Лоринг

Нет, настоящей норой для побитого жизнью лиса стало именно это место. Чудесная комната в едва уцелевшем доме, с обветшалым камином, где зимой горели поленья, а на решетке можно было запечь рыбу и яблоки. Я знал голос каждой половицы, замечал появление новых пауков, всегда был рад, когда ласточки лепили свои гнезда у меня под крышей. И именно поэтому я никак не ожидал, что кто-то посмеет нарушить границы моих владений.

Я проснулся тогда, когда скрипнула первая ступенька. Времени на раздумья не было. Бросив в сумку все, что по случайности было не сложено, я отодвинул комод и юркнул в запасной ход. Когда начали ломиться в запертую дверь, я уже был в расщелине лопнувшей стены и начал спуск. Спрыгнув на землю, я кинулся к ограде. Повис, подтянулся, перегнулся и замер. В лицо мне со всей строгостью смотрело дуло тридцать второго калибра. Вероятно, они не ожидали, что увиденное заставит меня прыгнуть не вперед, а назад. Я фактически свалился на спину, но тут же вскочил на ноги и рванул обратно к дому, намереваясь обойти его с другой стороны.

— Стойте, Лоринг! — из-за угла навстречу вышел молодой мужчина в гражданской одежде. Он передернул затвор ружья, направляя его на меня. — Вы арестованы.

— На каком основании? — вежливо поинтересовался я, понимая, что бежать бессмысленно. Слева и справа появились люди в мундирах. Чертовы егеря, загнали-таки зверя. И сдается мне, без подлой собачонки, способной пролезать в норы, дело не обошлось.

— В кандалы его, — натянуто улыбнулся сыщик.

Я для вида еще возмущался и требовал проявить уважение к закону, но глубоко в душе понимал, что содержимого моей сумки достаточно, чтобы состряпать какое-никакое обвинение. А в суде его можно подать под любым соусом. Воров никто не любит, и едва ли судье будет дело до того, на чем меня взяли.

* * *

В участке воняло дешевым табаком, сырым деревом, пылью, горелой бумагой и грязными ногами. Один из моих конвоиров явно перестарался с чесноком на завтрак, и теперь от него разило так, что слезы на глаза наворачивались. У второго был ужасный насморк, и всякий раз, как он утирал нос, у меня всё сжималось от мысли, что сейчас эти руки прикоснутся ко мне.

Они усадили меня на стул посреди кабинета. Тут было три стола: один у стены, два по бокам. На одном из них печатная машинка, на другом — чернильница и перьевые ручки. Консерватор и новатор. Третий стол был практически пуст, если не считать табакерки и увеличительного стекла.

— Так-так-так, прыткий вы, Лоринг, но и на таких управа имеется, — со спины меня обошел тот самый сыщик с ружьем, что присутствовал на задержании.

Высокий, худощавый, с довольно узкими плечами и потому крупной головой, он был болезненно-бледным, каким-то даже зеленоватым. Пристрастие к дешевому табаку его погубит. У него были впалые щеки и сухие губы, длинный узкий нос, глубоко посаженные глаза, и волосы, почти доросшие до плеч. Сняв пальто, он остался в клетчатой рубашке кирпичного оттенка и коричневом жилете, который был ему явно короток.

Вторым зашел мужчина лет пятидесяти или старше, с седыми бакенбардами, которые вливались в бороду. При этом под нижней губой было тщательно выбрито, чтобы визуально увеличить подбородок. Его лицо было мясистым, с рыхлой кожей, а брови длинные и причесанные, хотя пару волосков торчало невпопад. Этот был невысок и крепок, как осенний гриб.

Второй принес мою собственную сумку и самым бесстыдным образом высыпал ее содержимое прямо на стол. Стоит ли рассказывать, какие интересные вещи появились оттуда? Отмычки, парочка серебряных побрякушек из дома Люсси, револьвер, дротики, колчан с болтами…

— Меня зовут Гилберт Вилсон. Всё еще хотите знать, на каком основании вас задержали? — усмехнулся старший, смерив меня презрительным взглядом.

— Разумеется, — ничуть не смутившись, ответил я. — Всё, что вы мне показали — это содержимое сумки. Кстати, сама сумка принадлежит мне, а вот вещи я вижу впервые. Подозреваю, что вы перепутали их. Ненароком.

— Прекрати паясничать! — сощурился младший. — Все мы знаем, кто ты, Лоринг. Долго водил за нос Двор Венаторов, но игры кончились.

— Как жаль, — искренне вздохнул я, — жаль, что вы так думаете. Ведь на основании этого…

Мой кивок указал на стол.

— … меня даже самый строгий судья не упрячет за решетку. Мало того, что вы продемонстрировали мою сумку без понятых, так еще и с набором, который в наше неспокойное время может принадлежать хоть столяру, хоть обувщику.

— Вы правы, — нахмурился старший. — С этим к судье было бы смешно идти. Другое дело — если бы у нас нашелся свидетель, подтверждающий ваши преступные намерения.

— Ох, ну это уж вряд ли…

Я почувствовал запах духов еще до того, как увидел ее. И сердце ухнуло в пятки. Забивая каблучками гвозди в крышку гроба моей свободы, вошла прекрасная Илайн. Вот что мне не нравилось в этой девушке, хоть она и само совершенство. Но как, как это создание могло быть ищейкой? Разве похожа она на подлую коротконогую собачонку, загрызающую зверя в его норе?

— Нападение на Венатора при исполнении, попытка убийства, — бархатным голосом произнесла она, подошла к столу напротив моего стула и прислонилась к нему, почти присаживаясь на столешницу.

О, сегодня она выглядела и впрямь как леди. Строгое платье цвета модного нынче шоколада, молочный шелковый платок, тонкие перчатки с игривой вставкой из черного кружева на запястье. Волосы лежали на плече простой косой, дамский цилиндр с вуалью дополнял образ. Прекрасная амазонка и при этом подлая стерва. Как банально.

— Я не имел чести знать кто вы, миледи, — ответил я со всей учтивостью, поклонившись, насколько позволяло сидячее положение, чтобы это не выглядело комично. — Иначе бы поступил по-другому.

— Убили бы меня? — ее губы насмешливо дрогнули.

— Всё это неважно, — прервал нашу беседу младший сыщик, и по его неприятному резкому взгляду не на меня, а на Илайн, я сделал безошибочный вывод, что кое-кто здесь давно мучается от безответной любви. Знал бы этот законник, где дама его сердца предпочитает развлекаться. — А суть нашей встречи в том, что вы попали, Лоринг.

Я молчал. Кандалы давили запястья, и постоянно терзала мысль, что я не чувствую рук. Не могу пошевелить пальцами, сжать кулак. Саднящее чувство бессилия. Не представляю, зачем они меня держат здесь. Прежде мне не доводилось попадаться, но сомневаюсь, что процедура выглядит именно так.

— Сейчас, — произнес старший сыщик, — у ворот ждет повозка. В ней вас доставят в темницу Святого Джефферса, где вы проведете около трех месяцев до суда, и после, как мы все прекрасно знаем, отправитесь либо на работы в шахтах, либо, учитывая ваши заслуги, будете повешены.

Я нервно сглотнул. Мою шею уже будто что-то сжимало.

— Неприятная перспектива, — сочувственно цокнула языком Илайн.

— Леди не престало измываться над пленником, — заметил я.

— Молчать! — прикрикнул младший сыщик. — Ты не пленник, а преступник.

Они снова замолчали, и мне показалось, что разговор оборвался на самом интересном моменте. Так и было, поскольку старший, обойдя стол с печатной машинкой, сел в кресло и задумчиво произнес:

— Что вы скажете, если мы сделаем предположение, будто вашу свободу можно вернуть?

— Скажу, что внимательно вас слушаю, — мне не пришлось врать.

— Выйдите.

Последние слова относились к моим конвоирам. И вот мы в кабинете остались вчетвером. Клянусь, у меня промелькнула мысль, что сейчас все обернется пытками.

— Ситуация такова, сквайр Лоринг, что мы можем оказаться друг другу полезны, — он сложил ладони на животе. — Ваши навыки послужат на благо городу, а мы в свою очередь похлопочем о том, чтобы ваше наказание было смягчено.

Я кивнул, показывая, что заинтересован в предложении. Что может быть хуже виселицы? В тот момент я думал, что ничего. Но ошибся.

— Нам от вас нужны… с позволения сказать, консультации, — туманно продолжил старший, явно давая понять, что есть какая-то общая тайна, которую мне знать не положено. — Вам будет показан дом или несколько домов, и вы, как опытный человек, должны будете назвать все недочеты безопасности, которые увидите. Любые варианты проникновения внутрь. Ошибки в расположении охраны. Словом — всё.

Пока это звучало несколько бессмысленно, и я уточнил:

— От меня требуется назвать изъяны дома, и за это вы меня отпустите?

— Не совсем, но суть вы уловили верно. Речь не идет о том, чтобы вас отпустить. Вы останетесь в темнице, в лучших из возможных условий, без соседей по камере. И по мере надобности будете выполнять наши несложные для вашего опыта поручения, — в словах старшего не было и намека на издевку, и звучало все так просто, что немудрено было согласиться. Наверное, другой бы так и сделал, но мне решительно не нравились его слова:

— Погодите, я буду жить в клетке, как попугай, и вы иногда будете выпускать меня на прогулку?

— «Попугай»! — хохотнул младший, — я бы не придумал лучшего сравнения!

Все присутствующие, включая меня, посмотрели на него так, что сыщик заткнулся.

— Практически так и будет, — подтвердил старший. — Но не торопитесь с выводами. У вас есть время подумать. Сейчас вас отправят в темницу на общих основаниях, чтобы думалось вам легче.

Он кликнул конвоиров, и те немедленно вывели меня из кабинета. Выходя, я ощущал, как взгляд Илайн прожигает мне спину.

Двор Венаторов не раскошелился на самоходную карету, и меня погрузили в самую обычную черную повозку, запряженную двумя пегими лошадьми. Окошко было одно — на двери, с такой толстой решеткой, что и неба-то не различишь. Мои кандалы приковали к стенке, оба конвоира сели на скамью напротив, один из них ударил в стену, где сидел кучер, и мы тронулись.

И тут мною овладела тоска. Сказать по правде, у меня до сих пор не возникло ни одной мысли о возможности побега, а это означало только одно: я направлялся в темницу. Впервые в жизни.

* * *

Святым Джефферс стал только с полсотни лет назад, когда его канонизировала церковь. До этого его карьера складывалась более прозаично. Главнокомандующий имперской армии, человек выдающегося ума, талантливый стратег и при этом кровожадный и жестокий ублюдок, каких свет не видывал. Но для патрийцев, разумеется, он был спасителем: при нем наша армия не знала поражений, а потери были так малы, что воевать стало не более опасно, чем выйти из дома пропустить кружечку чего-нибудь крепкого. Мало кто думал о том, что обрушивается на наших врагов. В центре такого не услышишь, а по бедняцким кварталам разносились байки про отравленную воду, чумных крыс, холерных диверсантов. Джефферс ослаблял врага, а после — брал его голыми руками. Есть ли разница между бесчестной победой и кровавым побоищем? Наверное, для империи — нет. Но что-то мерзкое извивалось в душе от звука его имени. Поэтому когда на его портреты налепили нимб, превратив в иконы, а его именем назвали мужскую тюрьму для отъявленных негодяев, никто особо не радовался.

Здание тюрьмы выглядело как мощная крепостная башня. Она была окружена стеной с башнями поменьше, в каждой из которых были стрелки, готовые уничтожить незадачливого беглеца. За стеной находился ров, но не с водой, а с топью, через которую и пройти-то нельзя, не то что проплыть. Тех преступников, кому при побеге хватило ловкости улизнуть от пули, из топи никто не вытаскивал. Их вопли слушала вся тюрьма, а стражники наблюдали за тем, как болото пожирает свою жертву.

Во дворе находилась виселица для тех, чья смерть не должна была становиться всеобщим достоянием. В Асилуме до сих пор не отменили публичной казни, но оставили ее только для дезертиров, насильников и, гхм, воров. Мда.

Внутри двора, по обе стороны от ворот, стояли две статуи, изображающие огромных рыцарей в доспехах, опустивших мечи вниз. На одном мече было написано: «Правосудие», на другом: «Возмездие». Не уверен, что мне захочется познать их остроту.

— Выходи.

Когда дверь открыли, конвоиры вывели меня наружу. Оказывается, уже высоко поднялось солнце. Залитый его золотистым сиянием каменный двор выглядел еще мрачнее, как и помост с болтающейся петлей.

— Ага, — проследив за моим взглядом, хохотнул один из провожатых, — там будешь болтаться, вор.

За дверью в основную башню у меня отобрали жилет, обыскали и повели по коридору. Из каждого крохотного окошка в толстых кованых дверях меня провожали взгляды, непохожие на человеческие. Они и не люди. Те, кто угодил сюда, скоро забывают всё, что было прежде, что отличает нас от зверей. Они знают лишь жестокость, голод, боль и жажду свободы. Впрочем, последнее тоже скоро стирается. Я как-то общался с одним стариком, который большую часть жизни провел за решеткой. По его словам, он тосковал только «по бабам и пойлу». Причем, по первому в меньшей степени.

Меня втолкнули в свободную камеру, такую узкую, что в ней с трудом помещалась койка. Торчащая из стены труба служила и горшком, и рукомойником. Запах от нее шел соответствующий.

— Добро пожаловать, — осклабился конвоир, снимая кандалы.

Я инстинктивно потер запястья, чтобы избавиться от ощущения тяжелых браслетов. Кожа саднила. Но эти физические неудобства были мелочью по сравнению с тем, что я испытал, когда дверь захлопнулась, и я остался в темноте. Понемногу глаза привыкли к слабому освещению, проникающему через крошечное окошко в двери. Это зловоние, улюлюканье соседей через стену, мрак, липкий ужас, проникший за воротник — все это едва не вынудило меня кинуться на стену, царапать ее ногтями и орать в бессилии и панике.

Сев на койку, которая заскрипела под моим весом, я опустил голову и закрыл глаза. В том, что случилось, виноват я. И наказание понес заслуженное. Не за то, что воровал, а за то, как глупо попался. Я знал, что этот день мне дан для размышлений и подготовки. А ночь только укрепила меня в решении.

Утром, когда стражник принес мне завтрак — какую-то отвратительную, воняющую рыбой похлебку, я сказал, что готов побеседовать с сыщиком Гилбертом Вилсоном. В ответ послышался смешок и издевательское обещание немедленно передать моё приглашение.

Похоже, егеря решили меня проучить. Через день за мной прибыл младший сыщик. Как я услышал, его имя Дасти Пилс. Он появился в лакированных туфлях, настолько зеркально-чистых, что пускал носками солнечные зайчики по стенам темницы. Сегодня он был в желтой рубашке и твидовом жилете, который болтался вокруг его тощего туловища. И этот человек пытается заслужить внимание леди Илайн?

— Иди за мной, — сказал он, поворачиваясь спиной. — И без глупостей.

Будь его воля, меня бы вели сейчас не в повозку, а на виселицу. Мы не обмолвились ни словом, пока ехали в карете, и это к лучшему. Я все еще пытался сообразить, как выкрутиться из этой истории и в какой город податься.

В участке меня уже ждал старший инспектор Вилсон и попивал чай, сидя за своим столом. Он ничуть не удивился моему появлению, лишь картинно наморщил нос.

— От вас разит, как из помойного ведра, — он поставил фарфоровую чашку на блюдце, салфеткой промокнул губы. — Правильно ли мы поняли, что вор Лоринг согласен сотрудничать?

— Нет, — честно ответил я, и на его удивленный взгляд пояснил, — я просто не хочу в тюрьму. И готов обсудить условия.

— Обсудить? — фыркнул младший сыщик. Он закатил глаза к потолку, выражая крайнюю степень возмущения. — Другие бы кровью подписали любое предложение и в ноги бы кланялись.

— Но вам не нужны другие, — напомнил я, говоря исключительно с Вилсоном, который изучал меня настороженно, но без пафосного презрения. — Вам нужен именно я. Почему?

— Хотите услышать лесть? — усмехнулся тот. — Что вы один из лучших воров, что нашей сотрудницей было подмечено, как лихо вы справляетесь в нестандартных ситуациях, а это…

Он открыл ящик стола и извлек из него сложенную механическую руку, от безжизненного вида которой у меня сжалось сердце.

— …это просто восхитительно, — Вилсон убрал мою отмычку назад. — Вы это хотели услышать?

— Приблизительно, — подтвердил я. — Но почему вам вообще понадобился вор? Столько умников в вашем отделе наверняка справились бы.

— Ну, наши клиенты не совсем в курсе того, что мы собираемся делать, — судя по тому, как он заерзал на кресле, ситуация была серьезной. — Никто, кроме присутствующих в этой комнате, и леди Илайн, разумеется, не должен знать о нашем с вами соглашении.

— Но остальные егеря, то есть Венаторы, хотя бы знают? — мне стало казаться, что темница была не таким уж плохим местом. Может от меня и разило сейчас, как из нужника, но от творящихся тут дел тоже дурно пахло.

— Скажем так, — он побарабанил пальцами по столу, — официального разрешения у меня нет, и никто не признается, что слышал когда-либо о нашем с вами договоре. Для Асилума, для Патрии Магнум вы — вор. Я же предлагаю вам смягчить наказание и сохранить жизнь. Это дело является конфиденциальным на уровне государственной тайны. Его разглашение будет караться со всей жестокостью.

— Серьезно? — я позволил себе фыркнуть. — Сейчас меня должны повесить, а так — повесят дважды?

— Сквайр Лоринг, — он нахмурился, что из-под бровей почти не стало видно глаз. — Вы кажетесь мне человеком порядочным.

Громкое фырканье Пилса дало понять, что не только я считаю это заявление абсурдным, но под строгим взглядом старшего второй сыщик примолк.

— Я говорю не о том способе, которым вы решили зарабатывать на хлеб. Речь о понятии чести, которое вам известно. А уж поверьте, мы навели справки. Все эти годы, когда Двор Венаторов гонялся за вами, к нам попадали сведения из различных источников. По этим обрывкам мы сделали вывод, что вы не только талантливый вор, но также принципиальный человек.

— Это не значит, что наши принципы совпадают, — напомнил я.

— Думаю, в этот раз — совпадут, — многозначительно произнес он. Какое-то время Вилсон еще смотрел на меня из-под бровей, будто собирался что-то сказать, но в последний момент передумал. Он сменил позу на более расслабленную и произнес, — вам не придется делать ничего, что было бы ново и непривычно. По сути, мы будем просить вас… красть.

В какой-то момент мне показалось, что я ослышался. Или же от голода после тюремных харчей стал страдать слуховыми галлюцинациями. На всякий случай я переспросил, и Вилсон заверил, что все понято мною совершенно верно.

— Нам стало известно, что некоторым… людям из высшего света грозит опасность. Распространять информацию, которую не так-то просто проверить и доказать, значило бы сеять панику, а за это нас не похвалят. Но можно принудить людей улучшить охрану, получив разрешение от владельцев домов. Зная слабые места и имея их подписи, мы сведем возможность риска к минимуму или вовсе исключим его как таковой.

— Ха!

Что я еще мог сказать. Пока в голове не укладывалось, для чего меня собираются использовать.

— То есть я буду красть, чтобы вы защитили дома этих граждан от воров? Простите, вы в своем уме?

— Вполне.

— Ясно. И мне позволят оставить награбленное?

— Нет.

— Меня выпустят отсюда?

— Нет, разумеется.

— Тогда ищите себе другого дурачка.

Похоже, что такого ответа они не ожидали. Было слышно, как на улице кто-то бранит нерасторопного кучера, гремят колеса повозки, газетчик оглашает заголовки вечерних новостей.

— Да он издевается! — ударил по столу младший. — Инспектор, позвольте я отправлю его в темницу, и тогда…

Но старший сыщик его не слушал. Он медленно поднялся, задумчиво глядя на меня.