Помоги проекту - поделись книгой:
Подошёл Серёжка.
– Чё ты, дядь Лёнь, его теребишь опять?
– Да вот этот вот l’esprit profond сдябрил провода от аккумулятора и не признаётся.
– А что это «профонд»?
– Профан по-нашему, – подмигнул Белохлебов и укатался.
– А ты что, дядь Лёнь, французский знаешь?
– Да всего помаленьку. Приходится вот, Серёж, и не такое изучать… – неудачно соврал Белохлебов. А догадливый Серж подумал: теперь «Пуаро» на кассетах купил. Десять кассет такой хренотени – это только по его деньгам!.. Хотя, как оказалось после, тут он всё же ошибся: Ган сказал, что сериал английский.
Сажечка по обыкновению зарылся (на этот раз в болты) и как бы для создания фона беседы фермеров как кот проурчал: «Заколебал ты своим профаном».
Белохлебов подмигнул Серёжке и нагнулся, как в тот раз, к Сажечке.
– Так, давай проводки!
Сажечка даже вздрогнул, а Белохлебов опять рассмеялся – видно было, что занятие сие доставляет ему удовольствие.
– Какие проводки? – прошептал коленопреклонённый на сырой земле и неказистой промасленной тряпке работник.
– Красный и зелёный. Соединяли генератор и аккумулятор!
Да не видал я их!
– А я знаю: ты взял!
– Я не брал.
Поражаясь выдержке своего подчинённого, главный фермер опять захихикал и наклонился теперь к Серёжке: «Кхи-кхи, я знаю, что это не он – но уж больно чудно…» Затем вернулся к Сажечке и принялся наянно настаивать на своём, упоминая даже про какую-то бомбу, которую «себе на уме» помощник якобы тайно конструирует, и наконец Сажечка не выдержал:
– Ладно, щас принесу!
– Давно бы так.
Предмет насмешек ушёл, даже почти не оставляя следов по свежему пушистому снежку.
– Что там у вас нового в школе? – поинтересовался фермер, щурясь, смахивая снежинки с ресниц и сдувая их с носа.
– Да ничего.
– Как ничего?!
– А! – как будто только что вспомнил «второй фермер», – Кенарь дискотеки отменил. А у моего соседа – и твоего соседа – Драбадора, хрипого деда, корова вот подохла…
– Ну и!.. – не терпелось фермеру.
– Докладываю, – рапортовал Серёга, сначала пародируя директора, а потом совсем забывшись от веселья пересказать такую небывальщину. – Учащиеся взяли вечером кишки и приволокли к порогу учебного заведения. Началось подбрасывание их кверху. Кончилось оно тем, что кишечник повис на трубке для крепления флага, как раз заслонив надпись «***ивская средняя»! Когда было собрание, снять ещё не успели, и Кенарю от начальства высказали: вы что, мол, тут развели. Он принёс стул, встал на него, тянулся-тянулся – все мужики удохли – так и не достал… Потом призвал курж… ого. Бадор, этот хоть и побольше, тоже не достал, пока Кенарь не принёс швабру, сам залез, а когда сбивал – велел тому ловить. Ну он и поймал! Все в покат лежали. Бегом побежал кишечник относить, а потом домой поскакал костюм менять!
– Кхе-хи-кхи-хе! Ки
– Короче, дядь Лёнь, дискотек больше не будет, – грустновато подытожил рассказ школьник, как бы ожидая реакции старшего.
«Не будет»! Надо будет – навозу наплунжерим, не то что кижечник!
«Как-то абстрактно», – подумал Серёга.
Вернулся Сажечка с проводками – как провинившийся Хрюша из передачи «Спокойной ночи».
– На…
Белохлебов едва сдерживался от смеха.
– Я так и знал, что ты взял!
– Это мои…
Оттолкнув от себя Сажечку «как кобеля», Белохлебов отвёл Сержа в сторону для некоей конфиденции.
9
Под конец официального мероприятия – как всегда убогих, но зато крайне благопристойных посиделок с чаем – в школу стал подтягиваться совсем не тот контингент, и уже в соответствующем настрое. Многие говорили даже о том, что вычитали в объявлении на клубе, что будет бесплатная дискотека с бесплатной (особо подчёркиваю!!) выпивкой и закуской. Организатором мероприятия выступает, конечно, ни в коем разе не администрация школы, не какое-нибудь Районо, и даже не благочестивые наши фермеры-благодетели (ради ухода от налогов окашивающие края
Ган стоял на входе – как будто просто так, а сам как бы принимал гостей. Каждый, даже из самых матёрых, подходил его оздоровать и что-нибудь спросить. Родители и учителя сталкивались с недоумением (их чуть ли не выпроваживали) и – с встречным потоком…
Минут через двадцать он, в первый раз в жизни покуривая в школьном коридоре (сигарету своего любимого «Лаки Страйка»), прошествовал в центр его – словно директор перед линейкой, даже изображая Кенареву приземисто-осанистую походку и украшающую оную несуразную отмашку ручкой – и, картинно затормозив и прищёлкнув пальцами, провозгласил: «Маэстро, музыку!»
Возникло превратившееся в рефлекс «Но-но!..» – завсегдашняя «первая песня с первой стороны». (Техно-ураганы группы «2 Unlimited» – конечно, не так романтично, как «Модерн токинг», зато драйв и позитив – для барахтаний-то самый насос!). Все пустились в танец: невольно вытеснив виновниц торжества, на манер какого-то обдолбанного боксёра из боевика водя в воздухе кулаками, выпятив грудь, расставив ноги и попеременно в такт музыке их выставляя, напружинившись или вихаясь всем корпусом, неизменно соблюдая ритуальный круг…
Сделав «Двойной беспределъ», публика запыханно замерла, видимо, подумав о главном, тут Ган махнул Бадору – потекла медленная композиция «Ю-96», и далее, как и ожидалось по логике веществ, последовал властный приказ: «По стопке!» и их раздача.
Учитель, тоже видно недавно вкусивший знаменитый роман «Мастер и Маргарита», решил, что «не так уж это и зазорно», и принялся за своё несуразное дело не без энтузиазма и артистизма. Притаив, словно свечи, огни светомузыки, он, в своём блестящем («блистючем», как прозвали ученики младших классов или, по версии старших, «бляцком») костюмчике – что твой Амаяк Акопян, только без чалмы! – Бадорник показался из учительской с огромным подносом в руках. Слегка пританцовывая (или это только показалось от мелькания огоньков), он обносил всех присутствующих, пытаясь не споткнуться, раскланиваясь, кивая, как китайский болванчик, и вежливо предлагая водочку и бутербродики-канапе, которые полушкольники наши почему-то сразу назвали кашпо.
Да и известно почему: года три назад приехав, сам он привёз в деревню много давно позабытого нами энтузиазма: вёл кружки плетнения всего из всего… в том числе особливо много оного (тоже плетенья с энтузиазмом) и спортивного даже азарту от супружницы своей – с непропорционально толстой задней частью ея повадившейся вести шейпинг, а заодно и научить всех вести себя в обществе – и даже – смешно и страшно сказать – на дискотеке (всё это под эгидой «Этики и психологии семейной жизни»). Первые полгода плели все поголовно, даже Губов с Сибабой чуть не на шейпинг приходили устраиваться! (а оба Морозовых были на особом счету как таланты). Но вскоре однако вот у ребят же оказались иные увлечения…
Первая партия – 25 стопок под 45 бутеров – разошлись мгновенно. По своему плану он хотел было на этом и завершить (ну, то есть первый этап, «после первой песни»), но даже самые мелкие и приличные при свете дня ученики напомнили своему «странному-иностранному» учителю (хотя он давно обрусел) любимую русскую застольную приговорочку. Пришлось сразу вытащить и поднос №2, и №3, и даже №4 и 5!
Когда Бадор по указке Сержа толкнул заснувшего на подоконнике г-на Губова (облагорожено прозывающегося Губов-Шлёпин, а в простонародье просто Шлёпа) и вместо всего своего «особо вежливого» сказал ему (несомненно, из гуманных побуждений: чтоб человек понял с пьяных глаз) простецкое деревенское: «Буд
Сие, конечно, стало последней чашей и каплей преткновения. Бадор даже выключил музыку, «всё бросил» и, сильно хлопнув дверью учительской, скрылся – собираться домой. Туда же следом вошли братья и ещё несколько людей из их братии. Ган демонстративно набрал номер – не длинный, не короткий, а так, средний…
– Аллё, милиция?
– Так точно, – отвечал на другом конце провода уставший голос Белохлебова (в деревне расстояния короткие, поэтому из трубки слышно и посторонним), – дежурный, лейтенант Петров, слушает…
– Да вот у нас тут один человек преступление совершил…
– Так. Фамилия, где, когда… Откуда вы звоните? Назовите адрес!
Поймав злой взгляд учителя, Ган положил трубку, деловито-вальяжно закуривая.
В следующий момент тот рванулся к ученику, но его быстро прихватили заранее специально для того приглашённые рослые товарищи.
– По черепу, что ли, сыграть?.. – задумчиво произносит Морозов, постукивая пластиковым мослом по зелёному наглядному черепу на подставке. Странно осознавать, подумал он (мысленно почему-то представляя, что это говорит ему Серж, а он слушает, поражается и смеётся), что у тебя тоже такой есть… У Яхи, Швырочка и Сажечки – маленькие черепки, и когда их найдут археологи, будут говорить, что ещё и в наше время жили неандертальцы, а то и питекантропы (если скелеты Папаши и Шлёпы!), а у Кенаря черепная коробочка уж какой-то неправильной, или как ему самому кажется,
Видно было, что он сам поражается своей психологической проницательности, наслаждается поражением противника.
– Давай мы луч
Серж смеётся, тоже довольный, даже больше всех, а Бадор проклинает себя, причитая себе под нос, потом берёт очередной поднос, потом ещё…
10 (бывш. 11)
Короче, своего любимого Пуаро Бадорник так и не посмотрел.
Да и что говорить.
А на другой день всё повторилось. Известно ведь издревле: повторение – мать (нужное подчеркнуть несколько раз!):
– обирания,
– обдирания,
– обжигания,
– обжимания,
– обмирания.
Это всё конечно да, но особенно-то, конечно же, обжирания!
Правда угощение было уже поскромней – бедный учитель (а где вы видели богатого, щедрого учителя, и чтоб он не ныл об своей зарплате да и не списывал на сей счёт добрую часть своей вредоносной профдеятельности, а может вернее даже – бездействия!..) уж что называется «вынес из дома последнее»: палку сухой колбасы и многолитровую банку квашеной капусты. Первое всем знакомо не меньше, чем второе, как будто ещё более родное, но вожделенно и дома имеется, наверно, только у преда8, второго преда, Кенаря да Белохлебова… да вот ещё почему-то у Бадора!..
Публика-то, честно говоря, подобралась, как говорят ея бабушки, нескобежливая, а вот Морозов старшой-то ещё прям с детства, как выражаются мамы, имел столь чуждые своим среде и происхождению аристократические замашки, и в первую очередь в еде. А Серж имел, как мы знаем уже, затеи. Короче, за неимением яств, Бадорнику постоянно пеняли: мол, скатерть вся обляпанная, надо бы новую… И он несколько раз вынужден был летать до дому, пока не принёс их оттудова целую пачку тряпок, чуть ли не штор своих и простыней – и так застилал стол 11 раз («Если же и к одиннадцатому часу ты опоздал…» – на бегу повторял он про себя что-то из случайно услышанной по ТВ Пасхальной службы), пока уж трапезничающим не стало всё равно!..
Наш Яха, достигший шестнадцалетия врождённый атитектор, обкушался настолько, что ужо что называется не барахтал себя – или как он сам переиначивает данный общеизвестный морозовский термин: «Н
(Но дальше-то, ей-ей, будут у нас пируэты и приземленья пожёстче!)
Серёжка указал на него г-ну местному секьюрити и половому как на вопиющее упущение.
– Не понял я! Гля: на полу валяется – а вы всё курите! – неожиданно выпалил Серж, имитируя знакомую интонацию Белохлебова.
Бадор как бы застыл, не зная что предпринять.
– Человек непьющий, хочет улучшить свои ощущения! Давай, барахтай его! – прибавил ученик.
– Извините?..
– Парахаться!!! – заорали все, кто мог, удыхая, в том числе и кое-кое-как поддакнул с полу и «виновник торжества» Яхо. Он только валтузился и вякал-икал – как-то даже жалко было на него смотреть.
– Поднимай, во-во, и давай управляй им, а я тебе буду подсказывать, суфлировать, – входил в азарт Серж.
– Вафлировать!.. – отозвался намного более крепким вокалом тряпичный, и кукловоду ещё повезло, что сразу после подъёма рывком и пары резковатых движений его подопечного вырвало, за счёт чего и произошло не менее рывковое переключение темы.
Музыка играла. Часть гостей сидела за столами, часть барахталась, но увидев содеянное, многие завякали – кто по правде, кто для пародии, причём последние явно перестарались… Всё это, конечно же, было уже явным намёком тому, кто тоже так же должен был их обслужить, – он уж стоял полусогнутый и с закаченными глазами с ведром и утиркой над изгваздавшимся, матерящимся и отплёвывавшим колбасно-капустные хлопья Яшкой…
– Будешь парахаться? – спросил Серж у Яхи. Тот мотнул вперёд кудрявой головёнкой с потухшими глазками и совсем обмяк.
– Давай его. Пусть вихается как положено, – приказал и Морозов.
– А этих кто обтирать будет – я, что ли? – раззадорившись, наперебой озадачивал его и младший.
Под конец вечера Бадорник принуждён был обходить всех по кругу, улыбаясь и раскланиваясь и проговаривая: «Извините, не желаете стошниться?..» Отвечали ему не очень вежливо, все харкали в ведро, явно стараясь самой харкотиной попасть ему на лицо, а особенно конкретно – в усы.
А что поделаешь: говорят, в каталажке мешок резиновый есть. Бабушка рассказывала: довелось ей как-то в городе побывать в участке, и тут заходит такой краснорылый детина и, запыхавшись и дыша чесночищем да перегарищем, спрашивает у минцанера: «Начинать?!» Улыбается: щас, мол, женщина уйдёт, и начинать. А тот уж томится как бы, мнётся весь, потирая кулаки: щас, щас начну!.. А что это у вас, она говорит, я спрашиваю. А он грит: щас в мяшок резинвый посодим, шоб не видал, хто бьёт, и давай. За стакан, сказывают, нанимаются. Времени с той поры прошло немало, но кто его знает…
Вот так вот оно.
11
Расходиться, конечно, никто уж и не помышлял, а вот по нужде пойти на улицу кто-то ещё сподобился. И из-за прославленного своими метонимически с ним сопоставленными делами угла школы был увиден на фоне кроваво-красного и чёрного горизонта зловещий силуэтик директора (распознан, как вы понимаете, по характерной походочке с отмашечкой).
– Ребзо, атас! Кенарь!
Директор в споре фермеров и председателей играл и нашим и вашим: он не мог понять, кто из них победит, и
Официант, собиравший уж посуду, ажник уронил её и что-то расколол об свою полукапустную банку-бутыль.
– Бей посуду – я плачу! – воскликнул Морозов, сделав вид, что оттолкнулся ластами, как в каком бассейне, от чахнущего, как Кощей над златом, Сора, и полетел назад вместе со стулом. Тут же Шлёпа, тоже сидевший-дремавший недалеко с погасшим окурком в грязных ручищах, очнулся, подъехал на своём стуле и
Все, кто ещё отчего-то и почему-то пребывал не совсем на полу, вмиг очутились на нём, в буквальном смысле слова укатываясь.
Бадор вскочил с горлом бутылки в руке, озверев, бросаясь на Шлёпина… Но тот знай себе неспешно оттолкнулся и с горохотом кувырнулся на тяжеленном стуле, сильно саданувшись головой об плинтус и хряснув хребтиной, издав даже неподдельное «уй-яа!».
Бадор, опомнившись, застыл, вытаращив глаза, нервно поглаживая усики.
– Клим Самгин, б… ть! Давай самогон, гандон! А то щас «и начистила ему ейной мордой»! – как ни странно с литературным наездом подкатил ибупрофен наш атитектор – и двоечник! – кудрявый Яшка: отплёвываясь и трепыхаясь, угрожая белым скелетищем от рыбы (вынутым из только что разбитой двухлитровой колбы, откуда спирт когда-когда ещё выпили, такова легенда – и Яхе, и Морозовым отцы рассказывали) – тем самым пресловутым экспонатом, который Сор когда-то взялся починить (домой спереть – смеялись ученики, и косные учтиля тоже засомневались и «не дали санкции», так и остался он на окне в учительской, кем-то засунутый вместо цветка в едва не единственное уцелевшее кашпо!).
Гану оченно пон
Призвал своего сотоварища и одноклассника Мурзу (Мирзу, Змия) и велел сопроводить учителя и сектанта в нелёгком деле непускания Кенаря.
– Давай, Витёк, мочи и поскакали! – нахлобучил тот учителю хрущачино от зелёного свекольного змия. – Я из Хасывьюрта – и ты из Хасывьюрта.
Поделиться книгой: