Суета сует

— Еще, еще! — наигранно восклицала Ирина. — Твои формы — предел совершенства для настоящих ценителей красоты. В твоих глазах хочется утонуть, а волосах — зарыться и забыть обо всем на свете, — мечтательно ответила Смыслова, едва раскрывая рот.

— Мужчины слишком часто говорят мне об этом. Уже не греет. Но ты, Николаевна! С каких пор мы, перешли на дежурные комплименты?

— Ладно, тебе не угодишь. Колдуй, а то я буду страшная и старая, и, как антиреклама твоей деятельности, распугаю всех твоих клиентов!

— Угрожаешь, коварная! — подкладывая зеленоватую кашицу на лицо Милы, прошептала Ирина. Она была рада слышать стенания подруги. Пусть стареет, пусть покрывается морщинами. Это ее равнодушие и эгоизм плетут свои сети на сухих веках, в уголках рта. И пусть не надеется выглядеть красавицей на пятом десятке. Ей это не удастся! Только настоящая любовь способна творить чудеса, останавливая время, делая человека моложе, прекраснее. Да разве можно сказать об этом Милке? Она бы рассмеялась ей прямо в лицо, цинично комментируя ее, Хмелевской, устарелый взгляд на мир. А потом бы добавила, что не видит связи между буйством гормонов и полнотой жизни. Любовь приравнять к примитивному зову плоти. Что она, эта телевизионная дива, понимает в любви? Она все опошлит, эта Смыслова, — все, что не касается ее работы, для нее мелко и не заслуживает внимания.

Ирина каждый день все пристальнее вглядывалась в свое отражение в зеркале. Никаких отрицательных эмоций оно у нее не вызывало. И тем обиднее было то, что мужчина, которого она, быть может, ждала всю жизнь, так равнодушен ко всем ее прелестям. Это казалось настолько несправедливым, что у Ирины на глазах выступали слезы. Она должна была держаться. Она не могла ничем показать своих чувств. И дело было не в том, что она боялась потерять расположение Милы, а в том, что не видела никаких надежд для себя со стороны Максима. Безнадежность приводила Хмелевскую в отчаяние. Чтобы немного расслабиться, она давала волю своему воображению, в деталях представляя себе развитие романа между ней и Максимом. Ирина улыбалась, губы сами растягивались в сладостную улыбку. У них все будет хорошо, настолько, что однажды засомневаешься в реальности происходящего. И это случится рано или поздно, потому что ни один нормальный мужчина не сможет провести всю жизнь не просто в тени, а в откровенном пренебрежении.

С одной стороны, мягкотелость Максима злила Ирину. Она не понимала, как можно быть настолько всепрощающим, слепым. «Где твое самолюбие?» — вопрошала она, мысленно обращаясь к Смыслову. Хотя какое, к черту, самолюбие, когда любишь? А он любит свою Милу. Любит такой, какой он ее видит. И начать открывать ему глаза на ее вселенский эгоизм, холодность — навлечь его гнев, потерять всякую надежду. Нет, она не станет вносить искру раздора между людьми, которые сами вот-вот разбегутся в разные стороны. Ирина поднимала глаза к небу, вознося слова благодарности: слава богу, что это всепоглощающее чувство возникло сейчас, а не пять, десять лет назад. Как бы она измучилась за это время, как истерзала себя… Каждому событию свой черед. И как только неожиданное чувство возникло и укрепилось в ее сердце, Ирина стала ждать часа, когда возникнет ответное — сильное, светлое, полное благодарности за новое открытие жизни. Это стало навязчивой идеей. Ирина понимала, что в таком напряжении она не сможет нормально существовать. Она обязательно сорвется, а что хорошего это сулит? Нужно было расслабляться. Как? Желающих познакомиться с ней всегда было немало. С годами она стала относиться к мужчинам, оказывающимся в ее постели, более строго. По молодости же она считала близость первым шагом к официальным отношениям, необходимой ступенью. Она не понимала, почему должна отказывать в удовольствии себе и вожделенно целующему ее мужчине? Все происходило каждый раз особенно, оставляя в памяти воспоминания о жарких ласках, легковесных обещаниях. Потом Ирина ждала приглашения в гости, знакомства с родителями, предложения стать женой. Но жизнь преподносила ей урок за уроком. Обжегшись несколько раз, она поняла, что у нее я ее партнеров совершенно разные цели: мужчины редко рассматривают близость как прелюдию брака. А ей он нужен только с единственным мужчиной, совершенно не подозревающим о ее все возрастающем интересе к нему. Нужно было сменить тактику. Ирина решила, что если и она станет придерживаться типично мужской точки зрения, это поможет ей избежать множества разочарований. Теперь она диктовала правила игры, обрывая отношения по собственному усмотрению. Это превратилось в болезненное желание увлечь и растоптать как можно больше этих существ в брюках, которых по ошибке прозвали сильным полом.

— Ира, что ты делаешь? — Милу шокировало невероятное количество партнеров, перебывавших в постели подруги. Смыслова не брала близко к сердцу все, что происходило в жизни Ирины, но не высказать своего мнения не могла в силу характера. — Зачем тебе это?

— Идет поиск, отсев. Всегда есть определенный процент брака. Что тебя удивляет? — лукаво улыбаясь, отвечала Ирина. Она не видела ничего плохого в том, что набиралась опыта в общении с мужчинами. Как же без постели-то? — Ты считаешь, можно найти то, что нужно, с первого раза? Ой, прости. Я забыла о тебе, счастливице, но не всем же так везет.

— Не обо мне речь.

— Ладно, тогда закругляюсь. Не смотри на меня с укором. Теоретически можно поднатореть в чем угодно, но только не в вопросах любви.

— Это не любовь, это возня в постели после хорошей дозы коньяка, — отрезала Мила, брезгливо морщась. Она открыто давала понять, что ей не нравится то, как живет ее лучшая подруга. Все-таки, по большому счету, ей было не безразлично, что Хмелевская так бесшабашно относится к своей жизни. — Ты доиграешься! Остановись, Ириша. Этот поиск приведет тебя как минимум к венерологу. Как минимум…

И она остановилась. Хмелевская сама удивилась тому, как быстро она отреагировала на колкие слова подруги. Словно пресытившись любовными приключениями, Ирина надолго отказалась от новых романов. Это не означало, что ей стали уделять меньше внимания. Это было бы просто нелогично: с годами Хмелевская становилась все более роскошной, сексапильной женщиной, которая не могла не привлекать внимания мужчин.

— Ириш, ну что у тебя за крайности, — журила ее Смыслова. — Что мне с тобой делать? То бросаешься от одного мужика к другому, словно конец света наступает, то живешь монашка монашкой.

— Я опять тебе не угодила?

— Ты можешь найти золотую середину?

— Какой пробы? — улыбаясь, поинтересовалась Ирина.

— Зачем ты так? Мила от души желала подруге всего самого наилучшего. Но та словно нарочно то бросалась из одной постели в другую, то вдруг перестала вообще обращать внимание на противоположный пол. — Ты непоследовательна.

— Отвали…

Ирина с некоторых пор позволяла себе отвечать резко. Уже в то время она не могла избавиться от распирающего ее чувства откровенной зависти к сложившейся жизни подруги. Хмелевская была уверена, что если бы ей попался такой мужчина, как Смыслов, не было бы никакого поиска, не было бы проб и ошибок. Она жила бы, как за каменной стеной, уходила на работу счастливая и возвращалась счастливая. Она бы рожала детей, заботилась о них и их отце. Дом, где тебя ждет любящий муж, дети — это что-то из области нереального, а вот у Милы все это давно есть. Она не умеет ценить той благодати, которая снизошла на нее неизвестно за какие заслуги. Она не замечает, как ей повезло, не ценит обычного человеческого счастья, витая в облаках карьерного роста, славы, всеобщего признания. Как же не понять ей, такой удачливой и успешной, что только в этом смысл! Не в письмах восторженных почитателей, не в одежде от Диора, не в поездках за границу, а именно в таких простых вещах. Даже ей, Ирине, не получившей высшего образования, не знающей ни одного иностранного языка, редко берущей в руки книгу, это понятно, а вот Миле с ее высокими материями и исключительным взглядом на жизнь — нет. Ничего, все станет на свои места. Ирина предвкушала, как безутешно и горько будет плакать ее лучшая подруга, оставшись у разбитого корыта. Когда не будет рядом Максима, Кирилла, когда одиночество нахлынет на нее сметающей все на своем пути волной… Только тогда она поймет, по-настоящему оценит потерянное, но ничего уже нельзя будет исправить. Кажется, Мила делает все, чтобы высшие силы покарали ее за незаслуженные обиды, полученные от нее близкими, за черствость и душевную слепоту. Она получит сполна! Звездная подруга потеряет все, и будет проливать горькие слезы, спрашивая: «За что?» И случится это именно тогда, когда она будет купаться в своей добытой нечеловеческим трудом и эгоизмом славе, в самом ее зените. Живет, как у Христа за пазухой, не знает никаких проблем, отдаваясь работе, как самому любимому мужчине — без остатка, на все сто! Холодная гордячка! Суета, суета — вот что окружает ее. И даже не деньги и материальное благополучие важны для нее. Что за женщина! В ней самолюбия и гордыни на троих хватит. Почему же ей все удается? Ну, чем Мила лучше ее? Судьба распоряжается несправедливо. Одним дает все легко, без усилий, а другим нужно обжигаться, заблудиться и только после долгих поисков обрести счастье и покой. Покой, нет, не покой… Ирина была не из тех, кто искал его. Ей был нужен праздник!

— Ирка, ты вулкан, и никогда не предугадаешь, когда начнется очередное извержение! — шутил Смыслов. Он чувствовал ее настроение, ее природу, и Ирине было очень приятно слышать эти слова именно от него. Приятно, с одной стороны, и тревожно — с другой. Может быть, подруга рассказывала ему то, что не следовало? И теперь он видит в ней дешевку, разменивающую свою жизнь на мимолетные свидания, горячие уикенды. Пусть даже так. Она еще докажет ему, что она не такая. Она может быть разной. В ней кипела энергия, бурлили страсти, но Смыслова с ее супертрезвым взглядом на жизнь смогла погасить их. Только она могла одной фразой изменить все: «…возня в постели». Гадко звучит. Что ни говори, а Мила имела такое влияние на свою подругу, как никто другой. Так повелось с самых первых дней их дружбы. Даже со своей матерью Ирина не была близка настолько, чтобы делиться с ней своими проблемами и ждать совета. Человек, подаривший ей жизнь, оказался в числе тех, с кем Ирина старалась общаться как можно меньше. Это были отношения двух соседок, действующих друг другу на нервы.

— Ир, ну что вы цапаетесь? — Мила не раз была свидетельницей неприятных выяснений отношений между подругой и ее матерью. Ей было дико, что родные люди — мать и дочь — открыто ненавидят друг друга.

— Радуйся, Смыслова, что и от этакого судьба тебя уберегла. Тебя все любят — цени, — едва сдерживая слезы, говорила ей Ирина. Но Мила только улыбалась в ответ. Она не умела ценить это никогда. И понимая это, Хмелевская пыталась сгладить откровенно выпирающую, ищущую выхода зависть: — Тебя нельзя не любить, я знаю…

— Помирись с матерью, — не прислушиваясь к чужим советам, Мила охотно давала их другим.

— Разберемся…

Кажется, обе вздохнули с облегчением, когда Ирина смогла купить себе небольшую квартиру и съехать из ненавистного отчего дома.

— Господи, ну почему хорошего приходится так долго ждать? — отмечая новоселье, спрашивала Ирина. Спрашивала не для того, чтобы услышать ответ. Разве может кто-нибудь ответить на такое? — Мне тридцать лет. Мне уже тридцать.

— Еще, Ириша, еще, — поправляла ее Мила. — Все только начинается.

— У тебя будет все, о чем ты мечтаешь, — вторил ей Максим.

— Крестная, ты классная! — Кирилл повис у нее на шее. И, прижимая его к груди, Ирина впервые почувствовала, что хочет своего ребенка. Своего, маленького, любимого, о котором она будет заботиться, и забудет обо всех своих комплексах. Из нее получится хорошая мать. Хмелевская почувствовала, что готова к этому важному шагу. Но делиться своими переживаниями она не стала ни с кем. С некоторых пор она вообще боялась озвучивать свои желания, мысли.

На долгое время новоселье стало самым светлым воспоминанием Ирины. В памяти осталось веселье, непринужденная обстановка, приятная суета, настоящий праздник. А когда все разошлись, она села на кухне и, глядя на гору посуды в раковине, вдруг расплакалась. Одиночество накатилось на нее обжигающей, холодной волной, безжалостной снежной лавиной, сжимая ледяной коркой сердце. Ирина плакала, не вытирая, катившиеся по раскрасневшимся щекам слезы. Она испытывала жалость к самой себе. Сильнее и честнее этого чувства в природе просто не существует. Как не пожалеть себя, когда тебе так одиноко, когда ты любишь чужого мужа. И самое обидное, что он без ума от своей холодной и равнодушной к нему жены. Оказывается, такое бывает.

Наплакавшись, Ирина принялась мыть посуду, а мысли все кружили, кружили, оплетая ее своими невидимыми, но прочными нитями. Хмелевская сказала себе, что больше не будет распускаться. Она всегда будет в форме. Хотя бы для того, чтобы в любой момент быть готовой к встрече с Максимом, даже не к встрече, а к завоеванию. Тот, кто очень чего-то хочет, обязательно получит желаемое. И она дождется, а пока, чтобы не сойти с ума, не навлечь на себя подозрений, она завела очередного любовника. Ее тело жаждало ласк. И, закрывая глаза, она представляла, что это Максим касается ее, шепчет на ухо слова признания, просит стать его женой. Нет, она не собирается замуж ни за кого, кроме Смыслова. Или за него, или вообще навсегда в холостячках!

Невольно сравнивая, с ним всех своих любовников, Ирина поняла, что, как только начинает это делать, теряет к ним всякий интерес. Мужчины не понимали резкой смены ее настроения. Она легко и без сожаления обрывала связь. Забывались страстные слова о венчании, любви до гроба. Эти слова ей были нужны только из уст Максима. Но время шло, а ничего не менялось. Кроме того что Мила уверенно взбиралась на свою высоту, будучи, кажется, уже у самого пика. А рядом с ней был ее верный рыцарь, ее ангел-хранитель, оценить достоинства которого у нее не было ни времени, ни желания. За нее это делала Хмелевская. При этом она пребывала то в отчаянии, то в очередном бессмысленном романе. Надежды становилось все меньше. В семье подруги все казалось незыблемым, и шансов заполучить Смыслова, пока он добровольно существует в тени своей блистательной супруги, нет. Ирина все больше сомневалась в том, что ее час вообще когда-нибудь наступит!

Но вот Мила заговорила о разводе! Она и раньше делала это, бессовестно предавая чистую любовь мужа. Однако на этот раз в ее словах не было обычного гнева, раздражения, а только смирение перед неизбежным.

— Нам нужно расстаться, — тихо и спокойно произнесла она, не замечая, как побледнела ее верная подруга, ее благодарный слушатель. — И, знаешь, кажется, Макс не против. Мы даже обсудили, как разделим имущество. Смыслов умудряется шутить, говорит, что мы пример расставания воспитанных людей. Он, как всегда, в своем репертуаре.

Это было уже что-то! Ускользающий шанс снова в ее руках. Хмелевская затаилась, гнала от себя дурные мысли, старалась ничего не предугадывать. Она знала, что все-таки дождется! Мила оказалась еще равнодушнее, чем она предполагала. Шанс, долгожданный шанс! Ирина холит его, боится спугнуть. Она обязательно воспользуется им и не упустит! Ведь ей на самом деле так надоела холостяцкая жизнь, постоянная смена партнеров, депрессии после очередного расставания. Она возненавидела мужчин за их легковесное отношение к жизни, себя — за то, что не могла отказаться от желания быть любимой этими неблагодарными существами. И только Макс никогда не попадал в ряды этих безжалостных, эгоистичных созданий. Он стоял особняком, полностью околдованный своей женой, влюбленный во все ее прелести и недостатки, погруженный в заботы о доме, сыне, в собственные проблемы, наконец.

Хмелевская разыгрывала в своем воображении очень смелые и далеко не платонические фантазий. Засыпая, она хотела только одного — хоть там, в сновидениях быть с любимым. Ей казалось, что каждый день приближает исполнение мечты. Но дальше разговоров не шло. Смысловы продолжали жить вместе, подходя к серебряному юбилею свадьбы. В конце концов, Ирина решила, что Мила просто играет, желая еще и еще слышать, как же ей несказанно повезло с таким мужем и показать, что ей легче легкого в один миг забыть о его существовании. До последнего Хмелевская не верила, что Мила отважится на эту ошибку. Именно с этого момента, по расчетам Ирины, и начнутся все ее неприятности, ее закат. И все-таки свершилось!

Однажды вечером раздался звонок в дверь. Уставшая после работы, Ирина не ждала гостей. Она только что приняла душ и хотела посмотреть один из своих любимых фильмов по видеомагнитофону. Последнее время это было ее излюбленным времяпрепровождением долгими зимними вечерами. Звонок застал ее врасплох. Положив выбранную кассету, она нехотя направилась к входной двери. Хмелевская была уверена, что это Мила. Только она позволяла себе являться без предупреждения в любое время суток. Для нее не существовало понятия позднего вечера или раннего утра, когда речь шла о необходимости поговорить по душам. Но, посмотрев в дверной глазок, Ирина опешила: увидеть Максима она ожидала меньше всего.

— Добрый вечер, Ириша, — она не узнала его голоса. Да и весь вид его говорил: что-то произошло!

— Здравствуй, — ответила Ирина, машинально заглядывая за спину Смыслова. Она надеялась увидеть Милу.

— Я пришел без Милы, — Максим виновато улыбнулся. — Ты меня пустишь?

— Заходи, пожалуйста…

— Спасибо.

— Чай, кофе? — спросила Ирина, наблюдая, как нежданный гость снимает обувь.

— Ничего не нужно. Ничего… Который час? — оглядываясь по сторонам, спросил Максим.

— Одиннадцать почти, без четверти.

— Извини, ты, наверное, уже отдыхала?

— Ладно тебе извиняться. Что стряслось?

— Заметно, да?

— Еще бы. На тебе лица нет, — ответила Ирина, проходя в комнату. Она села на диван, жестом предлагая Максиму устроиться рядом.

— Нет лица? Конечно, это самое верное. Я потерял его, но не сегодня, — барабаня пальцами по спинке дивана, мрачно произнес Смыслов.

— Макс, не томи. Что случилось?

— Мы с Милой сегодня развелись…

— Сегодня? — Она чуть не бросилась ему на шею от радости, но увидела, как Максим нервно кусает губы, и умерила свой пыл.

— Она меня бросила.

— Вы разошлись. Называй вещи своими именами.

— Я ей не нужен, никогда не был нужен. Лимон выжали и выбросили. А ведь цедру тоже используют, правда? Зачем же сразу в утиль?

— Ты не то говоришь. Перестань, пожалуйста, — Ирина поднялась. — Пойдем на кухню. Я хочу курить.

Они курили молча, не поднимая друг на друга глаз. Впервые Ирина не могла найти успокаивающих слов. Она всегда умела сказать то, что нужно, поддержать, а в этот раз сидела, словно воды в рот набрала. Слова не шли с языка, а смотреть на жалкого, раздавленного обстоятельствами Максима ей было тяжело. Ирина понимала, что он ждет от нее утешения. Но единственное, на что она сейчас была способна, — чувствовать жалость по отношению к Максиму и нарастающую злость в адрес подруги. Мила все-таки поступила так, как хотела. Легко растоптав, она будет двигаться вперед, блистать, сиять, вести душевные беседы с гостями своей программы. В ее жизни словно бы ничего и не изменится, а какое ей дело до страданий близкого человека, теперь бывшего мужа? Она всегда умела не обращать внимания на подобные «мелочи».

— Кофе хочешь? — снова спросила Ирина, чувствуя, что слишком затянулось их молчание.

— Нет. Извини.

— Еще сигарету?

— Нет. Сегодня я выкурил годовую норму… Хотя давай. Никотин — не враг здоровью, если ты знаешь, что тебе это очень нужно. Теория Милы… — усмехнулся Смыслов и вдруг сказал, тяжело выговаривая каждое слово: — Мила, Мила — везде она. Как ты думаешь, я смогу от этого освободиться?

— Не знаю. Сейчас слишком рано об этом говорить, — Ирина внимательно смотрела на Смыслова, а Максим продолжал мять в пальцах сигарету. Потом словно опомнился и, наконец, закурил. Его руки дрожали. — Тебе нужно успокоиться, Максим.

— Что я здесь делаю? Зачем? Ты не обязана утешать меня…

— Ты сильный человек и со всем разберешься сам. Нужно немного подождать.

— Ждать? Чего? Меня больше нет. Меня переехал поезд, я утонул, упал в сточную яму… Слов не подобрать… Я не знаю, почему оказался здесь. Прости, наверное, я пойду, — он говорил отрывисто, невероятно волнуясь. Ирина боялась за него, не зная, как отпустить в таком состоянии.

Смыслов резко потушил сигарету, поднялся, но так и застыл, глядя в окно. На улице шел снег, покрывая все вокруг пушистым белым покрывалом. Оно становилось все толще, надежно укрывая прошлогодние листья, островки земли, промерзший асфальт. Смыслов следил за полетом снежинок, монотонно движущихся откуда-то из бездны небес, просто смотрел, стараясь отключится от гнетущих воспоминаний: бесстрастное лицо Милы, откровенное безразличие к происходящему в зале суда, ее прощальные слова. Пустые карие глаза, в которых так ясно читается желание поскорее со всем покончить… А ему больно. Господи, как же ему больно.

— Макс, ты где? — голос Хмелевской вывел его из задумчивости.

— Не нужно мне было приходить. Желание разделить с кем-то свою боль — чистейший эгоизм.

— Я всегда буду рада тебе. Тебе, Кириллу. И это не зависит от ваших отношений с Милой.

— Спасибо, спасибо тебе, Иришка. Ты настоящая, — Максим вдруг посмотрел Ирине прямо в глаза и спросил: — Ты не можешь меня обманывать, хотя бы сегодня. Вот ответь: что я делал не так?

— Не знаю.

— Знаешь, потому что ты — доверенное лицо. Она с тобой разговаривала больше, чем со мной и сыном, поверь мне. Так что же?

— Я не судья, но уверена только в одном: если рушится семья, то виновны оба.

— Устарелый взгляд, — разочарованно произнес Максим.

— А что ты хочешь услышать?

— Правду.

— Она уже не имеет значения, — Ирина взяла новую сигарету, но не стала прикуривать, все разминала и разминала ее в длинных пальцах.

— А что имеет значение?

— Будущее. И в нем все должно быть по-другому.

— Мне плохо в настоящем настолько, что я не могу думать о том, что там, впереди…

— Это еще более устарелый взгляд, — Ирина поднялась, подошла к Смыслову и осторожно положила руку ему на плечо. Максим, не поворачиваясь, накрыл ее своей горячей ладонью. — Знаешь, я всегда грозился приехать и поговорить с тобой по душам. Мила злилась, когда я ей это говорил. Я даже думал, что она ревнует. Нет, она не способна на это, по крайней мере, в отношении меня… Разве можно ревновать собственную тень?.. У меня было мало свободного времени, особенно, когда Кирилл был маленький. Даже друзей не осталось. Ну, ты понимаешь: мужчина, который вечно спешит домой, в садик, в школу. Кому нужен такой занятой товарищ? Хотя, нет, вру, есть такие. Два моих сослуживца, которые всегда мне помогали, помогают… Чужие люди понимали меня больше, чем собственная жена. И знаешь, почему? Я с ними был в одном измерений, а Мила — совершенно в ином. Я, сын, родители, друзья по одну сторону, а она — по другую.

— Я бы сказала иначе: мы внизу, а она парит над нами высоко, высоко. Так было и так будет. Кажется, тебя это никогда не задевало?

— Никогда. Я любил ее. Я был готов на все, чтобы она была рядом, а она все равно захотела расстаться. Это несправедливо!

— Она никогда не любила никого, кроме себя. Ты столько лет жил с ней, а так и не разобрался в этом? Послушай, ты радоваться должен, что это все, наконец, закончилось.

— Ничего более глупого ты не могла сказать, — рассерженно сказал Смыслов.

— Так нравилось быть половиком у входной двери? — Ирина пожалела, что эти слова сорвались, но изменить уже ничего было нельзя.

— Не нужно меня доканывать, ладно? — Смыслов резко дернул плечом, сбрасывая ладонь Ирины. Нахмурившись, он быстро вышел в коридор, обулся и стал завязывать шнурки дрожащими пальцами.

— Макс, извини, я не то хотела сказать.

— Проехали.

— Не уходи, пожалуйста, с таким лицом.

— Опять ты с этим лицом! — Смыслов снял с вешалки куртку, но сделал это неловко. Вешалка затрещала и через мгновенье упала вместе с висевшей на ней одеждой на пол. — Черт!

— Ничего страшного. Это должно было случиться рано или поздно, — Ирина принялась поднимать свою шубу, шарф, пиджак…

— Нужно закрепить нормально и все, — сказал Максим, рассматривая поломавшееся крепление. — Нет в доме хозяина.

— Ты прав. Может быть, поможешь?

— Я? — глухо спросил Смыслов и, запрокинув голову, тихо засмеялся. Он ждал помощи сам, а все свелось к тому, что нужно взять молоток в руки и вбить пару гвоздей. Смешно…

Ирина не слышала этого негромкого, такого, казалось бы, неуместного смеха. Она не могла замечать ничего вокруг, потому что в один миг попала в полную власть страсти. Больше ничего не существовало. Ничего, кроме томления плоти. Ирина почувствовала, как нахлынула волна желания, сладостной истомой отозвалась в каждой клеточке ее тела. Это долгие годы ожидания извергали пламя, которое искало выход. Жар разлился внизу живота, поднялся к груди, залил краской лицо. От охватившего волнения стало сухо во рту. Пристально глядя на красивые руки Максима, Ирина поняла, что сейчас больше всего на свете хочет, чтобы эти руки касались ее, ласкали ее. Никакого удивления, страха, обязательств перед подругой. Перед ней стоял свободный мужчина, который всегда ей нравился, которым она всегда восхищалась и втайне мечтала о встрече с таким, как Смыслов. Сейчас Ирина не видела причин, чтобы противиться желанию. Пусть разрастается, пусть туманит разум, значит, так должно быть. Макс должен был стать свободным, чтобы сразу попасть к ней в плен. О, она не выпустит его из своих сетей! Она покажет ему настоящую жизнь, такую, о какой он и не мечтал. Она не стала прогонять желание. Едва сдерживая сбивающееся дыхание, Ирина подняла на Смыслова полные призыва глаза.

— Поможешь?

— Помочь? Сейчас уже поздно. Стучать нельзя — люди спят.

— Да, стучать точно нельзя, — грудным голосом сказала Хмелевская, роняя из рук все, что она только что с таким усердием собирала.