Помоги проекту - поделись книгой:
Святая правда, только Пол не возражал. Чем сложнее тренировка, тем лучше, ведь спарринг, как и бой с тенью, и прыжки через скакалку, которыми на корабле он занимался ежедневно, готовили его к берлинскому заданию.
Пол спарринговал два-три раза в неделю и даже в сорок один пользовался спросом как спарринг-партнер, ведь его считали живым учебником по технике бокса. Спарринговал он везде – в спортзалах Бруклина, на открытых рингах Кони-Айленда и даже на серьезных турнирах. Деймон Раньон, вместе с легендарным промоутером Майком Джекобсом и несколькими журналистами, основал «Клуб двадцатого столетия» и вытаскивал Пола тренироваться прямо на нью-йоркский ипподром. Шуман спарринговал и в своем зале у вестсайдских доков. Да, Эйвери, место не из шикарных, но грязную, вонючую дыру Пол считал святилищем. Негр Бедняга Уильямс, живший в подсобке, убирался в его клубе, следил, чтобы не кончались лед, пиво и полотенца.
Молодой боксер задумал обманный маневр, но Пол мигом разгадал его, поставил блок и атаковал ударом в грудь. Следующую блокировку он пропустил, и кожаная перчатка сильно задела его челюсть. Шуман отскочил, не дав противнику нанести завершающий удар, и они снова закружили по рингу.
По ходу поединка Пол отметил, что парень быстр, силен, но не может оторваться от него – захлестывает жажда победы. Нет, она необходима, но еще важнее бесстрастно наблюдать за соперником и предугадывать его маневры. Хорошему боксеру самообладание нужно как воздух.
Хорошему киллеру тоже.
Пол мысленно сравнивал это качество с касанием льда.
Пару лет назад Пол сидел в баре Харнахана на Сорок восьмой улице, прикрывая ладонью подбитый глаз. Биво Уэйн не мог попасть в живот под страхом смерти, а вот брови рассекать умел. Едва Шуман прижал к лицу кусок дешевого бифштекса, в бар вошел здоровенный негр, разносчик льда. Большинство разносчиков пользуются щипцами или перетаскивают ледяные глыбы на спине. Этот парень держал лед голыми руками, без перчаток. На глазах у Пола он подошел к стойке и положил лед в ведро.
– Эй, отколешь мне кусок? – попросил Пол.
Негр глянул на лиловый синячище под глазом у Пола и расхохотался. Вытащил из чехла нож для колки льда и отсек кусочек. Пол завернул его в салфетку и приложил к лицу. Негру он дал десятицентовик, и тот сказал спасибо.
– Слушай, как же ты носишь лед? – спросил Пол. – Неужели не больно?
– Смотри! – Негр показал ему ладони.
Кожа на них была сплошным рубцом – глаже и белее пергамента, на котором в дедовой типографии печатали изысканные приглашения.
– Лед обжигает не хуже огня, аж шрамы остаются – пояснил негр. – Я прикасался к нему столько раз, что больше ничего не чувствую.
Касание льда…
Фраза накрепко засела у Пола в памяти. Он понял, что, выполняя заказы, каждый раз касался льда. Вероятно, лед есть внутри у каждого. Человек либо касается его, либо нет.
Сейчас в невероятном спортзале за тысячу миль от дома Пол растворялся в хореографии спарринга и ощущал то же самое онемение. Перчатка ударялась то о перчатку, то о кожу. Обливаясь потом в утренней прохладе, соперники искали слабости друг друга и подмечали сильные стороны. То попадали в цель, то промахивались, но не теряли бдительности.
На ринге везение роли не играет.
Альберт Хайнслер устроился у трубы на верхней палубе «Манхэттена», подсоединил батарею к рации, вытащил черно-коричневый телеграфный ключ и установил на устройство. Немного беспокоило, что радиотелеграф у него итальянский, а Муссолини пренебрежительно отзывался о фюрере. Хотя это лишь сантименты, а то, что у «Аллоччио Баччини» лучшие рации в мире, – непреложный факт.
Пока лампочки разогревались, Хайнслер опробовал ключ: точка-тире, точка-тире. Еще до поездки он, с присущей ему одержимостью, тренировался часами. Перед самым отплытием Хайнслер засекал время – сейчас радиограмму нужной длины он передавал менее чем за две минуты.
Глядя на приближающийся берег, Хайнслер вдохнул полной грудью. Как хорошо здесь, на верхней палубе! Он не мучился тошнотой, запершей в каютах сотни пассажиров и отдельных членов экипажа, но тюремную обстановку нижних палуб ненавидел. Прежде Хайнслер занимал более уважаемую должность корабельного счетовода и жил в большой каюте на верхней палубе. Хотя разве это важно? Честь служить эрзац-родине перевешивала любые неудобства.
Наконец на лицевой панели радиотелеграфа загорелся свет. Хайнслер нагнулся, подкрутил две ручки, положил палец на маленький бакелитовый ключ и начал набирать сообщение, по ходу переводя его на немецкий.
Точка-точка-тире-точка… точка-точка-тире… точка-тире-точка… точка-точка-точка… тире-точка-точка-точка… точка… точка-тире-точка…
«Für Ober…»
Продолжить не получилось.
Хайнслер охнул: его схватили за шиворот и оттолкнули от рации. Он потерял равновесие и, вскрикнув, упал на дубовый настил палубы.
– Не трогай меня!
Он хотел подняться, но мрачный крепыш в боксерской форме пригрозил кулачищем и покачал головой:
– Не двигаться!
«Ганс, Ганс, Гансишка!»
Доля секунды – боксер выдрал провода из рации и схватил ее.
– Вниз, живо! – велел он, рывком подняв незадачливого агента на ноги.
– Что ты затеял?
– Иди к черту! – огрызнулся лысеющий толстяк, хотя дрожащий голос не вязался с дерзкими словами.
Шуман приволок его к себе в каюту. Рация, батарея и содержимое карманов незваного гостя валялись на койке. Пол повторил вопрос, оживив его устрашающим рыком:
– А ну говори…
В дверь постучали. Пол пригрозил толстяку кулаком и открыл. В каюту ворвался Уинс Маниелли.
– Я получил твое сообщение. Какого черта?.. – Маниелли осекся, увидев пленного.
Пол протянул ему бумажник:
– Это Альберт Хайнслер, Германо-американский союз.
– Господи, только не бунд!
– Вот с чем он забавлялся. – Пол показал на рацию.
– Он шпионил за нами?
– Не знаю. Зато он точно собирался что-то передать.
– Как ты его вычислил?
– Считай, что интуитивно.
Пол лукавил. В определенной степени он доверял Гордону и его ребятам, но не знал, аккуратны ли они. Вдруг в Нью-Йорке они сорили наводками, вдруг слишком распространялись о корабле, о Малоуне и других объектах, о самом Поле? Шуман боялся не нацистов, а, скорее, что его старые враги из Бруклина или из Джерси разведают, что он на «Манхэттене», и решил приготовиться. Едва корабль покинул Нью-Йорк, Пол раскошелился и вручил старшему помощнику капитана сто долларов, попросив выяснить, нет ли среди членов экипажа новеньких, чрезмерно любопытных и нелюдимых. О подозрительных пассажирах Пол тоже попросил сообщать.
Сотня – отличный гонорар за подработку детективом, но за весь рейс Шуман не услышал ничего, вплоть до сегодняшнего утра, когда старший помощник капитана прервал его тренировку с олимпийцем. Он сообщил, что члены экипажа поговаривают о носильщике Хайнслере. Мол, он везде шныряет, ни с кем не общается, а самое странное – по поводу и без повода несет околесицу о Гитлере и нацистах.
Встревоженный Пол бросился искать Хайнслера и обнаружил его на верхней палубе склонившимся над рацией.
– Он успел что-нибудь отправить? – спросил Маниелли.
– Сегодня утром – нет. Я поднимался по трапу следом за ним и видел, как он готовит рацию. Передал несколько букв, не больше. Но вдруг он всю неделю отправлял радиограммы?
Маниелли взглянул на радиотелеграф:
– Только не с такой рацией. У нее сигнал больше нескольких миль не пролетит… Что ему известно?
– У него спроси, – посоветовал Пол.
– Эй, приятель, что ты затеял?
Толстяк молчал.
– Выкладывай! – велел Пол, нависнув над ним.
Хайнслер криво улыбнулся и посмотрел на Маниелли:
– Я слышал ваши разговоры и знаю, что вы задумали. Но они вас остановят.
– Кто тебя подослал сюда? Бунд?
– Никто меня не подсылал!
Хайнслер презрительно усмехнулся и, перестав ежиться от страха, отчеканил:
– Я служу новой Германии и люблю фюрера. Я готов на все ради него и ради его партии. Подобные вам…
– Заткнись, – оборвал его Маниелли. – Какой именно разговор ты подслушал?
Хайнслер ответил самодовольной ухмылкой и уставился в иллюминатор.
– Он подслушал вас с Эйвери? – спросил Пол. – О чем вы говорили?
Лейтенант потупился:
– Даже не знаю… Ну, пару раз план обсудили. Так, в общем. Подробностей не помню.
– Так вы не в каюте разговаривали? На палубе, где рядом мог оказаться любой? Ну как же так?! – не выдержал Пол.
– Я не думал, что нас станут подслушивать, – оправдывался лейтенант.
Сорят наводками…
– Что будешь с ним делать?
– Посоветуюсь с Эйвери. На «Манхэттене» есть карцер. Пока ничего не придумали, посадим туда.
– В Гамбурге можно будет отвести его в консульство.
– Можно, наверное. Только… – Маниелли беспокойно осекся. – Чем это пахнет?
Встревожился и Пол: воздух в каюте неожиданно стал горько-сладким.
– Нет!
Глаза у Хайнслера закатились, в уголках рта появилась белая пена. Он упал на подушку и забился в конвульсиях.
В каюте запахло миндалем.
– Цианид! – вскрикнул Маниелли, бросился к иллюминатору и открыл его пошире.
Пол взял наволочку, осторожно вытер Хайнслеру губы, попробовал нащупать во рту капсулу, но вытащил лишь осколки. Капсула раскололась. Пол принес стакан воды, чтобы промыть толстяку рот, но тот уже умер.
– Он наложил на себя руки! – пролепетал Маниелли, таращась на тело. – Здесь и сейчас… Он наложил на себя руки!
«Ухнул наш шанс что-нибудь выяснить», – с досадой подумал Пол.
Молодой лейтенант потрясенно смотрел на труп:
– Вот так беда! Господи, господи…
– Расскажи об этом Эйвери.
Но Маниелли словно парализовало.
Пол крепко взял его за руку:
– Уинс… расскажи Эйвери. Ты меня слышишь?
– Что? Ах, Эндрю… Я сообщу ему, да.
Стоит привязать Хайнслеру к поясу несколько гантель из спортзала, и он утонет в море, но иллюминаторы на «Манхэттене» лишь восемь дюймов шириной. Коридоры уже наполнялись пассажирами, готовыми к высадке на берег, – с корабля труп не вынести. Придется подождать. Шуман накрыл тело Хайнслера одеялом, повернув его голову так, словно тот спал, затем тщательно сполоснул руки в маленькой раковине, чтобы смыть следы яда.
Десять минут спустя в дверь постучали, и Пол снова впустил Маниелли.
– Эндрю пытается связаться с Гордоном, – сказал Уинс. – В Вашингтоне полночь, но он разыщет.
Лейтенант смотрел на труп как завороженный, потом спросил Пола:
– Ты вещи собрал? Готов к высадке?
– Переодеться надо, – ответил Шуман, глядя на свои боксерские шорты и майку.
– Тогда переодевайся и иди наверх. Эндрю говорит, нельзя, мол, чтобы ситуация выглядела мерзко: ты исчезаешь вместе с этим парнем, а потом начальство не может его найти. Через полчаса встречаемся на палубе у левого борта.
В последний раз взглянув на Хайнслера, Пол взял чемодан, бритвенные принадлежности и отправился в душевую. Там он вымылся, побрился, надел белую рубашку и серые фланелевые брюки, а коричневую шляпу стетсон оставил в чемодане: у троих или четверых пассажиров их трилби и канотье уже улетели за борт.
Десять минут спустя, озаренный слабым утренним светом, Шуман шагал по дубовому настилу палубы. Опершись на леер, закурил «Честерфилд».
Поделиться книгой: