебе который показался?

Велька только головой покачала, хмыкнула. Так ей и позволили хоть глазком взглянуть…

— А тебе уже какой-то и показался?

— Да все неплохи. Но я, кажется, знаю, кто старший. Догадалась. Княжич Ириней. И еще там один, Велемил — может, он? Велемил — он вечно насупленный какой-то, что ли? Может, глупый малость? Ириней бы лучше, — глаза у княжны-сестрицы блестели этак загадочно, и в голосе что-то появилось, томное, зовущее.

Ириней, значит. И вокруг Вельки кружит, и сестре успел понравиться. Только по-разному он на них смотрит…

— Апроклятье? — напомнила Велька. — Ничего странного не разглядела? Может, метка какая — нет? Родинка большая, к примеру…

— Нет, — тут же скисла Чаяна, — не видно ничего ни на ком.

Велька только рукой махнула:

— Вот что, сестрица, нынче ночь особая, проклятье себя проявить может, метки невидные видными делать… ненадолго, но заметить успею. Могу попытаться. А не боишься? Может, лучше и не знать?

— Нет уж, лучше знать! — упрямо тряхнула головой Чаяна. — Если сумеешь, Велюшка, век перед тобой в долгу буду!

— Не нужна ты мне в должницах ни на век, ни на день! — буркнула Велька. — Я и так… не сомневайся.

Легко сказать. Слово-то она знала, но и только. А знание, бывает, уменья не заменяет. Но попытаться ей и самой хотелось.

А время подходило. Опустели улицы Верилога, горожане собирались на высоком берегу реки Верилы, там вокруг берез девки уже завели хороводы, пели, славили Ярилу с Лелей — близилась великая ночь божьей свадьбы. Сегодня вечно юная Леля-красавица, богиня-дева, уйдет к супругу Яриле в дальние чертоги, а власть над миром получит Лада, всему земному мать и хозяйка. Кончилось время девичьего цветения и веселья, наступает пора растить и собирать плоды.

Один хоровод распадался, и девушки разбредались по ближнему лесу, набрать трав и цветов, которые вплетут в венки из березовых и дубовых веточек, но тут же рядом начинались другой хоровод и другая песня.