- Как раз об этом я хотела поговорить, - серьезно кивнула эльфийка. – Признаюсь сразу – я не собирала информацию о моих конкурентках и ничего не знаю об их кланах, возрасте и способностях. Мне это не интересно по одной простой причине – я, это я, Советник. Но я уверена, среди них не найдется ни одной с опытом таким же уникальным, как мой!
Ксарион взглянул на нее в некотором изумлении.
- Что вы имеете в виду?
- Мою жизнь в Ласурии. Мою жизнь рядом с королем Ласурии, - твердо сказала герцогиня. – За прошедшие годы я изучила Его Величество достаточно, чтобы предугадать любые действия или реакцию на то или иное известие. Это полезное умение для женщины, любящей получать подарки… - Она коснулась пальцем длинной серьги, и черный бриллиант загадочно заискрил. - Вкупе с остальными достоинствами оно превращает меня из кандидатки – в победительницу конкурса.
- Вы предлагаете мне сделку? – сухо уточнил Ксарион.
Агнуша покачала головой.
- Каскарты свидетели, я не толкаю вас на должностное преступление, Советник! Если мое предложение не понравится Мудрейшему – я останусь прозябать на окраинах Тикрея, и вы больше обо мне не услышите. Я просто прошу передать ему мое условие…
Так вот он какой – прыжок в обжигающе холодную воду! Для нее таким прыжком стала последняя фраза.
Мир на мгновение замер.
На линию судьбы упала тень…
Назад дороги нет – только вперед!
Герцогиня сжала губы, распрямила плечи и встретила испытующий взгляд Ксариона с истинно королевским достоинством.
Советник откинулся на спинку кресла, сцепил пальцы перед собой.
- Я вас слушаю, дочь клана рю Филонель.
- Я согласна на все условия, предложенные Мудрейшим, и буду ему верной спутницей в веках, подругой, советчицей и матерью для его детей, сколько бы их ни было, при условии, что других кандидаток он не рассматривает, - холодно проговорила она.
Не желала такого мороза в голосе, однако ощущение обжигающе холодной воды оказалось сильнее умения владеть собой. Впрочем, возможно, это было и к лучшему. Если уж проигрывать – то проигрывать не как фаворитка короля, а как королева!
Ксарион Перкатипотль помолчал, разглядывая свои пальцы. Затем вздохнул и констатировал:
- Теперь мне нужно время обдумать ваши слова, Агнуша… Впрочем, долго это не продлится, обещаю!
Эльфийка вежливо склонила голову и произнесла лишь одно слово:
- Благодарю!
Советник прервал связь, не прощаясь, а зеркало снова стало простым зеркалом, в котором Ее Светлость взглянула себе в глаза. Глаза опытной женщины в возрасте.
***
Посадка цветов открыла сезон труверов и менестрелей, длящийся до наступления летней жары. В этот период столичный магистрат не собирал пошлину за выступления на улицах города, поэтому из всех уголков Тикрея стекались в Вишенрог странствующие труппы и артисты-одиночки. Отовсюду раздавалась музыка, кричали, перекрикивая друг друга, ярмарочные зазывалы, поэты, возводя очи к небу и растягивая слова, читали стихи и баллады, уличные циркачи давали представления прямо на городских площадях.
В «Старом друге» пахло свежеструганным деревом и штукатуркой, взбитыми сливками и шоколадом. Трактир, несмотря на мелкие недоделки, собирался принимать первых посетителей.
Принцесса Бруни, прибывшая в сопровождении секретаря до открытия заведения и лично осмотревшая все – от ассортимента кладовок до входного порожка и дверной ручки с изображением головы дракона в золоченом кольце, прохаживалась по галерее второго этажа, заложив руки за спину, и любовалась работами мастера Вистуна. Свет, падающий из мансардных окон новой крыши, здесь действительно был хорош, подчеркивал естественные и живые краски, какое-то легкое и радостное настроение картин. Полотна подбирали сам мастер вместе с матроной Клози и Бруни. «Хочу, чтобы люди уходили отсюда с хорошим настроением, а выйдя – думали, как бы сделать что-нибудь доброе!» - так озвучила принцессу концепцию выставки. Подумав, Висту согласился. Были отобраны его акварели – нежные, воздушные, как кружевная глазурь на торте, и несколько картин маслом такого насыщенного колора, что их хотелось тут же съесть, запив знатной кружкой морса. Однако один из простенков в дальнем углу помещения пустовал до сих пор. В него не попадал прямой свет, отчего фон стены казался затемненным, контрастируя с остальным помещением.
Мастер Висту, пришедший вместе с Клози, нервно поглядывал в ту сторону, но помалкивал. После неожиданного превращения трактирщицы в принцессу он немного робел в ее присутствии, хотя Бруни не единожды убеждала его в том, что с получением громкого титула никак не изменилась.
Клозильда Мипидо вела себя на удивление тихо. На самом деле она просто млела, разглядывая картины любимого, собранные в одном, специально для них подготовленном, месте, и ее восторга по этому поводу была так много, что все слова куда-то подевались.
- Мое восхищение, мастер Вистун, - подал голос Григо Хризопраз, который, разглядывая картины, тоже молчал до этой минуты, - от вашего искусства светло на душе! Вы – удивительный художник!
Маленький мастер зарделся, как девица, и уставился в пол.
- Я никак не решу, что повесить на эту стену! – воскликнула Бруни. – Мне кажется, здесь должно быть что-то такое… такое… - она покрутила пальцами в воздухе.
- Шедевра? – скрывая улыбку, подсказал секретарь.
- Именно! – согласилась принцесса. – Здесь должна быть картина, которая заставит задуматься о жизни! Скажите мне, Висту, есть ли у вас такая?
Мастер нерешительно кивнул. Видимо сомневался как в положительном ответе, так и в своих возможностях обманывать коронованную особу.
- Вы покажете? – взмолилась Бруни, схватив его за руки.
- Она… Вы… Ее уже видели! – выпалил Висту. – Это «Похищение Пресвятых тапочек»…
Принцесса действительно присутствовала при создании картины, наблюдала матрону Мипидо, завернутую в красное покрывало с кровати Лихая Торхаша, возлежащую на трактирном столе в неверном свете каминного пламени, и полуобнаженного Марха Тумсона, который изображал коварного искусителя. Следила как Висту, полностью уйдя в себя, набрасывает штришок за штришком на полотно, размечая контуры будущей шедевры… Но законченной работы она так и не увидела!
- Мастер, вы ошибаетесь, - расстроенно сказала Бруни. – Я даже не знала, что она закончена!
- Но она не закончена! – воскликнул Висту.
Клозильда старательно молчала и делала вид, что любуется собственными пальцами, больше похожими на сардельки.
- Если бы она была не закончена, вы не ответили бы утвердительно на мой вопрос, есть ли у вас картина, которая заставит задуматься о жизни! - улыбнулась Бруни. – Висту, если выставление «Похищения» - вопрос денег, мы решим этот вопрос к нашему общему удовольствию!
- Обязательно решим! – поддакнул Григо, лукаво блестя глазами.
- Я… - Вистун сжал руки на груди. – Я не уверен, что она достойна быть выставленной!
- Возможно, стоит дать решить это посетителям галереи? – мягко уточнил Хризопраз. – Нельзя открывать выставку без гвоздя!
- Без какого гвоздя? – с подозрением поинтересовалась Клози, наконец, подавая голос.
- Без гвоздя выставки! – провозгласил секретарь.
- Висту, миленький, согласись! – матрона Мипидо умоляюще посмотрела на него. – Я отказываюсь от своего желания иметь собственную карету, и прошу тебя подарить мне на свадьбу твое согласие выставить «Похищение»!
- Пресвятые тапочки, ты просила подарить тебе карету? – засмеялась Бруни.
- Ну, должна же быть у девушки мечта? – смущенно улыбнулась Клози, и Вистун взглянул на нее с обожанием.
- Давайте так, - хлопнула в ладоши принцесса, - мы с Его Высочеством Аркеем дарим вашему семейству карету, а вы, Висту, сегодня же привезете «Похищение» сюда с тем, чтобы уже завтра мы могли открыть галерею!
«Умница!» - одними губами прошептал Григо.
Глаза маленького мастера блеснули.
- С лошадьми? – уточнил он.
- Две коняшки вас устроят? – вопросом на вопрос ответила Бруни.
- Три! – воскликнула, не сдержав восторга, Клозильда и, подхватив жениха, закружила по галерее. – Три коняшки, и мы увидим «Похищение» уже завтра, правда, Вистунчик?
- По рукам! – косясь на принцессу через плечо, подтвердил улыбающийся художник.
***
«Однажды тебя тоже убьют…»
Архимагистр Никорин вздрогнула и проснулась.
- Что ты? – раздался тихий голос.
Она повернула лицо и увидела в темноте желтые глаза, горящие, как две луны. Другую такое зрелище испугало бы, но не ее. И не после слов, услышанных в полном туманной мути сне.
- Кошмар приснился, Грой, - она повернулась, положила голову ему на грудь, слушая мерный стук сердца.
Ритм завораживал, успокаивал, казался самой главной вселенской тайной, познанной в ночи, в тишине, в темноте…
Он обнял ее бережно, как умел. Тишина сменилась ожиданием. Физически ощутимым, плотным.
- Ты что? – не поднимая головы, спросила Ники, как он только что спрашивал ее. – Кошмар приснился?
- Ты его любишь? – последовал тихий вопрос.
И тишина разбила тишину на тысячу осколков.
Ники отстранилась.
- О чем ты?
На его улыбку указали блеснувшие в темноте зубы.
- Ни о чем… Так…
- Разве такие как мы способны любить? – поинтересовалась она, отчаянно желая, чтобы голос не дрогнул.
В это мгновение ей казалось, что она не с любовником ведет разговор, а с кем-то другим, невидимым, с тем, чей шепот раздался в тишине.
- Такие как мы… - эхом отозвался Грой.
Его сердце билось ровно. У таких, как они, нет сердца…
«Неправда! - ответил Ники внутренний голос. – Ты лукавишь!»
Она приподнялась, повернула к себе его лицо. Легко целовать в темноте того, чьи глаза – как луны. Его неуловимое движение, и она уже под ним, а он нависает над ней на вытянутых руках, сильным коленом раздвигая ее ноги.
- Пускай у нас нет сердца, но мы живы, - шепчет Грой, накрывая ее тяжестью своего тела, - и сейчас я докажу тебе это…
***
На вершине Безумной клубился туман. Утром разбавленный нежными розово-оранжевыми красками, днем – белый как парное молоко, вечером – с оттенком сизо-серого, а ночью – седой и пугающий. Первые годы учения Ясин и Ники не покидали гору, наощупь изучая скалы, края обрывов и расселин, камни на пути. Спустя пять лет они уже безошибочно спускались к основанию Безумной и поднимались обратно по узкой тропе, шедшей между камнями и трещинами. Спустя десять – научились не видеть туман, как будто его и не существовало.
«Зримое не существует для тех, кто владеет Силой, сравнимой с вашей! - говорил Белый старец. – Но разум – гордец! Он обманывает вас, тасует картинки, как карты, держа в рукаве великую пустоту, и не рассказывая о том, что только вы можете вылепить из нее реальность…»
Ники, которая однажды чуть было не сорвалась в расселину, прекрасно помнила «великую пустоту», неожиданно оказавшуюся под ногами, и чувство мгновенно страха, похожего на змеиный укус. В тот раз Ясин, каким-то наитием оказавшийся рядом, вслепую ухватил ее за шкирку, не дав упасть. Этот страх оступиться после долго отравлял ей жизнь. Одно дело сознательно ступить в пропасть, желая докричаться до мастера, который отказывает тебе в обучении, но совсем другое – лишиться здоровья и жизни по собственной глупости и прихоти случая. Боялась она ровно до тех пор, покуда не овладела собственным Даром до той степени, что стала применять его, не задумываясь. Еще не единожды она срывалась и… левитировала, не давая себе упасть и разбиться, изгоняя чувство страха чувством собственного могущества, не единожды заставляла землю оказываться под ногами после такой высоты, падение с которой не пережил бы ни одно живое существо.
Лежащий под горой мир казался придуманным. Где-то там шли войны, меняли границы государства, и птицы снимались в полет – а здесь царили покой, туман, голос и воля Белого старца.
- Тебе не жалко ее? – спросила однажды Ники, наблюдая, как Ясин свежует косулю, которой приказал выйти из леса. – Ведь она выполнила твой приказ.
- Ты хочешь голодать, Ники? – насмешливо посмотрел он на нее, продолжая орудовать ножом. – К твоим услугам ягоды и корешки, а мне нужно мясо!
- Я не хочу голодать, - качнула она головой, - я просто думаю дальше тебя…
- Это как? – удивился он.
- На зов нашей Силы выйдет любой, - она смотрела за горизонт, и казалось ей, оттуда торопятся к ней смешные неуклюжие фигурки, бегут, падают, поднимаются, снова бегут…
- И? – Ясин опустил нож, глядя на нее. Руки у него были по локоть в крови.
- И мы сможем убить любого, - тихо сказала Ники, поднялась с камня, на котором сидела, и ушла бродить по горе, смотреть на облака, бесконечно меняющие форму.
Зорель нашел ее ближе к вечеру, протянул кусок жареного мяса, завернутый в лист лопуха и флягу с водой.
- Я спросил его о том, что ты сказала, - помолчав, произнес он, – и знаешь, что он ответил?
Мясо было восхитительно на вкус, однако Ники, перестав жевать, посмотрела на Ясина.
- У таких, как мы, не должно быть сердца, - пожал плечами тот, - только Великая Целесообразность поступать именно так, а не иначе. И знаешь, мне кажется, он прав! Когда ты можешь сметать народы и разрушать материки, нельзя поддаваться эмоциям!
- Мы не умеем сметать народы и разрушать материки! – сердито ответила Никорин.
- Научимся, - усмехнулся Зорель.
***
После открытия картинной галереи на мансардном этаже трактира «У старого друга» в обоих кварталах – Мастеровых и Белокостных, на границе которых и располагалось здание, стали встречаться странные люди с ошарашенным выражением на лицах, которые выглядели так, будто забыли, куда идут. Все они перед этим посещали выставку, слава о которой разнеслась по Вишенрогу всего за пару первых дней экспозиции.
Мастер Вистун впервые выставлял работы, доселе обретавшиеся исключительно у него на чердаке. И горожане отстаивали длиннющую очередь, чтобы попасть в мансарду, меняли друг друга, позволяя женщинам и детям отдохнуть и отведать трактирных яств, требовали закуску и напитки на вынос, дабы промочить глотки перед прикосновением к искусству. Мастеру Пиппо пришлось в срочном порядке нанимать прислугу и повара себе в помощь. К делу привлекли его младшую дочь Персиану, славившуюся семейной любовью к вкусным, воздушным и сладким десертам.
Мальчишки-разносчики волками при отаре бегали вокруг очереди в галерею, предлагая похожие на свадебные платьишки пирожные-безе с малюсенькими розочками наверху, румяные рогалики с повидлом, маленькие и удобные баклашки с горячим и холодным морсом. Очередь на все голоса и звуки развлекали труверы и менестрели, а чуть в отдалении пристроились раскрашенный шарабан и накрытый полотнищем фургон, обитатели которого без отдыха показывали спектакли и разыгрывали смешные сценки.
Жизнь не замирала в трактире и с наступлением темноты. В теплом свете свечей и камина, украшенного традиционным ласурским орнаментом, состоятельные жители кварталов вальяжно ужинали бараньей лопаткой с базиликовым повидлом, оладьями с ванильно-яблочным кремом, перепелками в кляре. Заведение мгновенно стало модным, на тех, кто не посещал «Старого друга» вишенрогцы смотрели, как на предателей.