Помоги проекту - поделись книгой:
Действительно, развивающаяся российская цивилизация исторически и генетически является своеобразной ветвью европейской цивилизации189. Она по целому ряду основных характеристик и совпадает с европейской цивилизацией, и отличается от нее. Одно из существенных различий между российской цивилизацией и западной ветвью европейской цивилизации заключается в темпах модернизации: первая отставала от второй. Это объясняется, прежде всего, тем, что Российская империя со своей цивилизацией была «архаической Европой» (как и юг Италии).
Модернизация – это сложные трансформации, которые претерпевали европейские социумы на пути от «отсталости» к «современности»: исходной точкой этого процесса служит традиционное аграрное общество, конечным пунктом является современное урбанизированное и индустриализированное общество. Ряд европейских обществ стал модернизированным в XIX столетии, тогда как Российская империя начала модернизироваться только в первое десятилетие XX века190. Российская империя находилась на экономической периферии капиталистической миросистемы, обеспечивая ее центр сырьевыми ресурсами, хотя не всегда она была военной и политической периферией. Поэтому Российской империи пришлось догонять Европу, причем эта догоняющая модернизация осуществлялась скачками. В общем, своеобразие траектории развития Российской империи оказалось таким, что она в итоге рухнула. Ее крах объясняется тем, что она не смогла осуществить принципы проекта Просвещения, не сумела реализовать задачи модернизации страны, что и привело к Февральской и Октябрьской революциям 1917 г. Только пришедший ей на смену Советский Союз по-иному, чем центр капиталистической миросистемы, осуществил принципы проекта Просвещения, предложив свой альтернативный вариант191. Крах Российской империи в этом смысле представляет собой катастрофу, однако эта катастрофа как скачок (морфогенез)192 – изменение формы государственного устройства (от империи к республике) – дала возможность России осуществить аутентичный вариант модернизации, который институционально и идейно был адаптирован к ее культурно-историческим и природно-климатическим условиям. Иными словами, катастрофа Российской империи в 1917 г. – это фундаментальный кризис, представляющий собой время неограниченных возможностей, когда все становится возможным. Партия большевиков сумела использовать эти неограниченные возможности, когда трансформировала «периферийную Российскую империю» в «советский Модерн» – фактически альтернативный центр капиталистической миросистемы.
В данном случае используется уникальный, аутентичный характер России как евразийской цивилизации, каковой она стала в течение 1550 по 1660 гг. Она обладает следующими четырьмя характерными особенностями, а именно: Россия в определенной степени освоила достижения и ценности цивилизации Запада, сохранив свое своеобразие; России как цивилизационной системе присуща значительная динамика амплитуды автоколебаний маятникового типа, что влечет за собой ее статус как своего рода «экспериментального полигона» истории, на котором апробируются нередко противоположные по своему смыслу теории и социально-экономические проекты; в России при всей ее противоречивости доминируют духовные, а не материальные ценности, что объясняет ее необыкновенную цивилизационную живучесть, гибкость и адаптивную способность в условиях перманентно изменяющейся враждебной среды; Россия представляет собой многоконфессиональную и политэтническую цивилизацию, способную воспринимать содержание и ценности цивилизаций Востока, Юга и Запада193. Если обобщить результаты исторического пути России как восточнославянской, а потом и евразийской цивилизации более чем за тысячелетний период, то основы ее самобытности, аутентичности таковы. «Это уникальная система ценностей и способность усваивать черты Востока, Юга и Запада. Это умение, синхронизируясь с общеисторическим ритмом, брать на себя тяжелую миссию поиска и экспериментального освоения новых путей исторического развития – концепция “Третьего Рима”, прорыв Петра I, духовное лидерство в XIX веке, социалистический эксперимент в XX веке. За такое подвижничество России приходилось платить дорого, но это не снижало потенциал ее активности»194.
Ведь России пришлось платить весьма дорогую цену за ее активность, которая выражалась как чередование цивилизационных взлетов и катастроф: после того, как Киевская Русь начала вхождение в осевое время (культурный сдвиг в разных регионах планеты, когда появились Лао-цзы и Конфуций в Китае, Будда в Индии, философы в Древней Греции, пророки в Израиле), которое было прервано татаро-монгольским завоеванием, Смутное время, возникновение императорской России, начавшей осваивать достижения второго осевого времени (это европейский Ренессанс с его гуманизмом, наукой и свободой), распад Российской империи и Гражданская война, синтез доосевого, первого осевого и второго осевого времени в сталинскую эпоху, чтобы выработать свое глобальное осевое время, распад Советского Союза и евразийской цивилизации в 90-е гг. XX века195.
Необходимо отметить, что Европа до середины XX столетия развивалась по логике первого осевого времени, что было связано с ее колониальными завоеваниями, и до сих пор продолжает осуществлять проект второго осевого времени. «История России представляет собой уникальный пример того, как попытки интеграции во “вторую ось” могут сочетаться с установкой на автономное рядом с ней существование и даже выстраивание осей собственных, тоже претендующих на глобальность. Своеобразие России просматривается и в том, что она, никогда не будучи колонией Запада, по проложенной им дороге всегда начинала двигаться добровольно, соединяя в этом движении заимствованные принципы второго осевого времени с принципами первого и, что наиболее существенно, с консервированием наследия
Стремление Советского Союза выработать свое глобальное осевое время и осуществить его на практике было характерным для эпохи борьбы Западного и Красного проектов за доминирование в мире. Ведь Красный проект начал осуществляться планировщиком Советского Союза (в самом начале В. Лениным, затем И. Сталиным) после победы Октябрьской революции 1917 г. Именно Красный проект сыграл громадную роль в истории человечества, затронув и интересы Запада и его планировщика. Отечественный социолог и логик А. Зиновьев перечисляет основные причины, согласно которым болезненно воспринимались и переживались Западом осуществление Красного (Советского) проекта.
«Во-первых, Россия осуществила прорыв в мировом эволюционном процессе, открыв новое направление социальной эволюции, качественно отличное от западного. На этом пути Россия добилась колоссальных успехов. Она нашла решение самых фундаментальных проблем, в принципе неразрешимых в рамках западного пути. Она стала реальным коммунистическим конкурентом западному варианту эволюции человечества.
Во-вторых, опыт коммунистической России стал заразительным образцом для многочисленных народов планеты. А в результате победы над Германией в войне 1940–1945 гг. Советский Союз навязал свой социальный строй странам Восточной Европы и колоссально усилил свое влияние в мире. Коммунизм стал стремительно распространяться по планете. Соответственно стали сокращаться возможности Запада в отношении колонизации планеты в своих интересах. Над Западом вообще нависла угроза быть загнанным в свои национальные границы, что было равносильно его упадку и даже исторической гибели.
В-третьих, Советский Союз стал превращаться во вторую сверхдержаву планеты с огромным и все растущим военным потенциалом. Угроза военного разгрома Запада и победа мирового коммунизма стала выглядеть вполне реальной. Западные люди не один десяток лет жили в страхе перед Советским Союзом (перед “русскими”!).
В-четвертых, в самих странах западного мира под влиянием советского (“русского”) коммунизма усиливалась тенденция к усвоению целого ряда черт коммунизма. Отмечу, наконец, тот факт, что Советский Союз (Россия в первую очередь) за поразительно короткое (с исторической точки зрения) время развил колоссальный интеллектуальный и творческий потенциал, который напугал Запад не меньше, чем потенциал военный»197. Более того, планировщик Советского Союза создал не только принципиально новую, советскую цивилизацию, но и сформировал «сверхобщество», которое перенял у него Запад. В наше время именно это глобальное сверхобщество Запада, согласно А. Зиновьеву, практически управляет миром, а не какая-то немногочисленная группа могущественных и богатых людей198. Оно включает в себя денежный механизм управления западным миром, мощные вооруженные силы, политический аппарат, секретные службы и масс-медиа. Это дает ему возможности распоряжаться всеми ресурсами «национальных государств» Запада, побуждая к этому их системы власти и управления. Предпосылки формирования данного глобального сверхобщества Запада имелись в первую половину XX столетия, когда значительно изменялся облик мира.
Все дело состоит в том, что именно эта эпоха, согласно интерпретации европейской истории XX столетия Европы итальянского ученого А. Грациози, – это эпоха 1905–1956 гг. со всеми ее грандиозными сдвигами и катаклизмами199. Одним из таких грандиозных сдвигов является Октябрьская революция 1917 г., когда начал осуществляться Красный проект, протекавший в весьма жестких и суровых условиях, потому что это было продиктовано сложившимися историческими реалиями и фундаментальными изменениями стратегической ситуации. После Первой мировой войны планировщики цивилизаций Запада и Советского Союза (затем и планировщик Китая в лице Чан Кайши и Мао Цзэдуна) столкнулись с необходимостью военно-политического управления государствами, что привело к рождению понятия военно-политической стратегии. «Сущность этого процесса – отмечает Е.Ф. Морозов, – в тотализации войны. До последней трети XIX в. войны были строго конвенциональными, они велись вооруженными силами государств, а общество участвовало в них опосредованно – уплатой налогов, военными поставками и, со времен Французской революции, – поставками рекрутов. Фридрих II говаривал, что в идеале его подданные даже не должны знать, что их король воюет. Но уже во франко-прусской войне 1870–1871 гг. пораженный мир увидел всеобщее ополчение, заменившее (в меру своего невеликого профессионализма) разгромленные кадровые вооруженные силы, массовое партизанское движение, репрессии против мирного населения и другие новации. В последующих конфликтах также отмечалось втягивание обществ в военные действия и по итогам Первой мировой войны стало ясно, что в войне теперь участвует весь народ и вся социальная структура государств»200. В связи с этим становится ясным, что принципиально невозможно получить какой-то полезный эффект от передачи многообразной государственной деятельности по управлению страной в ведение военного командования, предназначенного и подготовленного для руководства одной из узких областей этой сверхсложной системы. Вот почему в гениальной работе Свечина «Стратегия» дается изложение вопросов тотальной мобилизации государства и общества наряду с предложениями по военно-политическому управлению войной.
Вполне закономерно, что в странах Запада и Советском Союзе (Китае, который вел войну с Японией, тоже) происходит милитаризация высших органов государственного управления. «Только политик-диктатор мог управлять одновременно всем хозяйством государства и его вооруженными силами. Совершенно не случайно верховными главнокомандующими СССР и Германии были Иосиф Сталин и Адольф Гитлер. А если у кого-то в этом месте появится соблазн списать данное явление на проклятый тоталитаризм, мы посоветуем ознакомиться с полным списком должностей Уинстона Черчилля во время войны – достаточно, чтобы понять его положение в Англии как такого же военного диктатора. И все они осуществляли именно военно-политическую стратегию, концентрируя все силы своих народов для выполнения основной на тот момент задачи – победы в войне»201.
В тех исторических условиях И. Сталин стремился найти оптимальную стратегию для Советского Союза и определить пути сохранения его стратегического суверенитета под прессом внешних и внутренних возмущений, негативно воздействовавших на страну. Для этого ему пришлось решить ряд ключевых задач, применив при этом неклассические стратегии, чтобы осуществить невозможное. В этом случае «Сталин действовал – и в этом его громадная заслуга! – не как политик, а как своего рода супер-топ-менеджер. Как руководитель огромной корпорации, которую любой ценой надо вывести из глубочайшего кризиса. Можно утверждать с полным основанием: с технологической точки зрения Сталин делал безошибочные вещи»202. Не случайно в современной американской научной литературе по управлению экономикой сталинский Советский Союз квалифицируется как гигантская сверхкорпорация. Интересно то, что благодаря управленческому гению И. Сталина Советский Союз не только сумел выжить в жесточайших условиях, но и стать могущественнейшей державой203.
В данном случае заслуживает внимания реконструкция стратегического замысла И. Сталина, получившего воплощение в великой «Красной империи», сверхдержаве XX в. «Мы постараемся объективно и очень коротко рассказать, – пишут М. Калашников и С. Кугушев, – …какие главные задачи решал и решил Сталин, что было стержнем его программы. Почему цена за строительство империи была столь высока и, наконец, оправданна ли она в исторической перспективе или нет? Был ли другой путь, были ли другие возможности для выживания русской цивилизации? Для продления ее существования, для воскрешения и явления себя миру во всем величии, блеске и великолепии могущества, благоденствия и духовности?
Итак, Сталину было необходимо на что-то опереться. И опора у него нашлась только одна – тот блистающий, манящий и по-прежнему прекрасный, особенно для молодежи, идеал новой реальности завтрашнего мира – мира, в котором главными станут труд и творчество. Мира созидания, мира, в котором нет места эксплуатации. Мира, где каждый может получить то, что он заработал. Мира, где за счет труда, творчества, раскрытия духовных способностей человека, за счет совершенно другого настроения людей и эффективной организации хозяйства будет достигнут неизмеримо более высокий, чем в старом мире, уровень развития. Возникнет сверхновый мир, где желания человека будут разумны, в котором духовность возьмет верх над материальным, а ответственность перед коллективом перевесит эгоизм. Мир, где все понимают: чтобы наступило счастливое завтра, сегодня надо терпеть лишения, трудиться. Если надо, то придется быть готовым к лишениям и жертвам…
Сталин искренне верил в возможность мира без эксплуатации, свободного от неуверенности в завтрашнем дне, от “оскотинивания людей”. И, как бы ни кощунственно это звучало для многих, Сталин и его соратники действительно старались воплотить новую реальность, где будут господствовать труд, добро и справедливость.
И нельзя сказать, что у них ничего не получилось. Получилось многое, хотя далеко не все. И не только из-за ошибок. Главной причиной неудач стала метрика текущей реальности, не желавшая уступать своего места. Она сопротивлялась титаническим усилиям сталинцев, трансформировала их новый мир, привносила в него чужеродные черты. Из-за хронической и трагической нехватки времени в ход шли совсем не изощренные и предельно эффективные в нормальных условиях психоисторические технологии, а самые экстремальные методы. Это когда оправданно все – лишь бы не случилось непоправимого.
Таким образом, ничего, кроме мечты, у Сталина вначале не было. Ничего, кроме притягательной, манящей и возможной реальности, реальности нового мира, ворота которого открыла революция. Ворота, в которые так и не вошла Советская Россия в 1920-е гг.
Для того чтобы страна и народ выжили, чтобы сохранилась русская цивилизация, Сталин видел только один путь – перевести цивилизационную матрицу в национальный проект. То есть нужно переложить основополагающие ценности, идеалы, устойчивые стереотипы индивидуального и коллективного поведения на язык политики, хозяйства и повседневной социальной жизни. Если говорить совсем просто, главной задачей, которую поставил перед собой Сталин (причем, как представляется, абсолютно осознанно), была материализация новой реальности. Обретшая плоть и кровь мечта должна была стать главной мировой реальностью, определяющей историю мира, его динамику, его будущее на долгие десятилетия, а то и столетия вперед.
Чтобы справиться с этой беспрецедентной, не имеющей аналогов в истории развитых обществ, проблемой, Сталину предстояло решить семь ключевых задач.
Во-первых – мироустроительную.
Во-вторых – инфраструктурную.
В-третьих – хозяйственную.
В-четвертых – политическую.
В-пятых – социальную.
В-шестых – культурную.
В-седьмых – священную, сакральную.
Каждая из этих задач могла сломать спину даже сказочному богатырю. Каждая бросит в дрожь любого современного политика. А Красному императору пришлось решать их все, да не последовательно, а одновременно! Сразу, все вместе. Во всей их сложности и противоречивости. И ему удалось совершить невозможное»204. Это невозможное было осуществлено на практике именно в рамках самой российской цивилизации, которая по своему происхождению была невозможной (об этом шла речь выше).
Совершить невозможное И. Сталину удалось и в силу того, что его деятельность как стратега исходила из вполне определенной политической философии. Она была сформулирована им еще на заре его революционной деятельности в работе «Анархизм или социализм», опубликованной в конце 1906 – начале 1907 гг. Вот что он писал: «Краеугольный камень анархизма – личность, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения массы, коллектива. По мнению анархизма, освобождение массы невозможно до тех пор, пока не освободится личность, ввиду чего его лозунг: “Всё для личности”. Краеугольным же камнем марксизма является масса, освобождение которой, по его мнению, является главным условием освобождения личности. То есть, по мнению марксизма, освобождение личности невозможно до тех пор, пока не освободится масса, ввиду чего его лозунг: “Всё для массы”. Ясно, что здесь мы имеем два принципа, отрицающие друг друга, а не только тактические разногласия»205.
Из данного фрагмента текста следует, что И. Сталин отнюдь не был нигилистом в вопросах прав личности, более того, он выступает последовательным сторонником кардинального решения данной проблемы посредством освобождения не отдельной личности, взятой самой по себе, а личности как части коллектива, как составной части массы людей. Понятно, что в его политической философии права личности он ставил на второй план по отношению к правам массы. «И это была не просто абстрактная теоретическая установка, – пишет Н.И. Капченко, – а глубокое убеждение. И это убеждение трансформировалось в целостную систему государственных и политических действий в период власти Сталина. Такова, на мой взгляд, сущность его позиции по данному вопросу. Здесь недопустимы упрощения. Можно соглашаться или не соглашаться со сталинской постановкой вопроса о правах личности. Но нельзя голословно отрицать того простого факта, что и его трактовка данной проблемы имеет свои положительные черты. Думается, что в наше время, когда господствующей идеологией стараются всеми способами сделать воинствующий либерализм с его неизменным приоритетом отдельной личности над коллективом, сталинская постановка вопроса приобретает особую актуальность и даже злободневность»206.
Обычно возражают, что это теоретический вопрос, тогда как на практике реальная жизнь народов в Советском Союзе отмечена массовыми нарушениями прав как отдельно взятой человеческой личности, так и целых народов. Однако для этого имеются вполне определенные конкретно-исторические причины, причем перед нами уже другая, политическая плоскость проблемы, которая требует своего основательного и конкретного рассмотрения, учета исторических причин и обстановки, государственной и политической мотивации и т. д.
Наряду с этим необходимо иметь в виду то существенное обстоятельство, согласно которому Советскому Союзу как гигантской сверхкорпорации для успешного социально-экономического функционирования требовался наряду с коллективизмом индивидуализм. Проведенные в 1995 г. исследования показывают, что высокопроизводительные корпорации проявляют признаки высокой дифференциации и высочайшей интеграции. «Этот факт служит объяснением модели органического роста и указывает на растущую необходимость синтеза индивидуализма и коллективизма в контексте все более сложных, дифференцированных и взаимозависимых обществ»207. Другими словами, значительный социально-экономический эффект достигается благодаря интеграции ценностей индивидуализма и коллективизма, взаимодополняющих друг друга208.
Как стратег и прагматик И. Сталин это прекрасно осознавал, что на практике выражалось в отсутствии уравнительной оплаты труда, в поощрении творческого труда. Сталинское общество было весьма сложным и высокодифференцированным, что объясняет наличие у него немалого числа эффективных черт. «Во-первых, при Сталине государство целенаправленно делало элитой людей – творцов имперской мощи, тех, кого Сен-Симон веком ранее называл индустриалами. Опытные инженеры, конструкторы, летчики, врачи, профессура и ученые, не говоря уж о старших офицерах и генералитете, получали большие зарплаты, лучшее жилье, доступ к благам жизни. Их доходы в несколько раз превосходили средний уровень. При Сталине профессура, как и при царе, держала домашнюю прислугу и нянь для своих детей. Все это станет немыслимым при Хрущеве и Брежневе, когда индустриалам урежут заработки и втиснут их в типовые, убогие квартиры, и когда заработок водителя троллейбуса превзойдет зарплату врача, станет равным доходам доктора наук. Кстати, и боевым пилотам платили за сбитых немцев…
Совершенно четко выдерживался принцип: чем больше квалификация – тем больше заработок. У людей был стимул учиться. Инженер жил богаче рабочего. Это после Сталина слово “инженер” станет ругательством, синонимом бедного и несчастного. Расслоен был и рабочий класс, причем квалифицированные рабочие составляли своеобразную аристократию, выделяясь из основной массы своими получками. Индустриалы и квалифицированные рабочие служили опорой Сталину, обеспечивая высочайшие темпы роста русской экономики. Сталин не боялся выдвигать на руководящие посты молодых да энергичных.
Вот факт, с которым трудно спорить: сталинский период стал временем самого быстрого научно-технического прогресса в России. Это время – самое золотое для изобретателей и разработчиков сложных технологий. При Сталине мы разрабатываем свои, самобытные компьютеры, развиваем ядерную промышленность, электронику, авиастроение, ракетотехнику.
И это – итог именно социальной инженерии Красного императора. Едва только появилась возможность, Сталин не стеснялся платить много. Были случаи, когда на заводах объявляли конкурс рационализаторских предложений и победителям платили большие деньги. Такой прием был применен, когда нужно было облегчить боевые серийные самолеты и когда премия платилась за каждый килограмм. Работяги старались вовсю – и задача была выполнена. Одновременно при Сталине существовала практика присвоения научных званий конструкторам по итогам научно-технических работ, то есть в науку открывали путь практикам, а не начетчикам или бумажным “творцам”»209.
Именно благодаря управленческой деятельности Сталина-стратега была создана научно-техническая мощь Советского Союза, которая обеспечила ему статус сверхдержавы во второй половине ХХ столетия. Творческим трудом ученых, инженеров, изобретателей Советский Союз получил возможность длительное время держать в своих руках половину мира. Их вдохновенный труд заставил союзника И. Сталина по антигитлеровской коалиции У. Черчилля подвести итоги управления И. Сталиным возрожденной им из пепла великой державой: «Сталин – жестокий диктатор, который принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой». На огромном документальном материале В. Хозиков показал, как научные достижения дали возможность государству, которое до Второй мировой войны лишь догоняло лидеров научно-технического прогресса – Соединенные Штаты Америки, Великобританию, Германию, Италию, – соперничать с ведущими державами планеты по техническому совершенству210.
Теперь же, в начале XXI столетия, Китай фактически воспроизводит стратегию И. Сталина в развитии своего научно-технического потенциала. Достаточно привести положение дел в Китае с разработками в области нейрокомпьютеров, широкое распространение которых во всем мире определяется, прежде всего, развитием высоких технологий. В Китае уделяется большое внимание государственной поддержке работ в области нейрокомпьютеров, он активно сотрудничает с развитыми странами, в нем функционирует секция Международного общества по нейронным сетям211. В Китае опубликовано более 10 тысяч работ в области нейрокомпьютеров, тогда как в России многие направления применения нейрокомпьютеров находятся в «нулевом состоянии». Это касается применения нейрокомпьютеров в нейроуправлении, авиации, космической технике, энергетике, химической промышленности, связи, биометрии и многих других направлениях. Немаловажным является и то, что Китай сейчас господствует в мире суперкомпьютеров: система Tianhe-2 Китайского национального университета оборонных технологий показала вдвое большее быстродействие, чем занявший 2-е место суперкомпьютер Titan Окриджской национальной лаборатории Министерства энергетики США212. Таким образом, Китай подготовился к начавшемуся вхождению индустрии ИТ в четвертую эпоху своего развития, что влечет за собой глобальные изменения. Аналогичная ситуация сложилась с исследованиями в области нанотехнологии, которая невиданными темпами разрабатывается в развитых странах Запада, и других областях новейших технологий.
Стратегическую деятельность И. Сталина невозможно представить без геополитики, в рамках которой он показал себя геополитиком глобального масштаба, что дало ему возможность управлять мировой историей. «Больше того, со значительной долей уверенности можно сказать, – подчеркивает Н.И. Капченко, – что по масштабности и глубине проникновения в геополитические аспекты мировой политики и международных отношений ему не было равных среди государственных деятелей своего времени. Он не только на равных “разыгрывал геополитические карты” с такими корифеями западного мира, как Черчилль, Рузвельт, де Голль, но и зачастую превосходил их в понимании геополитических проблем и перспектив их развития»213. Геополитическая стратегия И. Сталина вырабатывалась и осуществлялась в жестких условиях тогдашнего довоенного мира, когда сущность национальной стратегии Великобритании, Германии, Италии, Японии и других развитых стран состояла в борьбе «не на жизнь, на смерть за сырье, рынки, территории, а также за свое экономическое и государственное существование»214. Вполне естественно, что И. Сталиным была выработана геополитическая стратегия Советского Союза на основе четко сформулированной цели и ресурсной базы, а также точного анализа политической обстановки в мире. Данная стратегия полностью соответствовала основным критериям геополитики, которым должен отвечать тот или иной планировщик цивилизации, государственный и политический деятель215.
Прежде всего, И. Сталин трезво и объективно оценивал геополитическое положение Советского Союза, видел сильные и слабые стороны этого положения. Он обладал глубоким умом, способным анализировать всю совокупность важнейших факторов мировой политики, и на основе такого анализа вырабатывал стратегию Советского Союза в международной сфере. Другими словами, политический реализм, практически абсолютный прагматизм были присущи Сталину-стратегу. Однако это является необходимым, но недостаточным условием эффективной долговременной геополитической стратегии, ибо ее успешное осуществление в глобальном масштабе предполагает наличие реальных материальных предпосылок в виде соответствующего экономического, военного и политического потенциала. «Именно создание такого потенциала, другими словами, создание материально-технической базы современной промышленности, кооперирование сельского хозяйства, форсированное развитие науки и техники, быстрая и эффективная подготовка целого легиона специалистов в различных отраслях народного хозяйства и многое другое – все это стало стержнем политического курса Сталина после того, как он возглавил Советское государство. Строительство социализма в одной стране, а не курс на мировую революцию, что считалось аксиомой старого большевизма, явилось исходной, качественно новой чертой всей сталинской геополитической стратегии. И последовавшие затем события со всей очевидностью подтвердили правильность этого курса, его обоснованность, реалистичность и безальтернативность»216. Именно в этом коренятся фундаментальные принципы всей сталинской геополитической стратегии и ее успешный характер.
В связи с этим следует изложить некоторые моменты деятельности И. Сталина в сфере геополитики, которые дают основание считать его крупнейшим политиком XX века. Как известно, крупнейшие мировые политики при осуществлении своих стратегий могли просчитывать самое большее 10 шагов вперед, тогда как И. Сталин мог просчитывать 40 шагов вперед свои стратегические ходы на мировой шахматной доске. Можно вполне определенно утверждать, что он был высококлассным мастером больших геополитических игр, участниками которых в ХХ столетии были Гитлер, Муссолини, Рузвельт, Черчилль, японский император. Все эти большие геополитические игры своим результатом имели первый и второй переделы мира.
Переделы мира в глобальном масштабе сродни революциям (Великой французской революции 1789 г., Великой Октябрьской революции 1917 г.), которые оказались поворотными моментами в истории человечества. Переделы мира подобны этим революциям по целому ряду параметров – они разрешали не только накопившиеся и обострившиеся противоречия, но и сначала произошли в сознании индивидов. Различие заключается только в том, что для совершения революций требовался кардинальный переворот в сознании масс, тогда как планы переделов мира созревали в тиши кабинетов правителей и их советников, то есть весьма узкого числа лиц. И только потом, через некоторый промежуток времени, планы переделов мира осуществлялись на практике посредством войн. Известно, что первые два передела мира своим финалом имели Первую и Вторую мировые войны, чьи результаты были оформлены соответственно Версальским мирным договором с Германией (1919 г.), Сен-Жерменским мирным договором с Австрией (1919 г.), Нейиским мирным договором с Болгарией (1919 г.), Трианонским мирным договором с Венгрией (1920 г.), Севрским мирным договором с Турцией (1920 г.), Ялтинской конференцией (1945 г.), Сан-Францисской конференцией (1945 г.), Потсдамской конференцией (1945 г.), Нюрнбергским процессом, Токийским процессом.
Первый и второй переделы мира весьма существенно затронули и Россию, кардинально сказались на ее судьбах, что, в свою очередь, по принципу обратной связи, оказало немаловажное влияние на развитие мирового сообщества цивилизаций в XX столетии. Одним из важных следствий первого передела мира является гибель императорской России в результате Февральской и Октябрьской революций и образование Советской России (затем Советского Союза). Воспользовавшись исчезновением Российской империи, Англия, Франция, Италия, США и Япония осуществили интервенцию в Советскую Россию, чтобы изменить свое геополитическое положение путем расчленения нашей страны на части и последующего превращения их в колонии.
Сотни тысяч вооруженных интервентов залили кровью ее территорию, установили террор и стали заниматься грабежом. Так, восставший чехословацкий корпус по дороге из европейской части Советской России к Владивостоку сумел столько продать и вывезти природных ресурсов, что вся Чехословакия за их счет жила до ее оккупации фашистской Германией. Общий ущерб, нанесенный «культурными» государствами-интервентами, составляет 50 миллиардов золотых рублей, потери же населения в результате Гражданской войны и интервенции оценивается в 8 млн человек, причем 7,5 млн человек стали жертвами интервенции217. Советская страна сумела в условиях разрухи оружием Красной армии и искусством своей дипломатии разгромить интервенционные армии, выбросить их за пределы своих границ, отстояв тем самым свое существование и независимость.
Советская власть в основном сумела сохранить территорию бывшей Российской империи, за исключением Финляндии, Польши и областей, уступленных Турции и Персии. Именно это ставят ей в заслугу белые эмигранты, в целом резко отрицательно относившиеся к советскому государству. На одной из встреч действительный член Академии гуманитарных наук, ростовский философ Г.П. Предвечный, который часто бывал во Франции и имел контакты с русскими эмигрантами первой волны, отмечал, что их примиряет с Советами именно сохранение страны в рамках императорской России. В свое время такое же отношение высказал и высланный В.И. Лениным крупный русский философ Н.А. Бердяев. «Идеологически я отношусь отрицательно к советской власти, – пишет он в своей книге “Истоки и смысл русского коммунизма”. – Эта власть, запятнавшая себя жестокостью и бесчеловечием, вся в крови, она держит народ в страшных тисках, но в данную минуту это единственная власть, выполняющая хоть как-нибудь защиту России от грозящих ей опасностей. Внезапное падение советской власти, без существования организованной силы, которая способна была бы прийти к власти не для контрреволюции, а для творческого развития, исходящего из социальных результатов революции, представляла бы даже опасность для России и грозила бы анархией. Это нужно сказать об автократии советской, как можно было бы сказать об автократии монархической»218.
Русский коммунизм по сути своей представляет трансформированную (по Н. Бердяеву, «деформированную») традицию русской идеи, русского мессианизма, которая в условиях войны и разложения приняла иные формы. Это сказалось и на положении геополитики – после Октябрьской революции и изгнания интервентов геополитика отрицалась как научная дисциплина, однако достаточно эффективно использовалась на практике. Причем в новых, социалистических, условиях были возрождены старые геополитические идеи: «Восточничество как система идей, – подчеркивает Д. Схиммельпэнник, – не пережило русско-японской войны. Однако общее воздействие его, думается, еще долго сказывалось и после 1917 года. Новый режим стал прививать своему народу новыми словами, но старую мысль о единстве его интересов с интересами народов Азии в общей борьбе с “гнилым” буржуазным Западом. Миру отводилась роль по-прежнему ждать “света с Востока”»219.
В этом возрождении геополитических кодов императорской России рубежа XIX–XX столетий нет ничего удивительного, ибо уже в 1924 г. начался второй передел мира (ранее же геостратегическая линия России была детерминирована начавшимся первым переделом мира). Начало ему положил план Дауэса, представителя США, который был тесно связан с банковской группой Моргана. Цели этого плана состояли в следующем: 1) восстановить военно-промышленный потенциал и агрессивность Германии, чтобы использовать ее в борьбе с Советским Союзом; 2) укрепить общественно-политический строй Запада. «Урегулирование репарационного вопроса, поддержание стабильности германской марки и ликвидация рурского кризиса создали благоприятные условия для ввоза в Германию иностранного капитала. К сентябрю 1930 г. сумма иностранных, главным образом американских, капиталовложений в Германии составила 26–27 млрд марок, а общая сумма германских репарационных платежей за тот же период – только немногим более 10 млрд марок. Эти капиталы, хлынувшие в Германию в результате принятия плана Дауэса, способствовали восстановлению германского военно-промышленного потенциала. План Дауэса явился важной вехой на пути подготовки Германии к войне»220.
Этот план представлял по существу победу англо-американского блока над Францией, его суть заключалась в том, что «он стремился восстановить в рамках Версальского договора экономически сильную и платежеспособную Германию; однако посредством контроля над ее хозяйственными ресурсами он же ставил задачей не допустить ее превращения в опасного для союзников конкурента»221. Не допустить конкуренции со стороны Германии план Дауэса предлагал путем направления потока германских товаров на советские рынки. Это означало не что иное, как превращение Советского Союза в аграрный придаток промышленных стран, воспрепятствование его индустриализации. Таким образом, закладывался фундамент восточной политики Германии, ее геополитическая устремленность на завоевание жизненного пространства.
Вся пикантность хитроумного плана Дауэса заключалась в том, что вопрос о советском рынке в нем решен без Советского Союза. Здесь-то и проявилась у Сталина черта великого государственника, мощного геополитика, которую еще предстоит осмыслить. Историк М. Лобанов в статье «Великий государственник» пишет: «Непреклонным государственником он был уже в то предоктябрьское время, когда всякого рода космополитические партии жаждали расчленения России, превращения ее в костер мировой революции»222. Именно отношение к государственности разделяло Сталина и «ленинскую гвардию»: первый восстанавливал великую державу как преемницу Российской империи, вторые стремились использовать ее для совершения «мировой революции». В свете этого понятна ликвидация «ленинской гвардии» в 30-х гг. прошлого столетия, понятна инстинктивная поддержка партийными массами Сталина. В своем отчетном докладе на XIV съезде ВКП(б) он дал следующую оценку плану Дауэса: «План Дауэса, составленный в Америке, таков: Европа выплачивает государственные долги Америке за счет Германии, которая обязана Европе выплатить репарации, но так как всю эту сумму Германия не может выкачать из пустого места, то Германия должна получить ряд свободных рынков, не занятых еще другими капиталистическими странами, откуда она могла бы черпать новые силы, новую кровь для выплаты репарационных платежей. Кроме ряда незначительных рынков, тут Америка имеет в виду российские рынки».
И далее Сталин, рассматривая ту часть плана Дауэса, которая нацелена на выкачивание из Советского Союза Германией средств для выплаты репараций, подчеркнул, что «есть решение без хозяина». «Почему? Потому, что мы вовсе не хотим превратиться в аграрную страну для какой бы то ни было другой страны, хотя бы для Германии. Мы сами будем производить машины и прочие средства производства. Поэтому рассчитывать на то, что мы согласимся превратить нашу страну в аграрную в отношении Германии, рассчитывать на это – значит рассчитывать без хозяина. В этой части план Дауэса стоит на глиняных ногах»223. В данном докладе Сталин воспроизводит подход Витте к индустриализации нашей страны и им по-своему осуществлена реформа «русского Бисмарка». Прежде всего, в 1923 г. благодаря введению золотого червонца советский рубль стал конвертируемым со всеми вытекающими отсюда последствиями. Затем в первую пятилетку Советский Союз стал аграрно-индустриальной державой, во второй и третьей пятилетках промышленность начинает доминировать над аграрным сектором. В области экономики наша страна выдвинулась на 2-е место в мире после США и 1-е в Европе.
Для довоенного Советского Союза характерен присущий Российской империи геополитический код «осажденной крепости», ибо ему пришлось строить социализм в одиночестве. Гражданская война, интервенция 14 иностранных держав, «санитарный кордон» лорда Керзона (новый Балто-Понтийский вал) формировали атмосферу вражеского окружения и одновременно чувство гордости за советскую Родину. Геополитика Сталина с самого начала представляла продолжение устремлений Российской империи, однако она была окрашена социалистической идеологией. В 1920 году свое выступление на торжественном заседании Бакинского совета он завершил следующими словами: «Перефразируя известные слова Лютера, Россия могла бы сказать: “Здесь я стою на рубеже между старым, капиталистическим, и новым, социалистическим, миром, здесь, на этом рубеже, я объединяю усилия пролетариев Запада с усилиями крестьянства Востока для того, чтобы разгромить старый мир. Да поможет мне бог истории”»224. Этот религиозный образ революционной России не мешал Сталину рассматривать ее как силу в мировой политике, которая защищает свои интересы обычными для великой державы средствами.
Вернувшись в Москву, Сталин дал интервью сотрудникам газеты «Правда», где им определено геостратегическое значение Кавказа для России: «Важное значение Кавказа для революции определяется не только тем, что он является источником сырья, топлива и продовольствия, но и положением его между Европой и Азией, в частности между Россией и Турцией, и наличием важнейших экономических и стратегических дорог (Батум – Баку, Батум – Тавриз, Батум – Тавриз – Эрзерум). Все это учитывается Антантой, которая, владея ныне Константинополем, этим ключом Черного моря, хотела бы сохранить прямую дорогу на Восток через Закавказье. Кто утвердится в конце концов на Кавказе, кто будет пользоваться нефтью и наиважнейшими дорогами, ведущими в глубь Азии, революция или Антанта, – в этом весь вопрос»225. Современный биограф Сталина Р. Такер назвал сталинскую статью в «Правде» таким образцом геополитического реализма, от которого загорелись бы глаза у самого доктора Хаусхофера – известного немецкого теоретика геополитики226.
Необходимо иметь в виду то существенное обстоятельство, что Сталин очень чутко схватил изменение геополитического положения Советского Союза – в 30-х годах усиливалась угроза войны с Германией на Западе и Японией на Дальнем Востоке. Чтобы избежать войны на два фронта, ему пришлось совершить ряд геополитических маневров, тоже характеризующих его прекрасный политический и геостратегический реализм. Так, в октябре 1938 года известный психоаналитик К. Юнг в интервью американскому корреспонденту Х.Р. Никербокеру дает следующий рецепт для выхода из сложившейся на Западе ситуации: «Поэтому я полагаю, что в этой ситуации единственный путь спасти демократию на Западе – под Западом я подразумеваю также и Америку – не пытаться остановить Гитлера. Можно попробовать отвлечь его, но остановить его невозможно без громадной катастрофы для всех… Я предлагаю направить его на Восток. Переключить его внимание с Запада и, более того, содействовать ему в том, что удержит его в этом направлении. Послать его в Россию… Я не думаю, что Германия удовольствуется куском Африки, большим или малым. Германия поглядывает на Британию и Францию с их заманчивыми колониальными владениями и даже на Италию с ее Ливией и Эфиопией и задумывается о своих собственных размерах, противопоставляя семьдесят восемь миллионов немцев сорока пяти миллионам британцев на Британских островах, сорока двум миллионам французов и сорока двум миллионам итальянцев, и она готова считать, что должна занять в мире место, не только большее, чем занимает одна из трех великих держав, но гораздо большее. Каким образом она достигнет этого на Западе без уничтожения одной или более наций, его населяющих? Существует единственное поле приложения ее действий – это Россия»227.
Следует отметить, что К. Юнг весьма четко уловил стремление стран западной демократии направить агрессию Гитлера против Советского Союза (не будем забывать, что эта направленность была заложена в плане Дауэса). Почти через два месяца после этого интервью польский посол в Вашингтоне граф Е. Потоцкий в своем донесении пишет о желании американской политики видеть войну между Россией и Германией. Доверенный человек президента Рузвельта посол У. Буллит высказал следующее мнение: «Желанием демократических государств было бы, чтобы там, на Востоке, дело дошло до военного конфликта Германского рейха и России. Поскольку потенциал Советского Союза до сих пор еще неизвестен, может случиться так, что Германия слишком удалится от своей базы и окажется обреченной на затяжную и ослабляющую ее войну. Только тогда… демократические государства атаковали бы Германию и заставили ее капитулировать»228.
И. Сталин понимал геостратегический курс западных демократических государств – в докладе на XVIII съезде ВКП(б) он акцентировал мысль о том, что Советский Союз не намерен «таскать каштаны из огня» для капиталистических держав. Вполне понятно, что Германия до поры до времени заигрывала с нашей страной и предлагала ей «соблазнительные» перспективы в новом переделе мира. В письме министра иностранных дел Германии И. фон Риббентропа на имя Сталина от 13 октября 1940 года говорится: «Подводя итог, хотел бы сказать, что, на взгляд фюрера, историческая задача четырех держав – Советского Союза, Италии, Германии и Японии – урегулировать свою политику на длительную перспективу и разграничением их интересов в соответствии с эпохальными масштабами направить будущее развитие своих народов по правильным путям»229. Здесь содержится намек на присоединение Советского Союза к Тройственному пакту, известному как «Ось Берлин – Рим – Токио» и нацеленному на второй передел мира в виде формулы установления «нового порядка» в Европе и Азии и других регионах земного шара. Иными словами, И. фон Риббентроп как бы открывает перед Сталиным возможность передела мира между СССР, Италией, Германией и Японией. В этом случае Сталин, уже совершивший частичный передел сфер влияния в Европе, не попался на удочку Риббентропа. Он считал вполне справедливо, что такой передел мира является нереальным, он решал глобальные дела на основе реализма и прагматизма, используя китайские стратагемы. В связи с этим приведем фрагмент из книги Я.А. Бутакова, в которой рельефно показано эффективное использование И. Сталиным китайской стратегии в сложной ситуации, сложившейся перед Второй мировой войной между Западом, фашистской Германией и Советским Союзом.
«…Возможное поведение США в случае нападения Красной армии на германские войска в Европе изобличают ставшие широко известными слова будущего президента США, а в то время сенатора Трумэна, сказанные им 24 июня 1941 года: “Если будет побеждать Германия, мы станем помогать России, а если будет побеждать Россия, мы поможем Германии. И пусть, таким образом, они убивают друг друга как можно больше”. Реплика Трумэна отражала настроение значительной части американского истеблишмента. Поскольку в 1941 году побеждала Германия, вдобавок она выступила агрессором, то даже Трумэн был вынужден согласиться с тем, что в данный момент нужно помогать Советскому Союзу.
О том, что сближение США, а также Англии с Германией после нападения последней на Советский Союз было возможно, откровенно упоминал бывший (в последний год президентства Ф. Рузвельта) государственный секретарь США Эдуард Стеттиниус в своей изданной еще в 1944 году книге “Ленд-лиз: оружие победы”: “Следует признать, что у Гитлера были некоторые основания полагать, что ни США, ни Великобритания не пойдут на полное сотрудничество с Советским Союзом”.
Ну, а если бы СССР напал на Германию первым? Как бы повели себя США в этом случае? Позиции Трумэна и близких ему по взглядам людей в американской элите резко бы усилились. Распространил бы тогда конгресс закон о ленд-лизе на СССР? Наконец, стали бы США в такой ситуации отвлекать Японию от возможной войны с нами? Сталин не мог не учитывать весьма вероятную негативную реакцию США (и Англии) на то, если бы Советский Союз первым открыл военные действия против Германии.
Позиция Англии оставалась совершенно неясной. 10 мая 1941 года туда для налаживания контактов на предмет заключения перемирия прилетел второй официальный преемник Гитлера – Гесс. Правда, в рейхе Гесса тотчас же объявили сумасшедшим, а в Англии – военнопленным. Но Сталин всегда был уверен, что миссия Гесса не могла быть предпринята без ведома Гитлера и предварительного контакта и согласования с кем-то в британском руководстве. Мысль о том, что англичане держат Гесса как “козырь в рукаве” для заключения в какой-то момент мира с Германией, не давала покоя Сталину всю войну. В августе 1942 года, во время визита Черчилля в Москву, он не стал напоминать английскому премьер-министру об этом эпизоде: обстановка требовала максимального такта на переговорах с таким союзником. Зато в октябре 1944 года, когда угроза военного поражения СССР миновала, Сталин не выдержал и в свойственной ему “шутливой” манере, невзирая на возмущение Черчилля, предложил тост “за Интеллидженс Сервис, заманившую Гесса в Англию”.
Да и как можно было быть заранее уверенным в позиции Англии, если эта страна, уже находясь в состоянии войны с Германией, настойчиво готовила военные действия именно против СССР? Сначала, во время советско-финской войны рассчитывала направить туда вместе с французами корпус – помешало поражение финнов. Потом, весной 1940 года, тоже совместно с французами, планировала бомбардировки кавказских нефтепромыслов с аэродромов Ближнего Востока. Помешал блицкриг вермахта во Франции. Но уже потеряв союзника в лице Франции и подвергаясь германским авиационным атакам, Англия не оставила планов воздушного нападения на СССР. Как свидетельствует британский историк Дж. Батлер, 12 июня 1941 года (!) Комитет начальников штабов принял решение в ближайшее время “нанести из Мосула [в Ираке] силами средних бомбардировщиков удары по нефтеочистительным заводам Баку”. Здесь помешало то, что уже через 10 дней политическому руководству Великобритании пришлось выступить формальным союзником СССР.
Не в расчете ли на поддержку Японии и нейтралитет Англии и США говорил Гитлер в том духе, что весь мир затаит дыхание, наблюдая за схваткой Германии и СССР? В таком случае, его расчет не оправдался.
Сталин, в конечном итоге, переиграл фюрера, обеспечив себе нейтралитет Японии и союз с США и Англией. И не в последнюю очередь благодаря тому, что не дал ни малейшего повода расценивать СССР как агрессора или провокатора. Только в этом свете и следует рассматривать знаменитое заявление ТАСС от 13 июня 1941 года. Оно адресовалось, в первую очередь, правящим кругам англосаксонских держав. “Английская печать” выставлялась в нем источником “ложных слухов” о том, будто: “1) Германия… предъявила СССР претензии территориального и экономического характера…; 2) СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредотачивать свои войска у границ СССР с целью нападения на СССР; 3) Советский Союз, в свою очередь, стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредотачивает войска у границ последней”. Это было прямое предложение правящим кругам Англии, а равно и США, заявить о своей недвусмысленной позиции в преддверии неизбежной германо-советской войны.
Далее, заявление, как известно, объявляло “лживыми и провокационными” любые сообщения о предстоящей войне, а частичную мобилизацию Красной армии объясняло летними маневрами. То есть не отрицался факт военных приготовлений СССР к отражению германского нападения (потому что прикрывать таким способом собственное намерение напасть слишком неуклюже; в этом случае лучше было бы молчание). Но тем самым делался прямой вызов Германии, чтобы та присоединилась к советскому заявлению о намерении соблюдать пакт о ненападении. Молчание Германии как раз и означало бы наличие у ее руководства четкого намерения начать агрессию.
Как мы знаем, Берлин промолчал. Более того, на предложение советского правительства принять 18 июня в Берлине Молотова, имеющего целью выяснить некоторые вопросы, германская сторона также ничего не ответила.
Все это могло означать только одно: нацистская верхушка окончательно решилась на войну с Россией.
Данные факты не могли пройти мимо внимания западных руководителей. Пока от них не было получено каких-то однозначных сигналов, было рискованно предпринимать слишком очевидные шаги по подготовке к войне, вроде приведения войск в состояние боеготовности и их выдвижения на исходные позиции для обороны.
Последние сомнения отпали только 21 июня. В этот день вернувшийся в Лондон посол США в Англии Дж. Уайнант передал Черчиллю личное послание президента Рузвельта, которое гласило: “Президент США поддержит любое заявление, которое может сделать премьер-министр, приветствуя Россию как союзника”230. Сразу после этого Уайнант ознакомил с содержанием этого письма посла СССР в Лондоне И. Майского, о котором тот незамедлительно сообщил в Москву. Только теперь Сталин мог спокойно, не опасаясь за реакцию западных держав, отдать последние распоряжения о приведении войск приграничных округов в полную боевую готовность.
Итак, уже прежде открытия военных действий Сталин выиграл, по определению древнекитайского стратега Сунь Цзы, “две лучшие войны”. Он разбил надежды Гитлера на нейтралитет США и Англии в предстоящей войне, и он фактически разъединил направленный против СССР союз Германии и Японии. Это была блестяще выигранная партия на “Большой шахматной доске” в условиях цейтнота.
Как бы ни оценивать все случившееся потом, начиная с 22 июня 1941 года, мы обязаны помнить о том, что только строго выдержанная линия на недопущение преждевременного вовлечения СССР в войну с Германией, в том числе и выполнение установки “не отвечать на провокации”, позволила СССР вступить во Вторую мировую войну в не самой худшей глобальной геостратегической обстановке: лишь на одном фронте и обоснованно рассчитывая на поддержку двух великих западных держав»231.
Здесь показано значение китайской стратегии, которая помогла И. Сталину избежать преждевременной войны с Западом. В своей фундаментальной Энциклопедии спецслужб «КГБ» А. Север и А. Колпакиди пишут: «Почему-то принято считать, что в Советском Союзе всерьез о войне заговорили лишь в конце тридцатых годов прошлого века, когда Адольф Гитлер, с молчаливого согласия Запада, начал стремительное расширение территории Третьего рейха. На самом деле за десять лет до аншлюса Австрии, Мюнхенского сговора и начала Второй мировой войны Советский Союз находился на грани войны с рядом европейских стран.
Великая Отечественная война могла начаться не 22 июня 1941 года, а, например, 1 июня 1931 года. В роли агрессора выступила бы не Германия, а союз западноевропейских стран во главе с Великобританией. А союзником Советского Союза стал бы Третий рейх с Италией и Японией. Так как Адольф Гитлер прекрасно понимал, что следующим объектом атаки будет Германия»232. И. Сталин не только эффективно использовал на практике китайские стратагемы, он в своей управленческой деятельности применял стратегии и технологии еврейской цивилизации.
Необходимо иметь в виду то обстоятельство, согласно которому Сталин как планировщик Советского Союза в своей деятельности, прежде всего управленческой, эффективно использовал созданную почти две с половиной тысячи лет еврейским интеллектом модель эволюционирующей адаптивной многоагентной системы. В эту модель прекрасно вписывается процесс созидания советской цивилизации И. Сталиным, когда им использовались методы, технологии управления адаптивной поисковой самонастраивающейся системы233. В поисковых самонастраивающихся адаптивных системах минимум или максимум меры качества отыскивается при помощи специально организованных поисковых сигналов. «Простейшими поисковыми системами являются большинство экстремальных систем, в которых недостаток априорной информации восполняется за счет текущей информации, получаемой в виде реакции объекта на искусственно вводимые поисковые (пробные, тестовые) воздействия»234.
Поисковые воздействия являются необходимыми, потому что идея экстремальности всегда присутствует в поведении системы, тем более такой сложной, нелинейной системы, как дифференцированное и непрерывно изменяющееся общество. В 20-е и 30-е гг. прошлого столетия советское общество находилось в состоянии динамичного развития, которое осуществлялось путем проб и ошибок. Происходило становление советской цивилизации, принципиально новой по своей сути, поэтому не существовало никакого образца (эталонного уравнения на языке теории автоматического управления) для подражания, для решения возникающих необычайно сложных задач.
Мир становящейся советской цивилизации представлял собой нелинейную систему, имеющую различные ответвления (бифуркации), когда происходят неоднозначные события и когда полно потенциальных катастроф. В этом плане заслуживает внимания применение теории катастроф (или теории бифуркации), которая дает универсальный метод исследования всех скачкообразных переходов, разрывов, внезапных качественных изменений, происходящих в нелинейных системах, к моделированию общественных процессов. Известный советский математик В.И. Арнольд, внесший значительный вклад в разработку этой теории, излагает математическую теорию коренных трансформаций235, которая на практике была осуществлена И. Сталиным в процессе построения советской цивилизации. Традиционные методы управления социальными процессами здесь не «срабатывают», так как результаты, как мы видим, отнюдь не пропорциональны усилиям. Поэтому возникает необходимость в методах управления, основанных на парадоксальных идеях нелинейной теории. Простейшие качественные выводы из математической теории катастроф, или теории перестроек, в применении к сталинскому обществу, как нелинейной системе, таковы:
1. Начало движения в сторону лучшего состояния сразу же приводит к ухудшению наличного состояния (за счет самого факта нарушения стабильности), причем скорость ухудшения при равномерном поступательном движении к лучшему состоянию в первое время увеличивается.
2. Максимум сопротивления новации достигается раньше, чем само плохое состояние, через которое нужно пройти для достижения лучшего. После прохождения максимума сопротивления состояние продолжает ухудшаться.
3. Сопротивление, начиная с момента достижения им максимума, по мере продвижения к самому плохому состоянию на пути перестройки начинает уменьшаться, и как только самое плохое состояние пройдено, не только полностью исчезает сопротивление, но система начинает «притягиваться» к лучшему состоянию.
4. Величина ухудшения, которая необходима для перехода в лучшее состояние, сравнима со степенью улучшения, и тем больше, чем совершеннее система. Слабо развитая система может перейти в лучшее состояние почти без предварительного ухудшения, в то время как развитая система благодаря своей устойчивости на такое линейное улучшение неспособна.
5. Если систему удается сразу, скачком, а не постепенно, перевести из плохого устойчивого состояния достаточно близко к хорошему, то дальше она сама собой будет эволюционировать в сторону хорошего состояния.
С этими объективными законами функционирования нелинейных систем следует считаться при рассмотрении изменений в Советском Союзе на раннем этапе его становления и развития, с чем были связаны политические стратегии и технологии управления И. Сталина. Для достижения цели управления – построение справедливого общества, где не существует эксплуатации человека человеком, – ему необходимо было фактически решить задачу синтеза адаптивных систем управления непрерывными динамическими объектами. Решение этой задачи в условиях неполного, нечеткого и неточного знания характеристик объекта управления и характеристик окружающей среды, в которой функционирует этот объект236, приводит к модели двухуровневой системы адаптивного управления, которая эффективно использовалась И. Сталиным на практике (хотя тогда не существовало ее математического описания). Ведь произошедшая в России Октябрьская революция (как и любая революция) представляет собой машину как продуманную, организованную систему действий, которая дала возможность достичь желаемого результата – «захвата власти с целью последующих изменений в обществе»237. Так как революция есть машина, то ее функционирование можно описать математически, принимая во внимание следующие ее особенности: 1) переходное состояние социума; 2) смена существующих правил игры; 3) наличие качественного скачка. Понятно, что общество невозможно изменить сразу глобально и целиком, потому что в нем протекают разнотемповые процессы.
С этой точки зрения Октябрьский переворот 1917 г. представляет собой только начало собственно революции, когда большевики сумели захватить власть в столице и крупных городах. «Победители долго боролись за сам факт обладания властью путем террора, интриг, временных уступок и вероломства… Глобальные перемены, которые действительно вывернули страну наизнанку, начались значительно позже – в 1929 г. Приход большевиков к власти по форме события, несомненно, был политическим переворотом, а с точки зрения долгосрочных последствий – крупнейшей социальной революцией XX в.»238. Именно И. Сталину пришлось совершить глобальные перемены самого общества путем использования экстремальных методов, характеризующих поисковые адаптивные системы управления.
В поисковых адаптивных системах выбор направления настройки параметров, обеспечивающих экстремальное значение меры качества, осуществляется на основе организации специальных поисковых сигналов. Существенно оказывается то обстоятельство, что простейшими поисковыми адаптивными системами является большинство экстремальных систем. В системах экстремального регулирования инерционностью объекта (повседневные практики и представления немалой части населения раннего Советского Союза) часто пренебрегают, а задача состоит в «отслеживании» дрейфа экстремума статической характеристики объекта239. На входы объекта подаются поисковые воздействия, и оценивается реакция на них объекта, проявляющаяся в изменении целевой функции. Определяются те воздействия, которые приближают целевую функцию к экстремуму. Именно в сталинском Советском Союзе использовались такого рода системы экстремального регулирования, которым соответствовал набор технологий управления, обладающих в тех условиях высокой эффективностью.
Сталинская поисковая адаптивная система управления использовала, прежде всего, технологии экстремального характера, обусловленные спецификой российской цивилизации. Особенности советского общественного строя, возникшего в результате нелинейного исторического развития, вытекают из того фундаментального факта, что все управленческие функции покоились на особом типе отношений – «власть – собственность». Такой тип отношений присущ, как показывают исследования, «государственному способу производства», неточно называемому «азиатским способом производства», который исторически более древен, нежели другие известные способы производства240. Все общество структурировалось на очерченные и поддерживаемые государством классоподобные группы; поэтому социальный статус каждого человека зависел не от имущественного положения, а определялся властью и престижем.
Необходимо иметь в виду то, что применение технологий экстремального типа управления в условиях становления советского социума было нацелено на становление новой социальной структуры. «Каждый советский человек имеет социальный статус, то есть место в социальной структуре, поскольку приписан к определенной социальной группе. Это место определяется полом, возрастом, происхождением, уровнем образования, профессией и должностью, семейным положением, пропиской и некоторыми другими характеристиками. Средства производства и вообще отношения собственности не входят в определение социального статуса. Средства производства принадлежат всем. Социальная структура реального социализма принципиально отличается от исторически сложившихся социальных институтов (основанных, как правило, на отношениях собственности) тем, что в своих явных и учитываемых характеристиках она искусственна и сконструирована под высокую цель достижения социальной справедливости (выделено нами. –
В специальной литературе общепринятым считается, что сама административно-командная, или партийно-номенклатурная, система является порождением И.В. Сталина. В своей книге «Номенклатура» М. Восленский подчеркивает, что если В.И. Ленин создал мобильную, высокоорганизованную структуру профессиональных революционеров, то И.В. Сталин изобрел номенклатуру – аппарат, «при помощи которого он стал управлять Россией»242. Именно по его указаниям строилась кадровая политика, в результате чего стала эффективно функционировать административно-командная система управления. Она была ориентирована на потребности аппарата, отличалась прагматическим характером, была нацелена на решение текущих социальных и экономических задач.
Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что административно-командная система управления, когда из трех основных инструментов управления, выработанных историей, – иерархии, культуры и рынка – основной упор делается на иерархию, организацию, была адекватна тогдашним условиям. Отечественный политолог А.В. Понеделков пишет: «Объективно перед Россией в начале XX века стояла грандиозная социальная и производственная задача модернизации страны. Но учитывая гигантскую массу агропроизводящего населения и вековых традиций, патриархального подхода, такая задача вряд ли могла быть решена какими-либо другими способами. Поэтому партийно-номенклатурная система и присущий ей тип управления быстро заняли управленческую нишу»243. Существовавшие тогда социальные факторы поддерживали как саму эту систему, так и используемые ею технологии политического управления всеми сферами жизни Советского Союза.
Специфичность советской модели управленческой деятельности в области экономики состоит в том, что доминирование административных методов предопределено тотальным преобладанием административной системы над экономическим механизмом. Здесь нужно принимать во внимание такие свойства административных систем (не имеет значения, является она советской или какой-то другой), как безличность и единоначалие. Дело в том, что личные отношения элиминированы в отношениях административного управления. Это обусловлено необходимостью в деятельности административных структур оперировать обязанностями и полномочиями, а личные способности не играют никакой роли. Все решения различного рода задач принимаются соответствующими чиновниками или органами, что порождает организационную или ведомственную монополию. Другое существеннейшее свойство административных структур – это их функционирование по принципу единоначалия. Тогда в многоуровневой иерархической системе нижние уровни не способны контролировать вышестоящие уровни и в силу этого власть концентрируется на вершине административной пирамиды. Результатом всего этого является громоздкость всей гигантской административно-командной системы, потеря ею гибкости и скорости реакции на возникающие проблемы244.
Особенности административно-командной системы управления советским социумом состоит также в том, что ее власть имеет исключительную по своему масштабу силу, какую не знала европейская цивилизация и какая свойственна централизованной бюрократической машине древнего Египта245. В этом нет ничего удивительного, ибо определенные условия порождают соответствующие им философии управления, социальные структуры и системы и технологии управления. Во всяком случае, именно советская цивилизация представляет собой уникальное явление в истории человеческого общества, несмотря на определенные аналогии с древневосточными социумами, в силу того, что она генерировала государство как своего рода сверхобщество. «В коммунистическом обществе, – отмечает А. Зиновьев, – государство превратилось в своего рода сверхобщество, живущее за счет общества, в которое оно было погружено. Здесь уже не государство служило обществу, а, наоборот, общество стало ареной, материалом деятельности государства, сферой приложения его сил, средством удовлетворения его амбиций и потребностей. Государство стало монопольным субъектом истории. В сферу его внимания вошли все аспекты жизни общества, включая экономику, культуру, идеологию, внешнюю политику и торговлю, воспитание детей, образование, спорт, быт и отдых людей, короче говоря – все, что имело хотя бы какое-то значение для жизни людей и общества в целом»246. Следует отметить, что такого рода государство возникло в новой истории впервые, что сейчас Запад движется к такому сверхобществу (оно спроектировано тайным правительством Запада, в которое входят СМО, Бильдербергский клуб, Римский клуб и др.), поэтому система управления в советском социуме заслуживает внимания.
Одним из важнейших элементов в конструировании «системы» управления является феномен власти: он по-разному выглядит в рамках западной (теоретической) и восточной (эстетической) цивилизации. Известно, что для описания эмоциональной значимости власти употребляется понятие «харизма». В теологической и социологической (веберовской) интерпретации это понятие выступает сугубо западным и связано с легитимизацией претензий на власть (оно предполагает ответ на вопрос «на каком основании?»). Культурный (эмоциональный) фактор признания власти на Востоке – это не легитимизация, а эстетизация фигуры властителя. Легитимизация связана с нормативными идеями, именно они характеризуют мотивационную структуру, или системную сущность, западной цивилизации. Иными словами, речь идет об осознании человеком своей вовлеченности в круг нормативных идей (нормы и оценки); на них построен дискурс. Тот же синтоистский миф не имеет нормативных импликаций, чтобы аргументировать права императора на власть. Он возвеличивает фигуру правителя откровенно сказочными средствами, отсекая всякое критическое отношение к нему. Для понимания критического поведения человека существенно не только вышесказанное, но и то, что западный социальный порядок эгалитарен, восточный – иерархичен.
Социокультурные (и социопсихические) факторы именно Востока в свое время породили социальную мегамашину в Древнем Египте, Шумере и других сакральных цивилизациях. Для нее характерно пренебрежительное отношение ко всем «Я» в сфере государственной власти, кроме одного (фараона). Л. Мэмфорд подчеркивает, что именно благодаря функционированию этой механической системы произошло возвеличивание личности, хотя и на уровне правителя: «Парадоксальным образом монополия власти принесла с собой монополию личности, ибо только царь был наделен всеми атрибутами личности, как инкорпорированными в общинной группе, так и теми, которые, по-видимому, как раз в эту эпоху, и начали медленно зарождаться в человеческой душе, проклевывавшейся теперь сквозь социальную скорлупу, в которой проходило ее эмбриональное существование. На этой, самой ранней, стадии личность и власть выступают нерасчлененными: обе были сосредоточены в царе. Ибо только суверен мог принимать решения… и добиваться коллективных успехов, которые прежде были не то, что недостижимы – немыслимы… важно отметить возвеличивание…»247 Это возвеличивание характерно и для И. Сталина, оно проявилось в виде культа личности, без которого не могла функционировать социальная «мегамашина» Советского Союза.
В своей работе «Переоткрытие мегамашины» Л. Мэмфорд отмечает, что о возрождении и расширении не могло быть и речи в конце прошлого столетия, что первый намек на появление новой мегамашины зафиксирован после Первой мировой войны – это возникновение тоталитарных государств в России и Италии248. Формой фашистских и коммунистических диктатур была однопартийная организация революционной «хунты», возглавляемой вождем, представляющим собой инкарнацию древнего царя с его божественными правами. Это – жесткие диктаторы В. Ленин и И. Сталин, обладавшие властью неограниченных размеров. Эта доктрина была такой же старой, как государство Фразимаха в платоновской республике, чей прототип старше на тысячи лет.
По мнению Л. Мэмфорда, возрождение социальной мегамашины проходило 3 стадии:
Перед Первой мировой войной обозначились основные черты новой мегамашины. Даже нации, уже достигшие крупных успехов в области политической свободы, подобно Англии и США, ввели воинскую повинность, а ученые разрабатывали все более разрушительное оружие – тринитротолуоловые бомбы, отравляющие газы, чтобы одержать «победу». Коллективная власть никогда еще не обладала такой мощью, ибо она использовала технические достижения для информационного воздействия на массы (радио весьма эффективно наряду с прессой служило государству). В целом все это усилило мощь мегамашины, имеющей материальную силу и военную дисциплину.
Именно новая социальная мегамашина показывает, что жажда власти у человека является не меньшей страстью, нежели стремление к богатству (этот тезис подкрепляется современными антропологическими исследованиями). Страсть к власти неизбывна, что объясняет существование механизма ее самовоспроизводства и властного неравенства. Следовательно, имеется и идеология власти, которая стремится обосновать стремление к ней и оправдать связанные с ней страдания множества индивидов. Социальная мегамашина XX в. основана на существовании властного неравенства, опыт ее функционирования (концлагеря) показал, что ее существование подвергается гораздо большей опасности, чем угрозы, порождаемые имущественным неравенством. Вот почему алчущие высшей бесконтрольной власти взяли на вооружение утопию о земном рае (будь это утопическое построение «светлого будущего» или «тысячелетнего рейха»).
За этими утопическими идеологиями скрываются механизм и самовоспроизводство власти и властного неравенства, превзошедшего все до сих пор встречавшееся в истории общества. Отечественный политолог А.С. Панарин пишет: «Этот механизм опрокинул цивилизованные принципы разделения властей, в том числе древнейший из них: разделение духовной и политической власти. Большевизм и фашизм восстановили архаичный принцип единства царства, священства и пророчества, когда вождь одновременно выступает и как носитель политической власти, и как жрец – носитель культовых начал, и как “первый теоретик” – носитель пророческой идеи. Это теократический принцип воспринимался как архаика уже в Ветхом Завете»250. Такого рода механизм самовоспроизводства власти и властного неравенства определял и кратическое (властное) поведение индивида. Существенное значение в исследовании феномена власти имеет и понимание страха в психологии, ибо без этого невозможно выделить особенности поведения индивида и использование технологий экстремального управления вообще и в сталинском Советском Союзе, и в гитлеровской Германии, и в маоистском Китае251.
Поделиться книгой: