Стальные корсары

Рассуждения лейтенанта были просты. Флагов над его кораблями нет, миноносцы — трофейные. Иванов был не настолько плохого мнения о британских офицерах, чтобы заподозрить их в вопиющей некомпетентности. Наверняка тип миноносцев, а заодно и их принадлежность островитяне уже определили. Стало быть, что они видят? Правильно, японские миноносцы, эскортирующие транспортные суда. В свете участившихся случаев исчезновения последних, вполне похвальная предусмотрительность. Оставалось лишь грамотно разыграть эту карту.

— Николай Вениаминович, — не оборачиваясь, сказал он стоявшему рядом с ним мичману-артиллеристу а по совместительству старшему офицеру и штурману. Сейчас офицерам приходилось совмещать кучу должностей, деваться было некуда, хорошо еще, что на транспорты хоть по одному наскребли. — А поднимите-ка вы японский флаг.

— Но как же… — начал было мичман, но тут же осекся, и на его лице появилась гримаса понимания, тут же перешедшая в хищный оскал. — Две минуты.

Растянулся процесс, конечно, не на две минуты, а как бы ни на вдвое больший срок, японский флаг никто под рукой не держал, но все же белое полотнище с красным кругом над миноносцем взвилось. Судя по тому, что британцы огня не открывали, на уловку они купились, однако и отворачивать не спешили. Что же, тем хуже для них.

Флагманский миноносец чуть отвернул влево и неспешно двинулся на сближение с «Талботом». Маневр британцев не обеспокоил, как-никак союзники, да и не походило это на атаку. Хотя бы потому, что на десяти узлах миноносцы не атакуют. Сам британский крейсер шел на двенадцати, и получалось это у него так себе — густой дым валил из труб, оставляя за кормой тяжелый черный хвост. Все же машины корабля, практически непрерывно находящегося в колониях, да еще и на стационерской службе, явно находились не в лучшем состоянии. Может быть, именно поэтому он и не успел уклониться, когда две мины, выпущенные с русского корабля, устремились прямо ему в борт.

Взрыв прогремел только один, то ли одна мина все же прошла мимо цели, хотя с трех кабельтов промахнуться сложно, то ли просто не взорвалась. Второе даже более вероятно, поскольку взрыватели в то время надежностью не отличались, но и одной торпеды слабобронированному и, вдобавок, далеко не новому крейсеру хватило за глаза. Взрыв почти ста килограммов взрывчатки проделал в его борту пробоину размером с хорошие ворота. Это практически сразу вызвало затопление одной из кочегарок, более того, вода начала стремительно распространяться по коридорам. На идущем в походном положении крейсере никто не потрудился задраить водонепроницаемые двери, а потом стало уже поздно. Вода стремительно заливала машинное отделение, и в результате, чтобы предотвратить взрыв котлов, пришлось заливать топки и стравливать пар. Остановились динамо-машины, погасло освещение, встали помпы.

Возможно, у крейсера еще был шанс выжить — он быстро кренился, но аварийные команды уже занялись борьбой за живучесть. Вот только русским такой расклад был категорически невыгоден. К месту боя, рассекая невысокую волну, весь в белых усах пенных брызг уже шел второй миноносец. Британские артиллеристы, активно ведущие азартную и неточную из-за крена и отсутствия хоть каких-то команд от артиллерийского офицера, стрельбу по быстро уплетывающему миноносцу Ильина, попытались перенести огонь на нового противника, но это у них получилось не слишком хорошо. В результате спустя десять минут после первого взрыва в кормовой, наиболее уязвимой части крейсера прогремел второй. Столб воды поднялся выше мачт, и процесс погружения крейсера стал неуправляемым. Еще через полчаса он полностью ушел под воду, оставив после себя лишь огромное радужное пятно, несколько мелких деревянных обломков и набитые людьми шлюпки. Вряд ли их утешило бы, что не так и далеко в эти самые минуты тонул систершип «Талбота», пойманный почти аналогичным образом. Русские корабли отделались сквозной пробоиной в первой трубе флагманского миноносца и посеченными осколками бортами.

Вейхайвей, два дня спустя

Гляньте, вашбродь, какие красавцы…

Севастьяненко покосился на сидящего чуть в стороне матроса и промолчал. Не потому, что не хотел ответить, а из-за того, что не мог понять, действительно тот восхищается увиденным, или шутит, скрывая так легкое презрение к набившимся в порт военным кораблям. Сарказм, так сказать, хотя вряд ли матрос и слово-то это знает. Все же Кольчужкин был на десяток лет старше командира, и, соответственно, повидал куда больше него. Даже ту войну успел краешком застать, хотя самому пострелять ему так и не пришлось — их привезли во Владивосток уже после Цусимы, когда боевые действия фактически прекратились. Так что Бог знает, что у него на уме, а лишний раз попадать впросак не хотелось.

Вообще же, посмотреть было на что. Отсюда, с холма, открывался великолепный вид на гавань, и мичман пользовался редкой возможностью сравнить картинки, виденные им ранее в справочниках, с реальными кораблями. Издали похожи, а вот вблизи корабли реальные заметно проигрывали своим изображениям. Хотя бы потому, что те были чище и не носили на себе следы долгой эксплуатации. Количество, разумеется, впечатляло, а так…

Все же Британия держала в этих водах не лучшие свои корабли, устаревшие, посредственно вооруженные и слабо защищенные. Ходовые качества, опять же, оставляли желать лучшего. Пожалуй, «Рюрик» и в одиночку мог бы устроить здесь большой тарарам, но «Рюрика» нет. Есть они, уцелевшие члены экипажа миноносца «Стерегущий», которым желательно как можно быстрее прорваться к своим. Вопрос только, как.

Ставшим за эти два дня машинальным движением Севастьяненко поправил волосы, скрывающие заклеенную медицинским пластырем рану. Царапину даже, не рану — крупный, с ладонь, осколок лишь слегка чиркнул по коже. Попади он чуть левее — и снесло бы бравому командиру миноносца половину черепа, а так — ерунда. И, кстати, хорошо, что волосы уже стали не по-уставному длинными, а постригать их мичман не хотел. И его матросы, что интересно, тоже не стриглись — то ли с командира пример брали, то ли ветер свободы почувствовали. Эссен хмурился, но молчал, а Бахирев откровенно смеялся и называл их пиратами, но репрессий так и не последовало, и Севастьяненко решил, что неофициальное разрешение на подобные маленькие вольности у него в кармане. Зато и пластыря сейчас не видно, так что пригодились волосы. Равно как и обретенная в походе небритость — сейчас все они внешне мало отличались от местных работяг, обитатели городского дна везде одинаковы.

Сюда они шли больше суток, с тоской вспоминая, как совсем недавно лихо отмахивали эти мили по морю. Но — увы. Зато британцы и представить себе не могли, что нахалы, утопившие два их корабля, пойдут к их же порту. И уж тем более не ожидали, что будут при этом вынашивать коварные в своей бредовости планы. А они пошли, и практически не имели проблем. Практически — это потому, что один раз путь им преградили какие-то хмыри узкоглазой национальности с явно враждебными намерениями. Должно быть, ограбить хотели, только вот не учли, что русские матросы обвешаны всевозможным оружием, как новогодние елки, а некоторые уже из своих револьверов и с двух рук кое-как стрелять научились. Не как пластуны-казаки, но все же. В результате китайцев аккуратненько прикопали в овраге и пошли своей дорогой, лишний раз порадовавшись, что грохот выстрелов, после корабельных орудий, надо сказать, не такой уж и внушительный, между холмами затухает практически мгновенно.

Чтобы попасть в город требовалась гражданская одежда — все же вряд ли здесь и сейчас русская военная форма смогла бы сойти за скучную деталь пейзажа. К счастью, раздобыть цивильное оказалось достаточно просто. Все же здесь, в пригороде, проживало немало китайцев, в том числе и портных. Оставалось только выбрать лавку поприличнее и наведаться к ее хозяину в гости. В идеале, конечно, тихо, но то, что это несбыточная мечта, понимали все. Равно как и понимали, что хозяев придется тихонечко прикопать, иначе завтра половина города будет знать о длинноносых варварах в истрепанной морской форме. И, что характерно, неприятия эта мысль не вызывала. Все же повоевали уже, закалились. К тому же китайцы — это вроде как и не совсем люди. Русские, конечно, к инородцам всегда относились снисходительно, порой даже излишне, но… только до момента, когда те начинали путаться под ногами.

Хозяин лавки еще не спал, когда к нему в дом вломились четверо крепких вооруженных мужчин. О сопротивлении он даже не помышлял, зато второй оказавшийся там китаец, то ли работник, то ли родственник, хрен поймешь, все они на одно лицо, оказался не робкого десятка. К тому же и силушкой он был не обижен, а росту и вовсе для местных едва не великанского. Средний по европейским меркам.

Так вот, этот парень, не долго думая, встал в какую-то хитрую и, на взгляд Севастьяненко, крайне неудобную стойку. Мичман, конечно, слышал, что среди китайцев, как, впрочем, и среди японцев, хватает специалистов по мордобою ногами. Японская школа рукопашного боя русских как-то не впечатлила, а вот китайскую в деле они еще не видели.

На проверку она оказалась ничуть не лучше японской. А может, причиной китайского фиаско стал матрос Костин — он, как всегда, рванул в атаку первым, помимо габаритов и силы папа с мамой не обделили его и храбростью. В результате китаец достал его пяткой по лицу и расшатал два зуба. Ну и Костин его достал. В челюсть. Кулаком. От этого удара узкоглазого просто унесло, он вдребезги разнес спиной хрупкую межкомнатную перегородку и остался лежать, а свернул он шею от самого удара или в момент падения так и осталось загадкой, никого, впрочем, особо не интересующей.

Трофеев оказалось сравнительно немного, но десяток человек переодеть удалось. Опять же, небольшая сумма денег позволила обеспечить разведчикам некоторую автономность. Сейчас они растворились в окрестностях порта, как сахар в кипятке, и Севастьяненко, поглубже надвинув на лоб местное подобие картуза, лично возглавил наблюдение. Пожалуй, единственное, что сейчас выбивалось из образа не до конца опустившегося бродяги, был лежащий в сумке морской бинокль, но и это выглядело некритично. Во-первых, со стороны не видать, а во-вторых, чего только не найдешь в приморском городе. И вот теперь мичман со всем возможным, пускай и относительным, удобством расположился на холме, обозревая гавань и время от времени перебрасываясь парой слов с напарником. Поразительно, еще пол года назад он и представить не мог, что будет вот так, запросто общаться со своими подчиненными, все же между офицером и матросом стояла высокая и глухая стена сословных предрассудков. Оказалось, все это лечится, а барьеры легко стираются. Достаточно всего-то одной войны.

— Вообще, старье здесь собрано, — осторожно заметил мичман. — Вон, посмотри. Броненосец «Центурион». Двенадцать лет…

— У нас есть корабли и постарше, и никто не собирается их списывать, — усмехнулся Кольчужкин.

— Ты неплохо осведомлен о планах адмиралтейства, — фыркнул мичман и, перевернувшись на спину, некоторое время смотрел на плывущие по уныло-серому небу тучи, а потом задумчиво сказал: — Может, и хотели бы списать, причем многое, вот только надо чем-то заменить. А нечем. Тут примерно такая же ситуация. Корабль — редкое барахло. Помнишь, как «Ослябя» погиб? Думаю, этот так же легко угробить можно, потому что почти то же самое. Четыре десятидюймовки, слабая броня, неважный ход. Восемнадцать узлов сразу после сдачи, значит, сейчас вряд ли больше пятнадцати. Дальность хорошая, но и только.

Справочники мичман знал далеко не назубок, но кое-что, естественно, помнил, и сейчас блеснул этим знанием перед подчиненным. Тот проникся, с уважением посмотрел на командира, несколько секунд думал, а потом ткнул пальцем куда-то в сторону.

— А вон тот?

Пришлось вновь переворачиваться на живот, внимательно проследить, на что указывает палец матроса. Ну да, это куда внушительнее, губа у Кольчужкина не дура.

— Броненосец типа «Канопус», как называется отсюда не вижу. Может, «Венджентс», может, «Альбион», может, еще что — британцы их, помнится, штук шесть наклепали. Неплохой корабль с малой осадкой, позволяющей проходить Суэцким каналом. Свыше четырнадцати тысяч тонн водоизмещением, четыре двенадцатидюймовых орудия, восемнадцать узлов… Защита, опять же, на уровне. Только нам с того разницы нет.

— Почему?

— Там команды почти семь сотен человек, а у нас на ногах едва сорок. И половина раненых. Если даже каким-то чудом мы его захватим, уйти не дадут. Догонят и утопят. Причем не корабль, а нас — просто за борт повыкидывают. И, кстати, я на их месте поступил бы точно так же. Ты купаться хочешь? Лично я не особо. Нет, этот мастодонт не про нас, высматривай миноносец.

Кольчужкин, не таясь, вздохнул. Мичман с трудом подавил улыбку — несмотря на разницу в возрасте, мысли напарника для него были видны, как на ладони. Большой корабль — это потребность в команде и много-много вакансий. С учетом того, что кадровых офицеров очень мало, чтобы заткнуть дыры появится необходимость воспитать из своей среды прапорщиков по адмиралтейству. И кто имеет больше всех шансов приподняться? Ну, разумеется, те, кто этот корабль героически угнали. Шанс стать «его благородием» ни один здравомыслящий матрос не упустит, зубами выгрызет, и в таком ракурсе несчастные семь сотен человек экипажа броненосца непреодолимым препятствием уже не выглядят. Порвет и не заметит.

Устроившись поудобнее, Севастьяненко вновь принялся обшаривать взглядом гавань. Однако миноносцев оказалось на удивление мало, всего два, и на обоих ведется спешный ремонт, крейсеров же не наблюдалось вообще. Оно и понятно, все в море, охотятся за теми, кто пиратствует на коммуникациях вблизи вод, которые британцы традиционно считают своими. А эта парочка — как раз те, которые два дня назад нахватались снарядов с русского миноносца, причем, судя по масштабам работ, досталось им изрядно. Ну а броненосцы никуда не делись, стоят. У них совсем иные задачи, и морские гонки — не их призвание.

— Вашбродь, гляньте!

— На что? — лениво поинтересовался Севастьяненко.

— А вон там, у третьего причала.

Мичман зашарил биноклем, пытаясь определить, что же так заинтересовало несклонного к излишним душевным порывам матроса. Третий причал — он грузовой, военных кораблей там вроде бы и нету, зато транспортов в избытке. Как раз сейчас один из них, довольно крупный, навскидку тысяч на шесть тонн водоизмещением, отвалил и, густо дымя, направился к выходу из гавани. А позади него, ранее скрытый массивным корпусом, обнаружился еще один корабль, поменьше. Изящные, хищные обводы, две трубы… Севастьяненко буквально вцепился в бинокль, лихорадочно наводя резкость.

Звездно-полосатый «матрас» на мачте — корабль САСШ. Небольшой крейсер, судя по всему. Какие там у них имелись? Мичман лихорадочно вспоминал. Эх, как ему не хватало сейчас справочника, не помнил он, что за корабли в то (или все же в это?) время были у американцев.

— Разрешите, вашбродь? У меня глаз-алмаз.

— Держи, — Севастьяненко протянул ему бинокль. Несколько минут напарник вглядывался в чужой корабль, потом негромко сказал:

— Нью-Орлеан.

— Чего?

— Корабль так называется. «Нью-Орлеан». Написано так.

— По-английски читаешь? — слегка уязвлено поинтересовался мичман.

— Нет. Просто я в том порту бывал, вот и запомнил, как пишется.

В голове у Севастьяненко словно защелкал метроном. Крейсер «Нью-Орлеан». Построен на верфях Армстронга. Дата постройки… Черт, не вспомнить, хотя это и неважно уже. Конец девятнадцатого века, в любом случае. Четыре с небольшим тысячи тонн, двадцать узлов. Броневая палуба… Опять же не вспоминается. Вооружение, кажется, десять пятидюймовых орудий, но изначально было другим. Когда же его перевооружили? Тоже неважно. Команда — три с половиной сотни человек или что-то около того. Ах, какой красавец!

— Вашбродь, — азартно зашептал Кольчужкин. — Может…

— Может, все может, — Севастьяненко потер лоб, сделал изнывающему от нетерпения матрос знак помолчать, и задумался. Действительно, красавец. А американцы — моряки не очень, в русском флоте об этом знали все. И на кой им тогда крейсер? А вот ему, Севастьяненко, он весьма пригодился бы.

Надо сказать, мичман тоже был не чужд карьеризму. Честолюбия у него хватало, и тот факт, что он в столь юном возрасте получил под командование боевой корабль, причем корабль серьезный, лишь подстегнуло его желание двигаться дальше. Ведь адмирал недвусмысленно дал понять: кто корабль захватил — тому и командовать. А что американцы вроде бы нейтралы — так кто потом разберет?

Будь на месте мичмана кто-нибудь постарше, он, несомненно, осадил бы зарвавшегося юнца, покрутил пальцем у виска, прописал брому… Розг, наконец. Однако никого, кто мог бы вправить ему мозги, рядом не оказалось. Зато непомерные амбиции, свойственные начинающему пирату не меньше, чем сидящему рядом напарнику, начали стремительно надуваться, а быстрота мышления, свойственная большинству миноносников, разом отодвинула размышления о возможных последствиях на задний план.

— Собирай всех, — азартно выдохнул Севастьяненко. — И передай, чтобы думали, как мы его можем оприходовать, а не водку жрали.

— Да какая здесь водка, — скривился Кольчужкин. — Так, запах один.

— Не пить, — жестко и раздельно повторил мичман. — Если завтра этот корабль уйдет, мы останемся с носом.

Матрос кивнул, встал и вразвалочку пошел прочь. Именно так, спокойно и не торопясь — это не привлекает внимания, в отличие от ползания по-пластунски. Севастьяненко еще раз посмотрел на корабль, потом на порт — и в его голове начал медленно выкристаллизовываться план. Вновь припав глазами к биноклю, он на несколько минут отрешился от окружающего мира. И любой, кто хорошо его знал, сказал бы в тот момент, что улыбка мичмана при этом была многообещающей и очень, очень нехорошей.

Порт Вейхайвей, через двенадцать часов

В каждой стране к армии относятся по-своему. Где-то военными гордятся, где-то военных боятся… Ну, и еще много промежуточных вариантов. Вот только просматривается среди них одна интересная закономерность. В странах, которые веками боролись за существование, грызясь с себе подобными, население которых успело сформироваться как единый народ, отношение к профессии военного уважительное. Это не так ярко выражено среди крестьян, для которых все, что связано с войной, синоним разорения, но подавляющее большинство элиты считает армейскую службу честью. Ну, по крайности, достойным занятием, право на которое надо еще заслужить. Офицер и джентльмен — британский термин, но он равно относится и к французам, и к русским, и к гражданам многих других стран.

В САСШ дело обстояло совсем иначе. Хотя подавляющее большинство населения этой страны и составляли потомки выходцев из Европы, полноценной элиты в классическом понимании к началу двадцатого века там не сформировалось. Более того, люди, которые могли бы ею стать, оказались уничтожены в тяжелейшей гражданской войне между Севером и Югом. Причем, как ни обидно это звучит, воевали они преимущественно на стороне проигравших. Ну а свято место, как известно, пусто не бывает. Вот и заняли пустующую нишу финансисты — те, кто в большинстве случаев не мог прославиться подвигами на стезе защиты родной страны, зато вертел большими деньгами. И ничего удивительного, что при таких раскладах статус армии оказался совсем иным, чем в Старом Свете.

Для большинства американцев военная служба была всего лишь работой. Тяжелой, грязной, не очень хорошо оплачиваемой, а стало быть, не самой лучшей. Разумеется, находились исключения, патриоты, свято верящие, что служение своей Родине с винтовкой в руках доблесть, но большинство все же считало, что проще и выгоднее заниматься чем-нибудь другим. Чтоб платили побольше, а рисковать поменьше. Соответственно, воинская служба в их глазах выглядела если не приютом для неудачников, то чем-то очень близким. И результат был соответствующим — службу американские военные тянули ни шатко, ни валко, и не могли похвастаться ни рвением, ни дисциплиной. Да и выучка у них была, откровенно говоря, так себе.

Нет, разумеется, американцы могли подраться. Вон, у Испании же войну выиграли, и это притом, что изначально адмирал Сервера сумел переиграть своих американских визави и на короткий период даже перехватил стратегическую инициативу. Но затем американский флот, в значительной мере благодаря количественному и качественному преимуществу, смог передавить испанцев. В САСШ первую выигранную у европейской державы войну не без основания считали серьезным достижением, забывая, правда, о том, что Испания — страна третьесортная, находящаяся, вдобавок, на закате своего могущества. Так что та победа была не показателем мощи, а, скорее, поводом для самоуспокоения. Уверенность американцев в своих силах моментально переродилась в беспечность, и ничего удивительного, что караул на палубе крейсера «Нью-Орлеан» тупо проспал момент, когда за них взялись всерьез.

Плеск за бортом был настолько слабым, что оказался неразличим на фоне волн. Даже вздумай кто-нибудь именно в этот момент прислушаться, все равно он ничего не заметил бы, а двое лениво травящих байки американских матросов бдительностью не отличались. В результате они проворонили не только момент, когда незваные гости подплыли к их кораблю, но и то, как они поднялись на палубу крейсера. Наверное, они никогда не слышали о том, как во время рейда эскадры коммодора Перри к берегам Японии на его флагманский корабль проникли японские разведчики. Тихо поднялись на борт, тихо посмотрели все, что хотели и так же тихо ушли. Правда, по неграмотности не поняли, что увидели, но это уже вторично. Важен тот факт, что проникнуть на борт корабля незамеченным вполне реально. Однако американские матросы проявили непростительную беспечность. Может, потому, что сами не блистали образованием и знанием истории, а может, их просто успокаивал тот факт, что крейсер находится на военно-морской базе дружественной европейской державы.

Русским морякам до легендарных ниндзя было, конечно, очень далеко, а до не столь легендарных, зато более профессиональных, казаков еще дальше. Однако все они имели боевой опыт, и не только на море, но и в десанте на вражеские города. Все понимали, что если их обнаружат, то просто-напросто перебьют, а выжившие, попав в руки англичанам, позавидуют мертвым. Все это вместе взятое оказалось хорошим стимулом и еще лучшим учителем, а потому с первой частью операции проникшие на борт корабля моряки справились без сучка, без задоринки.

Часовой, прислонивший винтовку к щиту носового шестидюймового орудия, не успел ничего понять. Просто на затылок ему обрушилось что-то очень тяжелое, и сознание выпорхнуло из организма. Если бы ему сказали, что русский приложил его не тяжелой дубиной и даже не прикладом, а просто кулаком, он бы не поверил, хотя это было истинной правдой. Но просвещать его в подобных тонкостях никто не собирался. Просто аккуратно придержали тело, чтобы не шумело при падении, и тихонечко оттащили в темноту. Пришел в себя он только утром, с головной болью и ощущением, что многое в этой жизни он ночью пропустил.

Примерно такая же участь ожидала его коллегу на корме с той лишь разницей, что здесь не пришлось даже особо скрываться. Матрос нашел местечко поукромнее, где темно и не дуло, и бессовестно дрых. Русским оставалось лишь подручными методами углубить его сон, после чего на палубе американского корабля осталось лишь двое часовых. Но они, сволочи, все время держались рядом и не собирались расходиться, обсуждая одновременно достоинства какой-то Мадлен и сволочизм боцмана. Нормальный мужской разговор обычных моряков, какой можно услышать на любом корабле и в любом порту, только очень невовремя. В общем, проблема.

Русские, притаившиеся совсем рядом, за щитом ближайшей шестидюймовки, терпеливо ждали. Потом терпение начало иссякать. А потом Костин мрачно и внушительно, хотя и почти бесшумно, засопел, выпрямился во весь свой саженный рост и, подтянув кальсоны, единственную одежду, которую не снял перед заплывом, не таясь, решительно зашагал вперед, громко шлепая по дереву палубы босыми ногами.

Говорят, смелость города берет. Еще говорят, что наглость — второе счастье. Какая из этих мантр сработала, так и осталось тайной, но американцы удивленно пялились на Костина как раз до того момента, как он, подойдя, ухватил их за коротко стриженные затылки и попросту столкнул головами. Звук получился, как от столкновения двух бильярдных шаров, и матросы киселем осели на палубу.

— Ну, что встали? — обернулся Костин к товарищам. — Помогайте.

Подхватив одного из оглушенных матросов за брючный ремень, он поволок его в темноту. Следом еще двое, ухватив за руки и за ноги второго пленного, утащили и его. Спустя каких-то три минуты, крепко связанные и с кляпами во рту, американцы присоединились к той парочке, что угодила в плен чуть раньше и уже успела даже прийти в себя. Сейчас один из них пребывал в мрачном расположении духа и в качестве утешения занимался созерцанием носков собственных ботинок. Второй свирепо вращал забавно выпученными глазами, словно бы говоря «Ух, попадитесь вы мне только!». Но, увы, не в нынешнем положении его было возможно кого-то испугать. Захватчики попросту не обратили на его пыхтение внимания, у них сейчас имелась цель поважнее.

Лейтенант Юджин Трамп, вахтенный офицер крейсера «Новый Орлеан», был одним из тех немногочисленных американских военных, которые служили не столько за жалование, сколько потому, что считали своим долгом защищать родную страну. Рожденный на Юге, во Флориде, лейтенант в душе оставался сепаратистом, но, так сказать, теоретическим. А по факту что бы он ни делал, оказывалось, в конечном итоге, направлено на благо САСШ.

Вот только карьеру выстроить патриотизм не помогал. Трампу было двадцать восемь лет, и перспектив у него не имелось ни малейших. Удача улыбается богатым, а семья Юджина разорилась еще во времена гражданской войны и так и не смогла восстановить ни состояние, ни положение в обществе. Вдобавок, откровенно говоря, особыми военными талантами лейтенант не блистал, а скверный характер и привычка говорить правду в глаза так и не позволили ему прибиться ни к одной из влиятельных в армии групп. А заменить отсутствие таланта, денег и покровителей одной лишь храбростью не получалось. Да, Трамп честно отвоевал в Испанскую войну, заработал шрам над бровью, ничего не значащую висюльку на грудь, уважение команды, но и только. Сейчас он прочно завис в своем невеликом чине, и шансов подняться выше на горизонте не наблюдалось.

Обидно, конечно, но личные чувства — отдельно, а служба — отдельно, и этой ночью Трамп в гордом одиночестве нес вахту. Вообще, конечно, так не положено, однако так получилось, что на крейсере он оставался единственным офицером, все остальные, а также большая часть команды, отдыхали на берегу. Ну а за Юджином был залет — два дня назад, спокойно потягивая пиво в небольшом припортовом кабачке, он повздорил с тремя британскими коллегами. Ну, в общем, и завертелось.

Принадлежи заведение какому-нибудь китайцу, ничего бы не случилось. Все же Китай, на взгляд белого человека, такая же папуасия, как, скажем, Африка или Новая Гвинея. Соответственно, и китайцы — люди второго, а то и третьего сорта. Если узкоглазые, как, впрочем, и негры, живущие в САСШ, за многие поколения все же подверглись культурному влиянию западной цивилизации, и стали если не равны белым, то хотя бы достойны служить им, то эти… Жрут палочками всякую дрянь и почему-то считают себя цивилизованными людьми. Да какие они цивилизованные? Тот факт, что технические достижения Запада, которые правительство Китая пыталось внедрить у себя, не прижились и не смогли даже помочь отбить атаку соседей, ясно показывают уровень этой страны. Небольшие экспедиционные корпуса наголову громили китайские армии, флот Китая разгоняли разве что не пинками, а местные чиновники оказались столь продажны, что даже у привыкших ко всему американцев волосы дыбом становились. Словом, ничтожная страна, в которой живут ничтожные люди, недостойные его, Трампа, сочувствия.

Однако так сложилось, что заведение «У боцмана» принадлежало вполне респектабельному джентльмену правильного происхождения. Сурового вида бывший моряк на одной ноге, напоминающий Стивенсоновского Джона Сильвера, только без попугая, открыл его лет десять назад. Правда, ногу он потерял не на военной службе — ходил с браконьерами в русские воды, бил котиков, ну и напоролись на русский клипер. Тот, кто стоял на мостике военного корабля, решил, очевидно, не тратить время на задержание браконьера с последующими долгими разбирательствами, а может, ему просто не понравились неприцельные выстрелы из винтовки, которые от великого ума сделал в сторону русских кто-то из браконьеров. Словом, клипер попросту всадил набитой всяким сбродом американской шхуне пару снарядов под ватерлинию, развернулся и покинул место их нечаянного рандеву. Ну а браконьерам, тем, кто пережил попадания русских снарядов, оставалось только хлебать соленую воду — орудия на русском корабле были старенькие, но шестидюймовки есть шестидюймовки. В общем, незваным гостям хватило.

Американцам повезло дважды — до кромки льдов оказалось не более мили, а через двое суток мимо проходила еще одна шхуна. Ее капитан оказался более удачлив, и счастливо разминулся с русскими патрулями. Он-то и вывез тех, кому повезло выжить в маленькой северной драме, и боцман оказался в их числе. Только вот ногу потерял — обморозил, началась гангрена…

В отличие от большинства оказавшихся в подобной незавидной ситуации людей, отходивший по морям не один год боцман сумел скопить довольно солидную сумму денег. Плюс у него хватило силы воли, чтоб не спиться, и мозгов, чтобы понять — жизнь продолжается. Ну и коммерческая жилка имелась, а потому он, не долго думая, открыл собственное небольшое дело, которое позволяло если не шиковать, то, во всяком случае, жить безбедно — у моряков заведение пользовалось популярностью. Ну а почему уж хозяин решил поехать в Вейхайвей вместо того, чтобы обосноваться на родине, Трамп никогда не интересовался.

Так вот, сидел Трамп, неспешно смаковал на редкость приличное и совсем неразбавленное пиво, и размышлял на тему того, как бы половчее снять на ночь красотку посговорчивее. Шлюх здесь, как и в любом портовом городе, хватало, но тем убожеством, который можно найти без усилий где и когда угодно, лейтенант брезговал. Все же сифилис толком лечить так и не научились. А что посвежее… Может, сходить в китайский квартал, лениво подумал он. Напасть на военного моряка, тем более офицера, китайцы не рискнут. Даже их вездесущие бандиты не рискнут — знают, что кара за это будет стремительной, жестокой и неотвратимой, причем разбираться никто не станет. Повесят десяток-другой-третий первых попавшихся узкоглазых, да и делу конец. Китайцы — варвары, но не идиоты, подобное уже случалось. И защитить их, случись нужда, никто не сможет. Британцы умели заставлять варваров уважать себя. Так что вполне можно сходить, снять китаяночку посговорчивее. Бабы — они все одинаковые.

Ход его мыслей был прерван в достаточно грубой форме. Проще говоря, за одним из столиков назревал небольшой скандал. Обычное дело, если перебрать спиртного, мозги отключаются и тянет на подвиги, это правило интернационально. Лейтенант прислушался. Ну да, скандалисты — британцы, да и кого еще здесь, спрашивается, можно встретить?

Женский визг? Ну, это нормально. Звук пощечины? А вот это уже интереснее. Стало быть, не из-за шлюхи ругань, им руками махать по должности не положено. Юджин заинтересованно присмотрелся, действо в царящем здесь облаке табачного дыма само по себе выглядящее достижением, и понял, что был прав. Никакими девицами легкого поведения здесь и не пахло.

В общем, слегка перебравший британский офицер решил потискать смазливую официанточку. Дело, в общем-то, житейское, недотрогами этих барышень не назовешь. Однако в данном конкретном случае получилось не совсем так, как предполагалось изначально. Во-первых, девушке слишком наглый ухажер не понравился, а во-вторых, она была то ли племянницей, то ли любовницей хозяина заведения. А может, и тем, и другим одновременно, хрен поймешь. Главное, одноногий решил вступиться — и схлопотал по морде. А Юджин от великого ума вступился за соотечественника, в результате чего случилась драка, моментально вошедшая в местный фольклор.

Того англичанина, худого и нескладного, с типично британским лошадиным лицом, Трамп вырубил моментально. Все же британец с погонами лейтенант-коммандера, выглядевший излишне молодым для столь высокого звания, оказался слишком пьян, а Юджин был заметно крупнее его и как минимум на десяток фунтов тяжелее. Хватило одного полновесного удара, чтобы возмутителя спокойствия унесло в угол, где он и остался лежать. В принципе, на этом дело могло бы и закончиться, оставшись обычной трактирной дракой, на которую никто не обратил бы внимания. Увы, британец пил не в гордом одиночестве, и два его приятеля, очевидно, решили, что их вмешательство окажется уместно. Как показала практика, здесь они ошиблись.

Да, британцы умеют драться, не зря у них так популярен бокс, и джентльмены отнюдь не считают зазорным помутузить друг друга кулаками. Вот только мало того, что эта парочка уже набралась, так они еще и совершенно не учли, что могут нарваться на знатока этого вида спорта. Причем, в отличие от них, Трамп в молодости тренировался не ради дружеской разминки перед ланчем, а чтобы реально драться. Все же страна у них была не самая спокойная. А главное, учился он не выхолощенной пародии на бой, распространенной в Британии, а боксу классическому, с захватами, бросками, ударами локтем и прочими сюрпризами для джентльменов. В результате один из британцев моментально последовал за уже нокаутированным товарищем, а вот второй оказался орешком покрепче.

Есть такая старая истина — к разуму некоторых людей можно достучаться только прикладом. К этому конкретному за неимением под рукой ни винтовки, ни кольта, Юджин достучался табуретом. А потом все закономерно кончилось британским патрулем, ночью в кутузке и выволочкой от командира крейсера. Тот, хоть и не питал особо теплых чувств к лейтенанту, но честь мундира — это святое. Вот и выдернул его из-под ареста, но при условии, что лейтенант на берег до отхода крейсера не сойдет. А от себя в качестве наказания свалил на Трампа все ночные вахты. Тот и не роптал, понимал, что могло быть и хуже. Вот так и получилось, что сидел лейтенант Юджин Трамп в рубке, по американскому обычаю закинув ноги на стол, пил, чтобы не заснуть, крепкий, обильно сдобренный молоком кофе, листал только что вышедшую книгу месье Верна «Властелин мира» и подхихикивал над некоторыми особенно наивными моментами. И не сразу понял, что за полуголые люди ввалились в помещение.

Тем не менее, в панику от страха, равно как и в ступор от удивления, лейтенант не впал, и отреагировал практически мгновенно. Подвели разве что ноги на столе — пока высокий и отнюдь не худенький офицер вставал, в одном помещении с ним оказалось уже четверо захватчиков. Однако Юджин встретил их, как надо, отцу было бы не стыдно за непутевого отпрыска.

Первый из нападающих, самый высокий и мощный, словил шикарный кросс и рухнул на спину. Сила удара наложилась на встречное движение человека, что усилило эффект. Уклонение, свинг с левой. Второй противник складывается пополам. Третий уже рядом… Апперкот — не самый любимый Трампом удар, при его длинных руках бить попросту не всегда удобно. Однако же получилось, и третий противник разом выключился из активных действий, однако последний успел обхватить лейтенанта поперек тела, сдавить так, что перехватило дыхание, и вместе с ним рухнуть на пол. Шансы у Юджина еще были, но тут в рубку вломилось еще несколько человек, и кто-то успешно приложил лейтенанта по голове удачно подвернувшимся биноклем. Тонкая оптика не выдержала столь грубого обращения, но и голова американца оказалась не железная, и ее обладатель, потеряв сознание, бессильно распластался на полу.

— Ну, здоров, лось, — прохрипел Костин, медленно садясь и осторожно щупая пострадавшую челюсть.

— Здоров, здоров, — пропыхтел в ответ Кольчужкин, ловко скручивая руки лейтенанта его же собственным ремнем. — Это все?

— Да вроде бы…

— Ну так не сиди, помогай.

Лейтенант был последним. Пока с ним возились, еще четверо русских моряков проникли в машинное отделение крейсера, где пара кочегаров-негров под руководством какого-то расхристанного до безобразия старшины лениво подбрасывала в топку уголек — один котел американцы все же держали под парами. Иного, впрочем, сложно и ожидать — корабль живой организм, и живет он пока есть пар в магистралях. Здесь сопротивления никто не оказал и даже бежать не пытался. Впечатленные револьверами в руках неожиданных захватчиков, всегда с уважением относившиеся к оружию американцы тут же подняли руки и без лишних слов проследовали наверх.

Спустя какие-то пять минут на борт крейсера уже поднялись остатки команды «Стерегущего». И тех членов экипажа крейсера, которые оставались на корабле, ждало «веселое» пробуждение. Во всяком случае, большинству из них просыпаться под дулами винтовок, изъятых из арсенала их собственного крейсера, раньше явно не приходилось. Наверное, именно этим объяснялся тот факт, что сопротивления никто оказать не пытался. Повинуясь отданным на скверном английском приказам выстроились у переборки и мрачно смотрели на одетых кто во что людей, держащих их под прицелом.

— Джентльмены, — ничем особо не выделяющийся среди остальных, кроме разве что молодости, человек заговорил на хорошем, пускай и несколько книжном английском. Впрочем, большинство американских моряков оценить этого не могла в связи с неграмотностью. — Я постараюсь не занимать слишком много драгоценного времени. Обрисую ситуацию. Ваш корабль захвачен, и мы намерены выйти в море прямо сейчас. Поэтому для вас имеется выбор: или помочь нам, или путешествовать в качестве пленных. Тем, кто согласится сотрудничать, заплатим. Тех, кто не согласится, высадим на подходящем необитаемом острове, их здесь хватает. Но предупреждаю сразу, людей у меня немного, и если нас попытаются перехватить, то вы окажетесь в центре боя, который этот корабль, скорее всего, не переживет. Так что реальный выбор прост — или вы работаете на меня, или мы все дружно пойдем на дно. Думайте, даю минуту.

— А много заплатите? — поинтересовался кто-то из заднего ряда.

— Отдам вам половину корабельную кассы этого крейсера. Тем, кто согласится на дальнейшее сотрудничество, доля в добыче.

— А чем вы собираетесь заниматься?

— Грабить, захватывать, топить… В общем, пиратствовать. Ну так что, джентльмены, минута вышла.

Напористость Севастьяненко оказалась к месту. Американцам, людям, в принципе, достаточно простым, излишком образования и патриотизма не обремененным, его позиция выглядела насквозь понятной, а решительность импонировала. Сейчас перед ними был человек из породы сделавших себя сам. Таких в САСШ традиционно уважали. А что пират… Так и что с того, спрашивается? Вон, Морганы тоже от пиратов свой род ведут, и не они одни. Насквозь приличное и респектабельное занятие. Риск, конечно, присутствует, но и платят за него весьма прилично. Словом, человек пятьдесят из команды крейсера, в основном негры-кочегары, согласились на сотрудничество. Впрочем, и часть белых тоже согласилась. Не теряя даром времени, они принялись активно поднимать пар в котлах, а тем временем десять человек, специально выбранных Севастьяненко, вернулись на берег и растворились в ночи.

Только сейчас мичман перевел дух, чувствуя, как дрожат вспотевшие руки. До самого конца он боялся, что что-то пойдет не так и экипаж крейсера попытается отстоять свой корабль. В конце концов, их было вдвое больше, чем русских, и шанс, кинься они вперед разом, имелся вполне реальный. Как минимум, шум бы подняли, а там и с берега помощь бы успела подойти. Даже маленький шанс сохранить корабль — достаточный повод, чтобы рискнуть. Во всяком случае, он бы рискнул, да и в поведении своих людей в критической ситуации мичман не сомневался. Но — не рискнули. Создавалось впечатление, что им попросту наплевать. Те же кочегары вообще с тупыми выражениями лиц молча пошли работать, не выказывая каких-либо сомнений. Деньги перевешивали все. А ведь тот здоровяк-офицер, устроивший целое сражение в рубке, показал, что драться они, в принципе, умеют. Сбить с ног Костина, одного из самых сильных людей эскадры, да так, что у того до сих пор в ушах звенит и ходит он, с трудом удерживая равновесие, это еще ухитриться надо. Но — один, а ведь на борту народу почти сотня… И, тем не менее, даже те, кто не захотел участвовать в их сомнительном предприятии, не бузили, а позволили спокойно запереть себя в трюме. Интересный народ, притом что вроде бы и не трусы.

Пока мичман по примеру многих воспитанных в традициях истинно-русского человека соотечественников предавался сомнениям и глубокому самокопанию, процесс, запущенный им, развивался без его деятельного командирского участия, вполне самостоятельно. Все же не зря Севастьяненко подобрал в экипаж стерегущего народ деятельный, решительный и предприимчивый. В прошлые времена из таких вырастали лихие корсары, на утлых каботажных скорлупках бравшие на абордаж многопушечные галеоны, и храбрые конкистадоры, ради пригоршни золотых готовые сокрушать империи, что они и делали с завидной уверенностью в собственных силах. А сейчас они с готовностью заняли офицерские вакансии крейсера, и мичман с кристалльной ясностью понимал — не отдадут, пускай даже Эссен попытается прислать других. Вот не отдадут — и все. И пускай у них не хватает образования, зато храбрости в избытке. Сам того не ожидая, мичман выпустил наружу джинна пиратской вольницы, и теперь только от него зависело, что будет дальше. Хватит у него сил удержать людей в узде и заставить делать то, что нужно, или рано или поздно все скатится в анархию с печальным концом. А еще Севастьяненко понимал, что казавшаяся ему в первые дни командования миноносцем каторжной должность — это так, курорт. Сейчас ему предстоит учить не двух-трех помощников в относительно комфортных условиях, а сорок человек, причем в бою. И от этой мысли волосы на его голове медленно, но безостановочно шевелились. Но главное, что понимал мичман, это простую истину — он не отступит, ни за что и никогда. И пускай его назовут пиратом или еще кем — плевать, потому что сейчас за ним стояла вся Россия. А Россия превыше всего.

Тем временем корабль медленно оживал. В топках с негромким, но внушительным гулом сгорал уголь, как живые шевелились стрелки манометров. Пламя бросало вокруг дрожащие оранжевые блики, и в этих неверных отсветах, словно выходцы из преисподней, сновали туда-сюда темнокожие кочегары. А их коллеги, еще недавно сами кидавшие уголек в ненасытные топки миноносца, сейчас могли лишь радоваться тому, что кое-кто из белых членов машинной команды тоже соблазнился деньгами. Иначе им пришлось бы на ходу осваивать незнакомые механизмы, и чем бы это кончилось, один бог ведает. Зато точно известно, чем бы не кончилось. Ничем хорошим. Сейчас же они учились, пускай бегло, на ходу, но учились, а значит, могли рассчитывать на то, что не только уйдут, но и не запорют машины.

Самое паршивое, даже к орудиям некого было поставить. Другое дело, что если удастся уйти, то стрелять не потребуется, а не удастся, так и никакая стрельба не поможет. Один в поле не воин, к кораблям это тоже относится, и легкий крейсер против броненосной эскадры шансов не имел, но все равно как-то неприятно, и по спинам бегают мурашки с хорошего таракана величиной… И радует лишь, что ночью поваливший из труб крейсера густой дам со стороны не виден. И все же главное действо происходило сейчас на берегу.

Рядовому Тому Джонсу было всего двадцать лет, и в армии он служил уже два года. Служба, конечно, не сахар, но — куда деваться? У парня, выросшего в лондонских трущобах и не имеющего неожиданно объявившихся из ниоткуда богатых родственников, выбор невелик. Или уличная шайка, а потом каторга либо петля. Или, если очень повезет, на завод. Или моряком — это почетнее, но с точки зрения доходов не лучше, чем на заводе. Ну, и, разумеется, армия, причем из таких мальчишек, как Том, вырастали хорошие солдаты — на улице слабые не выживали, естественный отбор во всей красе. Все согласно книжке Чарльза Дарвина, которую Том по неграмотности, разумеется, не читал, зато слышал о том, как ее обсуждали пьяные офицеры. Быстрота, сила, ловкость и доля мозгов в голове вкупе с умением быстро соображать для солдата качества очень полезные. А так как на каторгу Том не хотел, а ишачить от зари до зари за гроши хотелось еще меньше, то выбрал он, закономерно, армейскую карьеру.

За два года службы его выучили стрелять, маршировать, владеть штыком и прикладом, держать строй… Много чему выучили. А заодно излечили от детских иллюзий. И теперь Том знал, что если ему и суждено вернуться домой, то карманы его не будут оттопыриваться от монет. А с другой стороны, надо ли возвращаться? В колониях устроиться можно хорошо, и в той же Индии он станет белым сахибом — местные олухи в иерархии хозяев все равно практически не разбираются. Да и здесь, в Вейхайвее, тоже неплохо. И цены совсем не такие, как дома, даже с невеликим солдатским жалованием можно на миг почувствовать себя если не богачом, то уж точно обеспеченным человеком. А родной город… Лондон с его туманами и брусчаткой мостовых все чаще казался сном, и постепенно растворялось, истаивало из памяти лицо девушки, которая обещала ждать. Словом, Том медленно черствел душой и превращался в истинного солдата Империи, над которой никогда не заходит Солнце — решительного, безжалостного, без моральных принципов и внутренних терзаний. Солдата, с презрением смотрящего на туземцев и с чувством превосходства на своих коллег из цивилизованных стран.

Надо сказать, для этого у него имелись все основания. Том не раз слышал рассказы ветеранов о том, как они парой взводов разгоняли не самые маленькие армии. В одном таком разгоне он успел даже поучаствовать, когда местные китайцы чего-то захотели. Чего? Да пес их знает, не дело солдата разбираться в проблемах туземцев. Его дело приказы исполнять. Был приказ — они его выполнили, разогнали толпу укуренных до полной невменяемости узкоглазых, вооруженных ножами, дубинами и прочим хламом. В толпе было, наверное, с полтысячи человек, а британцев не более трех десятков. Но — справились, и туземцы позорно ретировались, оставив на земле больше сорока трупов.

Правда, как точно знал рядовой Джонс, несколько лет назад такие вот бунтовщики заставили британскую армию умыться кровью, но то был единичный эпизод. А потом с севера подоспели русские и в два счета разнесли китайские орды. Тем не менее, где сейчас эти русские? Терпят поражение за поражение от узкоглазых! Не от этих правда, от других, ну да какая разница, все они на одно лицо. А между тем, на Британию эти недоделанные мореплаватели даже рот открыть боятся. Все закономерно, правь, Британия, морями…